Текст книги "Цикл романов "Все секреты мира" (СИ)"

Автор книги: Стив Берри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 89 (всего у книги 307 страниц)

– Что вы делаете? – спросила Кристл.

– Решаю вашу проблему.

Они последовали за группой, направляющейся мимо главного алтаря к еще одной зоне, открытой только для посещения экскурсантов в сопровождении местных гидов. Малоун остановился внутри восьмигранника и стал изучать краткое посвящение, располагавшееся над нижними арками. Черные латинские буквы на золотом фоне. Он позвал Кристл, у которой в руках была сумка с путеводителями, и быстро нашел нужный. Тоненькая брошюра с соответствующим названием «Малый гид по Ахенскому собору» и указанием, что латинский текст в этом печатном издании полностью соответствует мозаике.

CUM LAPIDES VIVI PACIS CONPAGE LIGANTUR INQUE

PARES NUMEROS OMNIA CONVENIUNT CLARET OPUS

DOMINI TOTAM QUI CONSTRUIT AULAM

EFFECTUSQUE PIIS DAT STUDIIS HOMINUM QUORUM

PERPETUI DECORIS STRUCTURA MANEBIT SI PERFECTA

AUCTOR PROTEGAT ATQUE REGAT SIC DEUS HOC

TUTUM STABILI FUNDAMINE TEMPLUM QUOD

KAROLUS PRINCEPS CONDIDIT ESSE VELIT

Кристл заметила его интерес.

– Это текст освящения капеллы. Изначально он был изображен на фресках. Мозаики – это одно из самых поздних нововведений.

– Но слова те же, что были и во времена Карла Великого? – спросил Малоун. – В том же месте?

– Насколько мне известно, да, – усмехнулась Кристл.

– История этого места похожа на мою свадьбу: никто ничего не знает наверняка. – И Малоун сухо улыбнулся.

– А что случилось с фрау Малоун?

Коттон уловил в ее голосе интерес и поэтому решил ответить:

– Она решила, что герр Малоун был занозой в заднице.

– Возможно, она была права.

– Поверьте мне, Пэм была всегда и во всем права.

Но мысленно он добавил одну оговорку, из-за того, что узнал спустя годы после развода: «почти». В том, что касалось их сына, она была не права. Но он не собирался обсуждать все это с малознакомой женщиной.

Коттон еще раз изучил краткое посвящение. Мозаики, каменный пол и отделанные мрамором стены были добавлены через двести лет после смерти Карла Великого и Эйнхарда. Камни вокруг были украшены фресками. В наши дни нельзя было полагаться на инструкцию Эйнхарда «начни с нового Иерусалима». Это могло вызвать лишь печальную улыбку. В капелле за 1200 лет мало что сохранилось от интерьеров Карла Великого. Но, несмотря на это, Херманн Оберхаузер решил эту задачу. Как бы еще он смог найти хоть что-то? Где-то внутри этого строения был спрятан ответ.

– Нам нужно подняться наверх, – сказал Коттон.

Они поспешили вслед за группой и вошли на хоры как раз в тот момент, когда гид был готов повесить на место вельветовый шнур, перекрывавший вход. Чуть дальше их группа уже собралась у позолоченного реликвария, возвышавшегося на небольшом постаменте. Он был защищен толстым стеклом.

– Рака с мощами Карла Великого, – прошептала Кристл. – Она была сделана в XIII веке. В ней лежат кости императора. Девяносто две. Еще четыре находятся в сокровищнице, а остальные утеряны.

– Они их посчитали?

– Внутри реликвария лежит регистрационный журнал, в нем отмечено, когда отпирали дверцу. Записи ведутся с 1215 года. О да, они посчитали.

Кристл легко оперлась на его руку и повела к раке. Группа туристов осталась за реликварием – гид объяснял, как были освящены хоры в 1414 году. Кристл указала на мемориальную пластину, вмонтированную в пол:

– Под ней был похоронен Оттон III. Предположительно еще пятнадцать императоров захоронены вокруг нас.

