Текст книги "Медицинский триллер-2. Компиляция. Книги 1-26 (СИ)"

Автор книги: Ирина Градова

Психоаналитик был прав, торопясь, – действие кетаминов ограничено. Более того, оно зависит не только от веса, но и от того, как каждый конкретный организм на препарат реагирует, поэтому всякий раз требуется тщательно выверять концентрацию.

Урманчеев словно прочел мои мысли, которые я пыталась скрыть, направив взгляд – единственное, что пока еще мне подчинялось, – в другую сторону.

– Надо бы ввести ей еще пару кубиков, – с сомнением пробормотал он.

– Не боишься, что коньки отбросит? Конечно, так и так от нее избавляться, но у меня был всего один шприц.

Психоаналитик подошел поближе и, сняв бейдж с именем и фамилией с лацкана халата, освободил булавку, на которой он крепился. А затем ткнул меня ею в плечо.

– Нет, – кивнул Урманчеев, – время еще есть. На обратном пути еще прихватим из моего кабинета.

Парочка вышла за дверь, предусмотрительно погасив свет. В замке повернулся ключ, и я осталась в кромешной тьме. Стояла августовская ночь, и окна кабинета заведующей неврологией выходили не на улицу, а на пустырь, поэтому тьма была и в самом деле практически непроглядной. Тем не менее я знала, что глаза скоро привыкнут и постепенно адаптируются, поэтому постаралась сосредоточиться на том, чтобы разработать руки и ноги. Это оказалось непросто: я чувствовала, что действие медикамента ослабевает, но тело по-прежнему мне не подчинялось.

Вообще-то все происходящее сильно походило на сон. Вот ты находишься в темном сыром подвале, связанная по рукам и ногам, а над твоей головой висит на тонкой ниточке топор… И вот, постепенно ниточка рвется, и топор опускается все ниже и ниже, и уже готов опуститься тебе на голову… Но в тот самый момент ты просыпаешься в холодном поту и понимаешь, что кошмар – всего лишь неприятное сновидение. Господи, как же мне хотелось, чтобы сейчас все так и оказалось! Но пробуждение не приходило, а значит, мне самой нужно было срочно что-то предпринимать, чтобы сон не стал явью.

Мне показалось, что я сдвинулась не при помощи мышц, а усилием воли, но это не имело значения. Главное, я все же могла двигаться, хотя конечности сводило судорогой. Ощущение было таким, какое чувствуешь, когда затекает рука или нога, только сейчас словно все тело затекло одновременно. Меня не связали, целиком полагаясь на действие адилина, и благодаря ошибке преступников я оказалась на полу, барахтаясь, как рыба на мелководье. Не знаю, как я это сделала, но затем, перевернувшись на живот, мне удалось встать на четвереньки. Интересно, смогу ли я ползти? Только куда ползти-то? На посту должна находиться я, а охранник на первом этаже, в приемном покое. Вряд ли я туда доберусь в своем теперешнем состоянии… Скорее всего, Власова и Урманчеев перехватят меня по пути, что вполне возможно, учитывая, что продвигаться вперед я могу не быстрее черепахи.

В тот момент, когда я, пыхтя и отдуваясь, подползала к двери, за ней раздался шорох. Кто-то подошел со стороны коридора и остановился всего в паре шагов от меня: я явственно слышала чье-то дыхание.

Голос еще плохо слушался меня, но все же я сумела издать несколько достаточно громких звуков, походивших на крик о помощи.

– Эй, ты что тут делаешь?! – раздался истерический вопль снаружи.

На сей раз это был голос заведующей неврологией. Потом я услышала, как что-то сказал Урманчеев. По-моему, выругался.

Господи, с кем же они разговаривают? Голоса стали такими тихими, что я уже не различала их, но слышала, что говорят три человека. Вдруг раздался тихий вскрик, а потом на короткое время наступила тишина. Затем дверь открылась, и зажегся свет. Власова стремительно вошла, а за ее широченной спиной я увидела Урманчеева, который что-то тащил с явным усилием. Не что-то, а кого-то… человека, женщину в белом халате… Это была Марина!

– Что вы… – машинально начала я и с радостью поняла, что язык уже полностью слушается меня.

