Текст книги "Цикл романов "Все секреты мира" (СИ)"

Автор книги: Стив Берри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 307 страниц)

– Покажи мне его, – попросил Малоун.

Торвальдсен поднялся из кресла и, тяжело ступая, направился к сервировочному столику. Он вернулся с книгой, купленной им на аукционе.

– Мне доставили ее час назад.

Малоун пролистал томик до отмеченной страницы и внимательно изучил рисунок.

– Ларс верил, что этот надгробный камень был ключом, указывавшим путь к сокровищу. Он охотился за этой книгой годами. Одна должна была находиться в Париже, так как Национальная библиотека хранит по экземпляру каждого издания, напечатанного во Франции. Но хотя книга включена в каталог, ее там нет.

– Ларс был единственным человеком, знавшим об этой книге? – спросил Малоун.

– Не знаю. Многие считают, что эта книга не сохранилась.

– Где был найден этот экземпляр?

– Я говорил с устроителями аукциона. Ее прежний владелец – инженер, строивший железную дорогу с юга Каркасона до Пиренеев. Он вышел в отставку в тысяча девятьсот двадцать седьмом году и умер в тысяча девятьсот сорок шестом. Книгу нашли в вещах его дочери, которая умерла недавно. Внук выставил ее на аукцион. Инженер интересовался Лангедоком, особенно Ренн-ле-Шато, и даже вел каталог надписей на могильных плитах.

Это объяснение не удовлетворило Малоуна.

– Кто же написал Стефани об аукционе?

– Да, это вопрос, – задумчиво промолвил Торвальдсен.

Малоун посмотрел на Стефани:

– В отеле ты сказала, что записка пришла вместе с дневником. Она у тебя с собой?

Она покопалась в сумочке и извлекла потрепанную кожаную записную книжку. Между ее страницами был вложен сложенный в несколько раз листок темно-серой бумаги. Она протянула записку Малоуну, и он прочитал по-французски:

«22 июня на аукционе в Роскиле будет выставлен на продажу экземпляр „Pierres Gravées du Languedoc“. За этой книгой охотился ваш муж. Вам предоставляется возможность преуспеть там, где он потерпел неудачу. Le bon Dieu soit loué».

Малоун перевел про себя последнюю фразу: «Хвала Богу». Он посмотрел через стол на Стефани.

– Как ты думаешь, откуда взялась эта записка?

– Кто-то из помощников Ларса. Я решила, что какой-нибудь его друг захотел, чтобы его дневник достался мне, и подумал, что я заинтересуюсь книгой.

– Одиннадцать лет спустя?

– Согласна, это выглядит странно. Но три недели назад я как-то об этом не подумала. Как я уже говорила, я всегда считала, что эскапады Ларса безобидны.

– Почему вы решили приехать? – полюбопытствовал Торвальдсен.

– Вы были правы, Хенрик, я кое о чем сожалею.

– Я не хочу усугублять вашу грусть. Я не знаю вас, но знал Ларса. Он был хорошим человеком, и его изыскания являлись, как вы выразились, безобидными. Тем не менее они были важны. Я всегда сомневался, самоубийство ли это?

– Я тоже, – прошептала она. – В глубине души я никогда не верила, что Ларс мог убить себя.

– Это объясняет ваш приезд сюда, – промолвил Хенрик.

Малоун почувствовал, что Стефани не по себе, и решил переменить тему.

– Могу я посмотреть на дневник?

Она протянула ему записную книжку. Коттон пролистал около ста страниц, содержавших большое количество цифр, набросков, символов и рукописного текста. Потом он рассмотрел переплет с внимательностью библиофила и заявил:

– Некоторые страницы отсутствуют.

– Откуда ты знаешь?

Малоун показал ей верхний край корешка.

– Посмотри сюда. Видишь пропуски? – Он открыл переплет. – Отрезано бритвой. Я всегда обращаю на это внимание. Ничто не обесценивает книгу так, как отсутствующие страницы. – Он опять стал рассматривать верх и низ книги и определил, что не хватает восьми страниц.

– Я и не заметила, – произнесла Стефани.

– Ты много чего не замечала.

