Текст книги "Цикл романов "Все секреты мира" (СИ)"

Автор книги: Стив Берри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 129 (всего у книги 307 страниц)

Бросившись вперед, Малоун присел на корточки и пощупал пульс.

Обе жертвы были мертвы.

Упавшие велосипедисты поднимались с мостовой, потирая ссадины.

Встав, Малоун крикнул по-датски:

– Вызовите полицию!

Тяжело вздохнув, он провел рукой по волосам.

Ниточка, ведущая к Кассиопее, оборвалась.

Малоун выбрался из толпы зевак, собравшейся рядом с летним кафе, под окнами гостиницы «Англетер». Потрясенные люди молча таращились на трупы. На тротуарах датской столицы такое зрелище увидишь нечасто.

Завывание сирен вдалеке известило о прибытии помощи.

Это означало, что самому Коттону нужно уходить.

– Мистер Малоун, – негромко произнес голос у него за левым ухом.

Малоун начал было оборачиваться.

– Не надо. Смотрите впереди себя.

Дуло пистолета, воткнувшееся в спину, убедило Малоуна прислушаться к совету неизвестного.

– Я хочу, чтобы вы проходили со мной.

– А если я откажусь?

– Тогда вы не находите Кассиопею Витт.

Глава 6

Провинция Шаньси, Китай

22.00

Карл Тан стоял в огромном зале. Перелет на вертолете из Чунцина через горы Циньлин занял почти два часа. Тан покинул Пекин, не только чтобы лично присутствовать при казни Цзинь Чжао, но также чтобы решить еще два дела, оба одинаково важных, первое из которых ждало его здесь, в Шаньси. Колыбель китайской культуры. Один археолог из Министерства науки как-то сказал Тану, что в этих местах где ни копнешь, обязательно наткнешься на какую-нибудь реликвию из истории Китая, насчитывающей шесть тысяч лет.

И сейчас Тан видел перед собой красноречивый тому пример.

В 1974 году крестьяне, рывшие колодец, наткнулись на обширный комплекс подземных склепов, в которых было обнаружено восемь тысяч терракотовых воинов, все в натуральный рост, сто тридцать колесниц и шестьсот семьдесят лошадей – все в плотно сомкнутом боевом строю, безмолвная армия, обращенная лицом на восток, каждая фигура высечена и установлена больше двух тысяч двухсот лет назад. Терракотовое войско охраняло комплекс подземных дворцов, возведенных специально для мертвых вокруг гробницы императора Ин Чжэна, человека, который покончил с пятью столетиями раздробленности и междоусобиц и в конце концов взял себе высокий титул Цинь Ши-хуанди.

Первый император государства Цинь.

На том месте, где когда-то был вырыт первый колодец, сейчас находился музей терракотового войска династии Цинь. Зал с центральной экспозицией музея простирался перед Таном на добрых двести метров, перекрытый сверху стеклянным куполом. Глиняные столбы делили место раскопок на одиннадцать поперечных рядов, вымощенных древним кирпичом. Деревянные своды, когда-то державшиеся на прочных деревянных столбах и балках, давным-давно сгнили. Однако чтобы защитить терракотовых воинов от сырости и сохранить их на века, строители предусмотрительно окружили подземные залы плетеными циновками и слоем глины.

Бессмертное войско Цинь Ши-хуанди не погибло.

Тан молча смотрел на море терракотовых воинов.

Каждая фигура была в грубой рубахе, ремне, обмотках и сандалиях с квадратными носами. Ученые определили восемь основных типов лиц, однако среди восьми тысяч воинов не было двух одинаковых. Одни стискивали рты и смотрели прямо перед собой – олицетворение самообладания и стойкости. Другие демонстрировали мужество и уверенность. Но были и те, в чьих чертах читалась мудрость закаленных в боях ветеранов. Поразительно, но застывшие фигуры, несчетное число раз повторенные в нескольких определенных позах, в целом создавали впечатление движения.

