Текст книги "Цикл романов "Все секреты мира" (СИ)"

Автор книги: Стив Берри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 264 (всего у книги 307 страниц)

Валендреа служил папам уже четыре десятилетия и быстро сделал карьеру в Курии, надев шапочку кардинала. Тогда ему не было и пятидесяти. Он стал одним из самых молодых кардиналов современности. Сейчас он занимал второй по значимости пост в Католической церкви – государственного секретаря – и был посвящен во все тонкости политики Святого престола. Но Валендреа жаждал большего. Ему нужно было еще более влиятельное положение. Он хотел, чтобы никто не мог оспорить его решения. Хотел произносить непогрешимые суждения по любому вопросу. Хотел поклонения и бесконечного уважения. Он стремился стать Папой.

– Чудесная погода, – говорил Папа. – Дождь перестал. Дышится легко, как в немецких горах. Альпийская свежесть. Как жаль, что приходится находиться в помещении.

Климент сделал шаг в сторону окна, но так, чтобы его не было видно с площади. На нем была белая льняная сутана и надетая поверх нее на плечи белая же традиционная накидка. На ногах красовались алые туфли, а на голове белая скуфья. Только ему, единственному прелату из миллиарда католиков, разрешалось носить такое облачение.

– Может быть, Его Святейшество приступит к этой приятной миссии после нашего разговора? У меня еще много дел, а все утро я заседал в трибунале.

– Это буквально пара минут, – мягко возразил Климент.

Государственный секретарь Ватикана понимал, что немцу нравится поддразнивать его. Из открытого окна доносился гул римской толпы, неповторимый, ни на что не похожий рокот трех миллионов людей, двигающихся по застывшему вулканическому пеплу.^[210]

Климент тоже слышал толпу.

– У этого города необычные звуки.

– Это наши звуки.

– Ах, чуть не забыл. Вы же итальянец, не то что мы все.

Валендреа стоял около старинной кровати, спинки которой были вырезаны из массивной дубовой древесины и украшены резными деревянными столбиками и шариками, покрытыми таким множеством царапин, как будто мастер наносил их специально. Один край накрыт старым, расшитым тамбуром одеялом, на другом лежали две огромные подушки. Вся остальная мебель тоже была немецкая – зеркальный шкафчик и туалетный столик расписаны в беззаботном баварском стиле. С конца одиннадцатого века папский престол не занимали немцы. Нынешний Папа Климент XV старался подражать Клименту II и не скрывал этого. Но того Климента, скорее всего, отравили. Валендреа часто думал, что и этому немцу не стоит забывать о судьбе предшественника.

– Может, вы и правы, – миролюбиво сказал Климент, – публика подождет. Ведь у нас с вами дела поважнее?

Порыв ветра из открытого окна чуть не смешал лежащие на столе бумаги. Валендреа успел прижать их к столу, не дав разлететься, монитор компьютера, стоявшего тут же, заслонил документы от ветра. Климент еще не успел включить его. Он первым из пап прекрасно пользовался современной техникой – и это тоже восхищало журналистов, – но против этого нововведения Валендреа не возражал. В конце концов, компьютерную связь и линии факсов гораздо легче отслеживать, чем телефоны.

– Мне говорили, сегодня утром вы были бесподобны, – сказал Климент. – Каким же будет заключение трибунала?

Кардинал, разумеется, знал, что Мишнер уже сообщил Папе все во всех подробностях. Он видел папского секретаря среди публики.

– Я и не знал, что Его Святейшество так интересуется делами трибунала.

– Трудно сдержать любопытство. Площадь набита репортерами. Итак, каким будет заключение?

– Отец Кили не оставил нам выбора. Он будет отлучен.

Папа сложил руки за спиной.

– Он не стал каяться?

– Он вел себя заносчиво, даже оскорбительно. Он посмел бросить нам вызов.

– А может, стоило его принять?

Это замечание застигло Валендреа врасплох, но за десятилетия дипломатической службы он научился скрывать свое замешательство, отвечая вопросом на вопрос.