Ее щеки окрасил взволнованный румянец.

– Я признаю, что напорола глупостей.

– Коттон, – вмешался Торвальдсен, – это приключение может значить намного больше. Архивы тамплиеров могут обнаружиться в любом собрании. Самые первые записи ордена велись в Иерусалиме, потом архив переехал в Акру, а после – на Кипр. История говорит, что после тысяча триста двенадцатого года эти архивы были переданы рыцарям-госпитальерам, но доказательств нет. С тысяча триста седьмого по тысяча триста четырнадцатый год Филипп Четвертый искал записи тамплиеров, но ничего не обнаружил. Многие считают, что это было одно из самых грандиозных собраний Средневековья. Представляешь, какое значение имело бы это открытие, если бы его удалось совершить?

– Величайшее за всю историю человечества.

– Манускрипты, которых никто не видел с четырнадцатого века, многие нам неизвестны. Перспектива находки такого сокровища, какой бы сомнительной она ни была, стоит усилий.

Малоун кивнул.

Торвальдсен повернулся к Стефани:

– Как насчет перемирия? В память о Ларсе. Я уверен, что ваше агентство сотрудничает со многими «персонами повышенного интереса» ради взаимовыгодных целей. Что скажете?

– Я хочу увидеть вашу переписку с Ларсом.

– Хорошо.

Стефани посмотрела в глаза Малоуну:

– Коттон, ты прав, мне на самом деле нужна помощь. Извини меня за то, как я с тобой сегодня разговаривала. Я думала, что справлюсь сама. Давайте для начала поедем во Францию и посмотрим на дом Ларса. Я не была там очень давно. Еще в Ренн-ле-Шато есть люди, с которыми можно поговорить. Люди, которые работали с Ларсом. Начнем оттуда.

– Твои «тени» могут последовать за нами, – заметил Малоун.

Стефани улыбнулась:

– К счастью, у меня есть ты.

– Я тоже поеду, – сказал Торвальдсен.

Малоун изумился. Хенрик редко выезжал за пределы Дании.

– Что это с тобой?

– Я много знаю об изысканиях Ларса. Это может оказаться полезным для вас.

Малоун пожал плечами:

– Ладно.

– Хорошо, Хенрик, – сказала Стефани. – Это позволит нам познакомиться поближе. Как ты сказал, мне надо кое-что узнать.

– Нам всем надо, Стефани. Нам всем.

Де Рокфор еле сдерживал себя. Его подозрения подтвердились. Стефани Нелл встала на путь, проложенный ее мужем. Кроме того, она была хранительницей его дневника и книги «Pierres Gravées du Languedoc» – возможно, последнего сохранившегося экземпляра. Ларс Нелл был умен. Слишком умен. А теперь все его находки попали к вдове.

Де Рокфор сделал ошибку, доверившись Петеру Хансену. Но кажется, этот поступок возымел правильные последствия. Второй ошибки он не совершит. Слишком многое зависело сейчас от его действий.

Он продолжал подслушивать, как они обговаривают детали поездки в Ренн-ле-Шато. Малоун и Стефани поедут туда завтра. Торвальдсен прибудет через несколько дней. Решив, что услышал достаточно, де Рокфор отцепил микрофон от оконного стекла и скрылся со своими помощниками в безопасности густого леса.

Сегодня больше не будет трупов.

Страниц не хватает.

Ему потребуется эта отсутствующая информация из дневника Ларса Нелла. Тот, кто послал книгу, оказался хитер. Разделив трофеи, он предотвратил поспешные поступки. Очевидно, что в этой головоломке больше частей, чем думал де Рокфор…

Но это не имеет значения. Когда все игроки окажутся во Франции, де Рокфор с легкостью разберется с ними.

Часть II

ЗАВЕЩАНИЕ ВЕЛИКОГО МАГИСТРА

ГЛАВА XV

Аббатство де Фонтен

8.00

Сенешаль стоял перед алтарем и смотрел на дубовый гроб. В часовню аккуратными рядами входили братья и пели в унисон звонкими голосами. Это была древняя мелодия, ее пели на похоронах каждого магистра с самого начала. Слова на латыни возвещали о печали и боли утраты. О выборах же не будет произнесено ни слова, пока сегодня днем не соберется конклав, дабы избрать преемника. Устав недвусмысленно гласил, что солнце не может сесть два раза без магистра, и он как сенешаль должен проконтролировать, чтобы устав соблюдался.

