Текст книги "Цикл романов "Все секреты мира" (СИ)"

Автор книги: Стив Берри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 178 (всего у книги 307 страниц)

Эту тайнопись мог расшифровать некто Фэрроу Керри – человек, работавший на американцев. К сожалению, пару месяцев назад он при невыясненных обстоятельствах попал под поезд метро и погиб. Из надежного источника известно, что плоды его поиска, судя по всему, уцелели. И ее содействие нужно именно в контексте их получения. В настоящее время аналогичными поисками занят и Блейк Антрим.

«Для того чтобы вы были полностью готовы, у нас назначено отдельное совещание. Прошу вас незамедлительно прибыть в оксфордский Джизус-колледж, где вам будет предоставлена надлежащая информация».

На этом вводная часть заканчивалась.

Сидя в темноте, освещаемой белым светом экрана, Кэтлин молча смотрела вперед отсутствующим взглядом.

Она думала о Блейке Антриме. Встречались они на протяжении года – она училась на юридическом, он работал якобы в Госдепе. А в конце концов он ей раскрылся.

– Я работаю на ЦРУ, – сказал Блейк.

Кэтлин была удивлена. Никогда бы не подумала.

– И чем ты там занимаешься?

– Старший полевой аналитик. Но скоро стану тим-лидером. Задействован в контрразведке.

– А мне это говорить обязательно?

Он пожал плечами:

– Сомневаюсь, что ты шпионка.

Этот вывод отчего-то вывел ее из себя.

– По-твоему, я совсем уж не гожусь?

– Просто тебя это вряд ли интересует.

Познакомились они в лондонском пабе (свел кто-то из общих знакомых). А конец… Все закончилось в одночасье, когда он застукал ее с другим. А ей самой к той поре все уже надоело. Особенно его вспышки гнева на ровном месте. По ничтожным поводам и без. Свои дела и сослуживцев он ненавидел, только и знал брюзжать о тех и других. В итоге и в воспоминаниях Кэтлин, и в ее памяти он остался печальным, несдержанным слабаком, плюс которого – обаятельная внешность, минус – отсутствие искренности.

Помнился их последний день.

– Шлюха ты, вот кто.

Глаза Антрима сочились ядом. Его гневные выплески она видела, но такие еще нет. В квартиру Кэтлин он заявился рано, без уведомлений. От нее только что, пять минут назад, вышел гость, с которым они вместе провели ночь. И когда в дверь постучали, Кэтлин подумала, что это вернулся ее новый любовник – из игривости, еще раз чмокнуть перед расставанием. А за дверью оказался Антрим.

– Между нами все кончено, – объявила она. – Нас больше ничего не связывает.

Блейк рывком ворвался и захлопнул дверь у себя за спиной.

– Значит, так ты все обставляешь? – напустился он с порога. – Новый воздыхатель? Здесь? Где мы с тобой были все это время?

– Вообще-то я здесь живу.

Хотелось только одного: чтобы он ушел. От одного его вида все внутри перехватывало. Неизвестно даже, когда увлеченность этим человеком переросла в свою противоположность. Ну а после того как интерес к ней проявил другой – полная противоположность этому расчетливому прохиндею, с которым у нее прошел весь этот год, – возможность высказать свою неприязнь Блейку в лицо превратилась в неодолимый соблазн.

Она ведь сама планировала ему сегодня позвонить, чуть погодя.

– Все кончено, – машинально повторила Кэтлин. – Уходи.

Он набросился так резко, что женщина и не ожидала. Рукой схватил за горло, завалил спиной на столик; пеньюар распахнулся, открыв ее наготу. От силы броска ноги Кэтлин подлетели над полом (она сейчас была пригвождена к столешнице).

Так грубо на нее еще никогда не нападали.

Антрим придвинулся лицом. Было трудно дышать. Мелькнула мысль вцепиться ему в рожу: по глазам видно, что струсит, мразь. Это он перед ней хорохорится, а на что-то большее (будем надеяться) духу не хватит.

– Чтоб ты в аду сгорела, – процедил он.

А затем отшвырнул ее и стремглав вышел.