Тан уже бывал здесь прежде. Он неспешно прошелся мимо лучников, воинов с мечами, лошадей, впряженных в колесницы, вдыхая запахи плодородной земли Шаньси, представляя себе размеренный топот марширующих ног.

Здесь Тан ощущал небывалый прилив сил.

Сам Цинь Ши-хуанди ходил по этой священной земле. На протяжении двухсот пятидесяти лет, вплоть до 221 года до нашей эры, семь отдельных царств – Ци, Цзинь, Лу, Чу, Си, Вэй и Цинь – боролись за господство. Цинь Ши-хуанди положил конец этим распрям, покорив своих соседей и основав империю, в которой вся власть принадлежала лично ему. Со временем вся страна получила его имя. «Цинь», переделанное так, чтобы его мог произнести европеец.

Чинь.

Чина – Китай.

Тан не мог оставаться равнодушным к таким великим свершениям, и хотя Цинь Ши-хуанди жил много столетий назад, его влияние ощущалось и по сей день. Он первый разделил страну на области, которые, в свою очередь, были разделены на мелкие уезды. Он отменил феодальную систему и покончил с удельными властителями. При нем были введены единые стандарты веса, длины и денежной единицы. Был составлен общий кодекс законов. Цинь Ши-хуанди строил дороги, возводил стену для защиты северной границы. При нем строились города. Что гораздо важнее, на смену множеству различных систем письма, не имеющих ничего общего между собой, пришла единая письменность.

Но первый император не был идеальным.

Он принимал суровые законы, вводил тяжелые налоги, забирал людей тысячами для военной службы и строительных работ. В его правление погибли миллионы людей. «Начать дело нелегко, но гораздо труднее удержать успех». Преемники Цинь Ши-хуанди не смогли усвоить урок первого императора, позволив крестьянским бунтам перерасти в полномасштабное восстание. Через три года после смерти основателя империя развалилась.

На смену пришла новая династия.

Хань.

Чьи потомки продолжали играть главенствующую роль и по сей день.

Тан был истинным хань. Родом он был из провинции Хунань, еще одной жаркой, влажной области на юге страны, родины многих революционных мыслителей, самым видным из которых был Мао Цзэдун. Тан учился в Хунаньском технологическом институте, затем перевелся в Пекинскую геологическую академию. Окончив ее, работал техником, а затем политическим инструктором в отряде геомеханической разведки, затем стал ведущим инженером и секретарем партийного комитета Центрального геологического бюро. Тогда партия впервые обратила на него внимание, и Тан был направлен сперва в провинцию Ганьсу, а затем в Тибетский автономный район, где заработал репутацию как ученого-геолога, так и администратора. Со временем он вернулся в Пекин и прошел путь от младшего сотрудника до секретаря отдела Центрального комитета партии. Три года спустя Тана уже избрали членом ЦК. И вот сейчас он был секретарем Центрального комитета КПК, заместителем председателя Госсовета КНР. Оставался последний шаг до вершины политического треугольника.

– Товарищ министр!

Услышав эти слова, Тан обернулся. К нему приблизился куратор музея. По его робкой походке и неестественному выражению лица Тан понял: что-то случилось.

Он стоял на огражденном перилами настиле, окружающем шахту номер один, в пятнадцати метрах над терракотовыми фигурами. Выставочный зал площадью шестнадцать тысяч квадратных метров закрылся на ночь, однако верхний свет в этом похожем на ангар сооружении продолжал гореть согласно распоряжению Тана.

– Мне сообщили о вашем визите, – сказал куратор. У него на шее ожерельем болтались очки на цепочке.

– Перед тем как отправиться в шахту номер три, я хотел побыть здесь, – объяснил Тан. – Вид всех этих воинов никогда не перестает меня восхищать.

Рядом находились еще шесть выставочных залов, погруженных в темноту, а также театр, книжные киоски и всевозможные ларьки и магазинчики, которые завтра будут продавать сувениры небольшой толике из тех двух миллионов туристов, что ежегодно приезжают сюда посмотреть так называемое восьмое чудо света.

Тан относился к этой характеристике с бесконечным презрением.

