Текст книги ""Фантастика 2025-121". Компиляция. Книги 1-25 (СИ)"

Автор книги: Дарья Зарубина

Видно, суров был этот господин Юрек, потому что боялись его все едва ли не как самого Черного Влада. Кому служил он, Агнешка так и не дозналась. Стоило завести разговор, как тотчас смолкали все, отводили глаза. Словно боялись накликать беду.

Агнешка сунулась было в дверь, но тотчас спряталась за угол, едва не налетев на чью-то широкую спину.

– Имеешь ли права за него говорить и отпечаток ставить? – спросил кто-то, невидимый из Агнешкиного угла. – А то так мне каждый встречный-поперечный убогого приведет, а потом семья явится. А деньги немалые князь за таких дает.

Кто-то завозился, захрипел, тихо забормотал сердито. Потом что-то стукнуло, словно ударили палкой в пол или набожный крестьянин слишком усердно приложился лбом в земном поклоне.

– То дед мой, – прогудел широкоплечий посетитель. – Вот и грамоты все при нас. Прошлой весной ума лишился. А когда оставался в себе – манус был знатный. Милошу-старшему служил по молодости, мать говорила. Пока служил, на бабке женился. И сюда, в Бялое, перебрался.

– Это как ты при таком деде в мертвяки вышел? – зло поинтересовался другой голос. – Не водишь ли ты нас за нос? Уж больно дед твой запаршивел за полгода-то…

– Бабка мертвячка, но красавица была, говорят, – отозвался парень, – вот и не устоял дед. Потом хотел ее со двора согнать, когда все от него отвернулись, но она уж понесла. Жалко стало. А бабка не забыла. Как дед с ума спятил, все припомнила. Она меня к вам отправила, деда продавать.

– Не продавать. В Бялом истиннорожденных не продают, не закрайцы мы все-таки. Деда твоего в услужение Владислав Радомирович Чернский нанимает, на полный герб, на щедрое жалованье. А не желаешь, так забирай своего полоумного деда и проваливай. Бабка его послала. По своей воле б не пошел? – насмешливо спросил покупатель. – Деньги-то ведь хорошие.

Звякнули монеты. Видимо, продавец подбросил деньги на ладони.

– Забирай деда, – буркнул парень, – пусть служит… князю Владиславу Радомировичу. Хоть бабка браниться перестанет.

Снова завозилось что-то на полу, забормотало.

Охранник, тот, что оплошал, позволив Агнешке войти, протащил мимо нее упирающегося потрепанного старика. Она вжалась в стену, надеясь, что ее не заметят. Парень заметил, глянул зло, мол, не высовывайся, и поволок свою жертву дальше по коридору. Новый слуга Чернского князя упирался и бормотал что-то, то и дело складывая и переплетая пальцы с несвойственной его возрасту ловкостью. Видимо, в прежние времена старик и правда был хорошим манусом. Но слетавшие с его пальцев белые искры поглощали уродливые стальные наручи. Внук-продавец торопливо пошагал прочь, словно боясь, как бы не отняли так легко доставшееся золото и не вернули постылого и полоумного деда.

А покупатель, вершивший сделки именем Чернского Влада, широкоплечий палочник с бяломястовскими лисами на плечах, широким хозяйским шагом прошел туда, где лежал Иларий.

– Что, лежишь, манус, лежишь как мешок с соломой? – проговорил он, поднял брезгливо, двумя пальцами правую руку мага и с силой бросил на скамью. Беспамятный застонал. – Этой рукой ты колдовал? Этой рукой обнимал мою жену?!

Мучитель размахнулся и ударил посохом раненого, потом другой, третий. Медленно зароились змейки силы, пытаясь сохранить жизнь своему хозяину. Веки Илария дрогнули, и Агнешка порадовалась тому, что успела дать манусу свой отвар. Сколько бы ни работал мучитель своей палкой, а пробиться сквозь плотный полог колдовского сна не сумеет. Лекарка Агнешка знает свое дело, жаль только, что крестоцвет пришлось брать лишь чуть подвяленный, сухой был бы в самой силе.

Палочник еще раз или два опустил свой посох, надеясь выбить из раненого хоть один стон страдания, но лекарство Агнешки уже укрыло Илария глубоким спасительным сном.