Об этом дне Кэтлин долго не вспоминала. Бедро потом саднило целую неделю. Антрим пробовал дозвониться, оставлял на автоответчике извинения, но она их игнорировала. А как раз за неделю до того случая он написал ей обалденную рекомендацию для поступления в АБОП. Сам вызвался, попутно открывшись, что работает в ЦРУ и что доброе словечко ей не повредит. А она все не могла решиться перейти из юриспруденции в область правоприменения. И подвигнул ее на это именно их бурный разрыв.

Уж чего-чего, а такого обращения с собой она впредь не допустит.

Так Кэтлин овладела приемами самообороны, навыками стрельбы, получила именной жетон. В ней также появилась некая злая бесшабашность – непонятно даже, благодаря Антриму или вопреки ему.

Люди вроде Блейка Антрима живут в убежденности своего превосходства над остальными. Вышестоящее положение для них важней, чем даже само дело, которым они занимаются. А когда эта фантазия сталкивается с объективной реальностью, реакцией у них является насилие.

Был в нем некий изъян, эдакая червоточинка неуравновешенности. Он никогда не отступал. Не мог. Мосты он оставлял не просто сожженными, а еще и радиоактивными. Закрытыми для прохода навсегда.

Единственный путь для него – это вперед.

Так что не исключено, что Мэтьюз заблуждается в своих расчетах.

Повторное, спустя десять лет, сближение с Антримом может оказаться труднее, чем можно себе представить.

Часть вторая

16

20.30

Возвращаться в Оксфорд Кэтлин всегда нравилось. Здесь прошли четыре года ее студенчества. Так что когда комментарий в ноутбуке задал ей направление – сто километров на северо-запад, – она этому только обрадовалась.

Свое существование этот город отсчитывал с X века; первыми замок здесь возвели еще норманны. В XIII веке здесь был образован колледж. Теперь же в здешних медвяного цвета готических зданиях размещались и неустанно состязались меж собой тридцать девять учебных заведений, каждое из них высшее и подчеркнуто обособленное. Звались они на свой исконный, монастырский манер: Корпус-Кристи (или Тела Господня), Харфорд, Крайст-Черч (то есть Христова Церковь), а также колледжи Магдалины и Троицы – в совокупности старейшая во всей Англии федерация, известная как Оксфордский университет.

Реки Темза и Черуэлл стекались здесь воедино, а Кэтлин много раз теплой и тихой предвечерней порой каталась на плоскодонке, отталкиваясь шестом под сонный переплеск вод, и, надо сказать, здорово в этом деле поднаторела. Здесь, в этом городе, умер король Гарольд и появился на свет Ричард Львиное Сердце; получал образование Генрих V и веселилась в окружении шпилей, башен, крытых галерей и прямоугольных двориков Елизавета I, приезжавшая сюда на церковные празднества. Этот город был средоточием истории, теологии и учености; здесь во все эпохи обучались великие священнослужители и политики, поэты и философы, не говоря уже об ученых. Кэтлин где-то однажды прочла, что Гитлер якобы запретил люфтваффе бомбить Оксфорд, намереваясь после падения Англии перенести британскую столицу сюда.

Оксфорд был именно тем, чем его назвал Мэтью Арнольд.

Городом мечтающих шпилей.

Пока ехала, она размышляла о Блейке Антриме. Перспектива снова его увидеть вызывала в душе неприятие. Не из тех он людей, что спускают обиды или прощают: для этого у него слишком уязвимое самолюбие. Скольких женщин он успел сменить? Был ли женат? Стал ли отцом (родным вряд ли, но хотя бы приемным)?

Четкой информации Мэтьюз не дал и на второй встрече, а просто сказал прямиком идти в холл колледжа Иисуса, что в самом сердце города, среди магазинчиков и пабов. Основанный валлийцем, но содержание и покровительство получавший от англичанки Елизаветы I, этот колледж был единственным из оксфордских, что вырос и окреп при ее правлении. Небольшой, примерно на шестьсот человек, включая собственно студентов, магистрантов и профессуру. Кэтлин в нем всегда нравился характерный дух англиканства. Ей знаком был обширный зал колледжа, чем-то напоминающий Мидл-Темпл. Та же прямоугольная форма, резные деревянные панели, лепные картуши с завитками, а также портреты маслом – один из них непосредственно самой Елизаветы, главенствующий над высоким столом вдоль северной стены. Правда, потолок здесь был уже не с тюдорскими балясинами-стропилами, а просто ровный слой штукатурки.