Гид отвечал на вопросы о Карле Великом. Пока группа делала фотографии, Малоун изучал хоры, выполненные в рельефном готическом дизайне, где каменные стены, казалось, растворяются в вышине вздымающегося стекла. Коттон отметил, как соединялись хоры и ядро каролинской постройки: самые высокие части переходили в восьмигранник. Он еще не видел здания, где так хорошо были бы продуманы все архитектурные «излишества».

Малоун посмотрел на верхние кресла хоров, обращая внимание на галерею второго этажа, опоясывающую центральный восьмигранник. Еще когда он изучал схему капеллы в путеводителях, подумал, что именно с этого места он может увидеть то, что его интересует больше всего.

И он был абсолютно прав.

Пока дела идут совсем неплохо.

Группа шла обратно по направлению к главному входу в капеллу, где начиналась императорская лестница. Этот круговой маршрут проходил через верхнюю галерею, и Малоун заметил, как сильно истерты ступени. Гид держал железные ворота открытыми и объяснял всем, что ступать по этой лестнице могли лишь императоры Священной Римской империи.

Лестница вела на просторную верхнюю галерею, с нее открывался вид на открытый восьмигранник. Гид обратил внимание группы на каменные плиты, сформировавшие величественный трон. Он был загорожен декоративной цепью из кованого железа, закрепленной между колоннами, – видимо, преграждающей путь туристам, желающим представить себя императором.

– Это трон Карла Великого, – сказал гид. – Он располагается здесь, на верхнем уровне, и очень схож с тронами при византийских дворах. И, подобно им, расположен напротив главного алтаря, лицом на восток.

Малоун слушал гида, описывающего, как четыре плиты паросского мрамора были соединены вместе при помощи простых медных зажимов. Шесть каменных ступеней, ведущих наверх, были вырезаны из древнеримской колонны.

– Здесь их именно шесть, – рассказывал гид. – Это роднит трон Карла Великого с троном Соломона, подробно описанным в Ветхом Завете. Царь Соломон первым построил храм, первым установил царство мира и первым восседал на троне. Все это повторил Карл Великий, только в Северной Европе.

Выдержка из книги Эйнхарда пронеслась у Малоуна в голове.

– Никто не знает наверняка, когда был установлен этот трон, – продолжил гид свой рассказ. – Некоторые считают, что во времена Карла Великого. Другие спорят с ними и настаивают, что это произошло позднее, в X веке, и что трон был поставлен Оттоном I.

– Он такой простой, – сказал один из туристов. – Почти безобразный, просто груда камней.

– По толщине четырех пластов мрамора, использованных для формирования трона, высота отдельных частей, как вы можете видеть, разнится. Из всего вышесказанного можно сделать вывод, что это напольные плиты. Определенно римские. Должно быть, их вывезли из какого-то особенного и памятного места. По-видимому, они были так важны, что их внешний вид не играл никакой роли. На этом простом мраморном троне с деревянным сиденьем короновались императоры Священной Римской империи, а затем принимали присягу своих вассалов.

Экскурсовод указала на маленький проход, находящийся у основания трона.

– Пилигримы со склоненными спинами должны были пройти под троном, принеся свою собственную клятву. Веками это место почиталось.

Гид повела группу на другую сторону.

– А теперь посмотрите сюда. – Она двинула плечом. – Видите следы?

Вот зачем Коттон и Кристл пришли сюда. В путеводителях было много изображений этого места, но Малоун хотел увидеть все собственными глазами.

Слабые линии виднелись на шероховатой мраморной поверхности. Квадрат, заключенный в еще один квадрат, который, в свою очередь, тоже был заключен в квадрат. На полпути вдоль сторон самого большого квадрата линия уходила вовнутрь, разделяя пополам вторую фигуру, и заканчивалась на стороне внутреннего квадрата. Не все из линий сохранились, но ему было достаточно, чтобы мысленно сформировать полный рисунок.

– Это доказывает, – сказала гид, – что плиты мрамора изначально были встроены в римский пол. На этой доске обычно играли в «Мельницу», комбинацию шашек, шахмат и нардов. Это была простая игра, она нравилась римлянам. Они вырезали квадраты на камнях и играли. Эта игра была так же популярна во времена Карла Великого, в нее играют и в наше время.

– А что она делает на императорском троне? – спросил кто-то.