Он наблюдал, как братья заполнили часовню и расположились перед полированными дубовыми скамьями. Каждый облачен в простые домотканые одежды, головы покрыты капюшоном, видны только руки, сложенные в молитвенном жесте.

Церковь была в форме католического креста, с одним нефом и двумя приделами. Украшений почти не было, ибо ничто не должно отвлекать разум от размышлений о тайнах небесных, но тем не менее помещение было величественным, капители и колонны создавали ощущение божественного присутствия. В первый раз братья собрались здесь после чистки в 1307 году – те, кто смог избежать ловушек Филиппа IV, отступить в сельскую местность и тайно перебраться на юг. Они постепенно собрались здесь, в безопасности горной цитадели, и притаились – строили планы, давали обеты и вечно помнили…

Сенешаль закрыл глаза и позволил музыке наполнить его. Никакого отвлекающего аккомпанемента, никакого органа, ничего. Только человеческий голос, крещендо и диминуэндо.[7] Он черпал силы из музыки и набирался решимости, которая ему скоро потребуется.

Пение прекратилось. Сенешаль позволил тишине на минуту воцариться, потом приблизился к гробу.

– Наш великий и благочестивый магистр покинул этот мир. Он управлял этим орденом мудро и справедливо, в соответствии с уставом, в течение двадцати восьми лет. Его ожидает подобающее место в Хрониках.

Один человек отбросил капюшон:

– Сомневаюсь в этом.

Сенешаль вздрогнул. Устав давал каждому брату право бросить вызов. Он ожидал, что битва начнется позже, не во время похорон. Сенешаль повернулся к первому ряду скамеек и взглянул в лицо говорившему.

Раймон де Рокфор.

Коренастый низкорослый мужчина с невыразительным лицом и характером, всегда вызывавшим беспокойство у сенешаля. Он состоял в братстве уже тридцать лет и дослужился до чина маршала, что сделало его третьим в ордене человеком. Вначале, много веков назад, маршал был военным командующим и руководил рыцарями в битвах. Сейчас он отвечал за безопасность, его обязанностью было следить за тем, чтобы существование ордена оставалось тайной. Де Рокфор занимал эту должность уже почти два десятилетия. Ему и братьям, служившим под его началом, была дарована привилегия свободно выходить из аббатства и отчитываться только перед Великим магистром. А сейчас маршал дал понять, с каким презрением он относился к своему ныне покойному сюзерену.

– Выскажи свое обвинение, – промолвил сенешаль.

– Наш покойный магистр ослабил орден. Его политике недоставало мужества и решительности. Пришло время избрать другой путь.

Де Рокфор говорил спокойно, сенешаль знал, как красноречиво он умеет изъясняться. Де Рокфор был фанатиком. Люди, подобные ему, сохраняли орден сильным на протяжении веков, но магистр много раз заявлял, что их польза сходит на нет. Некоторые не соглашались. Так образовались две фракции, одну возглавлял де Рокфор, вторую – Великий магистр. Большинство братьев держали свое мнение при себе, как того требовал обычай. Но междуцарствие было временем споров. Путем обсуждений братья решали, каким путем двигаться дальше.

– Это все, что ты можешь сказать? – спросил сенешаль.

– Слишком долго братьям не было позволено принимать решения. С нами не советовались, наши мнения не принимались во внимание.

– Орден – это не демократия, – заметил сенешаль.

– Я к этому не стремлюсь. Но это братство, в основе которого лежат общие нужды и общие цели. Каждый из нас отдал ордену все, что имел. Мы не заслуживаем того, чтобы нас игнорировали.

Слова де Рокфора возымели действие. Сенешаль заметил, что никто не хочет возразить маршалу и что святость, так долго осенявшая часовню, нарушена. Он почувствовал, что его окружают люди, думающие не так, как он, и имеющие другие цели. В его мозгу звенело одно слово.