– Глянь-ка, очухалась! – с нескрываемым удивлением воскликнул Урманчеев, разгибаясь. – Сильна, тварь, ничего не скажешь!

– Ничего, сейчас мы все исправим, – усмехнулась Власова, доставая из кармана наполненный шприц.

Мои глаза расширились. Я с ужасом подумала о том, как на меня подействует повторная доза кетамина, и эта мысль вполне могла оказаться последней в моей жизни. Я уже обрела способность говорить и немного шевелиться, но и речи не было о том, чтобы убежать или сопротивляться хоть сколько-нибудь успешно. Мой взгляд метнулся к лежащей на полу Марине. Что они с ней сделали? Убили? Боже, а я-то считала, что старшая медсестра заодно с Урманчеевым! Значит, я ошибалась? Сегодня Звонарева дежурила в приемном отделении, но зачем-то поднялась сюда, услышала за дверью Власовой странные звуки и… попала в ловушку, застигнутая заведующей и психоаналитиком, своим любовником. Подумать только, человек, с которым Марина спала, хладнокровно расправился с ней! Чего же ожидать мне?

Игла впилась в мою руку, хотя я и попыталась отпихнуть Власову, насевшую на меня так, что я едва могла дышать.

– Ну вот, иглу сломала… – вздохнула Власова, ничуть не разозлившись. Она сказала это так, словно журила непослушного пациента, не желающего выполнять предписания врача.

– Ты попала? – озабоченно поинтересовался Урманчеев.

– А то! Опыт, друг мой, не пропьешь!

Я словно окаменела. Теперь кетамин подействовал гораздо быстрее, и я сама себе напоминала подготовленную для мумификации жертву, которую собираются выпотрошить живьем, лишив подвижности, но оставив способность слышать и видеть. Имея перед глазами пример несчастной старшей медсестры, я поняла, что больше надеяться не на что.

Каталка не пролезла в дверной проем, и Урманчееву с Власовой пришлось выволочь меня в коридор и погрузить на нее.

– А с той, другой, что делать? – спросила завотделением.

– Ту – во второй заход, – отдуваясь, махнул рукой Урманчеев. – Она никуда не убежит.

Предусмотрительно накрыв меня одеялом до самого подбородка, Власова взялась за каталку сзади, а Урманчеев подхватил спереди. Меня покатили к грузовому лифту. Я молилась, чтобы по пути нам встретился кто-то – ну, хоть кто-нибудь! С другой стороны, он все равно вряд ли смог бы понять, что происходит нечто плохое. Внешне-то все выглядело обычно для больницы: просто два медика катят каталку с пациенткой.

Оказавшись в подвальном помещении, Власова и Урманчеев направились к черному входу. Там сейчас никого нет, и я знала, что они беспрепятственно покинут больницу, не вызывая никаких подозрений.

И вот в мои легкие, с трудом справляющиеся со своими обязанностями, неожиданно ворвался свежий, влажный воздух. Теперь я видела над головой темное небо, затянутое облаками. Собирался дождь, и мне невыносима была сама мысль о том, что дождь окажется последним, что я почувствую. Ненавижу сырость!

– Эй! – услышала я окрик, и меня захлестнула волна надежды. – Стойте!

Первые капли дождя упали на мое лицо. Кто-то быстро приближался к каталке, но, лежа лицом кверху и не имея возможности повернуть головы, я не видела, кто именно.

– Что случилось?

Кажется, охранник, но я не узнавала голоса. Возможно, новенький. Благослови его бог! Наверное, он вышел из приемного отделения, чтобы покурить, и решил прогуляться по периметру вместо того, чтобы оставаться на одном месте.

– Да вот, пациентку перевозим в платную клинику, – услышала я спокойный голос Урманчеева.

– Ночью-то? – недоумевал охранник.

– Ага. Муж ее рвет и мечет, говорит, что «Скорая» доставила ее не туда. Он, оказывается, договорился в институте Поленова об операции, а жена тут…

– Что, серьезное дело, да? – сочувственно поинтересовался охранник, склоняясь надо мной.

Я сделала нечеловеческое усилие, чтобы хотя бы глазами показать, что со мной все на самом деле серьезно.