Учитывая, что сегодня пятница, да к тому же вечер, Кэтлин переживала насчет того, как ей попасть в кампус, однако ворота на Терл– и Шип-стрит оказались открыты, свет в вестибюле зажжен, а внутри ее дожидалась женщина – изящная, невысокого роста, с седоватыми светлыми волосами, собранными в пучок. Строгий костюм цвета морской волны, туфли на низком каблуке. Представилась она официально, по имени и званию: Ева Пазан, профессор истории из колледжа Линкольна, еще одного оксфордского заведения со стажем.

– Хотя училась я в Эксетере, – уточнила она. – А вы, я так понимаю, в Сент-Эннз.

Получается, обе они из федерации тридцати девяти оксфордских вузов. Колледж Святой Анны отдавал предпочтение абитуриентам из госсектора (в их число входила и Кэтлин), а не выпускникам частных школ. Поступление туда было для Кэтлин едва ли не самой яркой страницей ее биографии. Сколько же, интересно, Пазан лет? Ведь в Эксетере до семьдесят девятого года обучались только мужчины.

– Вы, должно быть, одна из первых поступивших туда женщин?

– Была. Получается, мы ознаменовали исторический рубеж.

Кэтлин осторожно недоумевала насчет своего здесь местонахождения, и это, по всей видимости, не укрылось от ее собеседницы.

– Сэр Томас просил меня передать вам некоторые детали, которые не прозвучали в Лондоне. В записи эта информация не приводится по причинам, которые станут для вас очевидны. И он подумал, что лучше меня вам никто не объяснит. Моя специальность – Англия времен Тюдоров. Я преподаю в Линкольне, но время от времени консультирую по историческим нюансам наши службы, в том числе и разведывательные.

– И для этого сэр Томас выбрал именно это место?

– Да, а я с ним согласилась. – Ева Пазан указала через холл. – Видите там портрет Елизаветы I? Колледжу подарен Кентерберийским каноном в тысяча шестьсот восемьдесят шестом году. Он как раз иллюстрирует то, о чем у нас пойдет речь.

Кэтлин окинула взором облик королевы в платье длиной до пола. Геометрические узоры на рукавах с буфами и пышная, со струящимся шлейфом юбка выгодно дополняли друг друга. Подол оторочен жемчугом. А над монаршей головой держали венок двое херувимов.

– Портрет был написан в тысяча пятьсот девяностом. Здесь королеве пятьдесят семь лет.

Между тем лицо на портрете выглядело гораздо моложе.

– Это было то время, – пояснила Ева, – когда все сколь-либо «не приличествующие» портреты Елизаветы изымались и предавались огню. Уцелеть не должен был ни один, вызывающий хоть какое-то сомнение в ее бессмертности. И вот именно автор этого полотна, Николас Хиллиард, разработал канон лица королевы, которого при создании ее образа обязаны были придерживаться все художники. «Маска юности» – так именовали его в кулуарах, – за счет которой Елизавета смотрелась на портретах вечно молодой.

– Я даже как-то не придавала значения, что она была так чутка к своему возрасту.

– Елизавета была настоящей загадкой. Черты яркие, фактурные, с неизменной печатью властности и достоинства. Острословка, умеющая ругнуться и площадным словцом; умная, хитрая, а когда надо, и коварная – истинно дочь своих родителей.

Ева Пазан улыбнулась, припоминая что-то из истории Генриха VIII и Анны Болейн.

– Вам, скажем, что известно о личности Елизаветы? – спросила она.

– В целом не больше, чем по книгам и фильмам. Что правила долго. Ни разу не была замужем. Последняя монархиня из дома Тюдоров.