На его взгляд, это было единственное настоящее чудо света.

– Товарищ министр, нам нужно поговорить.

Куратор, интеллектуал консервативных взглядов, принадлежал к национальному меньшинству хуэй-цзу, из чего следовало, что он достиг потолка карьеры. Весь комплекс Цинь Ши-хуанди находился в ведении Министерства науки, которое возглавлял Тан, поэтому куратор, естественно, прекрасно понимал, чью сторону ему принять.

– У меня возникли определенные проблемы, – начал куратор.

Тан молча ждал разъяснений.

– Открытие было сделано два дня назад. Я немедленно связался с вами и запретил рассказывать об этом кому бы то ни было, но, боюсь, мое распоряжение не было воспринято всерьез. Среди археологов пошли… разговоры. Кое-кому известно, что мы проникли в новую гробницу.

Тан не желал это слушать.

– Понимаю, вы хотели сохранить открытие в тайне. Однако эта задача оказалась невыполнимой.

Здесь было не место для такого разговора, поэтому Тан потрепал куратора по плечу, успокаивая его, и сказал:

– Проводите меня в шахту номер три.

* * *

Выйдя из здания, они пересекли погруженную в темноту площадку, направляясь к другому массивному строению, освещенному изнутри.

Шахта номер три была обнаружена в двадцати метрах к северу от шахты номер один и в ста двадцати метрах к востоку от шахты номер два. Самое маленькое по площади место раскопок, оно имело подковообразную форму и занимало всего каких-то пятьсот квадратных метров. Здесь были обнаружены только шестьдесят восемь терракотовых воинов и одна колесница, запряженная четверкой лошадей, причем они не были расставлены боевым строем.

Внезапно пришло прозрение.

Одежда, позы и расстановка фигур говорили о том, что в шахте номер три находился командный пункт подземной армии. Здесь были одни только военачальники и командиры. Простые воины стояли спиной к стене, сжимая бронзовые древки без наконечников – церемониальное оружие, которое имелось только у почетной гвардии императора. Вдобавок расположение колодца в дальнем северо-западном углу обеспечивало то, что он находился под надежной защитой войск в двух других колодцах. При жизни Цинь Ши-хуанди собирал под свои знамена миллион хорошо вооруженных воинов, тысячу колесниц и десять тысяч всадников, что позволило ему «торжествовать над всем миром». Несомненно, и после смерти он рассчитывал на нечто подобное.

Тан спустился по высеченным в земле ступеням в шахту номер три.

Яркие лампы над головой освещали сюрреалистическую сцену. Первую нишу занимали конюшня и колесница. Два коротких коридора, отходящие от конюшни вправо и влево, соединяли ее с двумя более просторными залами.

Дождавшись, когда они спустятся под землю, Тан обратился к куратору.

– Я рассчитывал на вас, – сказал он, – надеялся, что эта находка будет сохранена в тайне. Раз вы не смогли справиться с этой задачей, наверное, руководство работами следует поручить кому-то другому.

– Уверяю вас, товарищ министр, в настоящее время обеспечен режим полной секретности. Я просто хотел предупредить вас о том, что о находке стало известно кое-кому помимо тех, кто первым проник в колодец.

– Опишите еще раз, что было обнаружено.

– Мы обратили внимание на трещину в стене. – Куратор указал направо. – Вот здесь. Раньше считалось, что шахта здесь заканчивается, однако это оказалось не так.

Тан увидел в глиняной стене зияющую дыру, рядом с которой возвышалась куча земли.

– У нас не было времени убрать мусор, – продолжал куратор. – После предварительного осмотра места я тотчас же остановил раскопки и связался с вами.

От стоящего поблизости трансформатора отходило переплетение плоских кабелей. Тан не отрывал взгляда от отверстия. Внутри горел яркий свет.

– Это новый зал, товарищ министр, – объяснил куратор. – О существовании которого до сих пор никто не подозревал.

– Ну а неприятный сюрприз?

– Он внутри, ждет вас.

В отверстии мелькнула чья-то тень.

