Текст книги "Цикл романов "Все секреты мира" (СИ)"

Автор книги: Стив Берри

Еще Нгови связался с пресс-службой Ватикана, поручив ей подготовить официальное заявление о смерти Климента, и отрядил троих кардиналов на встречу с представителями СМИ. Всем остальным было рекомендовано воздержаться от любых интервью. Сотрудникам дипломатических представительств Ватикана во всем мире также предписывалось не идти на контакт с прессой, но предлагалось связаться с Главами государств, где они находятся. Уже поступили выражения соболезнования из США, Британии, Франции и Испании.

Все эти действия Нгови вполне соответствовали обязанностям кардинала-камерленго, так что по большому счету у Валендреа не было повода для сильного беспокойства. Но ему совершенно не хотелось, чтобы уверенность Нгови передалась кардиналам. В новой истории церкви только двоих камерленго впоследствии избирали папами, поэтому эту должность нельзя расценивать как ступень к престолу. Но, к сожалению, то же самое можно было сказать и о должности государственного секретаря.

– Конклав начнется вовремя? – спросил кардинал из Венеции.

– Через пятнадцать дней, – ответил Нгови. – Мы все подготовим.

Валендреа знал, что, согласно правилам, установленным Апостольской конституцией Иоанна Павла II, это минимальный срок для проведения конклава.

Подготовка к конклаву упростилась после завершения строительства здания Санта-Марте – Святой Марты, просторного общежития, где обычно жили семинаристы. Теперь не надо устраивать в каждой каморке импровизированное жилье, и Валендреа был доволен этим. Новое помещение, по крайней мере, удобно. Его впервые использовали для проведения конклава, где избрали Климента, и сейчас Нгови уже распорядился подготовить здание для приема тех ста тринадцати кардиналов, которые еще не достигли возраста восьмидесяти лет и могут участвовать в голосовании.

– Кардинал Нгови, – обратился к африканцу Валендреа, – когда будет готово свидетельство о смерти?

Он надеялся, что истинный смысл вопроса поймет только Нгови.

– Я попросил папского церемониймейстера, прелатов, секретаря и канцлера Апостольского совета приехать вечером в Ватикан, – сверля Валендреа взглядом, ответил Нгови. – Мне доложили, что они засвидетельствуют причину смерти.

– Будет ли вскрытие? – спросил один из кардиналов.

Все великолепно понимали, что это деликатная тема. Лишь одного Папу за всю историю вскрывали – и то для того лишь, чтобы удостовериться, что он был отравлен Наполеоном. После внезапной смерти Иоанна Павла I раздавались голоса, призывающие произвести вскрытие, но кардиналы пресекли эти попытки.

Однако сейчас ситуация иная. Из тех двух понтификов один умер при слишком подозрительных обстоятельствах, а другой – слишком внезапно. Смерть Климента не стала неожиданностью. На момент избрания ему было семьдесят четыре года, и, говоря начистоту, большинство кардиналов проголосовали за него по этой самой причине. Все знали, что он долго не протянет.

– Вскрытия не будет, – спокойно ответил Нгови.

Его тон давал понять, что тема закрыта. При других обстоятельствах Валендреа возразил бы против такого безапелляционного подхода, но не сегодня. У него вырвался вздох облегчения. Видимо, его противник уже решил, как действовать дальше, и никто из кардиналов не стал оспаривать его решение. Некоторые вопросительно смотрели на государственного секретаря, ожидая его реакции. Его молчание означало, что он согласен с заключением кардинала-камерленго.

Не говоря уже об оценке самоубийства Папы с богословских позиций, Валендреа не хотел допускать всплеска сочувствия к покойному Клименту. Ни для кого не было секретом то, что его отношения с Папой были достаточно сложными. Могли начаться лишние расспросы со стороны дотошных журналистов, а ему совершенно не хотелось, чтобы на него навесили ярлык человека, доведшего Папу до самоубийства.