Гид покачала головой:

– Никто не знает. Но это интересный факт, вы согласны?

Коттон знаком показал Кристл, что нужно отойти. Гид продолжила рассказывать о верхней галерее, и фотоаппараты опять защелкали. Трон представлял собой лакомый кусочек для съемки; к тому же на всех были официальные браслеты, дающие на нее право.

Коттон и Кристл зашли за одну из верхних арок и пропали из поля зрения туристической группы.

Малоун пытался что-то различить в полутьме. Глядя с хоров, расположенных ниже, он догадался, что трон находится в западной галерее. Малоун надеялся, что где-нибудь здесь, наверху, найдется место, чтобы спрятаться.

Он завел Кристл в темную нишу во внешней стене и растворился в полумраке. И показал ей жестом, что нужно вести себя как можно тише. Они услышали, как туристическая группа вышла с верхней галереи и спустилась на первый этаж.

Малоун посмотрел на свои часы. 19.00. Время закрытия.

Глава 39

Гармиш

20.30

Доротея находилась в крайне затруднительном положении. Было ясно, что ее муж знал все о Стерлинге Вилкерсоне, что несказанно удивило ее. Но еще он знал о ее одном на двоих с Кристл задании, и это беспокоило. Вместе с тем фактом, что Вернер явно держал Вилкерсона в плену.

Что происходит с этим миром?

Они сели в поезд, отходящий в 18.40 с мюнхенского вокзала, и отправились на юг, в Гармиш. За восемьдесят минут путешествия Вернер ничего не сказал, просто сидел и спокойно читал газету. Доротея всегда поражалась тому, с каким упорством он поглощал каждое печатное слово, даже читая некрологи и объявления, комментируя – то тут, то там – то, что привлекло его внимание. Она хотела узнать, что он имел в виду, говоря «собираемся увидеться с сыном», но решила не спрашивать. Впервые за двадцать три года ее муж поступал как решительный и властный мужчина, поэтому она решила сохранять спокойствие и посмотреть, к чему это все приведет.

Сейчас они ехали в машине на север по темному шоссе, в другую сторону от Гармиша, монастыря Этталь и Рейхсхоффена. Автомобиль ждал их на выходе с железнодорожного вокзала, а ключи были спрятаны под резиновым ковриком. Только теперь она поняла, куда они направлялись. Этого места она избегала последние три года.

– Я не дурак, Доротея, – наконец сказал Вернер. – Может, ты так думаешь, но ты не права.

Она решила не доставлять ему такого удовольствия, поэтому ответила:

– Не льсти себе, Вернер, я вообще о тебе не думаю.

Он проигнорировал ее сомнительную остроту и продолжал вести машину сквозь морозную тьму. Слава богу, не было снегопада. Путешествие по этой дороге вызывало воспоминания, а Доротея так хотела стереть их из памяти. Пять лет назад. Тогда машина Георга вылетела с шоссе, на котором не было защитного барьера. Авария произошла в тирольских Альпах. Там он катался на лыжах и позвонил ей прямо перед поездкой: сообщил ей, в какой гостинице остановился, какая погода и какой идет снег. Они разговаривали всего несколько минут, легко, коротко – обычный разговор матери и сына. Такого рода идиллические беседы случались все время.

Но тот раз был последним, когда Доротея слышала голос единственного сына.

Когда в следующий раз она увидела своего ребенка, он лежал в гробу, одетый в серый костюм, и был готов к погребению.

Участок Оберхаузеров располагался на кладбище позади древней баварской церкви, несколькими километрами западнее Рейхсхоффена. После похорон семья материально поддерживала часовню, построенную в память о Георге, и первые два года Доротея регулярно приезжала сюда и зажигала свечу.

Но последние три года она здесь не появлялась.

Впереди Доротея увидела церковь, ее цветные витражи едва светились. Вернер припарковал машину прямо перед ней.

– Почему мы сюда приехали? – спросила она.

– Поверь мне, если бы это не было так важно, нас бы здесь не было.

Вернер вышел из машины; она, не говоря ни слова, последовала за ним и покорно вошла в церковь. Внутри никого не было, но железная решетка в часовню Георга была открыта.

– Давно ты сюда не приезжала, – сказал Вернер.