– Она смотрит на меня! – пробормотал он.

– Да нет, – отозвалась Власова, – так только кажется. Больная в отключке, и мы вообще не уверены, что довезем ее в целости и сохранности. Но что делать – хозяин, как говорится, барин!

– Помощь нужна?

– Нет, спасибо, сами справимся, – дружелюбно ответил Урманчеев. – Живой бы довезти!

Слыша удаляющиеся шаги охранника, я мысленно прощалась с жизнью и со всеми, кто мне дорог в ней. Странное дело, вроде бы я должна думать о маме и о Дэне, но основной мыслью, крутившейся в моей голове, была мысль о Шилове. Я вспоминала о том, как нехорошо мы расстались, как эгоистично я себя вела, как резко с ним разговаривала. Теперь, когда больше никто не придет мне на помощь, я была уверена: мне следовало вести себя иначе, чаще говорить, что люблю его, а не отмалчиваться, удовлетворяясь лишь междометиями и довольным урчанием в ответ на признания Олега.

Дождь уже поливал вовсю, и мы, похоже, подъезжали к стоянке «Скорых». И в этот момент вне поля моего зрения, ограниченного тучами прямо над глазами, что-то начало происходить. Я услышала сдавленный вопль и крик Власовой:

– Что ты делаешь? Вы не имеете права… Отпусти-и-и!!!

Я изо всех сил пыталась шевельнуть хотя бы пальцем, но, по-моему, мне удавалось лишь выпучивать глаза. Через мгновение надо мной возникло лицо Никиты.

– Ты как? – спросил он, наклоняясь почти вплотную. – Жива?

Я не могла ответить, поэтому Никита разволновался не на шутку.

– Агния не отвечает! – крикнул молодой человек кому-то позади себя. – Они что-то сделали с ней!

Откуда-то снизу доносились приглушенные ругательства, смешанные с кряхтением и стонами.

– Я держу ее! – услышала я очень знакомый голос. Голос человека, появления которого я никак не ожидала. – Второй ушел!

Значит, Власову повязали, а Урманчееву удалось удрать.

Надо мной замаячило другое лицо. Этот человек представлял опасность, но я не могла ни оттолкнуть его, ни закричать, предупреждая Никиту. Рядом с ним стоял Антон. Что он вообще делает здесь сегодня? Ведь смена не его?!

– Как она? – спросил его Никита.

А я отметила, что на медбрате нет привычного белого халата. Он и выглядел как-то иначе: обычно буйная шевелюра приглажена, чисто выбритое лицо резко контрастировало с моими воспоминаниями о вечной трехдневной щетине.

– Не знаю, – покачал головой Антон, щупая мой пульс. – Видимо, ее чем-то накачали. Но думаю, она должна понимать, что происходит. Мы отвезем тебя обратно, не переживай! – обратился ко мне медбрат, и я сделала тщетную попытку соскочить с каталки.

Возникло самое странное ощущение, которое я когда-либо испытывала: мне казалось, что я легко смогу это сделать, потому что знала, где находятся мои руки и ноги, но они словно существовали отдельно от меня, и сигналы, отчаянно посылаемые мозгом, не принимались ими. Или переадресовывались в каком-то другом направлении. Нет, только не обратно в больницу, ради всего святого!

Никто не обратил внимания на мои безмолвные возражения, поэтому каталка покатилась в обратном направлении. Все, что я помнила, – светло-серые стены бесконечного коридора, белый лифт с яркими лампами, бившими прямо в глаза, а потом резкий взлет (видимо, меня подняли и переложили с каталки на койку). Я почувствовала, как онемение постепенно отпускает ноги, но сил пошевелиться уже не оставалось. Я жалобно взглянула в лицо женщины в белом халате, склонившейся надо мной, и разжала зубы в попытке сказать, что не хочу находиться здесь, но из горла вырвался какой-то животный звук: наверное, такие звуки издают самки китов, когда рожают своих детенышей.

А потом свет, ярко вспыхнув напоследок, отключился, словно гигантская лампочка, освещающая вселенную, перегорела.