– Человеком она была неординарным, – с кивком сказала Ева. – В хартии этого колледжа она повелела ему зваться первым протестантским заведением в Оксфорде. Со всей серьезностью. И ревностно за этим следила. Тридцать здешних священников, все как один члены совета колледжа, оказались в ее правление казнены либо за приверженность – пусть даже тайную – католицизму, либо за отказ признавать ее главой церкви.

Кэтлин снова посмотрела на портрет, кажущийся сейчас скорее карикатурой, чем честным изображением женщины, умершей четыре с лишним столетия назад.

– Как и ее отец, – продолжала Ева, – Елизавета окружала себя компетентными, амбициозными людьми. Но, в отличие от отца, на протяжении всей своей жизни она сохраняла им преданность. Об одном из них вы уже получили представление.

Кэтлин взглянула с недоумением.

– Мне говорили, что вы видели страницу из тайнописной хроники.

– Но мне не сказали, кто ее создал.

– Ее авторство приписывается Роберту Сесилу.

Как же. Сесил – фамилия в истории Англии достаточно заметная.

– Для понимания Роберта, – сказала Ева, – нужно знать, что собой представлял его отец, Уильям.

Далее последовал рассказ о том, что Уильям Сесил родился в незнатной валлийской семье, сражавшейся на стороне Генриха VII, основателя династии Тюдоров. Мальчик вырос при дворе Генриха VIII, получил образование, поступил на государственную службу. Смерть Генриха в 1547 году обернулась десятилетием политической смуты. Вначале на престол взошел несовершеннолетний Эдуард VI, но он умер в возрасте пятнадцати лет. Затем трон заняла его сводная сестра Мария, дочь первой жены Генриха, за пристрастие к сожжению протестантов снискавшая себе прозвище Кровавой. В правление Марии, длившееся пять лет, Сесил держал юную принцессу Элизабет – дочку второй жены Генриха, Анны Болейн – у себя при доме, где она росла подальше от двора. В 1558 году, став наконец королевой, Елизавета тут же назначила Уильяма Сесила своим старшим секретарем, а позднее он получил титул государственного секретаря – должность, сделавшая его главным советником, самой приближенной к королеве особой. Ее доверие и опора на Сесила никогда не ослабевали. «Ни один принц Европы не имеет советника, равного моему». За сорок лет Сесил снискал себе славу великого архитектора Елизаветинской эпохи. «Я добилась большего своею умеренностью и благочестием, нежели умом». Один из хроникеров того времени отмечает, что у него не было ни близких друзей, ни тайного конфидента, как оно заведено у знатных персон, и что никто не ведал о его секретах, что вменялось ему в недостатки; большинство же, наоборот, считало это похвальным и усматривало в этом проявление мудрости Сесила. Никому не поверяя своих секретов, человек избавляет себя от риска быть изобличенным.

Первый сын Сесила, Томас, больше годился для военного дела, чем для государственного. Сам Уильям был о воинской службе невысокого мнения. «Годом мира королевство прирастает больше, чем десятью войны». В конце концов Уильям становится лордом-казначеем, посвящается в рыцари и получает титул барона, лорда Бёрли. Своей королеве он служил до самой своей смерти в 1598 году, и тогда лордом Бёрли стал его второй сын Роберт; он же перенял пост главного советника Елизаветы.

– Администратором Уильям Сесил был отменным, – констатировала Ева. – Одним из лучших в нашей истории. В своих успехах Елизавета многим обязана ему. Он же получил для фамилии Сесилов баронский титул, который существует и поныне. Двое из этого семейства становились премьер-министрами.

– Но они, кажется, выпускники Кембриджа? – с улыбкой переспросила Кэтлин.

– Не будем ставить им это в вину. Роберт Сесил походил на своего отца, – продолжила Ева Пазан, – только фигурой был противоречивой. Умер он нестарым, в тысяча шестьсот двенадцатом году, в возрасте сорока восьми лет. Служил Елизавете последние пять лет ее правления, а затем первые девять лет при Якове I, и здесь, и там государственным секретарем. У Якова он заведовал еще и шпионским ведомством. Это он раскрыл «Пороховой заговор»[149] и спас королю жизнь. А учителем Роберта Сесила был небезызвестный Фрэнсис Уолсингем.