Бунт!

– Чего ты добиваешься? – спросил сенешаль.

– Наш магистр не заслуживает обычных почестей.

Сенешаль не дрогнул. Он спросил, как требовал устав:

– Ты требуешь голосования?

– Да, требую.

Устав разрешал голосование по всем вопросам, возникавшим во время междуцарствия. В отсутствие магистра братья управляли сообща. Сенешаль обратился к братьям:

– Кто считает, что наш магистр не заслуживает подобающего места в Хрониках?

Некоторые подняли руки сразу же. Другие колебались. Он дал им две минуты, как того требовал устав. Потом сосчитал голоса.

Двести девяносто один голос «за».

– Больше семидесяти процентов согласны с обвинением. – Сенешаль подавил гнев. – Наш магистр не будет упомянут в Хрониках. – Он не мог поверить, что сказал это. «Прости, мой старый друг». Он отступил от гроба к алтарю. – Раз у вас нет уважения к покойному магистру, вы можете идти. Для тех, кто захочет, я продолжу в Зале Отцов через час.

Братья стройными рядами в полной тишине вышли из часовни. Остался только де Рокфор. Француз приблизился к гробу. На его суровом лице была написана убежденность в своей правоте.

– Это цена, которую он платит за свою трусость.

Больше не было нужды притворяться.

– Ты пожалеешь о том, что сейчас сделал.

– Ученик считает себя магистром? Я с нетерпением жду конклава.

– Ты погубишь нас.

– Я вдохну в орден новую жизнь. Мир должен знать правду. То, что происходило все эти века, – неправильно. Настало время исправить несправедливость.

Сенешаль чувствовал, что в этом утверждении есть доля истины, но в этом деле была и другая сторона.

– Не было никакой нужды позорить хорошего человека.

– Хорошего по отношению к кому? К тебе? Мне он выказывал презрение.

– Это намного больше, чем ты заслуживал.

Де Рокфор криво ухмыльнулся:

– Теперь тебя некому защищать. Остались только я и ты.

– Я с нетерпением ожидаю битвы.

– Я тоже. – Де Рокфор помолчал. – Тридцать процентов братьев не поддержали меня, так что я оставлю вас попрощаться с магистром.

Он повернулся и с гордым видом вышел из часовни. Сенешаль подождал, когда за его врагом закроются двери, потом положил дрожащую руку на гроб. Вокруг него смыкалась паутина ненависти, предательства и фанатизма.

Я уважаю силу наших противников.

Сенешаль только что сошелся в споре со своим противником и проиграл.

И это не сулило ничего хорошего в ближайшие несколько часов.

ГЛАВА XVI

Франция, Ренн-ле-Шато

11.30

Малоун повернул взятый напрокат автомобиль на восток от главного шоссе, вверх по извилистой дороге. Они только что выехали из Куизы. Отсюда открывался потрясающий вид на темные склоны холмов, густо поросших шиповником, лавандой и чабрецом. Вдалеке возвышались величественные руины крепости, ее обугленные стены торчали из земли, как гигантские пальцы. Окрестности, насколько видел взгляд, вызывали в воображении романтические картины – грозные рыцари, как орлы, слетаются со своих укрепленных высот, чтобы наброситься на врага.

Они со Стефани покинули Копенгаген в четыре часа утра и вылетели в Париж, где сели на первый самолет, направлявшийся на юг Франции, в Тулузу. Через час они приземлились и теперь ехали на юго-запад в место под названием Лангедок.

По дороге Стефани рассказала ему о деревеньке, расположенной полутора тысячами футов выше, на вершине открытого всем ветрам холма, по которому они сейчас взбирались. Первыми эту местность заселили галлы, привлеченные возможностью обозревать с этих высот долину реки Од. Но в V веке здесь обосновались вестготы: построили крепость, дали этому месту кельтское имя – Rhedae, что означало «колесница», и постепенно превратили его в торговый центр. Двести лет спустя франки оттеснили вестготов на юг, в Испанию, и селение стало их столицей. Однако к XIII веку город утратил свой королевский статус, а к концу похода против альбигойцев и вовсе был разрушен. Потом эта местность переходила из рук в руки, ею владели то испанские богатые дома, то французские, какое-то время здесь жил один из лейтенантов Симона де Монфора, получивший баронский титул. Семья лейтенанта построила замок, вокруг которого выросла маленькая деревушка, а название поселения со временем превратилось в Ренн-ле-Шато. Этот род владел здешними землями до 1781 года, когда умерла последняя наследница – Мари д’Отпул де Бланшфор.