* * *

Проснулась я как от толчка, и, широко раскрыв глаза, уставилась в потолок. Он был очень-очень белый, свежевыкрашенный, с новенькими лампами дневного света, которые, впрочем, сейчас не горели. Свет, видимо, сочился из окна за моей спиной.

– Ну, вот мы и проснулись! – услышала я и повернула голову на подушке.

К моему удивлению, движение далось мне нелегко. На стуле возле моей кровати сидел Лицкявичус. На коленях у него лежал какой-то журнал, который он свернул и отложил в сторону, поднимаясь и подходя ближе.

– Как самочувствие?

– Бывало и лучше, – ответила я, сглатывая комок в пересохшем горле.

Заметив это, Лицкявичус протянул руку к бутылке минералки, стоявшей на тумбочке, и налил мне воды. Пока я, стуча зубами о края граненого стакана, пыталась пить, он говорил:

– Ваших родичей с трудом удалось выпихнуть домой, чтобы позавтракать и переодеться. Они снова придут после обеда. А вот вашего бойфренда, Агния, похоже, отсюда не выкурить.

– Какого еще бойфренда? – хрипло спросила я, чувствуя, что каждое слово словно проворачивается через мясорубку, прежде чем попадает мне на язык.

– А у вас их что, больше одного? – приподнял брови Лицкявичус.

– Ши… Олег – здесь?! – задохнувшись от восторга, выпалила я, подавшись вперед и едва не вывалившись из кровати, потому что по скудоумию своему запамятовала, что тело с некоторых пор плохо мне подчиняется.

– Здесь, здесь, – кивнул глава ОМР. – А где ж ему еще быть?

– Это же не… – пробормотала я, озираясь.

– Не Светлогорская больница, хотите вы спросить? Вы совершенно правы, не она. Разве я мог оставить вас в том клоповнике? Вас осмотрели, Никита позвонил мне, и мы быстренько переправили вас на «малую родину».

– Это моя больница?

Боже, какое счастье: дома, как говорится, и стены помогают!

– Проснулась? – услышала я веселый голос, и в палату вошел Олег.

Как обычно, он выглядел замечательно, только, может, был слегка бледноват. Но его волосы лежали так, словно он только что посетил салон, а чисто выбритый подбородок мог служить рекламой любой фирмы, торгующей бритвами и лосьонами для бритья. Только сейчас я заметила, что, оказывается, нахожусь в палате не одна: напротив, у стены, располагались еще две койки на приличном расстоянии друг от друга. Женщины, сидящие на них, завистливо смотрели на меня во все глаза. Должно быть, они думали: и как такая раздрызганная женщина могла заполучить двух таких видных мужиков?

– Я выгляжу как фурия, да? – пробормотала я, осознав, что на фоне «своих» мужчин, наверное, напоминаю ожившую смерть.

– Скорее как мумия, – улыбнулся Олег, подходя и становясь рядом с Лицкявичусом.

– Ты – сама доброта!

– Недомогание скоро пройдет, – подал голос Лицкявичус. – Пара суток крепкого сна, и вы снова вернетесь к нам красавицей.

– Ну уж нет! – замахал руками Шилов. – Так быстро вы ее не получите! Агния едва не погибла, а вы снова хотите втянуть ее в какую-нибудь авантюру?

– Я не против! – пискнула я, чувствуя, как ко мне возвращается радость жизни.

– А я вот против! – рявкнул Олег. – Две недели как минимум – и это мое последнее слово!

– Не возражаю, – усмехнулся Лицкявичус. – Думаю, мне удастся уломать вашу завотделением, Агния, чтобы она позволила вам взять несколько дней за свой счет, ведь отпуск-то, по сути, пропал. Кстати, вас ожидает зарплата медсестры за месяц работы в Светлогорке и комиссионные от ОМР – за вредность службы, так сказать.

– Что с Мариной? – внезапно вспомнила я о старшей медсестре, и счастливая, дурацкая улыбка сползла с моего лица.

– Мы поговорим об этом позже, – попытался сменить тему Лицкявичус, но я не позволила.

– Мне нужно знать! – закричала я (вернее, подумала, что закричала, потому что мой голос еще не настолько окреп, чтобы издавать столь громкие звуки). – Марина жива?

– Жива, жива, – вздохнул Лицкявичус. – У нее тяжелая травма головы, но, думаю, все обойдется.