Это имя Кэтлин было известно: человек, считающийся прародителем британской разведки.

– Уолсингем был человек со странностями, – поведала Ева. – Одевался исключительно в черное, окружал себя ореолом таинственности; был жестоким, подчас до изуверства, но королева ценила его мнение и уважала за компетентность, а потому сносила его экстравагантные выходки. Это Уолсингем раскопал подоплеку изменнического заговора, вынудив Елизавету казнить свою кузину Марию, королеву шотландцев. И именно он заложил камень под поражение «Непобедимой армады». В конце концов Елизавета произвела его в рыцари. Я вам это рассказываю для того, чтобы вы имели представление о личностях, наставлявших Роберта Сесила. К сожалению, о нем, как и о его отце, письменных свидетельств сохранилось немного. А потому сложно с точностью сказать, что Роберт мог знать, а чего нет и чего он на самом деле достиг. Но один факт история все же подтверждает.

Кэтлин внимательно слушала.

– Он обеспечил, чтобы после Елизаветы на престоле обосновался Яков I.

Каким боком все это соотносилось с Блейком Антримом, было неясно, но судя по всему, какое-то отношение все же имело. Эту женщину Мэтьюз прислал сюда неспроста.

И Кэтлин продолжала слушать.

– Елизавета замуж ни разу не вышла, и детей у нее не было, – рассказывала Ева. – Она была последней из пяти монархов Тюдоров и правила сорок пять лет. К концу ее правления все уже нервничали. Кто ей унаследует? Претендентов было много, и зримо нависала тень разрушительной гражданской войны. И тогда Роберт Сесил принял меры, чтобы преемником стал Яков, сын казненной Марии Стюарт – ныне король шотландцев, а по родственной линии кузен. Уцелели фрагменты переписки между Робертом и Яковом, которые детализируют то, как все это происходило. А случилось это между тысяча шестьсот первым годом и смертью Елизаветы в тысяча шестьсот третьем. Был провозглашен Союз корон. Шотландия объединилась с Англией, положив начало Великобритании. И когда на оба трона воссел Яков, эта страна начала меняться. На все времена.

– Так это все устроил Роберт Сесил?

– Все было сделано его руками, хотя и с ведома Елизаветы.

***

Роберт Сесил и лорд-адмирал подступили к ложу.

Роберт остановился в ногах, адмирал и семеро других лордов рассредоточились по бокам.

– Ваше величество, – деликатно кашлянув, обратился лорд-адмирал. – Мы обязаны вас об этом спросить. Кого вы желаете видеть в качестве своего преемника?

Елизавета открыла глаза. Еще вчера они были угасшие, почти неживые, но сейчас в них кто-то словно заново раздул уголья: в старухе определенно затлел огонь, присущий ей, пока она не слегла.

– Престол мой для особ королевской крови. Никто не унаследует мне из безродных и подлых – кто ж иной будет мне преемником, как не истинный король?

Слова были произнесены не более чем шепотом, но все их расслышали отчетливо. Кое-кого из присутствующих такая расплывчатость смутила, но Сесил, похоже, все понял с предельной ясностью.

– Имя, ваше величество, – не спросил, а словно потребовал он.

– Кто же, как не кузен наш из Шотландии?

Усилие отняло у нее остаток сил.

– Прошу мне более не досаждать, – выдавила она.

Удалившись, лорды обсудили услышанное. Многие выражали неуверенность, что Сесил, впрочем, предугадывал. На следующий день в королевские покои снова явилась делегация, более многочисленная и представительная. К сожалению, дар речи королеву уже покинул. Она быстро угасала.

Сесил, подавшись к ней ближе, во всеуслышание произнес:

– Ваше величество, присутствующее здесь собрание джентльменов просит еще раз подтвердить, что свой выбор вы останавливаете на своем кузене, короле Шотландии Якове. Умоляю вас это сделать.

Глаза Елизаветы, еще живые, дали понять, что она сознает обращенную к ней просьбу, и все застыли в ожидании. Медленно-премедленно ее рука от простыней поднялась к голове. Пальцы сомкнулись в кружок, обозначая венчик – видимо, короны, – и, продержавшись так секунду-другую, бессильно упали обратно на кровать.