– Ничего, паскуда, – прошипел он. – Сколько можешь, прячься за своим беспамятством. От меня спрячешься, а вот от Чернского Влада – едва ли. И там уж тебе, потаскуну, будет не до чужих жен.

Юрек с досадой ударил посохом в пол, так что сила бросилась в навершие, расцвела большим белым цветком перепутанных магических нитей, и вышел, скинув часть колдовского заряда на замок. Агнешка невольно потерла руку – на такой замок ладонь положить она бы не отважилась. Сила палочника была невелика, но хранила такой отпечаток его неистовой ярости, что эта злоба опалила бы ладонь не хуже раскаленного угля.

Ничем не могла лекарка помочь сейчас синеглазому манусу.

Глава 8

Девушка прижала ладонь к губам и разрыдалась так жалобно, что у любого, кто мог услышать ее, перехватило бы горло.

– Не надо, дочка, Эленька, не рви душу. – Женщину, что утешала несчастную, Агнешка не разглядела. Луна, щедро лившая белесый свет на изящную фигурку плачущей девушки, ощупала лучами крыльцо. Но, натолкнувшись на плотную завесу тьмы, тонкий белый луч рассыпался серебристыми каплями на камни отмостки. Оттуда, из темноты, испугавшей хрупкий лунный луч, и утешал горько плачущую красавицу нежный, тихий, но властный голос матери.

– Чем плакать – взяла б да убежала со своим Тадусем. А от отца прикрою, пока хватится да догонит, вы уж обвенчаны будете…

– Нельзя мне, мама, – едва выдохнула Элька и снова залилась слезами. От рыданий глаза и нос у нее покраснели и опухли, и она уже не казалась Агнешке красавицей. Из темноты невидимая рука протянула белый платок. Зареванная тотчас уткнулась в него лицом, вытерла слезы.

– Никак нельзя, – продолжала она. – Кабы только моя жизнь решалась, убежала б. На край света за ним пешком пошла. Не поглядела бы, что второй сын, не наследник. Хоть в рубище, хоть босая…

Уж в это Агнешка никак бы не поверила, глядя на холеные ручки страдалицы, на парчовые туфельки и белые, как лилейные лепестки, ножки. Лекарка усмехнулась и вовсе разочаровалась в богатой дурочке. У нее и платье стащить не грех, коли для благого дела…

Агнешка двинулась за кустами шиповника в ту сторону, где виднелось в темноте открытое окно.

– Ты же знаешь, маменька, – между тем продолжала Эльжбета, то и дело прикладывая платок к припухшим от слез глазам, – что на братца надежды никакой. С тех пор как беда приключилась, он сам не свой. Все потерял. Не то что с посохом, с камнем не совладает. Кольцо носит, а сам не сильнее деревенского колдуна. Ведь стань он князем, что с нами будет? Тому же Зютеку в руки достанемся. Или Милошу… Выйду за Черного князя, нам всем защита будет. А рожу наследника, так он две земли объединит, ведь высший маг – не деревенский колдун и не захудалый палочник. Тут уж никто не посмеет сунуться…

– Да куда уж, – сердито отозвался из темноты голос.

– Вот и отец говорит… – продолжила было Элька, но осеклась, оглянулась через плечо на мать. – Говорит, сама радужная топь его земли обходит…

– И я б обошла, – донеслось из темноты. – Но с тобой не расстанусь. Пусть мою кровь пьет, душегубец, а тебя ему не дам. Как решила – так и делай. Не плачь. Черный князь немолод, глядишь, не заживется… А твой Тадек, коли любит так, как ты рассказываешь, пару лет подождет, не иссохнет.

Эльжбета вздрогнула, сжала в руках платочек, но матери перечить не стала. Только встала и принялась ходить у крыльца, теребя в пальцах мятый кусок шелка.

– Боюсь я, мама, – прошептала она.

Агнешка не стала слушать этих сетований, кошкой вскочила на подоконник, вспрыгнула в темноту комнаты. Еще днем она приметила в углу сундук для белья и теперь, обогнув по памяти стол, откинула крышку и наугад вытащила из ларя что-то тяжелое, рытого бархата. Отбросила в сторону. Потянула тонкое, погладила пальцами дорогое шитье – узнают шитье. И это отбросила. Наконец, найдя то, что нужно, свернула, зажала под мышкой, встала босыми ногами на подоконник.

