Текст книги "Медицинский триллер-2. Компиляция. Книги 1-26 (СИ)"

Автор книги: Ирина Градова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 334 страниц)

– Бывшей главной бухгалтерше. Анну Ильину уволили, причем весьма некорректным способом.

– Это как?

– Два дюжих охранника встретили ее утром на проходной, отдали коробку с личными вещами, отобрали пропуск и вручили уведомление об увольнении.

– То есть так теперь расстаются с ценными кадрами?

– Не забывай, что Ильина была ставленницей Гальперина, – напомнил Антону Дамир.

– Кстати, не одну ее уволили, – продолжала Алла. – Оказывается, Дарья успела избавиться от половины охранников и секретарши в головной клинике. Народ в панике.

– Как вам удалось об этом узнать? – поинтересовался Антон. – Сама Дарья вряд ли бы…

– Верно, она не говорила. Это Анна мне сказала, что ей без конца звонят работники «ОртоДента» с вопросами о том, неизвестно ли ей что-то о дальнейших планах новой владелицы. Все боятся за свои места!

– А что по этому поводу думает главбух?

– Она считает, что Дарья продолжит репрессии. По ее словам, у Гальпериной развилась настоящая паранойя, и она подозревает всех и каждого в том, что он «подсажен» ее покойным свекром.

– У нее есть основания! – ухмыльнулся Шеин. – Почему Гальперин вообще заменил главбуха?

– У него появились подозрения, что невестка тайно выводит деньги из фирмы.

– Зачем?

– Он не всем делился с Ильиной, но он начал подозревать Дарью с тех самых пор, как сын переписал сеть клиник на отца.

– Да уж, вряд ли невестке понравилось лишиться того, что, как она считает, принадлежит ей по праву!

– Поэтому Гальперин думал, что она захочет «перекачать» себе хоть что-то, дабы не остаться на бобах. Однако он не решился бы на открытое столкновение с Дарьей при жизни сына. Со смертью последнего расклад изменился.

– Если Борис подозревал ее в нечистоплотности, то почему не вышвырнул из бизнеса? – спросил до сего момента молчавший Саня, не решавшийся перебивать старших.

– Может, он руководствовался известным советом Макиавелли: «Держи друзей рядом, а врагов – еще ближе»?

– Или ему, в силу поганого характера, нравилось держать в кулаке благополучие ненавистной невестки! – воскликнул Шеин.

– И вот тут мы натыкаемся на непреодолимое противоречие, – подняла палец вверх Алла. – Какого, спрашивается, лешего Гальперин оставил свое состояние Дарье? Если мы выясним это, то раскроем самое странное дело, какое мне приходилось расследовать! Кстати, кто-то из персонала больницы упомянул, что невестка приходила к Гальперину накануне его смерти. Хорошо бы поспрашивать народ, вдруг кто-то слышал, о чем они говорили?

– Сделаю! – вызвался Дамир. – Но вы про главбуха не договорили – удалось ей что-нибудь узнать?

– Не слишком много, – покачала головой Алла. – Приняв дела у предыдущего бухгалтера, она удивилась, что, судя по отчетам, доходы сети клиник резко упали.

– А что нам известно о старом бухгалтере «ОртоДента»? – задал вопрос Ахметов.

– Предыдущего главбуха звали Марком Дреминым, вот его данные. – Алла вытащила из ежедневника наполовину исписанный листок. – Кто займется?

– Можно мне? – подался вперед Саня.

– Конечно, – улыбнулась она, передавая информацию молодому оперу. Его служебное рвение импонировало ей, и Алла надеялась, что Саня не растеряет энтузиазм, погрязнув в рабочей рутине.

– Между прочим, Александр, как дела с брошкой Ольги Малинкиной – удалось что-нибудь узнать?