– А в чем смысл такого нетрадиционного поступка?

– Зачем везде искать смысл? Просто выслушать другую точку зрения.

Валендреа не пошевелился.

– Нельзя открыто оспаривать принцип безбрачия, – спокойно продолжал Климент. – Церковь придерживалась его пятьсот лет. И что потом? Женщины-священники? Браки клириков? Разрешение использовать контрацептивы? Полный пересмотр всех догм?

Климент подошел к кровати и посмотрел на средневековое изображение Климента II, висящее на стене. Валендреа знал, что его принесли из похожих на пещеры подвалов, где портрет пылился несколько столетий.

– Он был епископом Бамберга. Простой человек, совершенно не хотел становиться Папой.

– Он был доверенным лицом короля, – сказал Валендреа, – имел связи. Оказался в нужном месте в нужное время.

Климент, обернувшись, с интересом взглянул на него:

– Как и я?

– Вы были избраны подавляющим большинством кардиналов, которыми руководил Святой Дух, – слишком быстро ответил Валендреа.

Губы Климента изогнулись в неприятной улыбке.

– А может быть, ими руководило сознание, что никто из них, и вы в том числе, не сможет набрать достаточно голосов для победы?

Сегодня они схлестнулись сильнее обычного.

– Вы амбициозны, Альберто. Вы думаете, что эта белая сутана осчастливит вас? Уверяю вас, это не так.

У них и раньше случались подобные разговоры, но в последнее время взаимные выпады обострились. Оба прекрасно понимали друг друга. Они не были друзьями – и не могли ими стать. Валендреа всегда удивляло, что остальные считали их отношения священным союзом двух набожных душ, для которых превыше всего – нужды церкви. На самом деле они были совершенно разными людьми. Их связь держалась на совершенно противоречащих друг другу интересах. К чести обоих, никто из них не шел на открытый конфликт. Валендреа был слишком умен для этого – с Папой не полагалось никому спорить. Климент видел, что большинство кардиналов поддерживают государственного секретаря.

– Я хочу, чтобы вы, Святой Отец, жили долго и счастливо.

– Вы не умеете лгать.

Он уже порядком устал от выпадов старика.

– Какая разница? Когда начнется конклав, вас все равно уже не будет. Зачем вам думать о будущем?

Климент пожал плечами:

– Действительно, какая разница? Меня положат в раку в базилике Святого Петра, как и всех, кто раньше сидел на этом престоле. Мне все равно, кто станет моим преемником.

Но Валендреа? Ему далеко не все равно. Что было известно старому Папе? В последнее время он часто делал странные намеки.

– Святого Отца что-то тревожит?

Глаза Климента вспыхнули.

– Вы оппортунист, Альберто. Грязный политикан. Я назло вам проживу еще десять лет.

Внезапно Валендреа решил перестать притворяться:

– Сомневаюсь.

– На самом деле я бы хотел, чтобы престол достался вам. Вы сами убедитесь, что это совсем не то, что вам кажется. Может, вы и должны стать им.

Альберто уточнил:

– Стать кем?

Несколько секунд Папа молчал.

– Стать Папой, конечно, – сказал он после раздумья. – Кем же еще?

– Что вас тревожит?

– Мы глупцы, Альберто. Мы все, во всем нашем величии, всего лишь глупцы. Мы не можем даже примерно осознать, насколько Бог мудрее каждого из нас.

– Ни один верующий не усомнится в этом.

– Мы навязываем всем наши догмы и ломаем жизнь таких людей, как отец Кили. Он просто священник, который пытается поступать по своему разумению.

– Он больше похож на оппортуниста – говоря вашими же словами. Ему нравится быть и центре внимания. Но когда он давал клятву следовать нашему учению, он не мог не понимать позиции церкви.

– Что значит «нашему учению»? Люди, например вы или я, провозглашают так называемое Слово Божье. Люди, такие как мы с вами, наказывают других за отступление от этих правил. Я часто думаю, – Папа поднял глаза на кардинала, – что такое наши догмы – заповеди Всевышнего или выдумки обычных клириков?