– Он провел там целый день, – сказал куратор. – В соответствии с вашим распоряжением. Работает.

– Ему никто не мешал?

– Как вы приказали.

Глава 7

Антверпен

Линь Йон задумчиво смотрел на Пау Веня, злясь на себя за то, что недооценил этого скрытного старика.

– Оглянитесь вокруг, – предложил Пау. – Это свидетельства величия китайского народа, и возраст некоторых насчитывает шесть тысяч лет. В то время как западная цивилизация еще только зарождалась, в Китае ковали железо, стреляли из арбалетов и составляли карты земель.

Терпение Линя иссякло.

– К чему вы мне все это рассказываете?

– Известно ли вам, что сельское хозяйство в Китае четвертого века до нашей эры было более развитым, чем в Европе в восемнадцатом столетии? Наши предки знали, что такое пропашные культуры, они понимали, зачем нужно выпалывать сорняки, им были известны ря́довая сеялка, железный плуг и конская упряжь за сотни лет до того, как все это появилось в других культурах. Мы настолько опережали все остальные народы, что это даже не поддается сравнению. А теперь скажите, товарищ министр, что произошло? Куда делось наше главенствующее положение?

Ответ был очевиден, и Пау это прекрасно понимал, однако Линь не собирался произносить вслух эти мятежные слова, опасаясь, что дом старого ученого может прослушиваться.

– Один британский ученый исследовал этот феномен несколько десятилетий назад, – продолжал Пау, – и пришел к заключению, что больше половины основополагающих изобретений и открытий, на которых зиждется современный мир, пришли из Китая. Но кому это известно? Сами китайцы невежественны. В анналах истории есть рассказ о том, что когда в семнадцатом веке миссионеры-иезуиты впервые показали китайцам механические часы, те были поражены, не подозревая о том, что именно их предки изобрели этот механизм больше тысячи лет назад.

– Все это не имеет отношения к делу, – дал ясно понять Линь, играя на тех, кто, возможно, слушал этот разговор.

Пау указал на письменный стол из красного дерева у противоположной стены. На нем были принадлежности для каллиграфии – чернила, абразивный камень, кисточки и бумага, аккуратно разложенные вокруг переносного компьютера.

Они подошли к столу.

Пау постучал по клавиатуре, и экран ожил.

Мужчина стоял выпрямившись во весь рост. На вид ему было лет тридцать с небольшим. Черты лица его были скорее монгольскими, чем китайскими; черные волосы были забраны в свободный пучок. На нем была белая рубаха с широкими рукавами, отделанная по вороту светло-зеленой вышивкой. Его окружали трое мужчин в черных шароварах и длинных серых халатах, поверх которых были надеты короткие темно-синие жилеты.

Мужчина сбросил рубаху, открывая полностью обнаженное бледное мускулистое тело. Двое помощников туго перетянули ему живот и бедра белыми бинтами. После того как они закончили, мужчина выпрямился, и третий помощник вымыл ему обнаженный член и мошонку.

Омовение повторялось трижды.

Затем мужчина уселся в кресло, полуоткинувшись назад и широко раздвинув ноги. Двое помощников крепко схватили его за щиколотки. Третий участник ритуала подошел к лакированному столику и взял с подноса кривой нож с растрескавшейся костяной рукояткой.

Подойдя к мужчине в кресле, он спросил отчетливым, повелительным голосом:

– Ху хуэй пу ху хуэй?

Мужчина застыл, обдумывая вопрос – «ты будешь сожалеть или нет?» – и наконец отрицательно покачал головой, не выказывая ни страха, ни неуверенности.

Помощник кивнул. Затем двумя быстрыми взмахами ножа отсек мужчине мошонку и член. Он резал у самого туловища, не оставив ничего.

Никто из присутствующих не проронил ни звука.

Двое помощников крепко держали дергающиеся ноги мужчины.

Хлестала кровь, но третий помощник обработал рану, причинив этим невыносимую боль сидящему. По-прежнему не было произнесено ни звука. На лице сидящего отобразились страшные мучения, однако он взял себя в руки.