– Я как раз пытался вставить свои пять копеек, да все случай не представлялся! – обрадовался парень. – Вы были правы, Алла Гурьевна, Ольга далеко не ходила – обратилась в первый попавшийся ломбард рядом с больницей. Тамошний ювелир ее помнит, ведь не каждый раз клиенты приносят такую интересную вещь! Узнав, сколько стоит брошка, медсестра обрадовалась, но отказалась оставить ее в ломбарде. Ушлый мужик назвал цену в три раза меньше реальной, но девчонка тоже была не лыком шита и, видать, решила попытать счастья в других местах. Ювелир пытался взять ее на понт, поинтересовавшись, как она заполучила такую ценную цацку. Малинкина не растерялась и сказала, что это – бабкино наследство. Тогда он спросил, нет ли в наследстве еще каких-нибудь драгоценностей, на что Ольга ответила утвердительно. Ювелир пообещал предложить хорошую цену, если она принесет и другие украшения, и наша медсестричка согласилась.

– Как интересно! – заметила Алла. – А я ведь спрашивала старшую Малинкину, нет ли у них богатых родичей, и она сказала, что все бабушки-дедушки умерли, и ни у кого из них не было золотых украшений, за исключением пары цепочек советского производства да обручальных колец!

– Но где-то же Ольга достала брошку? – проговорил задумчиво Шеин.

– И я, возможно, знаю, где! – выпалил Саня. – Поболтал с медбратом, с Лехой. Интересно, что убиенная именно с ним поделилась и больше никому не сказала – может, боялась, что девчонки позавидуют ее удаче? Так вот, Леха этот поведал мне, что Малинкина нашла себе подработку у какой-то старушенции. Ольга даже вроде бы намекала, что может вскоре стать обладательницей шикарной однокомнатной квартиры на Ваське.[4]4
  Васька – «народное» название Васильевского острова.


[Закрыть]

– Где же она нашла такой «клад»? – хохотнул Антон.

– Ей предложили поухаживать за одинокой пенсионеркой, которая обещала хорошо платить. Малинкина согласилась.

– А как же она квартиру-то могла заполучить?

– Похоже, бабушка обещала оформить с Ольгой договор пожизненной ренты.

– И что, оформила?

– В том-то и дело, что нет! Старуха водила медсестричку за нос. Поначалу договорились, что она станет платить Ольге десять тысяч в месяц за то, чтобы та делала ей уколы, убиралась в квартире и готовила еду. Но Малинкина так ни разу и не получила денег: подопечная предложила ей договор пожизненной ренты.

– Так девчонка лопухнулась, выходит? – подал голос Ахметов. – Надеялась подработать, а вместо этого бесплатно вкалывала на пенсионерку в надежде на квартиру?

– Судя по всему, так и есть, – кивнул Белкин. – Она жаловалась Лехе, что бабка не говорит ни да, ни нет, все тянет с договором, ссылаясь на плохое самочувствие.

– А точный адрес бабки Леха назвал? – поинтересовалась Алла.

– Нет, но Малинкина упоминала фамилию. Можно попробовать пробить, зная, что квартира на Ваське…

– Вот и попробуйте. Я тогда сама навещу смекалистую старушку, а вы займитесь бухгалтером Дреминым, как договаривались. Ну, мы все решили? Ах да, совсем забыла: Антон, вы поболтали с Алиной Руденко насчет денег?

– А как же! Она признала, что Инна Гальперина и в самом деле всучила ей пакет, и ей пришлось его принять, так как сцену засек заведующий, а Инна сразу же ретировалась. Руденко сразу передала мне всю сумму – она и не собиралась ничего тратить. Сказала, что хотела вернуть Гальпериной, но не знала, как.

– Вы изъяли деньги?

– Само собой. Только вот Инна, сами понимаете, отрицает, что пыталась дать медсестре взятку. Эти деньги к делу не пришьешь, ведь подписи Руденко на документе, который требовала подписать Гальперина, как не было, так и нет!

– А если деньги давались не за это? – задала вопрос Алла.

– Вы имеете в виду – за убийство Гальперина? Но Руденко не дежурила в ночь его смерти! Кроме того, сумма уж больно невелика для столь серьезного дела… Нет, Алла Гурьевна, мне кажется, Руденко не причастна к смерти адвоката, ведь она, единственная из всех, сумела с ним поладить! Да и как насчет мотива?