– Говорили, что перед смертью она поделилась великой тайной, – повествовала Стефани, – тайной, которую ее семья хранила столетиями. Она была бездетна, ее муж умер раньше ее. Поскольку ей некому было передать свой секрет, она открыла его исповеднику, аббату Антуану Бигу, управлявшему приходом в Ренн-ле-Шато.

Глядя на последний изгиб узкой дороги, Малоун представлял, каково жить в таком отдаленном месте. Изолированные долины образовывали идеальное убежище и для скрывающихся беглецов, и для неугомонных пилигримов. Неудивительно, что этот край дал столько пищи воображению, стал меккой для искателей тайн и источником вдохновения для писателей, которые помогли создать ему соответствующую репутацию.

Как Ларс Нелл.

Впереди показался город. Малоун сбросил скорость и въехал в ворота, обрамленные колоннами из известняка. Их украшала надпись: «Fouilles interdites» («Копать запрещено»).

– Им даже пришлось повесить объявление насчет раскопок? – удивился он.

Стефани кивнула:

– Да, люди тут копались даже в мусорных кучах в поисках сокровища. Даже взрывали. Надо было что-то делать с этим.

Здания, сложенные из известняка, располагались вплотную друг к другу, словно книги на полке, у многих были покатые крыши, массивные двери и веранды с проржавевшей металлической оградой.

Главная улица, узкая, извилистая, мощенная булыжниками, поднималась вверх. Вокруг сновали люди с рюкзаками и мишленовскими путеводителями. Попались на глаза несколько крупных магазинов, книжная лавка и ресторан. От главной улицы ответвлялось несколько переулков, ведущих к скоплениям домов. Весь город был не больше пяти сотен ярдов в длину.

– Постоянно здесь живет около ста человек, – сказала Стефани, – но каждый год сюда приезжают пятьдесят тысяч.

– Да-a, книга Ларса оказала большое влияние.

– Больше, чем я думала.

Она посмотрела вперед и велела ему поворачивать налево. Они миновали киоски, торгующие четками, медалями, картинками и сувенирами для обвешанных фотокамерами туристов.

– Сюда приезжают из желания поверить в невозможное, – задумчиво произнесла Стефани.

Еще один виток улицы, и они въехали в посыпанный песком двор. Малоун припарковал свой «пежо». Здесь стояли два автобуса, их водители курили на улице. Сбоку возвышалась водонапорная башня, ее обветшавшие от старости стены украшали знаки зодиака.

– Народ собирается здесь с раннего утра, – рассказывала Стефани, – чтобы посмотреть на имение аббата Соньера. Согласно легенде, он построил его, найдя загадочное сокровище.

Малоун приблизился к каменной стене высотой по пояс. Внизу, на много миль, раскинулась пестрая панорама полей, лесов, долин и гор. Серебристо-зеленые холмы покрывали шапки дубовых и каштановых деревьев. Он посмотрел по сторонам. Величественная громада Пиренеев, увенчанных снегом, преграждала взгляду путь на юг, откуда дул сильный ветер. К счастью, его холод с лихвой компенсировало горячее солнце.

Он глянул направо. В ста футах возвышалась башня в неоготическом стиле – с зубчатой крышей и единственной башенкой. Она украшала обложки многих книг и брошюр для туристов. Башня расположилась на краю мрачного, неприветливого утеса, прижимаясь к скале. От дальнего конца скалы тянулся длинный бельведер,[8] поворачивая потом назад к стекольному заводу, а оттуда – к зданиям из древних камней, каждое из которых было увенчано крышей из оранжевой черепицы.

Вдоль стены перемещались люди с фотоаппаратами в руках, восхищаясь прекрасным видом.