– Слава богу! Я ведь считала ее подручной Урманчеева. Кстати, его взяли?

– Карпухин разослал ориентировки, но ваш психоаналитик – настоящий угорь! Хотя далеко он вряд ли уйдет: его счет в банке заморожен, за квартирой установлено наблюдение.

– А Власова?

– Власова в следственном изоляторе. Правда, она предпочитает помалкивать: адвокат посоветовал ей отрицать какую-либо связь с Урманчеевым, что дамочка и делает сейчас. Однако остается по крайней мере один неоспоримый факт: она пыталась вас убить, и этого адвокату изменить не удастся.

– А Антон? Возможно, мне показалось, но… Антон ведь был там, да?

– Вам не показалось, – кивнул Лицкявичус. – Но о нем мы поговорим позднее, если не возражаете. Вам нужно прийти в себя и оправиться от недавнего… приключения. Мне вообще нужно вам многое рассказать, Агния, но это подождет. Сейчас просто расслабьтесь и отдыхайте.

Сказав так, Лицкявичус попрощался и покинул палату, провожаемый влажными взглядами моих соседок.

Олег присел на краешек кровати.

– Ты постоянно меня удивляешь, – тихо сказал он, проводя рукой по моим растрепанным волосам очень осторожно, словно боясь, что они вот-вот осыплются, как осенняя листва. – И пугаешь.

Было так приятно от того, как его рука касается меня, что я предпочла не расслышать последней реплики. Прижавшись щекой к ладони Олега, я спросила:

– Ты простил меня?

– Простил? – удивился он. – За что?

– За то, как я вела себя в нашу последнюю встречу?

Его лицо выглядело озадаченным.

– Ну, я же знал, что ты через час передумаешь, начнешь заниматься самоедством и захочешь, чтобы того разговора вообще не было, – пожав плечами, ответил Шилов.

– Тогда почему же ты мне ни разу не позвонил?! – воскликнула я. – Я думала, что ты дуешься, не желаешь меня больше видеть, а ты… Я ведь пыталась тебе позвонить, даже номер почти набрала, но не знала, что сказать.

– Я думал, что Лицкявичус… Он что, ничего не сказал тебе о нашем разговоре?

– О каком разговоре? – насторожилась я.

– Он пришел ко мне на следующий день после того, как мы с тобой поругались, и сказал, что ОМР поручает тебе очень ответственное дело. Просил не звонить тебе и не искать тебя, чтобы, не дай бог, не подвергнуть тебя нечаянно опасности. Мне, конечно же, это совсем не понравилось, особенно слово «опасность», но… В общем, Андрей Эдуардович умеет убеждать!

Да уж, точно. Особенно учитывая тот факт, что, судя по словам Олега, Лицкявичус разговаривал с ним еще до того, как я приняла решение помогать ОМР в Светлогорке. Это означало, что он нисколько не сомневался в моем согласии, а если бы даже я все-таки отказалась, то нашел бы необходимые аргументы, чтобы я непременно передумала.

– Зачем тебе ввязываться в какие-то расследования? – вдруг спросил Олег. – Ты каждый раз попадаешь в неприятности из-за того, что пытаешься заниматься чужими делами. Милиция должна лучше выполнять свою работу! Или сам злосчастный ОМР. А ты ведь, насколько я понимаю, отказалась вступить в него?

У меня не было ответа на его вопрос, поэтому я просто откинулась на подушку и прикрыла глаза, делая вид, что страшно утомлена нашей короткой беседой.

– Тебе нехорошо? – поинтересовался Олег.

В его голосе не было тревоги. Во-первых, он как-никак врач и умеет держать себя в руках, а во-вторых, думаю, Шилов догадался, что я симулирую, потому что не желаю отвечать.

– Просто устала, – соврала я.