– И все же не стоит сбрасывать девочку со счетов. Да, в больнице ее в ту ночь никто не видел, да и камеры не засекли… Хорошо, сосредоточимся пока на других подозреваемых, но будем держать Руденко в уме. Кстати, кто-то ведь давал Гальперину ципралекс, который не назначал никакой врач, – может, Инна? Она ведь мечтала, чтобы мужа признали недееспособным, но для этого требовались доказательства. Как насчет необъяснимых вспышек ярости, вызванных, возможно, именно этим препаратом? А кто мог давать лекарство Гальперину? Только работник отделения. Или работница.

* * *

На встречу Мономах шел с тяжелым сердцем. Проблем и так выше крыши, а тут еще папаше Алсу зачем-то приспичило его видеть! Он догадывался о причине, но понятия не имел, как станет оправдываться. Алсу – его любовница, и ее отцу, занимающему высокий пост в Комитете по здравоохранению Санкт-Петербурга, это вряд ли нравится. Он православный, хоть и мало верующий, она – мусульманка с соответствующим воспитанием. Несмотря на их «соглашение» о том, что эти отношения никогда не закончатся браком, Мономах понимал, что Алсу все равно надеется. Она милая девочка, чудесная любовница и приятная собеседница, однако…

Дородный мужчина привстал из-за столика и помахал Мономаху рукой. Он узнал его сразу, так как Алсу показывала ему фото всей семьи, сделанное на каком-то празднике.

– Здравствуйте, Владимир, – заговорил Азат Гошгарович Кайсаров, одновременно протягивая Мономаху руку через стол. – Съедите что-нибудь?

– Нет, спасибо, – отказался тот. – Пожалуй, выпью.

– Коньячку?

Мономах намеревался сказать «кофе», но сейчас предложение показалось ему уместным. Подошла официантка, широко улыбаясь Кайсарову. Ну само собой, папаша Алсу назначил ему свидание в таком месте, где его все знают, дабы подчеркнуть собственную значимость и умалить значимость гостя. Очень по-восточному! Сделав заказ, Кайсаров вновь взял на себя инициативу. Казалось, у него и мысли не возникало о том, что может быть иначе.

– Знаете, я представлял вас другим, – обронил он, без малейшего стеснения разглядывая Мономаха. Если бы ему было лет на двадцать меньше, он непременно ощутил бы неудобство. Однако Мономах давно миновал возраст, когда его можно было легко смутить.

– И как же вы меня себе представляли? – спросил он, глядя собеседнику прямо в глаза.

– Не вдаваясь в подробности, скажу лишь, что вы оказались лучше, чем я ожидал.

– Вы судите по внешним признакам?

– И по ним тоже, – улыбнулся Кайсаров. – Вы, наверное, решили, что я буду говорить о своей дочери и убеждать вас не морочить ей голову?

– А это не так?

– Видите ли, Владимир, я слишком хорошо знаю свою дочь, чтобы предположить, что вы ее соблазнили. Скорее всего, как раз наоборот, поэтому я сомневаюсь, что силовыми методами можно переломить ситуацию. Хотя, не скрою, я не вижу будущего для вас и Алсу. Вот, хотел поинтересоваться вашим мнением.

– Алсу – чудесная девушка и прекрасный врач… – начал Мономах.

– Я в курсе, – перебил Кайсаров. – Но всегда приятно такое слышать о своем ребенке. Я имел в виду…

– Я понял, что вы имели в виду. Когда мы с Алсу начали встречаться, то договорились «на берегу». Мы оба взрослые люди, и я сразу предупредил ее, что не смогу предложить ничего серьезного.

– Так я и думал, – кивнул Кайсаров.

– Я не закончил. Помимо моих намерений в отношении Алсу, существуют и другие проблемы, связанные с разницей в возрасте, религией и так далее, которые кажутся мне непреодолимыми. Как, вероятно, и вам?

Кайсаров снова улыбнулся.

– Вы действительно лучше, чем я предполагал, – сказал он. – Не представляете, какие усилия мы с женой прилагали, чтобы наша строптивая дочь устроила свою судьбу. Но она выбрала человека, который абсолютно ей не подходит и сам это понимает! Ну теперь, когда мы немного разобрались в ваших отношениях, я перейду к тому, зачем вас пригласил.

Мономах насторожился. Он-то полагал, что самая тяжелая часть разговора миновала.

– Владимир, вы же знаете, где я работаю, верно?

Мономах кивнул.