Валендреа посчитал это очередной странной выходкой Папы, которые тот так часто позволял себе в последнее время. Он хотел было возразить, но в последний момент решил, что Папа просто испытывает его, и ответил так, как только и мог ответить:

– Я считаю, что Слово Божье и церковные догмы – это одно и то же.

– Отличный ответ. Прямо как в учебнике. Но это когда-нибудь и приведет вас к гибели, Альберто.

Папа отвернулся.

Глава V

Ватикан

8 ноября, среда

14.10

Мишнер шел медленно, наслаждаясь лучами полуденного солнца. Утренний дождь перестал, небо усеяно пушистыми облаками, и голубизну прорезал след от пролетевшего на восток самолета. На булыжниках площади Святого Петра оставались следы прошедшего дождя, тут и там блестели маленькие лужицы, как множество озер, раскиданных на огромной долине. Телевизионщики еще были здесь, многие из них передавали репортажи в свои студии.

Он ушел из трибунала, не дожидаясь перерыва. Потом один из его помощников сказал ему, что спор отца Кили и кардинала Валендреа длился без малого два часа. Мишнер искренне не понимал, для чего вообще были нужны эти слушания. Решение отлучить Кили от церкви, очевидно, было принято задолго до того, как священника вызвали в Рим. Обвиняемые редко появлялись в трибунале, и, скорее всего, Кили пришел на заседание, чтобы привлечь побольше внимания – к себе и своим сторонникам. Через несколько недель объявят, что он утратил связь со Святым престолом, и он станет еще одним изгоем, утверждающим, что церковь уподобилась динозавру и ее ждет вымирание.

Иногда Мишнеру казалось, что критики вроде Кили в чем-то правы.

Почти половина всех католиков живут в Латинской Америке. Добавьте сюда Азию и Африку, и их число возрастет до двух третей. Все время приходится угождать этому интернациональному большинству, в то же время не отдаляя от себя европейцев и итальянцев. Ни одному главе государства не доводилось сталкиваться с такой непростой задачей, но Римская католическая церковь занимается этим вот уже две тысячи лет – ни один человеческий институт не может похвастаться этим, – и сейчас Мишнер видел перед собой одно из величайших проявлений силы церкви.

Площадь в форме ключа, окруженная двумя величественными полукруглыми колоннадами Бернини, поражала воображение. Мишнер не переставал восхищаться Ватиканом. Впервые он приехал сюда двенадцать лет назад помощником архиепископа Кёльнского, когда встреча с Катериной Лью стала серьезным испытанием для его добродетели. Несмотря на это испытание, его решимость посвятить себя служению церкви лишь окрепла. Он вспоминал, как исследовал сто восемь акров обнесенного стеной анклава, любуясь величием, созданным за два тысячелетия непрерывного строительства.

Крошечное государство расположено не на тех легендарных холмах, на которых стоит Рим, а на Монте-Ватикано, на холме, находящемся в западной части города и носящем древнее название, до наших дней сохранившееся в памяти людей. Граждан Ватикана меньше двухсот человек, и не у всех из них есть паспорта. Здесь никто не рождается, почти никто, кроме пап, не умирает, а чести быть здесь погребенным удостаиваются единицы. Ватикан – одна из последних оставшихся в мире абсолютных монархий. И, как это ни парадоксально, представитель Святого престола в ООН не смог подписать Всемирную декларацию прав человека, поскольку Ватикан не приемлет свободу вероисповедания.

Мишнер смотрел на залитую солнечным светом площадь, на телевизионные фургоны, опутанные паутинами антенн, и на людей – почти все глядели куда-то вверх и направо. Некоторые кричали Santissimo Padre! «Святой Отец!» Он проследил за направлением их взглядов, устремленных на четвертый этаж Апостольского дворца. Между деревянными ставнями углового окна появилось лицо Климента.

Люди восторженно махали Папе. Климент махал им в ответ.

– Все любуешься? – произнес женский голос.