Теперь ее намерение никто оспорить не мог.

Через несколько часов государыня Англии, Франции и Ирландии, защитница веры Христовой королева Елизавета скончалась.

– У Сесила все было готово, – резюмировала Ева Пазан. – Он собрал совет и известил его о выборе королевы. Присутствующие свидетели подтвердили правду. Наутро в Уайтхолл-пэлас под пение труб глашатаев Роберт Сесил лично зачитал декларацию, провозглашающую короля Якова VI Шотландского королем Англии Яковом I. В тот же день декларация была зачитана по всей стране. Против не прозвучало ни единого слова. Так с одного хода Роберт Сесил осуществил быстрый и, что крайне важно, бескровный переход власти от монарха, не оставившего прямых наследников. Согласитесь, разыграно мастерски?

– Это так. Но вам придется объяснить, как это связано с тем, чего от меня хочет сэр Томас.

– Я знаю. И как раз собираюсь это сделать… Дождь, кажется, наконец-то стих. Пойдемте подышим во двор.

Из холла они вышли в один из прямоугольных дворов колледжа с квадратной лужайкой. Со всех сторон их окружали готические здания с прорезями узких чернеющих окон. Словно прислушиваясь, притихли темные сводчатые арки и дверные проемы.

Вокруг ни души.

– Хотя оба Сесила, и старший и младший, были людьми скрытными, – сказала Ева, – и не оставили почти никаких личных записей, от них сохранился один уцелевший артефакт. Я уже говорила, что его копию вы уже видели раньше.

Кэтлин вспомнилась страница с какой-то абракадаброй.

– В Хэтфилд-хаус, где Роберт жил до своей смерти в тысяча шестьсот двенадцатом году, осталась его тайнописная тетрадь. К сожалению, оригинал с год назад украден.

О некоторых из таких краж Кэтлин упомянул шеф.

– Мне говорили, – сказала она, – что ключ к шифру мог отыскать некий Фэрроу Керри.

– Может быть. Поэтому императив для нас – это чтобы вы собрали любую информацию, какую только мог получить Керри.

– Страница, что я видела, для меня была полной невнятицей.

– Именно этого и добивался Сесил. Чтобы ту тайнопись никто не разгадал. Но у нас есть ключи к подобным шифрам. Не желаете посмотреть еще несколько страниц из той хроники?

Кэтлин кивнула.

– У меня они там, внутри. Вы подождите здесь, а я вынесу.

Ученая леди повернулась и пошагала обратно в освещенный холл.

В эту секунду послышалось несколько приглушенных хлопков – все равно что ладошами, одетыми в перчатки.

Один, за ним другой.

Кэтлин обернулась.

На вязаной кофте Евы Пазан, в районе плеча, зияла рваная дыра. Женщина сдавленно вскрикнула.

Еще хлопок. Темным жгутом взметнулась кровь.

Ева плашмя, лицом вперед упала на плиты двора.

Резко развернувшись, на дальней крыше – метрах в тридцати – Кэтлин взглядом ухватила силуэт стрелка.

Он сейчас неторопливо наводил винтовку.

На нее.

17

Антрим приближался к лондонскому Тауэру. Древняя серо-коричневая цитадель находилась у Темзы, а вблизи через реку протягивался живописный Тауэрский мост. Там, где крепость когда-то опоясывал колоссальный ров, теперь зеленело море изумрудной травы, сейчас укутанной белым одеялом тумана – глухое пространство между внушительной громадой стены и улицей. Прохладный ветер, прогнавший непогоду, сейчас отдыхал у реки.

Это место было известно Антриму с детства. Память исправно хранила в себе грязноватое скопище текстильных мастерских по соседству, магазины одежды и бенгальские ресторанчики. Когда-то Ист-Энд считался городской свалкой; местом, где селились в большинстве своем иммигранты. По субботам здесь рыночный день, а значит, тротуары наводнят уличные торговцы со всяческой снедью, фруктами и контрафактным тряпьем. Помнилось, как он сам мальчишкой шнырял по этим улицам, завязывая знакомства с лоточниками и вообще постигая жизнь.