– Это башня Магдалы. Впечатляющий вид, правда? – поинтересовалась Стефани.

– Она не вписывается сюда.

– Я тоже всегда так думала.

Справа от Магдалы рос декоративный сад, окружавший маленький домик в стиле эпохи Ренессанса, который тоже казался чужеродным элементом в этих местах.

– Вилла Вифания, – добавила Стефани. – Ее тоже построил Соньер.

– Вифания – библейское название, – заметил Малоун, – имеет отношение к Святой земле. Значит «дом, в котором есть ответ».

Она кивнула.

– Соньер был умен и образован. – Она указала на здания, находившиеся под ними. – Дом Ларса в конце того переулка. Перед тем как мы пойдем туда, я должна кое-что сделать. А по дороге я тебе расскажу, что произошло здесь в тысяча восемьсот девяносто первом году. Я прочитала об этом на прошлой неделе. О том, что вырвало это место из мрака забвения.

* * *

Аббат Беранже Соньер размышлял над устрашающей задачей, стоявшей перед ним. Церковь Марии Магдалины была построена на руинах крепости вестготов и освящена в 1059 году. Сейчас, восемь веков спустя, она сама превратилась в руины: крыша протекала, стены обвалились, фундамент поплыл. Чтобы восстановить здание, потребуются терпение и выдержка, но он считал, что способен справиться с задачей.

Аббат был дородным, широкоплечим мужчиной, с гладко зачесанными черными волосами. Его подкупающей чертой, которой он умело пользовался, была ямочка на подбородке. Она добавляла живости и легкости его лицу с непроницаемыми глазами и густыми бровями. Он родился и вырос в нескольких милях отсюда, в деревушке Монтазельс, поэтому с детства хорошо знал Ренн-ле-Шато. Церковь, посвященная святой Марии Магдалине, десятилетиями почти не использовалась, и он никогда не думал, что восстановить ее станет делом его жизни.

– Разруха, – сказал ему человек по имени Руссе.

Соньер посмотрел на каменщика:

– Да, ты прав.

Еще один каменщик по имени Бабу был занят укреплением одной из стен. Королевский архитектор, отвечавший за этот район, недавно предложил снести здание, но Соньер не собирался допускать этого. Облик старой церкви взывал к нему, требуя восстановления.

– Потребуется много денег, чтобы реставрировать эти руины, – задумчиво произнес Руссе.

– Огромное количество денег, – сказал Соньер с улыбкой, давая понять пожилому каменщику, что понимает сложность задачи. – Но мы сделаем это место достойным Бога.

Он не сказал, что у него уже есть деньги для этого. Один из его предшественников завещал на восстановление церкви шестьсот франков. Кроме того, он убедил городской совет выдать ему заем в размере четырнадцати сотен франков. Но основные средства были получены им пять лет назад. Три тысячи пожертвовала графиня де Шамбор, вдова Анри, последнего из Бурбонов, претендовавших на несуществующий уже французский трон. Соньер смог привлечь внимание к своей персоне благодаря антиреспубликанским проповедям, будившим в его прихожанах монархические чувства. Правительство было возмущено его заявлениями, лишило ежегодного жалованья и потребовало, чтобы он был смещен с должности приходского священника. Епископ отстранил его на девять месяцев, но действия Соньера привлекли внимание графини, которая связалась с ним через посредника.

– С чего начнем? – поинтересовался Руссе.

Соньер долго думал над этим. Витражные окна заменили, и в скором времени будет готово новое крыльцо перед главным входом. Надо непременно починить северную стену, над которой уже работает Бабу, установить новую кафедру и сделать крышу. Но он знал, чем займется в первую очередь.

– Мы начнем с алтаря.

На лице каменщика отразилось удивление.

– Это центр притяжения людей, – пояснил Соньер.

– Как прикажете, святой отец.

Ему нравилось, что его прихожане выражают уважение к нему, хотя ему было всего тридцать восемь лет. За последние пять лет он полюбил Ренн. Здесь у него была возможность изучать Священное Писание и совершенствовать латынь, греческий и иврит. Он любил гулять по горам, ловить рыбу и охотиться. Но пришло время сделать что-то созидательное.