– Это мое дело.

– Я приезжаю сюда довольно часто.

Эта информация не сильно удивила Доротею.

Она подошла к воротам. Мраморный аналой располагался перед маленьким алтарем. Вверху в камне было вырезано изображение святого Георга на серебряной лошади. Она редко молилась и задумалась, была ли она вообще когда-нибудь верующей. Ее отец был убежденным атеистом, а мать – католичкой, но сама она редко посещала службы и никогда не исповедовалась. Если бог и существовал, то Доротея Линдауэр не испытывала к нему ничего, кроме ненависти. Он отобрал у нее единственного человека, которого она беззаветно любила.

– С меня хватит на сегодня, Вернер. Чего ты хочешь? Это могила Георга. Он заслуживает нашего уважения. Это не место выяснения отношений.

– А ты уважаешь его, не уважая меня?

– Ты меня не интересуешь, Вернер. У тебя есть твоя жизнь, а у меня – моя.

– Все кончено, Доротея.

– Согласна. Наш брак кончился много лет тому назад.

– Это не то, что я имел в виду. Ты моя жена, а я твой муж.

Она рассмеялась:

– Это плохая шутка. Не будь таким мелодраматичным.

– Вообще-то я предельно серьезен.

– И что же случилось, что ты вдруг стал настоящим мужчиной?

Он отошел к стене.

– В какой-то момент живые должны оставлять мертвых в покое. У меня этот момент настал.

– Ты привез меня сюда, чтобы сказать это?

Их отношения начались при поддержке родителей. И хотя это была не свадьба по договоренности, но так или иначе все было спланировано заранее. К счастью, они понравились друг другу и первые годы были вполне счастливы. Рождение Георга доставило им обоим большую радость. Его детские и подростковые годы тоже были чудесными. Но его смерть все разрушила и выявила все противоречия между ними. Надо было справляться с болью, и все разочарование и боль супруги направили друг на друга.

– Я привез тебя сюда, потому что был вынужден это сделать, – сказал Вернер.

– У меня еще не наступил этот момент, искренне тебе сочувствую.

– Как неприятно, – сказал он, кажется не услышав ее. – Наш сын мог бы стать великим человеком.

Доротея с ним согласилась.

– У мальчика были мечты, амбиции, а мы могли выполнить любое его желание. В нем соединилось все лучшее от нас обоих. – Он повернулся и посмотрел ей в глаза. – Я иногда размышляю: что бы он подумал о нас сегодняшних?

Странно, но этот вопрос задел ее.

– Что ты имеешь в виду?

– Мы ненавидим друг друга, даже если находимся на большом расстоянии, и это чувство не ослабевает.

И все же Доротея не понимала, зачем они приехали сюда.

– Возможно, Георг сейчас слушает нас и хочет знать твои мысли.

Ее возмутило это давление. Она не смогла сдержаться и выпалила:

– Мой сын одобрил бы все, что я делаю.

– Неужели? Одобрил бы он то, что ты сделала вчера? Ты убила двух человек.

– А как ты об этом узнал?

– Ульрих Хенн подчищал за тобой.

Доротея была сбита с толку и обеспокоена, но не собиралась обсуждать это здесь, в священном для нее месте. Она шагнула к воротам, но Вернер перегородил ей путь и предупредил:

– В этот раз ты не сможешь сбежать.

Волна беспокойства захлестнула ее. Доротея уже не смогла справиться с гневом. Она ненавидела Вернера. Он осквернил могилу Георга.

– Отойди немедленно, – процедила она сквозь зубы.

– Ты хоть понимаешь, что творишь?

– Иди к черту, Вернер.

Тот остался абсолютно спокоен и невозмутим. Выражение его лица ничего не выражало. Поэтому она полюбопытствовала:

– Ты хочешь, чтобы я проиграла Кристл?

Он смягчился.

– Я не знал, что это соревнование. Я думал, это скорее задание. Вот почему я здесь, чтобы помочь тебе.

Доротее необходимо было узнать, что ему известно и откуда, но она смогла заставить себя произнести только:

– Мертвый ребенок не делает брак. – Ее взгляд остановился на его лице. – Мне не нужна твоя помощь. Никогда больше.