На самом деле, несмотря на пережитое, я ощущала необыкновенный прилив энергии и прямо-таки зверский аппетит. И еще мне ужасно хотелось вытрясти из Лицкявичуса все, что ему известно в отношении Власовой, Урманчеева, Антона и тех, ради кого я, собственно, и торчала в Светлогорской больнице практически целый месяц. Я имею в виду пропавших пациентов. У меня было полное ощущение того, что время было потрачено впустую, так как я не смогла выяснить ничего путного. Существовала, однако, надежда, что Власова расколется на допросе, потому что, как совершенно справедливо заметил Лицкявичус, из песни слов не выкинешь: они с Урманчеевым всерьез намеревались от меня избавиться, и это свое намерение им придется по крайней мере аргументировать.

Олег ушел, пообещав вернуться вечером. Полежав для приличия с полчасика, я напялила халат, очевидно, принесенный заботливой мамочкой, и отправилась в ванную приводить себя в порядок. К счастью, меня положили в хорошей трехместной палате с душем, поэтому я провела там битый час, наслаждаясь тем, как струи воды бьют по моему телу. Испытав на себе полный паралич – причем дважды! – я ни за что не хотела бы повторения тех ощущений.

Выйдя явно посвежевшей, я быстренько познакомилась с соседками и, выяснив, что время обеда давно миновало, решила прогуляться до буфета. Было странно идти по коридорам собственной больницы в качестве пациентки. Меня положили в терапию. Многие врачи и медсестры хорошо меня знали, а потому останавливали и удивленно интересовались, по какому поводу я здесь нахожусь. Я расплывчато ссылалась на нападение с целью завладения моим имуществом. Коллеги сочувственно качали головами и желали скорейшего выздоровления. Разумеется, я не сомневалась в том, что слухи распространяются со скоростью света, и уже к вечеру все будут знать настоящую причину моего нахождения здесь.

– Эй, ты куда это собралась? – услышала я и недовольно поморщилась: честное слово, приятно видеть знакомые лица, но по десятому разу объяснять свое пребывание в больнице…

– Антон?! – почти взвизгнула я и непроизвольно попятилась.

Парень насмешливо смотрел на меня, а я с изумлением взирала на его руки. В одной из них был зажат большой букет желтых хризантем, а в другой медбрат держал запакованную в шуршащую бумагу корзину с фруктами.

– Тебе память совсем отшибло, да? – сказал он. – Ну, ничего, врачи говорят, что скоро пройдет. Пошли-ка обратно в палату…

Я понимала: происходит нечто странное. С одной стороны, Антон был не прав. Я помнила, что он сыграл какую-то роль во вчерашних событиях, причем не помогал Власовой и Урманчееву, а наоборот, кажется, был заодно с Никитой, когда завязалась борьба. Может, увидев Никиту, Антон решил принять сторону сильнейшего и таким образом реабилитироваться?

Что ж, я не возражала вернуться. Ведь не станет же медбрат убивать меня на глазах у еще двух пациенток?

Когда мы вошли в палату, мои товарки буквально вытаращили глаза: третий мужик за два часа! Да, я же забыла про Дэна, который тоже навещал меня. А сын выглядит лет на пять старше своих восемнадцати, так что, должно быть, обо мне плохо подумают. А, плевать, репутация «пожирательницы» мужчин вовсе не принижает, а даже, пожалуй, возвышает меня в глазах современного общества.

Дамы тактично покинули палату. Это мне не понравилось, но в то же время было бы глупо просить их остаться, показав, что боюсь находиться наедине с Антоном. Поэтому я постаралась сделать вид, что все в порядке и я нисколько не волнуюсь в его присутствии. Однако мой бравый вид почему-то не смог обмануть медбрата.

– Да брось ты мандражировать! – воскликнул он, кладя букет на прикроватную тумбочку. – Не стану я тебя убивать, ведь слишком много людей видели, как я сюда входил.

Я уставилась на него, не веря, что он только что произнес вслух буквально то, что я нарисовала в своем воображении.

– Ты бы банку, что ли, какую притащила, – добавил Антон, присаживаясь на стул. – А то букет завянет – жалко, ведь дорогущий, зараза!

Не могу объяснить, почему, но я отправилась выполнять пожелание медбрата. Когда цветы были водружены в обрезанную пластиковую бутылку из-под минеральной воды, я вернулась к своей кровати.

– Ну, выглядишь ты неплохо, – констатировал Антон, окидывая меня внимательным взглядом.

– Слушай, зачем ты пришел, а? – не выдержала я.