– Я все думал, говорить вам или нет, и пришел к выводу, что должен это сделать. Вот, взгляните. – И Кайсаров протянул ему сложенный вчетверо листок. Прочитав первые строчки, Мономах вскинул глаза на отца Алсу и спросил удивленно:

– Что это такое?

– Вы же видите, написано: «Жалоба».

– Но она подписана Суворовой!

– Пациентка умерла, но бумага-то осталась. Я обязан отреагировать!

– Не понимаю… она пишет, что я не принимаю никаких мер, но я же сделал все от меня зависящее, чтобы ей помочь!

– Вы заменили сломанный эндопротез?

– Не было квот. Но я договорился о сестринском уходе на период после операции. Суворовой не пришлось бы покидать больницу, и она стала бы первой, кому установили протез, как только появится квота. Не удалять поврежденную конструкцию было нельзя, могло начаться заражение крови…

– От чего она умерла?

– Инфаркт.

– Во время операции?

– Нет, после. Ночью, в реанимации.

– Как насчет результатов вскрытия?

Мономах сделал глубокий вдох.

– Вскрытия не было.

– Как это?

– Причина смерти очевидна, родственники вскрытия не требовали…

– Ну знаете, это же ни в какие ворота! – развел руками Кайсаров. – Если все всплывет, непременно возникнет вопрос о вскрытии. Раз оно не состоялось, в этом можно усмотреть умысел!

– Какой умысел?

– Сокрытие обстоятельств смерти. Дело в том, Владимир, что это – не единственный документ, который я получил за последнее время. Существует еще один, в котором вас обвиняют в нецелевом расходовании средств, поступающих от различных благотворителей в ваше отделение.

– И кто же, с позволения сказать, автор данного, гм, послания?

– Простите, но этого я не могу раскрыть. Скажу лишь, что этот человек – ваш коллега.

– Даже в суде обвиняемому дают возможность узнать, кто выдвигает обвинения!

– Но мы не в суде, а вы – не обвиняемый. Кто предупрежден, тот вооружен, так ведь?

– Я не совсем понимаю, Азат Гошгарович, зачем вы все это мне рассказываете!

– Понимаете, Владимир, я могу дать документам ход, а могу положить «под сукно». Они полежат, скажем, полгода, а потом, по причине потери актуальности, затеряются в ворохе бумаг, ежедневно поступающих в Комитет. Тем более что эта ваша Суворова мертва и не станет закидывать нас повторными жалобами. Неужели вам нужны долгие и нудные разбирательства с визитами всяких комиссий, нарушением нормальной работы отделения… Особенно с учетом того, что врачей ТОН обвиняют в смерти знаменитого адвоката?

– И что же я должен сделать? – нахмурившись, поинтересовался Мономах.

– Вы умный человек, – пожал плечами Кайсаров. – Вы все отлично понимаете!

Мономах посидел с минуту молча, потом допил содержимое своего бокала и вытащил портмоне.

– За мой счет! – махнул рукой отец Алсу.

– Спасибо, откажусь: не люблю оставаться в долгу. Что касается второго вашего предложения, то, боюсь, мы и тут не договоримся. Наши с Алсу отношения – только наше с ней дело. Если вас что-то не устраивает, разговаривайте с дочерью. А бумаги эти… ну делайте с ними, что должны!

С этими словами Мономах положил на стол купюру, поднялся и направился в сторону выхода, оставив озадаченного собеседника одного.