– Ты ошибаешься.

– Я хочу уйти, – сказала Доротея. – Немедленно пропусти меня.

Ее муж оставался все таким же бесстрастным, и на мгновение она испугалась. Вернер всегда был подвержен эмоциям, за ними он спасался от всех жизненных невзгод. Он был хорош в начале схватки, но никогда не мог выдержать ее напряжения и становился мягким как воск. Поэтому, когда он все же отступил от двери, она не удивилась и прошла мимо него.

– Есть кое-что, что ты должна увидеть, – сказал Вернер.

Доротея остановилась, повернулась и разглядела в его взгляде кое-что еще, чего она не видела или не замечала долгое время. Уверенность. Страх снова овладел ею.

Вернер вышел из часовни и зашагал к машине. Она последовала за ним. Он вытащил ключ и открыл багажник. Слабый свет падал на искаженное мертвое лицо Стерлинга Вилкерсона, в центре его лба зияло пулевое отверстие.

Она почувствовала, что ей не хватает воздуха.

– Это довольно серьезно, Доротея.

– Почему? – выдавила она. – Почему ты это сделал?

Вернер спокойно пожал плечами.

– Ты использовала его, как и он использовал тебя. Вот в чем дело. Он мертв. Я – нет.

Глава 40

Вашингтон, округ Колумбия

14.40

Рэмси вошел в гостиную адмирала Раймонда Дайлза-младшего. Военно-морской флот США, четыре звезды, на пенсии. Девяносточетырехлетний уроженец штата Миссури. Он воевал на Второй мировой войне, в Корее и во Вьетнаме, а затем в начале 80-х ушел на пенсию. В 1971 году, когда исчезла «НР-1А», Дайлз был главой военно-морских операций. Именно он поставил подпись под приказом, запрещавшим проведение любых спасательных мероприятий. И его волей корабль «Холден» покинул родные берега, отправившись к Антарктиде. Рэмси тогда был лейтенантом, Дайлз своей волей назначил его главным в секретной операции, и именно Лэнгфорд должен был лично доложить Дайлзу о результатах секретной миссии. Затем лейтенанта Рэмси быстро повысили до звания коммандера и перевели в личный штат его благодетеля. Оттуда продвижение вверх по карьерной лестнице было быстрым и легким.

Лэнгфорд Рэмси был обязан этому старику всем. И он знал, что Дайлз все еще сохранил некоторое влияние. Он был самым старым из ныне живущих адмиралов. Президенты консультировались с ним, и нынешний не был исключением. Считалось, что его суждение все еще имело вес. Пресса была с ним невероятно обходительна, а сенаторы обычно считали за честь посетить комнату, куда сейчас направлялся Рэмси.

Легенда военно-морского флота сидел перед ярким пламенем, его длинные тонкие ноги были укутаны в плед, а на коленях лежал пушистый кот. Недаром ему дали прозвище Зимний Ястреб,[95] которое, как было известно Рэмси, Дайлзу очень нравилось.

Глаза из-под полуопущенных век быстро сверкнули, как только Рэмси вошел в комнату.

– Мне всегда нравится, когда ты заходишь в гости, – произнес он.

Рэмси почтительно стоял перед своим наставником, пока его не пригласили занять соседнее кресло.

– Я был уверен, что скоро тебя здесь увижу, – сказал Дайлз. – Этим утром я узнал новости о Сильвиане. Он одно время работал у меня в штате. Хороший помощник, но слишком уж он был негибкий. Впрочем, кажется, он все всегда делал правильно. Весь день не показывают ничего, кроме восторженных репортажей о его жизни.

Рэмси решил, что пора перейти к цели своего визита.

– Я хочу получить его должность, – прямо сказал он.

Меланхоличные глаза адмирала засветились одобрением:

– Член Объединенного комитета начальников штабов. Я никогда не поднимался так высоко.

– Но вы могли бы.

Старик отрицательно покачал головой:

– Мы не поладили с Рейганом. У него были свои любимчики, или, по крайней мере, у его помощников были свои любимчики, а я не входил в этот список избранных. Кроме того, мне пора было выходить на пенсию.