Рану залепили чем-то вроде бумаги, смоченной в воде, в несколько слоев, до тех пор пока не прекратила сочиться кровь.

Мужчине помогли подняться на ноги. Он дрожал, у него на лице было написано восхищение, смешанное с ужасом.

– Затем его водили по комнате в течение двух часов, и лишь после этого позволили лечь, – сказал Пау.

– Что… что это было? – дрожащим голосом спросил Линь, даже не стараясь скрыть шок, вызванный просмотром видео.

– Ритуал, который повторялся в истории нашей страны сотни тысяч раз. – Пау замялся. – Рождение евнуха.

Линь был наслышан о евнухах и той сложной роли, которую они играли в Китае на протяжении двух с половиной тысяч лет. Считалось, что императорам вручены мистические «полномочия небес», чем формально обосновывалось их право на власть. Для создания чудодейственной ауры личная жизнь императорской семьи была отгорожена от посторонних глаз, чтобы никто не мог наблюдать их человеческие изъяны. Лишь женоподобные евнухи, обязанные императору своей жизнью, считались смиренными существами, которым позволялось лицезреть эти слабости. Такая система оказалась настолько удачной, что закрепилась в веках. Однако постоянное близкое общение с императором открывало перед евнухами огромные возможности. Лишенные надежды иметь детей, они вроде бы не должны были стремиться к политической власти, которую можно было бы передать своим сыновьям, и при этом им также вроде не нужны были богатства.

Однако это оказалось не так.

Со временем императоры превратились в игрушки в руках этих изгоев, ставших могущественнее любых придворных. Многие императоры за всю свою жизнь так ни разу и не встречались со своими царедворцами. Вместо этого все указы и распоряжения передавали из дворца евнухи, и никто не мог сказать, кто на самом деле их издает. Лишь самые порядочные и сознательные правители избежали влияния евнухов, однако такие встречались крайне редко. Наконец в начале двадцатого столетия последнего императора изгнали из дворца, и система евнухов была упразднена.

– Евнухи больше не существуют, – заявил Линь.

– Почему вы так думаете?

Все мысли о том, что разговор может записываться, отступили.

– Кто вы такой?

– Я человек, который по достоинству ценит наше прошлое. Человек, ставший свидетелем безразборчивого уничтожения всего того, что свято чтилось на протяжении тысячелетий. Я китаец.

Линю было известно, что Пау родился в северной провинции Ляонин, после чего получил образование во Франции, в те времена, когда китайским юношам позволялось учиться в зарубежных университетах. Прекрасно начитанный, автор шести исторических трудов, он смог уцелеть в ходе всех чисток Мао, что, по мнению Линя, уже само по себе было подвигом. В конце концов Пау позволили покинуть страну – редчайшее событие, – причем вместе со своим личным имуществом. И все же…

– Вы говорите о предательстве, – ясно дал понять Линь.

– Я говорю правду, товарищ министр. И, полагаю, в глубине души вы думаете так же.

Линь пожал плечами:

– В таком случае вы ошибаетесь.

– Тогда почему вы до сих пор находитесь здесь? Почему продолжаете меня слушать?

– Зачем вы показали мне это видео?

– Столкнувшись со смертью, тот, кто готов умереть, останется жить, а тот, кто полон решимости жить, умрет. Эта же самая мысль выражается другими словами. «Шан ву чжу ти».

Линь уже слышал это выражение.

«Убрать лестницу, поднявшись вверх».

– Самая распространенная интерпретация этой фразы призывает нас заманить врага в ловушку и отрезать ему путь к отступлению, – объяснил Пау. – Жадных завлекают обещаниями богатства. Самонадеянных – демонстрацией слабости. Непоколебимых – хитростью. К какой категории относитесь вы, товарищ министр?

– Кто завлекает меня в ловушку?

– Карл Тан.

– На самом деле мне почему-то кажется, что завлекаете меня в ловушку вы. Вы не ответили на мой вопрос. Зачем вы показали мне это видео?