* * *

Алла потерла веки и встала: пятая точка гудела, а перед глазами мелькали разноцветные мухи. Она просматривала записи с камер наблюдения больницы часа два, но ничего интересного не обнаружила. На главном и черном выходах Малинкина не засветилась. В палатах камеры не предусмотрены, а в коридорах, как выяснилось, висели муляжи. Для чего? По объяснениям охранников, для устрашения и предупреждения тех, кто пожелает учинить беспорядок. Главврач распорядился установить их после участившихся нападений на медработников. Камеры, что расположены на лестницах и у лифтов, работали через одну. И как, спрашивается, медсестра оказалась в багажнике машины? Вышла она из больницы одна или с кем-то? Ответов на эти вопросы записи не давали. Опера уже проверяли их, но Алла решила, что они могли не заметить того, на что обратит внимание ее опытный глаз. Ахметов и Шеин опросили охранников, но ни один не смог сообщить ничего полезного. Конечно, Ольга работала в больнице два года и знала все входы и выходы! Она смогла бы незаметно исчезнуть, но оставалось неясным, почему она сделала это так неожиданно, оставив вещи в ординаторской. Все можно объяснить, если предположить, что медсестру убили в больнице. Но как же тогда ее удалось незаметно вынести наружу? В палате не было беспорядка – Алла специально опросила тех, кто обнаружил тело Гальперина. Значило ли это, что убийца успел прибраться, или Малинкина все же умерла не в палате? Теперь бесполезно проверять помещение: его сто раз вычистили и разместили там другого пациента! Если бы о насильственной смерти адвоката стало известно раньше, Алла не позволили бы трогать место преступления, но кто ж знал?!

Следовало позвонить Князеву и выяснить насчет планшетного компьютера Гальперина: похоже, без него и частного детектива, к которому тот обращался, дело зайдет в тупик. Набрав номер зава ТОН, она долго слушала длинные гудки. Потом раздался его голос:

– Слушаю.

– Владимир Всеволодович, это Суркова, следователь…

– Я помню, кто вы. Как раз собирался вам звонить, но, кажется, потерял номер.

Алле почудилось, что речь Мономаха звучит немного необычно, словно он намеренно растягивает слова.

– А зачем вы хотели мне позвонить? – спросила она. – Вы дома?

– Я на втором этаже.

– На ка… погодите, вы здесь, что ли?

– Ну да. В баре.

– Я сейчас спущусь!

Алла кинулась в ванную. Перед тем, как усесться за просмотр записей, она вымыла голову, но волосы еще не высохли. Она причесалась и нанесла на губы и веки легкий макияж. Затем вернулась в комнату и выбрала одежду самых «жизнерадостных» цветов, какие у нее имелись – серый хлопковый свитер и темно-синюю юбку. Взглянув в зеркало, она вдруг спросила себя, к чему ухищрения, ведь встреча обещает быть чисто деловой? С другой стороны, в баре ведь люди… Схватив с тумбочки ключ, Алла выскочила в коридор.

В помещении было накурено, и в воздухе висела густая сизая дымка. Глаза защипало: Алла терпеть не могла табак и ненавидела курильщиков, искренне полагающих, что наносят вред только себе. Мономах оказался единственным из посетителей, сидящим у стойки бара. Подойдя, она увидела перед ним наполовину пустую бутылку коньяка «Страна камней». Князев не производил впечатления сильно пьющего человека, хотя она слышала, что хирурги, несмотря на то, что их деятельность связана с работой руками, частенько злоупотребляют.

– Вы быстро, – отметил он.

– Вы потеряли мою визитку? – спросила Алла, с трудом вскарабкиваясь на стул и пытаясь умостить растолстевший зад на маленьком неудобном сиденье.

– Потерял. Но потом вспомнил, что подвозил вас. Номера квартиры, правда, не знал, но решил, что поспрошаю «аборигенов»: в этом доме не так много жилых помещений, и кто-то наверняка знает даму из СК.

– Узнали?

– Что?

– Ну номер квартиры?

– Ага.

– Почему не поднялись?

Он не ответил, теребя в руках стакан.

– Тогда я спрошу, – сказала она, отчаявшись дождаться ответа. – Это касается вещей покойного Гальперина. У него был планшетный компьютер. Говорят, адвокат с ним не расставался.

– Не видел.

– Кто собирал вещи?

– Кто-то из медсестер… нет, погодите – санитарка наша, тетя Глаша. Она собрала все в пакет и принесла мне, но я не рассматривал, что внутри…

– А кто из родственников забрал пакет?

– Невестка, кажется.

– Дарья Гальперина? Когда это произошло?

– В день смерти. Там такая толпа набежала – вдова, ее адвокат, душеприказчик, невестка, водитель…

– Водитель тоже пришел?

– Водитель?

– Ну мужчина, который заходил к адвокату.

– Не скажу, не видел.

– Знаете хотя бы, как его зовут?

– Без понятия.

– А почему вы отдали имущество покойного Дарье Гальпериной?