Голоса приблизились, остановились рядом, за углом.

Сбивчивый, плаксивый и властный, тихий.

Перепуганная Агнешка спрыгнула на траву, да так неловко, что звякнули спрятанные в юбке глиняные бутылочки. Побежала, уже не скрываясь, слыша за спиной сдавленный писк Эльжбеты, брань и угрозы, но оборачиваться не стала. Понеслась с утроенной силой, прижимая к груди добычу.

– Черного князя, говоришь, невеста, – прошептала она, задыхаясь на бегу.

Глава 9

– Она не должна была уйти! – властный голос эхом прокатился по темным комнатам. – Мы же даже не уверены, что она знает, а главное, на что способна…

Слуги спали или благоразумно делали вид, что спали, потому как встретить запыленных и усталых ночных гостей вышел лишь их господин. Несмотря на поздний час, Черный князь еще не ложился – ждал вестей. Говорили они, не таясь. Еще за полдень не перевалило, когда Казимеж Бяломястовский со своими слугами отбыл в Бялое, заверив будущего «зятька», что охотничий дом в полном его распоряжении. Дела-то княжеские не ждут.

Верно поступил Казимеж. Нельзя государство надолго без пригляда оставить. И Владислав не оставил бы Черны. Вот и приходилось с женитьбой этой проклятущей да из-за ведьмы, всем радугам ее в пасть, метаться ему из конца в конец. Да уж недолго осталось. Коли Элька согласна – в седьмицу все сладится. Будет у Черны молодая княгиня. Пока, видно, придется остаться в Бялом. Хотя что за даль высшему магу три дня пути. Можно бы и долететь, да только мужичье здешнее к чему пугать – им еще его, Влада, князем потом называть. Петелька крепкая у него есть на старого Гжеся, которого он до времени вместо себя в Черне оставил. И отсюда через мысли его в любой миг посмотреть можно, что в Чернской земле делается. А вот с ведьмой, видно, придется еще намаяться.

– Деревенская девчонка обвела вокруг пальца людей, которых я почитаю своими руками и глазами? Провела тебя, Игор?! – Владислав не повысил голоса. – Хотя ты знаешь, как она нужна нам…

Единственная свеча в руке князя давала мало света, и тот, кого звали Игором, был неразличим в темноте. В ответ на укоризненные речи хозяина он лишь шумно вздохнул, признавая свою вину, да опустил капюшон плаща на широкие плечи.

Невысокий, толстый его товарищ пустился было полушепотом в путаные объяснения, но князь прервал его взмахом руки:

– Довольно, Коньо.

Хозяин быстро, не оборачиваясь, пошел в свои покои. За ним семенил, отдуваясь, Конрад. Толстяк то и дело натыкался на углы, сундуки, скамьи, ойкая и вполголоса поминая радугу и всех ее нежитей. Следом большой черной птицей бесшумно следовал невидимый в темноте Игор.

Не поскупившись, Казимеж выделил гостям лучшие покои. Слабый свет единственной свечи выхватывал из темноты роспись на стенах: тонконогих породистых скакунов с выгнутыми, как бровь красавицы, шеями, поднявших посохи да книги охотников и гордость Казимежа – своры широколобых гончих.

Черный Влад усмехнулся, бросив быстрый взгляд на одну из стен, где молодой красавец князь, в те поры, видно, еще не женатый на ведьме Агате, скакал, не разбирая дороги, преследуя лису. Неизвестный живописец, расстаравшись, изобразил и лихо подкрученный желтый ус, и знакомый, не лисий – человечий страх в глазах обреченной добычи, и перстень с крупным зеленым камнем, от которого протянулись к рыжей лиске связывающего заклинания.

Жаль, погнавшись за торжественной красотой, остановился художник на полуволосе от правды – запечатлел молодого князя в пылу погони. Нет, не это называл Владислав охотой – то лишь забава, похвальба колдовской силой и удалью.

Саму ж охоту князья исстари доверяли егерям – ускачет княжья свита на красивых лошадках, отстанет дедок-егерь, подойдет к спеленутой магией лисичке и, не глядя в полные страдания глаза, ударит добычу короткой дубинкой по голове, чтоб не портить князю трофейной рыжей шкурки. Забыл живописец старичка с дубинкой. Залюбовался статным молодым князьком.