Мишнер обернулся. Катерина Лью стояла в нескольких футах от него в тени одной из колоннад Бернини. Почему-то он не мог избавиться от предчувствия, что она найдет его. И она нашла. Она подошла ближе.

– Ты нисколько не изменился. Все так же любишь своего Бога. Я это поняла по твоим глазам в трибунале.

Он попробовал улыбнуться, но в то же время внутренне собрался, поняв, что предстоит непростой разговор.

– Как твои дела, Кейт?

Выражение ее лица немного смягчилось.

– Сбылось все, на что ты рассчитывала?

– Не хочу жаловаться. И не буду. Это неразумно. Ты сам так когда-то говорил.

– Приятно это слышать.

– Откуда ты узнал, что я буду там сегодня?

– Я видел твое заявление об аккредитации пару недель назад. Скажи, почему тебя так интересует отец Кили?

– Мы не виделись пятнадцать лет, и тебе не о чем больше спросить меня? – удивленно поинтересовалась она.

– Последний раз, когда мы виделись, ты попросила меня не говорить о нас. Ты сказала, что нет нас с тобой. Только я и Бог. Так что я подумал, что говорить об этом не стоит.

– Я сказала это, когда ты сообщил, что собираешься вернуться к архиепископу и посвятить себя служению людям. Стать католическим священником.

Они стояли слишком близко друг к другу, и Колин отошел назад, глубже в тень колоннады. Он смотрел, как под ярким осенним солнцем высыхает после дождя расписанный Микеланджело купол базилики Святого Петра.

– Ты по-прежнему умеешь уходить от ответов, – заметил он.

– Меня попросил приехать Том Кили. Он не дурак. И прекрасно знает, чем кончится трибунал.

– Где ты сейчас работаешь?

– На вольных хлебах. Мы с ним пишем книгу.

Она всегда хорошо писала, особенно стихи. Он всегда завидовал ее способностям и очень хотел узнать, как она жила после Мюнхена. До него доходили лишь отрывочные сведения о ней. Он знал, что она сотрудничала с разными европейскими газетами, но нигде не задерживалась надолго, даже работала в Америке. Время от времени он видел в газетах ее имя – ничего особенно серьезного, в основном эссе о религии. Несколько раз она оказывалась совсем близко, и ему хотелось пригласить ее на чашку кофе, но он знал, что это невозможно. Он сделал выбор, и пути назад не было.

– Меня не удивило твое назначение, – сказала она, – я сразу поняла, что, когда Фолкнера выберут Папой, он тебя не оставит.

Мишнер взглянул в ее изумрудные глаза и увидел, что она пытается сдержать свои чувства, как и пятнадцать лет назад. Тогда он был увлеченным и амбициозным молодым священником, оканчивал университет и связывал свои планы на будущее с карьерой немецкого епископа. Многие прочили ему пост кардинала. Теперь уже поговаривали и о его возможном вступлении в священную коллегию. Папские секретари нередко меняли свою должность в Апостольском дворце на алую кардинальскую шапочку. Он хотел стать князем церкви, участвовать в следующем конклаве в Сикстинской капелле, сидя под фресками Микеланджело и Боттичелли и имея право голоса в собрании.

– Климент неплохой человек, – сказал он.

– Он глупец, – тихо сказала она. – Кардиналы посадили его на престол и ждут до тех пор, пока кто-нибудь из них сам не получит достаточной поддержки.

– Кто ты такая, чтобы судить об том?

– Я не права?

Он отвернулся, пытаясь успокоиться, и стал внимательно рассматривать торговцев сувенирами, стоявших по периметру площади. Она была по-прежнему упряма, и ее манера речи осталась такой же язвительной. Ей было под сорок, но с возрастом она не стала менее эмоциональной. Ему никогда не нравилось в ней это, но именно этой ее черты ему иногда не хватало. В его мире искренность была не в ходу. Его окружали люди, убежденно высказывающие то, во что сами не верили. А иногда очень нужно от кого-то услышать правду. Когда тебе говорят то, что думают, ты, по крайней мере, начинаешь чувствовать твердую почву под ногами. А не бескрайние зыбучие пески, к которым тоже привыкаешь.