– Ну больше никто не обращался. Я знал, кем она ему приходится, видел в отделении.

– Часто?

– Один раз. Но это не значит, что она не приходила чаще, просто я всегда занят.

– Ясно, ясно. Она попросила вас отдать вещи, и вы отдали?

– А не должен был? – озадаченно спросил Князев.

– Да нет, вы тут ни при чем! Ладно, по крайней мере, теперь понятно, куда подевался компьютер. Буду разговаривать с Гальпериной.

– Там что-то важное, в планшете?

– Надеюсь, да.

– Не знаю, как планшет, но я вот вам тут другую электронную игрушку привез. – Он полез в карман, вытащил смартфон и положил его на стойку перед Аллой.

– Что это?

– Телефон Оли Малинкиной.

– Вот здорово, а мы его обыскались! Но как он у вас оказался?

– Тетя Глаша отобрала… у одного перца из моего отделения.

– Я не требую, чтобы вы назвали имя этого «перца», но мне важно знать, как смартфон у него оказался?

– Подобрал в палате. Решил взять себе, но бдительная тетя Глаша не позволила. Она узнала телефон Ольги.

– Повезло вам с сотрудниками!

– Раньше мне тоже так казалось…

– В смысле?

– Вероятно, меня скоро уволят.

– Что?!

– В моем отделении умерли два человека, погибла молоденькая медсестра, персонал позволяет себе брать все, что плохо лежит… Фиговый из меня зав!

– Погодите, Владимир Всеволодович, давайте не будем пороть горячку! Вы сказали, что хотите поговорить – о смартфоне Малинкиной или есть что-то еще?

– Да есть, есть… – Князев поднял глаза и заметил заинтересованный взгляд бармена. Парень делал вид, что беседа клиентов его нисколько не заботит, однако выражение его лица никого не смогло бы обмануть: он жадно ловил каждое слово.

– Может, поднимемся ко мне? – предложила Алла и, решив, что это прозвучало двусмысленно, тут же добавила: – Там нет посторонних ушей!

– Ладно, – согласился Князев и, прихватив со стойки бутылку, довольно твердой походкой направился к выходу. Алла решила, что зав ТОН привычен к выпивке, и его не так легко свалить: речь его звучала почти нормально для человека, успевшего хорошенько набраться, да и двигался он уверенно.

В квартире Алла усадила гостя на диван, поставила перед ним чистый стакан, чтобы он мог продолжить возлияния, а сама уселась на подоконник, подложив под пятую точку декоративную подушку, и приготовилась слушать. Князеву потребовалось минут пять, чтобы собраться с мыслями, но стоило ему начать, как остановиться он уже не мог. Он рассказал о смерти пациентки Суворовой, о вскрытии, которое провел его приятель патологоанатом без санкции главврача. Поведал ей Князев и о жалобе, написанной Суворовой лично на него в Комитет по здравоохранению.

– Я все в толк взять не могу, – бормотал он, ероша ежик каштановых волос на затылке, – почему она это сделала? Ну я бы понял, если бы ее родичи накатали на меня телегу – но она?! Я же все устроил, ей нужно было только лежать и ждать протеза… Хотя все равно она умерла!

– Владимир Всеволодович, то, что вы рассказали, очень важно! – воспользовавшись возникшей паузой в речи зава ТОН, проговорила Алла. – Это может изменить направление расследования! У вас на руках заключение о вскрытии этой женщины?

Он молча кивнул и влил в себя очередную порцию коньяка.

– Вы хоть понимаете, что означает ваше признание?

– Разумеется! – хмыкнул Князев. – Похоже, в моем отделении завелся «ангел смерти»!

* * *

Антон Шеин ненавидел морги. А еще он боялся покойников. Не тех, которых осматривал на местах преступлений – жалкие оболочки несчастных созданий, покинувших этот мир помимо собственной воли. Боялся он их обмытых, чистеньких до стерильности, прикрытых простынкой. У него существовал пунктик насчет того, что они могут вдруг восстать, вылезти из-под этой самой простынки и… Мысль вызывала у опера тошнотворные позывы. Умом он понимал, что бояться надо живых, а вовсе не мертвых, но каждый раз, входя в морг или, вот как сейчас, в городское патолого-анатомическое бюро, он чувствовал, что его бросает то в жар, то в холод. В желудке, в котором с утра не осело ничего, кроме плохого растворимого кофе, неприятно сосало.