Красиво было выписано, не за страх – за совесть. А может, и за страх. Уж больно часто видел Владислав этот затравленный взгляд. Глазами загнанной лисицы смотрел на него вчера будущий тестюшка.

– Не твоя охота нынче, старик, моя, – полушепотом произнес князь, поднеся свечу к росписи на стене, – и не помогут побрякушки-камешки. Вспомнишь ты и должок вернешь… Сторицей…

Владислав не договорил, сам себя оборвал на полуслове, словно темная, кипевшая внутри то ли злоба, то ли застарелая обида сдавила грудь, лишая воздуха. Он прошел в полутемные покои, широко распахнув дверь. Сняв с шеи ключ, отпер большой сундук и вынул оттуда тщательно свернутые карты. Расстелил на столе.

– Здесь, здесь и здесь за последние две седьмицы. Последнее окно там, в Вечорках, – резко бросил он, гневно ударив ладонью по столу, – и снова ведьма сбежала, оставив нас дураками.

– Как сквозь землю ушла, – виновато пролепетал толстяк Конрад.

– Она слишком умна для простой сельской лекарки, – глухим рокочущим голосом отозвался Игор, предпочитавший оставаться в дверях, в полутьме. – Она знает свою силу…

– Да только мы толком ее не знаем! – Рассвирепев, Черный князь повысил голос, и в подсвечнике на краю стола разом вспыхнули шесть свечей. – И однажды она откроет радужную топь у нас под самым носом. Ведь ты же не хочешь потерять свою магию, Игор? Превратиться в месиво раздробленных костей?.. Нужно найти девчонку, потому что она – ключ ко всему. Она нужна мне… Очень нужна… Как бы она ни была умна и сильна, найдутся те, кто умнее и сильнее. И ты знаешь, что и самый сильный колдун против сотни хорошо вооруженных наемников – слабее младенца. За то, что мертвяк всадит тебе вилы в бок, отповеди не будет. А теперь представь, как наша девчонка попадет в руки… того же Милоша. Не будет в Черне мага, который не позавидует мертвякам, когда топи начнут лопаться… Поэтому бросайте все, не ешьте, не пейте, не спите – а достаньте мне вечоркинскую девку, пока она большой беды не наделала. А уж я найду, как с ее силой справиться…

Владислав провел широкой ладонью по коротко остриженной голове. Гнев исчез из ледяных глаз, погас, словно костер под резким дыханием метели.

– Все собрали? – спросил он уже спокойнее.

Конрад, не хуже доброго пса чуявший перемену в настроении хозяина, расположился за столом и принялся доставать из своей видавшей виды сумы склянки, доверху заполненные землей, каменной пылью, речным песком.

– Образца не привезли? – спросил князь, отчего-то глянув не на суетившегося Коньо, а в двери, на Игора.

Толстяк отрицательно покачал головой:

– Схоронили уж… Копать не стали – деревня. Не любят деревенские, когда у матушки-Землицы усопшего отнимают. Да только…

На темном лице Игора появилась нехорошая усмешка, сверкнули ядовитой зеленью большие внимательные глаза.

– Гулял я возле погоста…

Он, по-разбойничьи ухмыляясь, достал откуда-то из складок своего бесформенного плаща склянку, до половины наполненную бурой жижей. Влад довольно улыбнулся, принимая подарок.

Глава 10

Не ждал, право, даже не надеялся на такую удачу. Неужто Судьба вспомнила о нем? Землица-заступница обратила свой лик к нему, а не к кому-то другому. Всю жизнь шел где-то в середке: не пан и не охвосток. Повезло братцу Лешеку родиться вперед, обещана брату во владение Дальняя Гать. А его отправил отец на чужой двор. Повезло Якубу Бяломястовскому родиться наследником Бялого, а его, Тадеуша, при наследнике оставили. А вот как оно обернулось. Якуба радужная топь приломала, а последышу Тадеку, второму сыну, рука Элькина обещана.

Может, увидел в нем князь Казимеж такого же, как он сам. Говорят, и сам бяломястовский господин сперва не был Землицей обласкан. Тоже второй сын, к чужому двору отправленный, в Черну. А только повезло ему, и не раз. Первый, когда вернулся он домой в Бялое за какой-то день или два до кровавого мятежа, когда Влад Чернский силу и жестокость свою показал, всех бояр вырезал, да не мечом или ножом – мыслью одной. А вот братцу его старшему не повезло – сунулся в Черну по глупости да от жадности, оказался на пути кровавого Влада. Так и стал Казимеж бяломястовским князем.