– Климент – хороший человек, но перед ним стоит почти невыполнимая задача, – сказал он.

– Если бы мать-церковь проявила хоть немного гибкости, все было бы значительно проще. Трудно управлять миллиардом людей, каждый из которых обязан верить, что Папа – единственный на земле человек, не способный ошибаться.

Ему не хотелось спорить с ней о догматах веры, особенно стоя посреди площади Святого Петра под колоннадой. Мимо них прошагали два швейцарских гвардейца в украшенных плюмажами шлемах, высоко держа алебарды. Он видел, как они чинно приблизились к главному входу в базилику. Шесть тяжелых колоколов под куполом пока молчали, но он понимал, что уже недалек день, когда они начнут звонить по Клименту. Поэтому резкий тон Катерины особенно неприятно поразил его. Не надо было приходить на заседание трибунала, и не надо было разговаривать с ней сейчас. Мишнер понял, что нужно сделать.

– Рад был увидеть тебя, Кейт.

И собирался уже уйти.

– Негодяй.

Она сказала это так, чтобы он услышал.

Он повернулся, пытаясь понять, не шутит ли она. Черты ее лица исказила злость. Подойдя вплотную к ней, он тихо сказал:

– Мы не виделись много лет, и теперь выходит, что единственная тема для разговора – это несовершенство церкви. Если ты так ее презираешь, зачем ты о ней пишешь? Лучше напиши роман, как ты всегда хотела. Я думал, я надеялся, что, может быть, ты стала терпимее. Но этого не случилось.

– Я очень рада, что ты об этом думал. Когда мы расставались, тебе было совершенно наплевать на меня.

– Может, не будем начинать все сначала?

– Нет, Колин. Незачем.

Она сделала шаг назад.

– Абсолютно незачем. Как ты сказал, рада была увидеть тебя.

В ее словах ему послышалась обида, но она ничем не выдала своей слабости.

Он вновь непроизвольно взглянул в сторону дворца. Многие на площади продолжали выкрикивать приветствия и махали руками Папе. Климент отвечал им. Телеоператоры снимали.

– Колин, все дело в нем, – сказала Катерина. – Это он не дает тебе жить. Ты просто не понимаешь этого. И не успел он ответить, как она ушла.

Глава VI

Ватикан

8 ноября, среда

15.00

Валендреа надел наушники, нажал на кнопку на старом бобинном магнитофоне и начал слушать запись разговора Колина Мишнера с Климентом. Подслушивающие устройства, установленные в резиденции Папы, опять сработали безупречно. Во дворце их было много. Он отдал негласное распоряжение об их установке сразу после избрания Климента. Это было нетрудно, ведь он как государственный секретарь отвечал за безопасность Ватикана.

Климент оказался прав. Валендреа действительно хотел, чтобы его правление продлилось подольше, тогда он успел бы обеспечить себе недостающие голоса во время конклава. Сейчас в священной коллегии было сто шестьдесят человек, из них только сорок семь были старше восьмидесяти и не могли голосовать, если бы конклав состоялся в ближайший месяц. Он мог твердо рассчитывать на сорок пять голосов. Для начала неплохо, но до избрания далеко. В прошлый раз он забыл старинное правило: если входишь в конклав Папой, выйдешь кардиналом. На этот раз он не будет полагаться на удачу. Подслушивающие устройства составляли лишь часть его стратегии, призванной добиться того, чтобы итальянские кардиналы не отвернулись от своего соотечественника.

Поразительно, из каких неблаговидных поступков состояла повседневная жизнь князей церкви! Им был не чужд грех, и их душам нужно было очищение, как и душам всех остальных смертных. Но Валендреа знал, что иногда грешников приходится вынуждать к покаянию.

«Нет ничего зазорного, что ты думаешь о ней. Это часть твоего прошлого. Которую нельзя забывать».