Объект двигался впереди прогулочным, но быстрым шагом. Вот он приостановился перед мюзик-холлом с рекламой шоу-кабаре, немного постоял и перешел улицу.

Справа находилась многоуровневая парковка, но темноволосый джентльмен продолжал идти пешком, и ему за это словно салютовал трепещущий над Тауэром британский флаг, подсвеченный снизу прожекторами. Площадка перед Тауэром была на сегодня уже закрыта, безмолвными часовыми стыли темные и пустые билетные будки. А по берегам Темзы разгуливал туда-сюда народ, и помигивал огнями запруженный Тауэр-бридж: поток транспорта то встанет, то двинется; то встанет, то двинется. Темноволосый мужчина между тем вышел на набережную, где пристроился на одной из скамеек.

Антрим осмотрелся и сел рядом.

Предвестник зимних заморозков в виде щиплющего холодка от холодного камня постепенно поднимался по ночам. Хорошо, что пальто с теплым подкладом, а на руках перчатки.

– Надеюсь, вопрос не пустяковый, – не поворачивая головы, сказал темноволосый джентльмен. – У меня на вечер планы.

– Только что убит один из моих людей.

Его собеседник продолжал недвижно смотреть на реку.

Антрим рассказал о происшествии в соборе Святого Павла. Темноволосый джентльмен – атташе американского посольства в Великобритании – повернулся к нему лицом.

– Британцы знают, чем мы занимаемся?

Их встреча была назначена Лэнгли после того, как Антрим доложил (правда, не полностью, а лишь частично) о том, что случилось. О том, кто убил агента в соборе Святого Павла и что произошло в Храмовной церкви, он сознательно умолчал.

– Я не знаю, – ответил Блейк на вопрос. – Но все под контролем.

– В самом деле? А так ли это, Антрим? А?

Они находились в людном месте, а потому требовалось соблюдать спокойствие. Хотя бы внешне.

– Вы понимаете, какие в этой игре ставки? – спросил атташе негромко, не желчно.

Конечно, Антрим понимал, но для успокоения напустил на себя благодушный вид.

– Думаю, вам имеет смысл меня просветить.

– Правительство Шотландии собирается выпустить на свободу аль-Меграхи. Это безумие происходит сейчас, в эту самую минуту. На том борту погибло сорок три гражданина Соединенного Королевства. Одиннадцать шотландцев погибли на земле. Но все об этом как будто забыли.

ЦРУ тогда лишилось своего резидента по региону. То же самое разведка при Министерстве обороны и служба безопасности дипкорпуса. Погибли четверо агентов, летевших домой. Вот какие у нас ставки.

А нам внушали, что вашими усилиями мы все это остановим. Год назад, понятное дело. Но вы по-прежнему топчетесь и ни на шаг не приблизились к тому, чтобы хоть чему-то воспрепятствовать. А между тем освобождение убийцы покажет, насколько пошатнулся в мире наш авторитет. Вы представляете, чем это может обернуться? Каддафи будет корчить рожи, хохотать нам в лицо. Проведет Меграхи парадом перед всеми доступными ему телекамерами. И суть его намека будет предельно ясна. А что же мы? Мы не можем заставить даже ближайшего нашего союзника удержать в тюрьме массового убийцу; человека, уничтожившего их собственных соотечественников. Мне необходимо знать: вы можете это остановить?

Антрима, откровенно говоря, занимало сейчас не это. Он ждал подтверждения, что все прошло гладко с Коттоном Малоуном и Иэном Данном, но сообщения отчего-то до сих пор не поступало, и это начинало тревожить.

– Для того чтобы это остановить, – сказал он, – необходимо вмешательство англичан. Обычно шотландцы без кивка из Лондона и чихнуть не решаются. На самостоятельные решения у них или вовсе, или почти нет полномочий. Так что нам обоим известно, что шотландское правительство действует с молчаливого согласия англичан. Всего одно слово из Лондона, и та сделка с Ливией будет спущена на тормозах.