Опасаясь за собственное будущее, кардиналы вполне могут избрать того же Нгови, а тот наверняка лишит Валендреа всей власти и влияния – независимо от того, есть у него все магнитофонные записи Валендреа или нет. Прошлый конклав научил его, что никогда нельзя недооценивать мощь коалиции. К счастью, Нгови, видимо, решил, что авторитет церкви значит для него больше, чем блестящая возможность свергнуть своего главного соперника. Валендреа был рад, что тот проявил слабость. Он бы никогда не проявил такой мягкости.

– Я хочу сделать еще одно предупреждение, – сказал Нгови.

Взоры присутствующих вновь устремились на африканца. Валендреа молча ждал. Епископу Найроби нравится его новая роль, подумал он вдруг отчетливо.

– Напоминаю всем о том, что вы поклялись не обсуждать будущий конклав до тех пор, пока нас всех не запрут в Сикстинской капелле. Помните: никакой агитации, никаких интервью для прессы, никаких комментариев. О будущих выборах говорить вообще нельзя.

– Не надо нас учить, – обиженно произнес один из кардиналов.

– Лично вас, может быть, и не надо. А некоторых других – необходимо.

С этими словами Нгови покинул зал.

Глава XXXV

Кастель-Гандольфо

13 ноября, понедельник

15.00

Сидя в кресле у письменного стола, Мишнер смотрел, как две монахини обмывают тело Климента. Врач давно закончил осмотр и вернулся в Рим, взяв с собой образец крови Папы. Кардинал Нгови уже объявил, что вскрытия не будет, и, поскольку Кастель-Гандольфо является частью Ватикана, то есть территорией независимого государства, никто не может оспорить это решение. За редкими исключениями, здесь действует каноническое право, а не обычное итальянское законодательство.

Странно созерцать обнаженный труп того, кого он знал более полувека. Мишнер с беспредельной грустью вспоминал их прошлое. Это Климент помог ему понять, что его настоящий отец думал не о ребенке, а о себе. Это Климент объяснил, каким нетерпимым было тогда ирландское общество и какие трудности ожидали его родную мать, родившую вне брака. «Как можно винить ее?» – спросил тогда Фолкнер. И Мишнер согласился. Нельзя. Чувство обиды лишь омрачило бы благодарность за подвиг, совершенный его приемными родителями. И Мишнер забыл свой гнев и простил своих настоящих родителей, которых так никогда и не видел.

Теперь он смотрел на безжизненное тело человека, научившего его прощать. Его присутствия здесь требовал протокол: один из священников должен быть рядом, чтобы помочь в случае необходимости. Обычно эту функцию выполнял папский церемониймейстер, но сегодня он отсутствовал. И Нгови отправил вместо него Мишнера.

Поднявшись, Мишнер в задумчивости подошел к французскому окну. Монахини уже заканчивали омовение. В спальне появились санитары. Они представляли крупнейшее похоронное бюро Рима и бальзамировали тела всех пап, начиная с Павла VI. Бальзамировщики принесли с собой пять бутылей с розовым раствором, которые сейчас аккуратно выставляли на пол.

К Мишнеру обратился один из них:

– Отец, может, вам лучше подождать в коридоре? Для непривычного человека это процедура не из приятных.

Он послушно вышел в холл, где неожиданно столкнулся с кардиналом Нгови.

– Они там? – спросил тот.

– По итальянским законам перед бальзамированием должно пройти двадцать четыре часа. Вы это знаете. Здесь, правда, территория Ватикана, но мы это уже обсуждали. Итальянские власти заставили бы нас подождать с этой процедурой.

Нгови согласно кивнул:

– Я знаю. Из Рима звонил врач. В крови Якоба обнаружено повышенное содержание снотворного. Это самоубийство, Колин. Вне всякого сомнения. Ни в коем случае нельзя оставлять никаких улик. Врач уже уничтожил образец крови. Он будет молчать.

– А кардиналы?

– Им объявят, что смерть наступила из-за остановки сердца. Так будет указано в свидетельстве о смерти.

Мишнер ясно видел, как напряглось лицо Нгови. Этот человек не любил лгать.

– У нас нет выбора, Колин. Его надо срочно бальзамировать. Мне нет дела до итальянских законов.