– Чтобы доказать, как мало вы знаете о том, что происходит вокруг вас. Ваш лицемерный комитет преследует продажных чиновников и бесчестных партийных руководителей. Вы гоняетесь за призраками, в то время как истинная угроза подкарауливает вас. Даже в вашем собственном обособленном неприкосновенном мирке, который вы тщеславно именуете совестью партии, вы окружены врагами. Евнухи по-прежнему существуют, товарищ министр.

– Откуда вам все это известно?

– Потому что я – один из них.

Глава 8

Кассиопею Витт затолкнули обратно в комнату, бывшую ее тюрьмой на протяжении последних двух дней. Ее рубашка промокла насквозь, легкие горели от недостатка кислорода.

Дверь наглухо захлопнулась.

Лишь теперь Кассиопее позволили сорвать с глаз повязку.

Ее камера размером четыре на два метра находилась предположительно под лестницей, поскольку одна стена была скошена под острым углом. Окна отсутствовали, свет исходил от тусклой лампочки под потолком, которую никогда не гасили. Никакой мебели, только тонкий матрац на дощатом полу. В те редкие разы, когда ее выводили из комнаты, Кассиопея старалась разузнать как можно больше о том, где она находилась. Судя по всему, это был отдельный дом; расстояние отсюда до комнаты пыток всего несколько шагов, а посредине туалет, куда ее водили дважды.

Но где она?

Два дня назад Кассиопея находилась в Антверпене.

Наклонившись вперед, она положила руки на колени. Обессиленные ноги обмякли, сердце гулко колотилось, ее била дрожь.

Дважды Кассиопею привязывали к доске и закрывали полотенцем ее лицо. Она считала, что способна вытерпеть все, однако это чувство утопления, когда руки и ноги были стянуты путами, а голова находилась ниже ног, оказалось невыносимым. Кассиопея где-то прочитала, что насилию над разумом не нужны кулаки.

Теперь она в это верила.

Она сомневалась, что вытерпит еще один сеанс.

Ближе к концу первого сеанса Кассиопея втянула в игру Малоуна, что показалось ловким ходом. За те несколько часов, прошедших между тем, как она покинула дом Пау Веня, и тем, как ее схватили, она запросто могла передать артефакт кому-то другому.

И, похоже, ей поверили.

Ей приходилось рассчитывать только на одного Коттона.

И она не могла отдать этим людям то, что они от нее требовали. Они ее убьют? Маловероятно – по крайней мере, до тех пор, пока не свяжутся с Копенгагеном.

Ну а потом?

Кассиопея не хотела думать об этом.

Она гордилась тем, что не молила о пощаде, не скулила, не выдала себя.

Но она выдала Коттона.

И опять же, он много раз повторял, что, если ей когда-либо что-то понадобится, она не должна колебаться. Кажется, нынешняя ситуация полностью подходила под такое определение.

На протяжении последних двух дней Кассиопея решала головоломки, вспоминала исторические даты, стараясь гнать прочь плохие мысли. Перемножала в уме пятизначные числа.

Однако ей помогали держаться также мысли о Малоуне.

Он был высокий и красивый, с сияющими светлыми волосами и живыми зелеными глазами. Когда-то Кассиопея считала его холодным и бесчувственным, однако за последний год она выяснила, что это не так. Им пришлось через многое пройти вместе.

Она ему доверяла.

Ее дыхание успокоилось. Сердце замедлило стук.

Натянутые нервы расслабились.

Кассиопея выпрямилась во весь рост и потерла затекшие запястья.

Ей нет еще и сорока, а она опять попала в ту еще переделку. Однако обычно ей удавались все ее начинания, да еще какие. На самом деле ее проект воссоздания французского за́мка XIV века с использованием только инструментов и материалов, доступных семьсот лет назад, продвигался полным ходом. Несколько недель назад управляющий доложил Кассиопее, что работы выполнены на десять процентов. Она собиралась более полно посвятить себя этому, но все планы нарушил звонок из Китая.