– Какие мы строгие! – улыбнулся он беззлобно. – Ладно, садись, поболтаем с тобой.

– Не думаю, что нам есть о чем болтать! Мне только интересно, как ты вовремя сообразил, кому стоит помогать? Думаешь, я и дальше буду тебя покрывать?

– Думаю, что теперь нет необходимости, – передразнивая мой тон, ответил Антон. – Честно скажу, ты едва не свела на нет всю мою работу, и, не скрою, меня посещала мысль о том, чтобы от тебя избавиться… фигурально выражаясь, разумеется.

Я как-то сомневалась в этом!

– Но потом, – продолжал Антон, – я решил понаблюдать за тобой. Знаешь, когда я впервые понял, что ты не та, за кого себя выдаешь?

Я не отвечала, упрямо поджав губы, поэтому он сам ответил на свой вопрос.

– Когда ты деньги с бабки не взяла. Если бы ты только из колледжа выпорхнула и сразу в светлогорский гадюшник попала, это можно было бы как-то объяснить, но чтобы медсестра с большим стажем работы вела себя так – это, извини, из разряда научной фантастики. Потом я стал замечать, что ты исправляешь чужие ошибки. Заметь, ошибки врачей, а не сестер! Ты меняла капельницы, разговаривала с ординаторами и убеждала их изменить курс лечения. Но последней каплей стало то, что ты обнаружила тот злополучный шприц, в котором не было инсулина. Вот тогда я наконец и понял, что ты тоже следишь – за всеми, кто тебя окружает.

– Это было так очевидно? – вырвался у меня разочарованный возглас.

– Да нет, не для всех, – покачал головой Антон. – Иначе развязка, полагаю, наступила бы гораздо раньше.

– Думаешь, меня бы… убили?

– Нет, конечно. Просто нашли бы, к чему придраться, и выставили из Светлогорки, и твой ОМР ничего не смог бы сделать.

– Как давно ты знаешь про ОМР?

– Честно? Только вчера узнал, когда мы с Никитой поговорили.

– А про Никиту?

– Да с самого начала. Думаешь, у меня глаз нет, и я не видел, как вы с новым «пациентом» все время под лестницу бегаете? А ведь ты не куришь! Кроме того, я видел, какой «курс лечения» был ему назначен: общеукрепляющие инъекции и капельницы. Большую часть дня он занимался тем, что присматривал за тобой. И все-таки не уберег…

– Я сама виновата! Мне нужно было рассказать Никите, что собираюсь вломиться к Урманчееву…

– Разумеется, твоя вина, – не стал возражать Антон. – И лишь по чистой случайности я в ту ночь оказался в больнице.

– Пришел за новой партией лекарств? – насмешливо поинтересовалась я. – Чтобы передать их твоему подельнику, Сергею из «Сфинкса»?

– О, да ты и про Серегу знаешь? Не ожидал! Ты только что заработала себе еще десять баллов по шкале Окунева.

– Что еще за шкала такая? – не поняла я.

– Ладно, – вздохнул парень, – пора знакомиться заново. Разрешите представиться – Евгений Окунев, старший оперуполномоченный бригады по борьбе с незаконным оборотом наркотиков и лекарственных средств.

Моя челюсть на мгновение оказалась где-то на уровне тапочек.

– Опер… бри… – бормотала я, пока «Антон» явно наслаждался моей растерянностью.

– Ага, – усмехнулся он. – Здорово, правда – два человека практически одновременно оказались в одном и том же месте почти с одинаковой целью, не подозревая друг о друге? Только я, в отличие от тебя, провел там целых девять месяцев. Черт, да за это время вполне можно кого-нибудь родить!

– Зачем ты находился в Светлогорке? – спросила я, немного придя в себя.

– Пытался накрыть группу, занимающуюся сбытом поддельных медикаментов.

– Значит, потому ты и вышел на Сергея?

– Ну да. Прижал Наташку как следует. Она завела связи с Ленькой со склада и таскала оттуда лекарства. По мелочи, правда. А вот я поставил дело на широкую ногу, и Леньке срочно пришлось заказывать новые медикаменты, очень большую партию. Ты, между прочим, едва мне не помешала, когда пригрозила, что заложишь меня начальству.