Не желал такой судьбы Тадек брату Лешеку. Не разведи их в стороны, жили бы и по сей день душа в душу. Не надо было Таду Дальнегатчины. Единственное, чего желал он в этой жизни, – бяломястовна Эльжбета.

И не зря просил он Землю, не зря целовал черный земляной алтарь в храме на Солнцеворот. Обещался ему Казимеж отдать Эльжбету, как выйдет восемнадцать. И осталось-то всего ничего.

Так и прыгало сердце в груди, стучала в висках закипающая во всем теле радость.

– Якуб, здравствуй многие годы! – Тадеуш заметил неспешно минующего двор княжича. Тот шел, склонив голову – не понять, замечтавшись или задумавшись.

– И тебе долгих лет, – отозвался Якуб. – Тадек, ты Илария не видел?

Тадеуш покачал головой.

– Верно, у девки какой-нибудь. Будто ты Илария не знаешь, – насмешливо отозвался он, не замечая взволнованного взгляда из-под белого платка.

– Нет, девки девками, а уговор у нас был. Обсудить я с ним хотел одно дело. И он уж на три четверти часа опаздывает к назначенному сроку. Не бывало раньше такого… – В голосе Якуба сквозила нешуточная тревога. – Не случилось ли чего?

Тадеуш, переполненный своей радостью, никак не мог взять в толк, чего так переполошился Якуб. Иларий – манус сильный и боец лучший. Что с ним приключиться может. Разве что…

– А не у Каськи ли он? – поделился Тадеуш мыслями с княжичем. – Говорят, зачастил Иларий на охотничий двор, тот, что недалеко от Вечорок. Может, Юрке на глаза попался? Только… если Юрек с Иларием один на один сойдутся, исход известен. Наваляет манус рогоносцу крепко. Что стоит палочник против мануса, да еще такого, как наш Илажка? Пока Юрек силу раскрутит, пока в посох поведет, Иларий уж ему с руки в глаза три заклятья сбросит.

Якуб кивал, слушая Тада, видно, и сам пытался утешиться такими мыслями.

– Так-то оно так, – проговорил он, – но Юрек – не чета другим обманутым мужьям. Кое-чего ты о нем, Тадек, не знаешь. Юрек отцу для таких дел надобен, о которых сказать нельзя. И злости в нем, как в самом Черном Владе. Потому отец и держит его со товарищи, сколько можно, на охотничьем дворе. Только угораздило Юрека взять в жены не простенькую девчонку, что в рот бы ему смотрела да жила как за каменной стеной. Выбрал Каську. Катаржина за мужней спиной сидеть не станет. Такую красоту в тереме квасить. А Иларий возьми да подбери, что плохо лежало. Юрек жену удержать не может, вот и подбивает мужиков Илария проучить. Поодиночке они ему не противники. Не убили б скопом-то.

– Не посмеют, – отозвался Тадеуш. – У отца твоего на дворе птица без его дозволения не свистнет. А уж Юрка-палочник на цыпочках ходит.

– И то верно, – немного успокоился Якуб, оглядел одежду Тада, бросил взгляд на суму с книгой. – А ты, Тадусь, никак собрался куда?

– Домой, – отозвался Тадеуш, предвкушая, как не расскажет, так намекнет будущему братцу на скорую радость. – Вести добрые отцу повезу. Через месяц, как восемнадцать выйдет, вернусь… Глядишь, и удивлю тебя.

Тадек улыбнулся, но Якуб будто бы не заметил этой многозначительной улыбки. Словно бы отгородился от чужой радости незримой стеной, отвел взгляд. Тадек заговорил было снова, но Якуб встрепенулся, махнул кому-то у ворот и поспешно простился.

– Доброй дороги тебе, Тадусь, – бросил он почти на бегу. – Про Илария узнать посылал. Коли подождешь немного, вернусь и провожу тебя.

– Не надо, – бросил ему вслед Тадеуш, – невелика птица, чтобы провожать, – и добавил про себя: «Пока невелика».