– Они его похитили, Кассиопея. Он исчез!

Лев Соколов был не из тех, кто впадает в панику по пустякам. Больше того, это был умный, ловкий, немногословный человек. Родившийся и выросший в бывшем Советском Союзе, Соколов бежал из страны и в конце концов оказался – подумать только! – в Китае.

– Мой сын играл у бабушки на огороде, – дрогнувшим голосом произнес по-русски Соколов, – и тут проходивший мимо сосед предложил отвести его к нам домой, поскольку он все равно шел в ту сторону. Бабушка согласилась. Это произошло восемь недель назад.

– Что говорит сосед?

– Мы сразу же пошли к нему домой. Он заявил, что дал мальчику немного денег на сладости, после чего оставил его в квартире. Ублюдок лжет! Он продал моего сына, Кассиопея. Я в этом уверен. Другого объяснения быть не может.

– Что сделала полиция?

– Власти стараются не говорить о похищениях детей. Для них это единичный изолированный случай, все находится под контролем. Однако это не так. В стране ежедневно бесследно пропадает двести детей.

– Этого не может быть!

– Однако это так. И вот теперь мой мальчик оказался в их числе.

Кассиопея не находила что сказать.

– У нас нет выбора, – в голосе Соколова прозвучало неприкрытое отчаяние. – Средства массовой информации контролируются властями и палец о палец не ударят. Полиция не желает даже разговаривать с нами. Даже группа поддержки родителей, которая занимается подобными делами, вынуждена действовать в обстановке секретности. Мы развесили повсюду объявления, но полиция пригрозила арестовать нас, если мы будем делать так и дальше. Никто не хочет напоминаний о проблеме, которая официально не существует. – Он помолчал. – Моя жена не находит себе места от горя. Я опасаюсь, как бы у нее не помутился рассудок. Больше мне обратиться не к кому. Мне нужна твоя помощь.

На такую просьбу Кассиопея не могла ответить отказом.

Пять лет назад Лев Соколов спас ей жизнь, и она была перед ним в долгу.

Поэтому Кассиопея получила тридцатидневную туристическую визу, купила билет в Пекин и вылетела в Китай.

Она легла животом на циновку и уставилась на стену из необработанного гипса. Ей уже были известны наизусть все трещинки и неровности. В одном углу обосновался паук, и вчера Кассиопея увидела, как он поймал муху.

Она посочувствовала несчастной мухе.

Неизвестно, когда ее в следующий раз поведут на допрос. Все зависело от Коттона.

Кассиопее опостылела эта тесная камера, однако от нее зависела судьба четырехлетнего мальчика. От нее зависела судьба Льва Соколова.

И она все испортила.

Шаги за дверью известили о приближении одного из тюремщиков. Это было что-то необычное. До сих пор к Кассиопее приходили пять раз. Дважды, чтобы отвести ее на допрос, еще один раз ей оставили миску риса и вареной капусты и дважды ее водили с завязанными глазами в туалет, расположенный в нескольких шагах по коридору.

Неужели похитители обнаружили, что Коттон – это тупик?

Вытянув руки над головой, Кассиопея прижала ладони к деревянным половицам, пульсирующим в такт шагам.

Пора что-то предпринять, даже если это действие будет неправильным.

Кассиопея успела запомнить простую рутину. Щелкнет отпираемый замок, дверь со скрипом повернется на петлях, после чего невидимый тюремщик швырнет в камеру повязку. Сам он войдет только после того, как эластичная повязка надежно закроет Кассиопее глаза. Кассиопея предполагала, что тюремщик вооружен, и он определенно был не один, поскольку оба раза пытали ее, по крайней мере, двое. Вопросы ей задавал один и тот же мужчина, который затем общался с Малоуном через компьютер, обезличенным измененным голосом.

В замке зашерудил ключ.

Дверь открылась. Кассиопея закрыла глаза. Никто не швырнул в камеру повязку. Чуточку приоткрыв глаза, Кассиопея увидела появившийся ботинок. Затем другой. Быть может, пришло время кормежки? В прошлый раз еду ей оставили в камере; она спала, отключившись от усталости. А что, если тюремщики решили, что мучения ее сломили и она больше не представляет собой опасность?