– А что у вас с Дэниелсом? В его список любимчиков вы входите?

Рэмси обратил внимание на строгое и непреклонное выражение лица Дайлза.

– Лэнгфорд, – сказал он, – ты же знаешь, что президент не дружит с нашим братом. Он слишком строго относится к военным. Бюджеты сокращаются, программы сворачиваются… Дэниелс уверен, что лучше вообще распустить этот комитет.

– Он ошибается.

– Может быть. Но он президент, и он популярен. Как Рейган в свое время, просто он исповедует другую философию.

– Несомненно, есть военные офицеры, которых он уважает. Вы их прекрасно знаете. Их поддержка моей кандидатуры может повлиять на исход дела.

Дайлз легонько погладил кота.

– Многие из них хотели бы сами получить это место.

Рэмси ничего не сказал на это.

– Ты не находишь все это отвратительным? – спросил его Дайлз. – Молить о поощрениях, полагаться в своей карьере на продажных политиков… Именно по этой причине я и ушел.

– Таков наш мир. Мы не создаем правила, мы лишь играем по тем, что уже существуют.

Рэмси знал, что многие высшие офицеры и изрядное количество тех самых «продажных политиков» могли поблагодарить Раймонда Дайлза за свою карьеру. У Зимнего Ястреба было много друзей, и он знал, как их использовать.

– Я никогда не забывал, что ты сделал, – пробормотал тихо старик. – Я часто вспоминаю ту субмарину и тех людей. Расскажи мне еще раз, Лэнгфорд, на что это было похоже?

Мучительное голубоватое свечение просачивалось сквозь поверхность льда, его цвет постепенно растворялся в глубине, где в конце концов превращался в черноту бездны. Рэмси был одет в специальный костюм для погружений в воду низких температур. Все его тело было плотно закрыто, кроме крошечной полоски кожи вокруг губ; они горели, когда он впервые вошел в воду, а сейчас уже ничего не чувствовали от холода. Руки в тяжелых перчатках казались бесполезными; к счастью, вода облегчила вес его тела. Плывя в ясной, как воздух, воде, он испытывал полное ощущение полета.

Сигнал радиопередатчика, обнаруженный Гербертом Роулендом, привел их к узкому заливу, где морозный океан наползал на ледяной берег; летом здесь собирались морские котики и полярные птицы. Сигнал был настолько силен, что требовал немедленной проверки на местности. Поэтому Рэмси надел гидрокостюм, а Сайерс и Роуленд помогли ему натянуть акваланг. Приказы командования были предельно ясны. Только лейтенант Лэнгфорд Рэмси имел право погружаться в воду.

Рэмси проверил глубину. Сорок футов.

Невозможно было понять, насколько далеко было до дна, но он надеялся, что сможет увидеть хоть что-то и это поможет ему выяснить судьбу субмарины. Роуленд сообщил, что источник сигнала располагался где-то далеко на континенте, в направлении гор, которые начинались сразу за береговой линией.

Рэмси тут же начал погружение.

Слева от него появилось основание черной горы вулканического происхождения. Она была покрыта удивительными анемонами, губками, розовыми кораллами и желто-зелеными моллюсками. Если не брать в расчет, что температура воздуха была минус тридцать, то можно было легко представить, что он находится на коралловом рифе. Свет солнца уже практически не доходил до такой глубины, и Рэмси увидел, как ледяной потолок постепенно темнеет. По-видимому, на лед легла тень скалы.

Он отцепил от пояса фонарик и включил его. Вокруг медленно крутился планктон. Вода была чиста, он не заметил никакой взвеси песка. Луч света от фонаря был практически невидим. И создавалось полное впечатление, что кто-то гигантской рукой рассеивал фотоны света.

Рэмси увидел морского котика; тот медленно проплыл мимо него, словно и не заметив присутствие человека.

Вскоре котиков стало гораздо больше. Лэнгфорд слышал их вибрирующие сигналы, и у него было впечатление, что те проходили через его тело, как будто оно работало сонаром. Рэмси до сих пор не мог поверить своему счастью. Какое задание! Он мог проявить себя перед такими влиятельными людьми. Они могут обеспечить ему такую поддержку в карьерном росте. Вот почему он постоянно вызывался добровольцем. Он также лично отобрал Сайерса и Роуленда, на которых всегда мог положиться. Роуленд сообщил, что источник сигнала находился примерно в двухстах ярдах к югу.