Валендреа снял наушники и искоса посмотрел на сидящего рядом с ним священника. Отец Паоло Амбрози был его правой рукой уже больше десяти лет. Невысокий худощавый человек с тонкими седыми волосами. Его крючковатый нос и резкий контур лица делали его похожим на ястреба. Это сравнение подходило и к личности священника. Он редко улыбался, а смеялся еще реже. От него всегда веяло угрюмостью, но это не смущало Валендреа. Священник был целеустремлен и амбициозен, а государственный секретарь высоко ценил оба эти качества.

– Забавно, Паоло, что они говорят по-немецки, как будто, кроме них, никто не может понять этот язык.

Валендреа остановил запись.

– Папа говорит о женщине, которую отец Мишнер, видимо, хорошо знает. Расскажи мне о ней.

Они сидели в комнате без окон на третьем этаже Апостольского дворца, в огромной части помещения, отведенной государственному секретариату. Магнитофоны и прослушивающие устройства были установлены в запертом кабинете. Валендреа не волновался из-за того, что кто-то может найти аппаратуру. В здании с десятком тысяч комнат, залов и коридоров, большинство из которых находятся за крепкими дверями, можно не опасаться, что в эту небольшую комнатку размером около ста квадратных футов зайдет кто-то посторонний.

– Ее зовут Катерина Лью. Родители – румыны, бежали из страны, когда ей не было восемнадцати. Отец – профессор права. У нее диплом Мюнхенского университета и еще один – Бельгийского национального колледжа. Вернулась в Румынию в конце тысяча девятьсот восьмидесятых, при ней сбросили Чаушеску. Очень гордится, что участвовала в революции.

Валендреа уловил в голосе Амбрози насмешку.

– Познакомилась с Мишнером в Мюнхене, когда оба учились. Их связь продолжалась около двух лет.

– Откуда ты все это знаешь?

– Папа с Мишнером и раньше разговаривали.

Валендреа знал, что, хотя он лично прослушивал только самые важные записи, Амбрози не пропускал ничего.

– Раньше ты не рассказывал об этом.

– Я не придавал этому значения, пока Святой Отец не начал интересоваться ходом трибунала.

– Я недооценил отца Мишнера, – с легким смешком произнес Валендреа. – А он тоже человек. Со своим прошлым. С ошибками. Мне это даже нравится. Расскажи подробнее.

– У Катерины Лью были разные публикации в Европе. Она называет себя журналисткой, но скорее она публицист. Писала в «Шпигеле», «Геральд трибьюн», лондонской «Таймс». Но подолгу нигде не работает. Увлекается левыми политическими течениями и радикальными религиозными культами. Не жалует традиционные церкви. Написала в соавторстве три книги, две о немецких «зеленых» и одну о Католической церкви во Франции. Большого успеха они не имели. В общем, она очень неглупа, но неорганизованна.

Валендреа почувствовал, что здесь есть за что зацепиться.

– Надо полагать, она амбициозна.

– После разрыва с Мишнером дважды была замужем. Оба раза недолго. Инициатива в отношениях с отцом Кили исходила скорее от нее, чем от него. Последние пару лет работала в Америке. Однажды пришла к нему в офис, и с тех пор они вместе.

Валендреа оживился:

– Так они любовники?

Амбрози пожал плечами:

– Трудно сказать. Но у нее слабость к священникам, так что, наверное, да.

Валендреа снова надел наушники и включил магнитофон. Он услышал голос Климента:

«Письмо к отцу Тибору скоро будет готово. Лучше, чтобы был письменный ответ, но если он захочет ответить на словах, выслушай его, спроси его, о чем хочешь, и передай все мне».

Он снял наушники.

– Что замышляет этот старый болван? Посылает Мишнера к восьмидесятилетнему бывшему священнику. Для чего ему это нужно?

– Он единственный ныне живущий человек, кроме самого Климента, видевший документы из хранилища, где говорится о Фатимских откровениях. Отцу Тибору сам Иоанн Двадцать третий передал подлинную рукопись сестры Люсии.

При упоминании о Фатиме у него захватило дух.

– Вы нашли Тибора?