– Ты поэтому мне помогал? Боялся, что я нарушу все твои планы?

– Сначала поэтому, потом – из любопытства. На самом деле я думал, что ты – вольный художник, знаешь ли. Ну, например, что кто-то из твоих родственников пропал в этой больнице, и ты решила, так сказать, взять дело в свои руки и выяснить, в чем дело. Я «пробил» твой списочек через свой отдел и узнал, что люди в самом деле числятся пропавшими без вести.

– А как ты вообще оказался в Светлогорке? – удивилась я. – Ты же не медицинский работник.

– Ошибаешься, очень даже медицинский! Я, к твоему сведению, пятнадцать лет назад закончил медучилище, но по профессии работать не стал. Дядька меня туда сунул, потому что боялся, как бы я после армии вразнос не пошел. Меня с руками оторвали – мужик все-таки, а в мед в основном девчонки шли. Потом в моей жизни всякое было, и в результате занесло меня сначала в уголовный розыск, а потом уже в мою бригаду, когда ее только создавать начали. Представляешь, мне впервые мой медицинский диплом пригодился: оказывается, было совсем непросто отыскать для группы людей, которые хоть что-то смыслят в медицине.

– Но почему мы ничего не знали друг о друге? – недоумевала я. – Разве не лучше было бы каждому из нас быть в курсе того, что есть еще один человек…

– Ой, да не смеши меня! – прервал меня Антон-Евгений. – У нас же никогда правая рука не знает, чем занимается левая. Ведомства предпочитают независимость друг от друга, делиться информацией не желают. Вот я, например, как ни пытался узнать хоть что-то о тебе, так и не смог.

– И ОМР ничего не узнал о тебе, – подтвердила я.

– Вот видишь!

– Тебе удалось закончить дело?

– К счастью, да. Правда, пришлось действовать быстро. Вчера ночью должна была прибыть новая большая партия контрафакта, и я появился в Светлогорке вовсе не случайно. Нам удалось по-тихому взять и санитара со склада, и Сергея. Теперь они «поют» в отделе, как курские соловьи, закладывая всех своих подельников.

– А как ты в неврологии оказался?

– Тебе покажется странным, но хотел с тобой встретиться, – серьезно ответил Евгений. – Я знал, что у тебя сутки. Больше я в Светлогорке появляться не собирался, вот и решил, во-первых, предупредить тебя об осторожности, потому что ты – совсем отчаянная баба, почти сумасшедшая…

– А во-вторых?

– А во-вторых, мне… – несколько неуверенно продолжал парень. – Ну, в общем, мне не хотелось, чтобы ты плохо обо мне думала, вот что! Ты ведь, наверное, считала меня исчадием ада, а мне это было, мягко говоря, неприятно.

Я не знала, что и сказать. Ведь желание Евгения оправдаться в моих глазах практически спасло мне жизнь.

– Что теперь будет с Власовой и Урманчеевым? – спросила я. – Кстати, психоаналитика ведь не нашли?

– Я, во всяком случае, его упустил, – развел руками Евгений. – Понимаешь, не знал, кого держать-то, ее или его, ведь Никита тобой занимался: все понять не мог, что с тобой случилось. Ну а мне пришлось выбирать, и я выбрал Власову – она все ж таки завотделением, значит, птица покрупнее Урманчеева. Видимо, я ошибся.

– Да, ошибся, – вздохнула я. – В этой парочке главенствующая роль принадлежала именно ему. Но она, возможно, разболтается. Как думаешь?

– Будем надеяться. Но я, честно говоря, не совсем понимаю, в чем они замешаны. Может, расскажешь наконец? А то я ведь тебе все выложил как на духу…

Я помялась с полминуты, но потом решилась и поведала Евгению все, что знала. Правда, знала я не так уж много: у меня были только отрывочные сведения и подозрения.

– Мне очень нужно поговорить с Лицкявичусом, – сказала я, закончив свой далеко не полный рассказ. – Он ушел от серьезного обсуждения произошедшего. Мол, пока я не приду в себя… Но я в порядке, честное слово! Уверена, была бы в еще большем порядке, если бы он рассказал мне все, чего я не знаю.