Мишнер машинально провел рукой по волосам. День выдался тяжелый, и он еще не закончился.

– Я знал, что его что-то беспокоит, но не думал, что до такой степени. Что он делал, пока меня не было?

– Снова ходил в хранилище. Я слышал, что вместе с Валендреа.

– Я знаю.

Он рассказал Нгови, что слышал от Климента.

– Он показывал ему письмо отца Тибора. Но не сказал, что в нем.

Еще он рассказал Нгови об отце Тиборе и о реакции Папы на известие о смерти болгарина. Нгови покачал головой:

– Не так должно было закончиться его правление.

– Надо сохранить добрую память о нем.

– Мы сможем это осуществить. И даже Валендреа в этом деле с нами заодно.

Нгови указал на дверь:

– Думаю, никто не станет возражать против такого поспешного бальзамирования тела. Правду знают лишь четверо, и даже если один из нас решит выдать тайну, то все равно скоро не останется никаких доказательств. Но вряд ли кто-то решится. Доктор обязан хранить врачебную тайну, мы с вами слишком любили Климента, а у Валендреа имеются, как известно, собственные интересы. Так что тайне ничто не угрожает.

Дверь спальни открылась, показался один из санитаров.

– Мы почти закончили.

– Вы сожжете его внутренности? – уточнил Нгови.

– Мы так всегда делаем. Для нашей компании большая честь служить Святому престолу. Можете на нас положиться.

Нгови поблагодарил санитара, и тот вернулся в спальню.

– Что теперь? – спросил Мишнер.

– Из Рима доставили папское облачение. Мы сами оденем его для погребения.

Мишнеру было понятно значение этой детали, и он сказал:

– Думаю, ему бы это понравилось.

* * *

Процессия медленно двигалась сквозь дождь к Ватикану. На дорогу от Кастель-Гандольфо длиной восемнадцать миль ушел почти час. Вдоль всего пути стояли стеной тысячи скорбящих верующих.

Мишнер вместе с Нгови ехал в третьей машине. Процессию возглавлял катафалк, где покоилось тело Климента, одетое в мантию и митру и освещенное, чтобы все могли видеть его. Сейчас, ближе к шести вечера, в Риме создавалось впечатление, что на улицы вышло все население города. Полиция с трудом освобождала дорогу для машин.

Площадь Святого Петра заполнилась народом. Посреди моря зонтов оставалась лишь оцепленная полицейскими узкая дорожка, ведущая от колоннады к базилике. Из толпы тут и там раздавались плач и рыдания. Многие бросали на капот цветы. Цветов было так много, что иной раз водителю было трудно следить за дорогой.

Колокольная арка отделила процессию от толпы. Въехав на площадь Святых великомучеников, кортеж обогнул ризницу Святого Петра и направился к заднему входу в базилику. Здесь, за высокими стенами, можно было подготовить тело Климента для трехдневной церемонии прощания.

Мелкий дождь обволакивал сады Ватикана загадочным туманом. Уличные огни рисовали размытые образы, похожие на те, что создают лучи солнца, пробиваясь сквозь густые облака.

Мишнер пытался представить себе, что происходит в зданиях вокруг него. В мастерских sampietrini – ризницы базилики Святого Петра – делают тройной гроб: внутренняя часть из бронзы, вторая из кедра, а третья, внешняя, – из кипариса. Внутри собора Святого Петра уже установили помост, и он мрачно стоит в ожидании гроба, а рядом с ним горит одинокая свеча.

Когда проезжали по площади, Мишнер заметил, что телеоператоры устанавливают на балюстрадах камеры, торопясь занять самые удачные места среди ста шестидесяти двух статуй, украшающих колоннады. Пресс-службе Ватикана приходится выдерживать настоящую осаду.

Во время похорон прежнего Папы Мишнер работал в пресс-службе и сейчас мог легко представить себе тысячи телефонных звонков, на которые им придется ответить в эти несколько дней. Скоро начнут прибывать высокопоставленные лица из разных стран мира. К ним придется прикомандировывать легатов для сопровождения. Святой престол гордится своим строгим дипломатическим протоколом – даже на фоне безмерной скорби. Задача обеспечить соблюдение всех формальностей возложена на кардинала, сидящего рядом с Мишнером.