– У меня есть его румынский адрес.

– Надо проследить за ним.

– Я понял. Но зачем?

Он не собирался объяснять. Только если у него совсем не останется выбора.

– Я думаю, имеет смысл проследить за Мишнером.

Амбрози усмехнулся:

– Думаете, в этом может помочь Катерина Лью?

Он мысленно задавал себе этот же вопрос, вспоминая все, что ему было известно о Колине Мишнере, и взвешивая только что услышанное о Катерине Лью.

– Посмотрим, Паоло.

Глава VII

Ватикан

8 ноября, среда

20.30

Мишнер стоял перед алтарем в базилике Святого Петра. Храм был уже закрыт, и тишину нарушали только служащие, натирающие мозаичный пол. Он облокотился на широкие перила и смотрел, как уборщики водят швабрами по мраморным ступеням, выметая накопившийся за день мусор. Здесь, в усыпальнице Святого Петра, находился воплощенный в художественных шедеврах духовный центр католического мира. Подняв голову, он посмотрел на округлый балдахин, выполненный Беллини, затем устремил глаза ввысь, на расписанный Микеланджело купол, венчавший собой алтарь.

Он представил себе, как во время Второго Ватиканского собора неф,^[211] где он сейчас стоял, был заставлен рядами скамей, на которых восседали три тысячи кардиналов, священников, епископов и богословов, представляющих почти все существующие религиозные течения. В 1962 году он уже принял свое первое причастие и ожидал конфирмации. Тогда он, еще маленьким мальчиком, учился в католической школе на берегу реки Саванна на юго-востоке Джорджии.^[212] Он не осознавал значения событий, происходивших за три тысячи миль от него в далеком Риме. За прошедшие годы он не раз видел хронику открытия собора, где сидевший на папском троне ссутулившийся Иоанн XXIII призывал традиционалистов и реформаторов объединить усилия, «чтобы этот земной город уподобился небесному граду, где царит истина». Шаг был беспрецедентным. Абсолютный монарх собирает своих подданных, чтобы поставить все с ног на голову! Три долгих года участники собора обсуждали вопросы религиозной свободы, иудаизма, отношений с мирянами, безбрачия, культуры и священничества. В результате церковь подверглась значительным переменам. Некоторые смирились с ними, другие затаили недовольство.

Это напоминало ему его собственную жизнь.

Он родился в Ирландии, но вырос в Джорджии. Начал учебу в Америке, а закончил в Европе. Несмотря на такое смешанное прошлое, в Курии, в основном состоящей из итальянцев, его считали американцем. К счастью, он хорошо понимал, какая переменчивая атмосфера окружает его. Не прошло и месяца после его появления в папской резиденции, как он выучил четыре правила выживания в Ватикане.

Правило первое – никогда не действуй по первому побуждению. Правило второе – никогда не говори, что думаешь.

Правило третье – ни в коем случае не доверяй свои мысли бумаге.

И правило четвертое – ни при каких обстоятельствах не подписывай то, что ты написал по глупости.

* * *

Он любовался собором, восхищаясь гармоничными пропорциями, говорящими о почти идеальном архитектурном равновесии. Здесь были погребены сто тридцать пап, и он надеялся, что ему сегодня удастся найти среди их надгробий душевный покой.

Колин по-прежнему продолжал беспокоиться о Клименте.

Помощник главы Католической церкви достал из-под сутаны два сложенных листа бумаги. Во всех исследованиях Фатимского чуда неизменно говорилось о трех откровениях Святой Девы, и, похоже, именно эти откровения не давали покоя Папе. Мишнер развернул бумагу и прочел первое откровение, переданное сестрой Люсией:

«Святая Дева показала нам огненное море, бушевавшее под землей. В пламени мы увидели демонов и духов в человеческом облике, похожих на горящие угли, потемневших, как будто сделанных из полированной бронзы. Видение длилось несколько мгновений».