По прикидкам Рэмси, он никогда не заплывал так глубоко. Луч фонаря освещал все вокруг на расстоянии примерно пятидесяти футов, и он надеялся, что заметит оранжевую коническую башню, поднимавшуюся с палубы «НР-1А».

Он поплыл вперед и остановился перед входом в огромную подводную пещеру; по расчетам его группы, она заканчивалась прямо в Антарктическом континенте, опоясанная горами вулканического происхождения.

Лэнгфорд огляделся. Ничего. Только вода, исчезавшая во тьме. И все же сигнал исходил именно оттуда. Рэмси решил исследовать следующую сотню ярдов.

Мимо быстро проплыл еще один морской котик, а затем еще один. Развернувшийся перед его взором подводный балет заворожил его. Рэмси смотрел, как они скользили в воде без всяких усилий. Один из них выполнил особо сложный кувырок, а затем быстро поплыл наверх.

Наверх? Рэмси посветил ему вслед фонариком.

Животное исчезло.

Еще один морской котик сложил ласты с легким щелчком и устремился за своим товарищем. Все повторилось.

Это как минимум было очень странно, а как максимум, по данным Рэмси, совсем невозможно. Над ним должна быть только скала…

– Восхитительно, – медленно проговорил Дайлз. – Какое потрясающее приключение.

Рэмси был с ним полностью согласен.

– У меня было такое ощущение, что я поцеловал холодный металл, когда поднялся на поверхность.

Адмирал захихикал.

– Я бы с удовольствием оказался на вашем месте.

– Это приключение не закончилось, адмирал.

В его голосе явственно прозвучал страх, и только сейчас старик понял, что у этого визита была определенная цель.

– Рассказывай.

И Лэнгфорд Рэмси рассказал о том, как группа «Магеллан» достала отчет следственной комиссии по «НР-1А». Об участии Коттона Малоуна в этом деле. О его увенчавшейся успехом попытке заполучить этот отчет. И о том, что Белый дом поднял личные дела Захарии Александра, Герберта Роуленда и Ника Сайерса. Умолчал он лишь о Чарли Смите и его «деятельности».

– Кто-то решил разобраться в этой истории, – подвел итог Лэнгфорд.

– Это был всего лишь вопрос времени, – прошептал Дайлз. – Трудно так долго хранить секреты.

– Я могу остановить эти поиски, – как можно тверже произнес Рэмси.

Глаза старика сузились.

– Тогда ты должен это сделать немедленно.

– Я уже принял меры. Но много лет назад вы приказали мне не трогать его.

Имена были не нужны. Они оба знали, кого подразумевал Лэнгфорд.

– Итак, ты пришел сюда, чтобы выяснить, остался ли это приказ в силе?

Рэмси кивнул.

– Для удачного завершения этого дела его необходимо задействовать.

– Я не имею права отдавать приказы. Я – пенсионер, правда, с определенными привилегиями.

– Вы единственный человек, чьи приказы я охотно выполню. Когда нас расформировали тридцать восемь лет назад, вы прямо мне сказали, чтобы я оставил его в покое.

– Он все еще жив? – спросил Дайлз.

Рэмси опять кивнул.

– Ему сейчас шестьдесят восемь лет. Живет в Теннесси, преподает в колледже.

– Все еще несет тот же бред?

– Ничего не изменилось.

– А те два других лейтенанта, сопровождавшие тебя?

Он ничего не ответил. Не было нужды.

– Ты был очень занят, – резюмировал Дайлз.

– У меня были прекрасные учителя.

Дайлз продолжал меланхолично поглаживать кошку.

– Мы воспользовались случаем в 71-м. Это правда, что Малоун и его экипаж согласились на наши условия прежде, чем вышли в плавание, но мы не должны были оставлять их там навсегда. Мы должны были попытаться найти их. Я всегда думал, правильно ли я тогда поступил.

– Вы поступили правильно.

– Как ты можешь быть настолько в этом уверен?