Машины остановились одна за другой, кардиналы – на всех черные сутаны и алые пояса – начали собираться у катафалка. Священники держали над головами князей церкви зонты. У входа в базилику в почетном карауле стоял швейцарский гвардеец в парадной униформе. Все эти дни они будут рядом с Климентом. Четверо гвардейцев, неся на плечах носилки, торжественным строем двинулись к катафалку. Папский церемониймейстер – пухлый бородатый священник из Голландии, – выступив вперед, сказал:

– Помост для гроба.

Нгови кивнул.

Церемониймейстер приблизился к катафалку и помог рабочим снять тело Климента. Когда тело уложили на носилки и установили рядом митру, голландец отстранил рабочих. Он сам тщательно расправил одеяния Папы, аккуратно разглаживая каждую складку. Двое священников держали над телом зонты.

Вперед выступил еще один молодой священник с паллием^[222] в руках – узкая лента белой шерсти, украшенная шестью пурпурными крестами, символизирующими полноту и величие понтификата. Церемониймейстер обернул двухдюймовую ленту вокруг шеи Климента и разместил кресты на его груди, плечах и животе. Затем осторожно поправил его плечи, в заключение придав его голове ровное положение. Затем церемониймейстер преклонил колени, давая понять, что все готово.

Повинуясь легкому кивку Нгови, швейцарские гвардейцы подняли носилки. Священники с зонтами отошли назад. Кардиналы выстроились в ряд позади.

Мишнер не стал присоединяться к процессии. Он не относился к числу князей церкви, а в дальнейших церемониях могли участвовать только они. Завтра он должен освободить свои апартаменты в Апостольском дворце. До окончания конклава все во дворце будет опечатано. И свой кабинет ему тоже придется покинуть. Со смертью Климента Мишнер лишился покровительства. Прежние фавориты должны уступать место будущим.

Нгови встал последним в ряд кардиналов, ожидающих входа в базилику. Перед уходом кардинал обернулся и шепнул Мишнеру:

– Я хочу, чтобы вы осмотрели апартаменты Папы и вынесли оттуда его имущество. Сам Климент наверняка хотел бы, чтобы это сделали вы. Я велел охранникам пропустить вас. Сделайте это прямо сейчас.

* * *

Гвардеец впустил Мишнера в папские апартаменты. За ним закрылась дверь, и он остался внутри один, испытывая странное ощущение. Там, где раньше он считался желанным гостем, теперь он чувствовал себя вторгшимся в чужой дом.

В комнатах все было так, как оставил Климент субботним утром. Заправленная кровать, раздвинутые занавески, даже запасные очки Папы по-прежнему лежали на прикроватной тумбочке. Библия в кожаном переплете, обычно тоже находившаяся здесь, осталась в Кастель-Гандольфо, на столе Климента рядом с его ноутбуком. То и другое должны были скоро привезти в Рим.

На письменном столе лежали какие-то бумаги. Мишнер решил начать со стола, он включил компьютер и проверил все папки. Он знал, что Климент вел постоянную переписку с кем-то из своих дальних родственников и с некоторыми кардиналами. Видимо, он не стал сохранять эти письма – почтовый ящик был пуст. В адресной книге осталось около двух десятков адресов.

Мишнер просмотрел все папки на жестком диске. В основном это были отчеты различных отделов Курии, вместо слов – бесконечные ряды единиц и нулей на мониторе. Мишнер удалил все папки с помощью специальной программы, не оставляющей на диске никаких ссылок на удаленные файлы, и выключил компьютер. Теперь им будет пользоваться следующий Папа.

Мишнер осмотрелся. Надо было найти ящики для личных вещей Климента, а пока он просто сложил все в середине комнаты. Вещей было немного. Климент жил просто. Кое-что из мебели, несколько книг и несколько семейных реликвий – вот и все его имущество.

Скрежет ключа в замке отвлек Мишнера от размышлений.

Открылась дверь, и вошел Паоло Амбрози.