Второе откровение было прямым продолжением первого:

«Вы видите преисподнюю, куда отправляются души несчастных грешников, сказала нам Дева. Ради их спасения Господь хочет научить людей поклоняться Моему Непорочному Сердцу. Если люди послушают Меня, то будет спасено множество душ и на земле воцарится мир. Война закончится. Но если люди не перестанут гневить Господа, то в правление Пия XI начнется другая, еще более страшная война. Я пришла возвестить, что Россия должна быть посвящена Моему Непорочному Сердцу и что по субботам верующие должны совершать искупительную молитву. Если Моя воля будет исполнена, Россия обратится к вере и воцарится мир, если же нет, то ее заблуждения распространятся по всему миру, неся с собой войны и гонения на церковь. Добродетель будет преследоваться, Святому Отцу придется много страдать, и целые народы будут уничтожены. Но в конце концов Мое Непорочное Сердце восторжествует. Святой Отец обратит Россию ко Мне, она примет веру, и на мир на время снизойдет спокойствие».

А третье было самым загадочным:

«После всего, о чем я уже рассказала, слева от Нашей Девы, чуть выше Ее, мы увидели ангела с огненным мечом в левой руке. Языки пламени вокруг меча, казалось, могут сжечь весь мир, но от прикосновения к сиянию, исходящему от руки Девы, они исчезали. Указывая правой рукой на землю, ангел громко закричал: „Возмездие! Возмездие!“ – и в лучах яркого света мы увидели Бога. Мимо нас проходили люди, как будто отражаясь в огромном зеркале. Одетый в белое епископ, „похожий на Святого Отца“, другие епископы, священники и прихожане – мужчины и женщины – шли вверх по крутому склону горы, на вершине которой стоял крест, сделанный из неотесанных бревен, похожих на бревна из пробкового дуба. Прежде чем дойти до него, Святой Отец прошел через большой полуразрушенный город тяжелыми шагами, преисполненный боли и скорби. Он молился о душах умерших, тела которых он видел. И когда он был на самой вершине горы и преклонил колени у подножия высокого креста, его убили солдаты, выпускавшие в него пули и стрелы; и так же погибли и остальные – епископы, священники, мужчины и женщины и люди разных званий и положения лежали вперемежку. Под перекладиной креста стояли два ангела с хрустальными кубками в руках, куда они собирали кровь мучеников и окропляли ею души, идущие к Богу».

Слова звучали как таинственное заклинание, значение их оставалось неясным, и понимать его можно было по-разному. Десятилетиями богословы, историки и мистики предлагают самые разнообразные трактовки. Но кто знает истину?

И все-таки что-то в этих словах не давало покоя Клименту.

– Отец Мишнер.

Он обернулся.

К нему спешила монахиня, готовившая для него еду.

– Простите, но вас хочет видеть Святой Отец.

Обычно секретарь ужинал вместе с Климентом, но сегодня Папа принимал группу мексиканских епископов из Североамериканского колледжа. Мишнер посмотрел на часы. Климент рано закончил.

– Спасибо, сестра. Сейчас я приду в резиденцию.

– Но Папа не там.

Это было странно.

– Он в секретном архиве Ватикана. В хранилище. Он просил вас прийти туда.

Мишнер не стал показывать, что он удивлен, и кивнул:

– Хорошо. Сейчас буду.

* * *

Он шел по безлюдным коридорам к архиву. То, что Климент снова оказался там, не сулило ничего хорошего. Мишнер точно знал, чем занимается Папа. Он только не знал – зачем. И он пустился в размышления, перебирая в памяти случившееся в Фатиме.

В 1917 году трем крестьянским детям, живущим в долине Кова-да-Ирия, недалеко от португальской деревни Фатима, явилась Дева Мария. Гиацинта и Франциско Марто были братом и сестрой. Ей семь, ему девять. Их двоюродной сестре Люсии дос Сантос было десять. Богородица появлялась шесть раз за время с мая до октября, всегда тринадцатого числа, в одном и том же месте, в одно и то же время. При Ее последнем сошествии на землю тысячи людей видели, как в небе заметалось солнце, что являлось божественным знаком, подтверждающим реальность видения.