Патологоанатом, немолодая дама с кичкой, сидящей на затылке, словно нахохлившийся воробей, сдвинула очки на кончик носа, услышав его вопрос.

– Странное? – проговорила она, листая папку с результатами вскрытия. – Я помню эту смерть. Главным образом потому, что отец покойного бился в истерике.

– Разве такое редкость?

– Он истерил не от горя, а от злости!

– На умершего?

– На весь мир. Он не сомневался, что смерть не была естественной, но ничто на это не указывало!

– То есть нестыковок не обнаружено?

Неожиданно патологоанатом замялась.

– Ну знаете… не уверена, что это что-то меняет, но кое-что меня удивило, – сказала она, наконец.

– Неужели?

– Дело в том, что у Ильи Гальперина была дистрофия миокарда.

– Это опасно?

– Если не лечить, дистрофия приводит к снижению мышечного тонуса, что может стать благоприятной почвой для развития сердечной недостаточности. Она возникает из-за недостатка подачи крови к миокарду, отчего его клетки не получают нужного количества кислорода для нормального функционирования. В конечном итоге это заканчивается атрофией или полным отмиранием тканей миокарда.

– Гальперину требовалась операция?

– Изменения в работе сердца при таком диагнозе носят обратимый характер. Операцию рекомендуют лишь тогда, когда обнаруживаются ярко выраженные признаки сердечной недостаточности.

– А именно?

– Нарушение ритма сердцебиения, одышка, отек конечностей… Такие больные находятся в группе риска, но ведут нормальный образ жизни при условии соблюдения правил: отказ от спиртного и курения, физические занятия, избегание переохлаждения организма. Ну и, само собой, прием препаратов.

– Что же показалось вам необычным?

– Понимаете, люди с хроническими заболеваниями дисциплинированны. А ведь Гальперин и сам был медиком, кажется?

– Ортодонтом, да, – подтвердил опер.

– Так вот, хроники со стажем редко манкируют приемом лекарств, сознавая, что такое отношение может привести к осложнениям и даже, в некоторых случаях, к смерти. При вскрытии и анализе крови и тканей я обнаружила, что в них почти отсутствуют следы гликозидов, витаминов группы В и препаратов калия и магния.

– Все это назначают при дистрофии миокарда?

– Именно.

– Означает ли это, что Илья Гальперин оказался недисциплинированным больным?

– Похоже на то. Однако его отец утверждал, что он следовал указаниям лечащего врача, включая регулярные осмотры!

– Ну отец мог не знать.

– Насколько я поняла, они с сыном были близки.

– Скажите, док, а как долго нужно не принимать препараты, чтобы…

– Я поняла ваш вопрос, – перебила патолог. – Штука в том, что лекарства Гальперин принимал, только вот доза была слишком уж мала.

– Как будто то вспоминал, то забывал?

– Именно! Обычно такое случается со стариками. Но это не единственная неувязка. Судя по отчету врачей «Скорой помощи», когда извлекли тело, его температура оказалась чересчур низкой. Врачи вызвали полицию, и они замерили температуру бассейна – всего пятнадцать градусов!

– Это могло спровоцировать приступ?

Патолог кивнула.

– Легко! Вкупе с тем, что больной пропускал время приема необходимых медикаментов, это могло привести к гибели. Но я не сказала бы, что при всем при том причина смерти Гальперина не была естественной: он сам виноват в своей смерти.

– Если только кто-то не снизил температуру в бассейне специально! – медленно пробормотал Шеин.

– Но он же мог вылезти, если почувствовал дискомфорт! – возразила патологоанатом. – Правда, под ногтями покойного я обнаружила частицы плиточной затирки, что говорит о попытках выбраться самостоятельно…

– Видимо, сил не хватило?

– Но Гальперин же находился в собственном доме, мог позвать на помощь. Почему он этого не сделал?

* * *

– На этом самом диване, говоришь? – не сводя с Аллы лукавого взгляда, спросила Марина, проводя пухлой рукой по обивке. – И как оно?