Кассиопея действительно физически устала, мышцы ее ныли, суставы болели.

Но благоприятную возможность ни в коем случае нельзя упускать.

В комнату вошел мужчина.

Кассиопея уперлась руками в пол, развернулась и сбила вошедшего с ног ловкой подножкой.

Поднос с хлебом и сыром с грохотом упал на пол.

Вскочив на ноги, Кассиопея с силой обрушила каблук ботинка мужчине в лицо. Что-то хрустнуло, вероятно, нос. Кассиопея еще раз ударила его ногой по лицу. Ударившись затылком о половицу, мужчина затих.

Еще один пинок под ребра, для полного спокойствия.

Однако схватка произвела шум. И где-то поблизости маячит еще одна угроза. Ощупав распростертого на полу тюремщика, Кассиопея обнаружила пистолет в кобуре под мышкой. Выхватив оружие из кобуры, она проверила обойму.

Полная.

Пора уходить из этого негостеприимного места.

Глава 9

Копенгаген

Малоун посмотрел на своего похитителя. Они покинули оживленную улицу до прибытия полиции, завернули за угол и теперь направлялись обратно к Стрёгет.

– Имя у вас есть? – спросил Малоун.

– Зови меня Иван.

Заметный русский акцент, с каким говорил по-английски неизвестный, делал это имя вполне оправданным, как и его внешность: невысокий, коренастый, с черными волосами, тронутыми сединой. На красном одутловатом лице доминировал широкий славянский нос, а двухдневная щетина на щеках и подбородке блестела от пота. Костюм сидел отвратительно. Иван спрятал пистолет. Теперь они стояли на небольшой площади, в тени Круглой башни оборонительного сооружения XVII века, со стофутовой высоты которой открывался панорамный вид на окрестности. В самом сердце Стрёгет приглушенный шум транспорта почти не был слышен – только стук каблуков по брусчатке и детский смех. Малоун и его похититель остановились под навесом, у кирпичной стены.

– Это ваши люди убили тех двоих? – спросил Малоун.

– Они полагают, мы приходим, чтобы их похищать.

– Не желаете просветить меня, как вы узнали о Кассиопее Витт?

– Примечательная женщина. Если я быть помоложе, если бы весить фунтов на сто меньше… – Иван помолчал. – Но ты вряд ли хочешь это слушать. Витт вмешивается в одно дело, в которое ничего не смыслит. Надеюсь, что ты, бывший сотрудник американские спецслужбы, поймешь проблему лучше.

– Это единственная причина, почему я здесь стою.

Похоже, русский понял его невысказанную вслух мысль.

Переходи к делу, черт побери.

– Да, ты без труда со мной справляешься, – кивнул Иван. – Я есть толстый русский в отвратительный физический форма. И еще я есть глупый. Все мы такие, правильно?

От Малоуна не укрылся прозвучавший в его словах сарказм.

– Положим, от вас я избавлюсь. Но от того мужчины в синей куртке, который стоит под деревом на противоположной стороне, и еще одного, у входа в Круглую башню… Сомневаюсь, что мне удастся от них уйти. Они не толстые и в отличной форме.

Иван усмехнулся:

– Меня предупреждать, что ты знаешь свой дело. Два года без практики ничего не изменять.

– Похоже, с тех пор как я удалился на покой, хлопот у меня больше, чем когда я был на государственной службе.

– Все есть так плохо?

– Вам лучше говорить быстро, а то я, возможно, рискну попытать счастья с вашими приятелями.

– Незачем быть герой. Витт помогает один человек по имени Лев Соколов. Бывший русский, живет в Китае. Пять лет назад Соколов жениться на китайский гражданка и покидает страну вопреки российское правительство. Он бежать из России, а когда он оказывается в Китае, уже нельзя ничего поделать.

– По-моему, это устаревшие новости.

– Мы думали, Соколов умирает. Это не так.