Якубу навстречу выбежала девчонка. Из Элькиных. Зашептала что-то ему на ухо. И Тадек заметил, как побелел и затрясся подбородок княжича. Как прижал Якуб руку к белому платку, закрывая глаза. Девчонка так и осталась стоять перед ним, не зная, что сказать или сделать.

Глава 11

От одного взгляда на нее сердце забилось скоро, тревожно. Засела под ним тупая игла.

Незнакомка шла неторопливо и степенно, будто прогуливаясь, высоко подняв голову в цветном платке, причудливо обернутом вокруг головы. Пара золотистых прядей, отливавших на солнце рыжиной, спускалась по загорелой спине в глубокий вырез платья. Эльжбета видела такую ткань – матушка в прошлом месяце купила отрез у гатчинских купцов. Дорого взяли купчики, да и стоило того, подумалось Эльжбете. Простой крестьянский крой платья в сочетании с драгоценной парчой словно бы прибавлял незнакомке, на первый взгляд почти девочке, роста и стати. В какой-то миг зависть захлестнула Элю, уж слишком гордо да заносчиво держалась незнакомка, княгиней смотрела, павой плыла. А Элька, хоть и княжья дочь, и подбородок держала ниже, и смотрела не так, как надобно.

И, словно прочитав стыдные Эльжбетины мысли, незнакомка перевела на нее внимательный цепкий взгляд и, не меняя неторопливой царственной походки, направилась в сторону княжны.

Эльжбета собралась было окликнуть замешкавшихся служанок, не то разглядывавших ленты на лотке сухой старухи-колдуньи, сулившей недорого приворожить любимого, не то заслушавшихся седобородого словника-ясновидца, заманивавшего публику в свой выцветший шатер. Но незнакомка одним быстрым движением вцепилась в руку княжны и зашептала:

– У вас тяжко на душе, госпожа. Черный человек тому причиной. Доверься словнице Ханне, и не бывать постылому возле тебя. Не бывать свадьбе…

Хоть последние слова и произнесла незнакомка шепотом, и этот тихий вкрадчивый шепот тотчас утонул в бушующем море уличных голосов, но Эльжбета вздрогнула, попыталась высвободить руку. Незнакомка не держала – тотчас выпустила, отвернулась, словно разглядывая что-то на другой стороне улицы, и пошла прочь. Поплыла белой лебедью, и затерялся в толпе цветной платок.

– Беги, Ядзя, догони, – крикнула Элька служанке, – проводи на двор, упроси…

Девка бросилась в толпу, другая подхватила под руку побледневшую госпожу.

Бедная Ядзя метнулась туда-сюда, заглядывая поверх голов. Да разве высмотришь птицу в стае. Ядвига приготовила голову и шею под хозяйские упреки, только вдруг увидела, что вынырнули совсем рядом цветной плат и драгоценный сарафан, мелькнули рыжие прядки.

Ядзя опрометью бросилась вперед и мешком завалилась в ножки к молоденькой царственной незнакомке. С малых лет Ядвига была в услужении на княжеском дворе и знала, как разговаривать с господами.

– Матушка! – возопила она, не щадя горла. – Помилуй…

– Землица помилует – придет час, целиком скроет, – усмехнулась незнакомая барыня.

Распластавшаяся в пыли Ядзя уже приготовилась причитать и упрашивать: уж больно величава была барынька, такой сколько ни поклонись – все не низко. Но с удивлением почувствовала, как кто-то крепко прихватил ее за шиворот и поставил на ноги.

– Видно, госпожа твоя в служанки берет, кто громче воет, – строго бросила незнакомка, отряхнув невидимые пылинки с рукава. – А я люблю, кто ногами прытче шевелит. К госпоже веди и лицо утри…

Барыня подняла было руку, и Ядзя тотчас зажмурилась и заслонилась рукавом, ожидая господской плюхи. Но ничего не дождалась. А опустив рукав, замерла в недоумении. Незнакомка изволила смеяться, да так весело, что уголки губ сами поползли в стороны. «Умна, – подумала Ядвига, – такую холопьими поклонами не проведешь». На мгновение ее взгляд встретился с пронзительным жестоким взглядом незнакомки.

Ядзя спохватилась, снова горестно скривила лицо, всхлипнула, утирая рукавом нос и глядя на свои босые, перепачканные пылью ноги.