– А то я не знаю.

– А я как раз работаю над рычагом, который заставит Англию действовать.

– О чем нас никто не проинформировал.

– И не проинформирует, пока мы к нему не подберемся. Но мы уже близко. Можно сказать, вплотную.

– К сожалению, времени у вас в обрез. Нас известили, что выдача состоится уже в ближайшие несколько дней.

Вот так новость… Эту пикантную подробность Лэнгли опустил – вероятней всего, потому, что, по недавней сводке, операция «Ложь короля» дышала на ладан. А внезапная смерть агента лишь подхлестнула принятие решения. Это что, специальная подстава? Блейк подобное уже видел. На уровне директоров никто не хочет брать ответственность за ошибки на себя. Зачем, когда внизу на танцполе всегда есть кто-то еще, рангом пониже: пускай и расхлебывает…

«Пустой никчемный человечишка».

Слова Дениз, еще с Брюсселя. Черт возьми, а ведь до сих пор жалят…

– Сучий потрох этот ливиец, – процедил атташе. – Надо было его вздернуть или пристрелить, но у этих дурней шотландцев, видите ли, нет смертной казни. Они все из себя «прогрессивные». А по-моему, так тупые, как козлы.

По какой-то причине британцы пытались сделать щелчок по носу своему ближайшему на свете союзнику. Не проведай ЦРУ об их закулисных договоренностях, никто бы ни о чем и не узнал вплоть до самой сделки. Хорошо еще, что переговоры велись кружными путями, где все тайное становится явным. Но, как видно, время подходило к концу.

– Вот такая закавыка, – вздохнул дипломат. – Принудить Лондон у нас никак не получается. Что мы только ни делали: уж и грозили, и просили, и предлагали, и чуть ли не умоляли… Но Даунинг-стрит заявляет, что не при делах. Ваша операция – единственное, что осталось в нашем арсенале. А потому спрашиваю: у вас это получится?

Достаточно солидный опыт работы в разведке позволял Антриму судить: когда за лацканы тебя начинает в отчаянии теребить дипломат отнюдь не мелкого калибра, да при этом еще выпытывает, можешь ли ты что-то сделать, правильный ответ может быть только один.

А в данном случае он был заведомо лживый.

К решению проблемы Блейк Антрим ближе не стал – ни месяц, ни даже год назад. Некоторую надежду вселяло повторное появление Иэна Данна, но пока даже не ясно, является ли эта надежда спасением.

Поэтому Антрим сказал то, что единственно мог:

– Не знаю.

Дипломат отвернулся к реке. Там сейчас мимо проплывал последний в этот день речной туристический трамвайчик – на запад, из Гринвича.

– Вы, по крайней мере, честны, – сказал атташе тихо. – Другие и этого бы не сказали.

– А я бы вот что не прочь узнать, – посмотрел в его сторону Антрим. – Почему англичане не хотят вмешиваться? Это не в их характере. Чего рассчитывают достичь, выпуская убийцу на волю?

– Это все не просто, – ответил, поднимаясь, дипломат, – да и не ваша забота. Делайте свое дело. Или хотя бы то, что от него осталось.

И убрел восвояси.

18

Оксфорд

Кэтлин нырнула за мокрую каменную скамейку как раз в тот момент, когда стрелок направил на нее свою винтовку. Тело было напряжено, как сжатая пружина. Каждый выдох поднимался в промозглый ночной воздух предательским клубком пара.

Вон он, тот снайпер: использует для прикрытия высокий зубчатый карниз, а сзади тень поглощает скат темной шиферной крыши. Винтовка, судя по утолщению на конце длинного ствола, с глушителем. А вот Кэтлин была без оружия. Агенты АБОП редко когда носят стволы. Для огневой поддержки устав обязывает их подключать полицию. Исключения бывают, но редко. Прямоугольник двора был открыт фактически полностью, за исключением нескольких бетонных скамей вдоль пешеходных дорожек. Янтарным цветом мерцали шесть декоративных фонарей. Кэтлин украдкой глянула на Еву Пазан – та лежала ничком, лицом вниз, у ступеней входа под арку.