Соньер приблизился к алтарю.

Верх его был из белого мрамора, источенного водой, которая столетиями текла из прохудившейся крыши. Плиту поддерживали две колонны, украшенные вестготскими крестами и греческими буквами.

– Мы заменим плиту и колонны, – заявил он.

– Как? – спросил Руссе. – Это же невозможно сдвинуть с места.

Соньер указал на место, где стоял Бабу.

– Используй кувалду. Не бойся.

Бабу принес тяжелое орудие и прикидывал, как лучше подступиться. Потом с усилием замахнулся и ударил молотом по центру алтаря. Толстая плита треснула, но камень не поддался.

– Крепкий, – заметил Бабу.

– Еще раз, – подбодрил Соньер.

Еще один удар, и камень раскололся на две половины, рухнувшие на землю рядом с колоннами.

– Заканчивайте, – сказал Соньер.

Удары кувалды быстро раскрошили колонны.

Он наклонился над обломками.

– Давайте уберем это отсюда.

– Мы унесем осколки, святой отец, – сказал Бабу, откладывая кувалду, – а вы сложите их в одну кучу.

Двое каменщиков подняли половинку плиты и потащили ее к выходу.

– Отнесите на кладбище. Мы найдем ей применение, – крикнул он им вслед.

Когда они ушли, Соньер обратил внимание, что колонны раскрошились не полностью. Он смел пыль и крошку с одной из колонн. На второй еще лежал осколок алтарной плиты, и, стряхнув его на пол, он заметил, что в сердцевине колонны есть неглубокая выемка – размером с его ладонь, явно предназначенная для того, чтобы фиксировать болт, удерживавший плиту. Внутри углубления он заметил какой-то блеск.

Он наклонился ближе и осторожно смахнул пыль.

Да, там что-то есть.

Стеклянный фиал. Размером примерно с указательный палец, запечатанный алым воском.

Он присмотрелся и увидел, что внутри сосуда находится скрученный в трубочку лист бумаги. Интересно, как долго он здесь хранился? Должно быть, давно, потому что Соньер не слышал, чтобы с алтарем проводились какие-то работы.

Он извлек предмет из хранилища.

* * *

– С этого фиала все и началось, – закончила Стефани.

Малоун кивнул:

– Я читал книги Ларса. Но я думал, что Соньер нашел в этой колонне три пергамента, в которых было зашифрованное послание.

Она отрицательно покачала головой:

– Это часть вымысла, позднее сочиненного другими. Мы с Ларсом говорили об этом. Большинство заблуждений берут свое начало в пятидесятых годах, когда один хозяин постоялого двора в Ренне, стремясь оживить свой бизнес, придумал много баек. Одна ложь наслаивалась на другую. Ларс никогда не верил, что эти пергаменты действительно существовали. Текст, якобы содержавшийся в этих бумагах, печатался во многих книгах, но никто никогда не видел оригиналы.

– Почему же он тогда написал о них?

– Чтобы книги лучше продавались. Я знаю, что он беспокоился из-за этой лжи, но тем не менее включил ее в книгу. Он всегда говорил, что богатство Соньера базируется на находках тысяча восемьсот девяносто первого года, и на содержимом этого фиала тоже. Но так считал только он. – Она указала на еще одно каменное строение. – Это дом, где жил Соньер. Сейчас это музей. Здесь хранится та самая колонна с нишей.

Они миновали киоски, около которых толпились люди, и вышли на старую улицу, вымощенную круглыми камнями.

– Церковь Марии Магдалины, – сказала Стефани, указывая на здание в романском стиле. – Некогда это была часовня здешних графов. А теперь, всего за четыре евро, ты можешь увидеть великое творение Соньера.

– Ты не одобряешь это?

Она пожала плечами:

– Я никогда не одобряла. В этом вся проблема.

Справа он увидел обветшалый замок, его грязно-серые наружные стены припекало солнце.

– Это усадьба Отпулов, – сказала Стефани, – во время революции ее экспроприировало правительство.