– Так поведешь ли ты, лентяйка? – грозно проговорила барыня. Только этого сурового оклика Ядзя не испугалась, а улыбнулась широко – из скрытой длинным рукавом барской руки выпала ей под ноги монетка.

– Поведу, матушка, поведу, красавица, – затараторила Ядзя, радуясь, что все обернулось к счастью и прибыли. Не важно, насколько умна и опасна показалась незнакомка. Повезет, так уйдет скоро со двора, и дурного не выйдет. – Госпожа уж верно заждались. Упроси, говорит, Ядзюня, барыню-красавицу на двор прийти, в ноженьки кланяйся…

Незнакомка, посмеиваясь, покачала цветастым платком:

– Лучше б ты, Ядзюня, и дальше выла, а то уж больно скор у тебя язык, а Землица-матушка все больше молчаливых жалует…

Эльжбета ждала у черного крыльца. Отчего-то она уверилась, что, расскажи о незнакомой словнице матушке, Агата выбранит ее, а гостью со двора сгонит. Вот и решилась Элька встретить Ханну у задней двери и сразу укрыть у себя – девки хоть и болтливы, но лишнего не скажут, потому как веры им у матушки да батюшки нет никакой. Что и сболтнут – худа не будет.

Сама себе удивляясь, Эльжбета прошлась по двору, присела на скамейку, задумалась. Кажется, еще с полчаса назад готова она была стать Черной княгиней – для батюшки, послушавшись разумных его речей. И матушка не отговорила. А тут – шепнула словцо словница Ханна, и тотчас показалось Эле, что мало ей воздуха. Грудь теснило от ощущения неминуемой беды. И смерть показалась краше свадьбы с Владиславом Радомировичем, Чернским князем.

Видно, не зря ела свой хлеб словница Ханна, как книгу прочла всю душу княжны. И не посмотришь, что магичка на взгляд – Эльжбетина ровесница. Видно, и силой колдовской, и мудростью Землица не обидела.

– Да как же это? – изумилась Элька, едва Ханна, блестя серыми глазами, поведала, о какой помощи идет речь. – Да разве ж такое можно… Зельем наговорным его поить. Ведь отповедью сердце остановит…

Княжна прижала руку к побледневшим губам, но Ханна, видя, что уж рыбка захватила наживку, ловко подсекла добычу, ласково взяла княжну за другую, повисшую плетью руку, вложила в ладонь залепленный воском глиняный кувшинчик.

– Так то не яд, дражайшая княжна, – проворковала она, – отсрочка. Беды от нее не выйдет. Да и отповеди не страшись: нет здесь ни капли магии, одни травки и корешки. Влей пару капель жениху в вино, как придет он к тебе в день перед свадьбой увидеться – и спать ложись. На два-три денечка свадьба отложится… А тут уж и магии черед… Отвернется от тебя Черный князь, батюшке-Казимежу подарки да подношения понесет, лишь бы свадьбе не бывать. Колдовать сама буду. Дело верное. Чай, словница, не убогая палочница-ворожея. Им сутки плясать и искры сыпать, а мне слово вымолвить…

Ханна улыбнулась, прищурившись. Зубки у словницы были ровные, острые. Лисьи зубки. «Такими зубками горло вырвет», – отчего-то подумалось Эльжбете, и она, перепугавшись, отогнала нечаянную мысль. Снова принялась расспрашивать – не будет ли от магии отповеди, не настигнет ли струсившую невесту ответ матушки-Землицы на злодеяние.

– Если у Землицы силу брать, так настигнет, – шаловливо склонив голову набок, проговорила Ханна. – А если из другого колодца водички черпнуть…

Слышала Элька в детстве страшные сказки, что, дескать, есть такие маги-отступники, что радуги да ветра не боятся. Радужных нежитей в услужение берут да из небесной ткани силу черпают. Но не верила. Слыханное ли дело: ветру душу свою уступить, чтоб ее до скончания времен над облаками носило, без покоя, без утешения.

С ужасом посмотрела княжна на маленькую словницу. Уж и не девочкой она показалась – столетней ведьмой, радужной силой в девочку обратившейся.