– Времена были другие. Эта подводная лодка была нашим самым засекреченным оружием. Мы никоим образом не могли раскрыть факт ее существования, а уж тем более ее затопления. Сколько бы прошло времени, прежде чем Советы обнаружили бы ее обломки? Позднее такого типа лодки отправляли на задания, они до сих пор на плаву. Никаких вопросов, вы поступили правильно.

– Ты думаешь, что президент захочет узнать, что же тогда произошло?

– Нет. Это человек несколькими рангами ниже, но он – глаза и уши Дэниелса.

– И ты думаешь, что все это может уничтожить твои шансы на новую должность?

– Без всяких сомнений.

Дайлзу не нужно было пояснять очевидное.

– Тогда я отменяю приказ. Поступай так, как сочтешь нужным.

Глава 41

Ахен

21.50

Малоун сидел на полу в маленькой пустой комнатке, выходящей на верхнюю галерею. Они с Кристл спрятались в ней, после того как отстали от туристической группы. Коттон наблюдал через щель в двери, как работники гасили свет в капелле и закрывали на ночь двери. После того как они оказались здесь, прошло уже больше двух часов, и в капелле не раздавалось никаких звуков, не считая приглушенного шума рождественской ярмарки и слабого завывания ветра. Видимо, на улице начиналась сильная пурга.

– Тут внутри так странно, – прошептала Кристл. – Так тихо.

– Нам нужно время, чтобы исследовать это место без помех.

А еще Коттон очень надеялся, что их внезапное исчезновение приведет в замешательство их преследователя.

– Как долго нам еще ждать? – спросила Кристл.

– Нужно, чтобы снаружи все успокоилось. Никогда не знаешь наверняка, будут ли еще посетители, прежде чем начнется ночь. – Малоун решил использовать в своих интересах то, что они остались совершенно одни. – Мне нужно кое-что узнать.

В зеленоватом свете, просачивающемся из окна, он увидел, как ее глаза вспыхнули.

– А я все гадала, когда же вы опять начнете задавать вопросы.

– Святые. Что заставляет вас думать, будто они существуют?

Казалось, что его вопрос удивил Кристл, как будто она ожидала совсем другого, более личного. Но она сохранила самообладание и ответила:

– Вы когда-нибудь слышали о карте Пири Рейса?

Он об этом слышал. Предположительно она была составлена турецким пиратом в 1513 году.

– Ее нашли в 1929 году, – продолжила Кристл. – Всего лишь фрагмент оригинала, но на нем были указаны Южная Америка и Западная Африка с правильными координатами долготы. У мореплавателей XVI века не было никакой возможности определить долготу. Идея такого прибора окончательно оформилась только в XVIII веке. Герарду Меркатору[96] исполнился год, когда была создана карта Пири Рейса, предвосхитившая его метод проекции земли на плоскую поверхность. Только с этим именем связаны первые карты, где указывались широты и долготы. Невероятно, но это факт. На ней также в деталях нарисовано северное побережье Антарктиды. Этот континент не был даже известен, его открыли лишь в 1818 году. А первые эхолокационные зондирования льда были проведены только в 1949 году. Уже после этого более сложная наземная радиолокационная станция сделала то же самое. Соответствие изображенной на карте Пири Рейса и реальной береговой линии Антарктиды, находящейся подо льдом, практически идеальное. На карте также есть запись, указывающая, что составитель использовал в качестве источника информацию, существовавшую со времен Александра Македонского. Александр жил в начале IV века до нашей эры. В те времена ледяной покров Антарктиды растянулся на мили. Исходя из этого, те материалы, которые стали источником для картографа и показывающие изначальную береговую линию, должны были быть датированы временем где-то от десяти тысяч лет до рождения Христа, когда там было гораздо меньше льда, до пятидесяти тысяч лет до нашей эры. А еще, вспомните, карта бесполезна без географических названий. Представьте себе карту Европы без единой надписи. Вы немного из нее почерпнете. Общепринято полагать, что сами надписи датируются временами шумеров, примерно 3500 лет до нашей эры. Тот факт, что Рейс использовал карты, чей возраст должен был значительно превышать 3500 лет, означает, что искусство письма значительно старше, чем мы думали.