– Маринка, ты такая порочная баба! – поморщилась Алла, чувствуя, как лицо заливает краска. – Я же сказала, он спал на диване, а я – в своей кровати!

– Ну и дура! В кои-то веки в твоей холостяцкой квартире появился нормальный мужик, а ты укладываешь его отдельно!

– Маринка…

– Да ладно, ладно, подруга, шучу! А если серьезно, то я рада за тебя: хватит уже сохнуть по твоему кобелю, пора начинать новую жизнь.

– Вот тут я с тобой согласна, – с облегчением кивнула Алла. – Кстати, о кобеле…

– Не говори, что он приходил!

– Приходил. И я, честно сказать, так и не поняла, зачем.

– То есть?

– Он обсмотрел мою доску для версий, задавал вопросы о том, как продвигается следствие… В общем, ничего не значащий визит.

– Может, соскучился?

– Да ладно! Два года от него ни слуху ни духу – и вдруг заскучал?

– Знаешь, в нашей среде хотят слухи…

– Слухи?

– О том, что Дед ваш засиделся на своем месте. Говоришь, Михаил задавал вопросы о расследовании?

– Так ты считаешь, он пытался выведать у меня нечто, могущее подставить Деда? По-моему, это глупости!

– А ты телевизор смотришь?

– В последнее время у меня нет на это времени. А что?

– По всем каналам рассказывают о том, что между «ОртоДентом» и «Дента-Люксом» существует жесткая конкуренция, следствием которой явилось несколько покушений на Илью, а потом и на Бориса Гальперина.

– Они что, упоминают названия?

– Представь себе! И о смерти Гальперина тоже болтают все кому не лень.

– И что же болтают?

– Ну что сначала сын, теперь вот – отец… Надеюсь, ты не стала делиться своими соображениями с Жаковым?

– Не приведи господь!

– И правильно. Ты как хочешь, а я уверена, что визит твоего бывшего любовника, а ныне зятя Заякина, который практически рулит правоохранительной системой в Первопрестольной, не случаен. Будь осторожна, подруженька – тебя хотят сделать слепым орудием в чужих руках! Ты сама-то как думаешь, конкурирующая фирма могла иметь отношение к убийству?

– Убийствам.

– Кого-то еще убили?

– Помимо медсестры? Очень может быть, что Илью Гальперина.

– Да ты что! Это же вроде несчастный случай был?

– После встречи моего опера с патологоанатомом, осуществлявшим вскрытие Ильи, у меня появились сомнения.

И Алла рассказала Марине обо всем, что удалось узнать Антону Шеину в патолого-анатомическом бюро.

– Ну надо же, – пробормотала адвокатша, качая головой, – какой поворотец! То есть ты не веришь в несчастный случай?

– В то, что Илья неделю не принимал лекарства, а потом полез в холоднючий бассейн? Да ни разу не верю!

– А вдруг регулятор температуры сломался?

– А не слишком ли много совпадений? – парировала Алла. – Но ты права, надо выяснить, проверял ли этот факт дознаватель.

– Так кто у тебя главный подозреваемый?

– Сначала я, грешным делом, подумала на Мейрояна.

– Это на врача, что ли?

– Да, ведь Гальперин здорово над ним поглумился во время бракоразводного процесса. Однако выяснилось, что у него железное алиби: наш доктор в выходные ездил на свадьбу двоюродной сестры в Ереван и вернулся только в понедельник утром. Тогда я занялась Инной и Дарьей Гальпериными. Каждая из них имела мотив, но после неожиданного визита Князева на горизонте замаячил еще и «ангел смерти»!

– Кто-кто?

– Ты меня слышала.

– Да, но не уверена, что правильно поняла. «Ангелами смерти» ведь называют людей, убивающих больных?

– Так и есть, – кивнула Алла. – Оказывается, Гальперин не был единственным человеком, который умер в больнице: незадолго до него скончалась еще одна пациентка.

– Ты серьезно?

– Более чем. И при весьма мутных обстоятельствах!

– А именно?

– Ей ввели летальную дозу инсулина.

– Может, ошибка?

– Может, и так, но как тогда объяснить то, что главврач запретил проводить вскрытие?