– Не бойся, княжна, – шепнула Ханна, по-прежнему улыбаясь. – Твоей бессмертной души мне не надо. Отдашь ее Земле, когда время выйдет. Но для того колдовства, что мы затеяли, одного слова мало. Первое тебе, княжьей дочери, обременительно не будет… Коня мне нужно, да только чтоб конь был чернее ночи. Есть, верно, в батюшкиных конюшнях…

Эльжбета коротко кивнула, ожидая, чего еще попросит страшная гостья. Уж о том, чтобы согнать Ханну со двора долой, не могла Элька и помыслить – сама в дом нечисть пригласила, так уж не гневи, делай, что сказано. А то налетят радужные демоны, откроет око топь – да примется ломать кости, пить колдовскую силу… Братцу, почитай, повезло: не убила, изуродовала да силу забрала. А ей так-то повезет ли?..

– Что ж еще? – заметив, что гостья молчит, словно прислушивается, наконец нетерпеливо спросила Эля.

– Странное ветер говорит. – Ханна огляделась, понизила голос. – Дай, говорит, черного мага, который колдовать не может. Чтоб в глазах у него небо, а в руках – кровь да огонь…

Ханна недоуменно пожала плечами, глядя не на перепуганную Эльжбету, а в сторону, где под стеной дома крутил песчаные воронки залетный ветерок. Видно, ветер ничего не ответил, потому как брови словницы грозно сошлись, а улыбка совсем исчезла из серых глаз.

– Коли знаешь такого мага – твое счастье, княжна. А без него и затевать нечего – не даст ветер силы, чтоб Черного князя от тебя отворотить.

– Знаю, – тихо прошептала Элька. – Только обещай мне, что с ним худого ничего не сделаешь.

– Ни душе, ни телу, – повеселев, ответила словница, – и не вспомнит твой маг, для чего дом родной покидал. Уж мое слово верное…

– И так не вспомнит, – подумала Эля, – беспамятный лежит. Выживет ли…

Эльжбета уж приготовила для гостьи пару монет, да только Ханна торопливо махнула руками, отказываясь. Оскорбилась, глянула надменно, так что Элька отступила, опустила виновато взгляд. Есть силы, при которых и княжьей дочери не зазорно глазки долу держать.

А словница тем временем повернулась и пошла прочь. Только, не пройдя пары шагов, бросила через плечо:

– Вышли людей с конем и магом к северным воротам. Коли все верно исполнишь – пришлю тебе платок с моей головы. Платок сожги, а кувшинчик спрячь, девки у тебя резвы не в меру.

Эльжбета спрятала кувшинчик в рукав и торопливо пошла в дом. Сама беду накликала – сама и отведи. А до вечера день недолог. Коня из стойла свести полдела, а вот выкрасть из-под Юрекова носа мануса Илария – уж не молоденькой княжне с зеленым перстеньком. Тут подмога нужна.

Глава 12

– Матушка-барыня, – прошептал тонкий испуганный голос. – Это я, Ядзя. Тьфу ты, ветров сын…

Вражко, не желая повиноваться дворовой девке, фыркал и нервно переступал ногами.

– Помолчи, Ядзенка, – шикнул на служанку другой голос, хриплый, старческий. – Язык как помело, да толку мало. Коника держи, а то беду накличешь…

Эко воинство у княжны. Смех, да и только. Болтушка-Ядзя едва сдерживала танцевавшего на месте красавца Вражко. Немного позади, поближе к дремлющим у ворот стражникам, сидела на возу с сеном приземистая бабка в нарядном платке, видно, княженкина нянька. Через плечо ее была переброшена расшитая шелком торба, из которой на ладонь выглядывала старинная, обернутая бархатом книга. Видно, берегла Эльжбетина наставница свою книжицу – старой выучки ведьма, всю жизнь, наверное, этой книжкой и управлялась. Нянька раскраснелась в подбитой мехом душегрейке, всерьез собралась старуха коротать летнюю ночь в лесу. Не страшилась, видно, ни лихих людей, ни диких зверей, ни радужной топи. Небось всего навидалась книжница на своем веку.

Строго смотрела на Ядвигу, от холода и страха выбивавшую дробь зубами так, что, казалось, сыплют на доску сухой горох. Лицо старухи показалось Агнешке смутно знакомым, но память подвела, не пожелала подсказать, где встречались старая нянька княжны и укрытая темным мужским плащом «матушка-барыня».