Они завернули за дальний угол церкви и прошли под каменной аркой, украшенной черепом со скрещенными костями. Малоун вспомнил, что в книге, которую он читал прошлой ночью, рассказывалось, что такой символ украшал надгробные памятники многих тамплиеров.

Земля у входа была усыпана галькой. Французы называют это место: «Enclose paroissiaux» («Приходской двор»). И прилегающее пространство выглядело вполне типичным: с одной стороны низкая стена, с другой – церковь, вход в которую сделан в виде триумфальной арки. На кладбище находилось множество могильных плит, надгробий и памятников. На некоторых могилах лежали цветы, многие были украшены согласно французской традиции фотографиями умерших.

Стефани подошла к одному памятнику, не украшенному ни цветами, ни фотографиями, и Малоун немного отстал. Он знал, что местные так любили Ларса Нелла, что даровали ему привилегию быть похороненным на их ухоженном церковном дворе.

Могильная плита была простой, на ней были вырезаны только имя, даты жизни и надпись: «Муж, отец, ученый».

Малоун подошел к Стефани.

– Они никогда не сомневались, стоит ли хоронить его здесь, – прошептала она.

Он понял, что она имеет в виду. В освященной земле.

– Мэр тогда заявил, что нет бесспорных улик, доказывающих, что Ларс сам лишил себя жизни. Он и Ларс были близки, и он хотел, чтобы его друг был похоронен здесь.

– Это чудесное место, – заметил он.

Ей было больно, но он знал: дать понять, что заметил ее состояние, – значит сделать ей еще больнее.

– Я сделала много ошибок по отношению к Ларсу, – промолвила она. – И в итоге это стоило мне Марка.

– Брак – это тяжелый труд. – Его собственный тоже потерпел крах из-за эгоизма. – И материнство тоже.

– Я всегда считала дело жизни Ларса глупостью. Я была правительственным юристом, занимающимся серьезными вещами. А он искал несуществующее…

– Тогда почему ты здесь?

Она не сводила глаз с могилы.

– Я поняла, что обязана ему.

– Или себе.

Она отвернулась от могилы и задумчиво сказала:

– Возможно, я обязана нам обоим.

Он промолчал.

Стефани указала на дальний конец кладбища:

– Там похоронена любовница Соньера.

Малоун знал о любовнице из книг Ларса. Она была моложе Соньера на шестнадцать лет. Когда ей было восемнадцать, она оставила работу шляпницы и устроилась к аббату экономкой. Прожила с Соньером тридцать один год, до его смерти в 1917 году. Все, что было у Соньера, он записал на ее имя, все – включая земли и банковские счета. Церковь не могла претендовать на его состояние. Она осталась жить в Ренне, носила темные одежды и вела себя так же необычно, как при его жизни. Умерла в 1953 году.

– Она была странной, – продолжила Стефани, – после смерти Соньера однажды заявила, что состоянием, которое он оставил, можно кормить весь Ренн сто лет, но сама жила в бедности до конца дней своих.

– Интересно почему?

– Она сказала, что не может прикасаться к этому.

– Я думал, ты ничего не знаешь об этой истории.

– Я и не знала, до прошлой недели. В книгах и дневнике оказалась масса информации. Ларе потратил много времени на расспросы местных жителей.

– Собирал слухи?

– Что касается Соньера, это все правда. Он давно умер. Но его любовница дожила до пятидесятых годов, так что в семидесятые – восьмидесятые оставалось еще много людей, знавших ее. Она продала виллу Вифания в тысяча девятьсот сорок шестом году человеку по имени Ноэль Корбу. Это он превратил виллу в гостиницу – и распускал всякие слухи насчет Ренна. Любовница обещала поделиться с Корбу тайной Соньера, но в конце жизни перенесла инсульт и не могла разговаривать.

Они устало плелись по хрустящему под ногами гравию.

– Соньер сначала тоже был похоронен здесь, рядом с ней. Но мэр сказал, что это опасно из-за искателей сокровищ, – добавила Стефани. – Так что несколько лет назад его тело перенесли в мавзолей в саду. Увидеть его могилу стоит сейчас три евро… цена сохранности трупа, видимо.