– Подождите в коридоре, – бросил он гвардейцу и закрыл за собой дверь.

Мишнер поднял брови:

– Что вы здесь делаете?

– То же, что и вы, провожу уборку помещения.

– Кардинал Нгови поручил это мне, – возразил Мишнер.

– А кардинал Валендреа сказал, что вам надо помочь.

Очевидно, таким образом государственный секретарь позаботился о Колине, пригласив ему няньку, но сейчас Мишнер был не в настроении.

– Убирайтесь.

Священник не сдвинулся с места. Мишнер был на голову выше и тяжелее на пятьдесят фунтов, но Амбрози спокойно смотрел на него.

– Мишнер, ваше время прошло.

– Возможно. Но у меня на родине говорят: «Пусть курица не кудахчет, пока не снесла яйцо».

Амбрози усмехнулся:

– Мне будет очень не хватать вашего американского юмора.

Он окидывал комнату своими змеиными глазками.

– Я уже сказал, уходите, – в который раз повторил Мишнер. – Допустим, я никто, но Нгови – кардинал-камерленго, и Валендреа обязан подчиняться ему.

– Пока да.

– Убирайтесь, или я вызову Нгови прямо с мессы.

Мишнер понимал, что Валендреа совершенно не нужен скандал при всех кардиналах. Его сторонники не поймут, зачем он послал своего помощника в папские апартаменты. Абсолютно ясно, что заниматься этим должен был папский секретарь.

Но Амбрози не двинулся с места.

Мишнер обошел противника и направился к двери.

– Вы правы, Амбрози, мое время прошло. И терять мне нечего.

Он взялся за дверную ручку.

– Постойте, – сказал Амбрози. – Я уйду и не стану вам мешать.

Он произнес это почти шепотом, но его лицо ничего не выражало. Непонятно, как такой человек вообще мог стать священником.

Мишнер открыл дверь. Напротив стояли гвардейцы. Очевидно, что при них Амбрози не станет пререкаться. Он изобразил на лице улыбку и сказал:

– Приятного вечера, отец.

Амбрози вышел, и Мишнер захлопнул дверь, но прежде велел гвардейцам никого больше не пропускать.

Он вернулся к письменному столу. Надо было закончить начатое. Безмерно грустно покидать Ватикан, но его утешало сознание того, что не придется больше сталкиваться с людьми вроде Паоло Амбрози.

Мишнер проверил ящики письменного стола. Там была бумага, ручки, пара книг и несколько дискет. Ничего интересного, но вдруг в правом нижнем ящике он заметил лист бумаги. Завещание Климента. По традиции Папа всегда собственноручно составлял завещание, выражая свои последние пожелания и надежды.

Развернув лист, Мишнер посмотрел на его дату.

Десятое октября, чуть больше месяца назад.

«Я, Якоб Фолкнер, находясь в полном сознании, желаю засвидетельствовать свою последнюю волю и настоящим завещаю все свое имущество, которым буду владеть на момент смерти, Колину Мишнеру. Мои родители давно умерли, а затем за ними последовали и мои братья. Колин долго и преданно служил мне. Он стал мне почти родным. Пусть он распоряжается моим имуществом, как сочтет нужным, полагаясь на свою совесть и благоразумие, которым я научился вполне доверять. Я хочу, чтобы мои похороны прошли скромно и, если это возможно, чтобы меня похоронили в Бамберге, в знакомом мне с юности соборе, хотя, если церковь решит поступить иначе, я не буду против. Приняв мантию святого Петра, я тем самым возложил на себя определенные обязанности, в том числе и необходимость быть погребенным в базилике рядом с моими братьями-предшественниками. Я прошу простить меня всех, кого я словом или делом обидел, и особенно прошу нашего Господа и Спасителя простить мне мои недостатки. Да будет Он милостив к моей душе».

На глаза Мишнера навернулись слезы. Он тоже уповал на то, что Господь явит милость к душе его любимого друга. Католические догматы вполне определенны. Человек должен понимать, что его жизнь принадлежит не ему, это всего лишь драгоценный дар, доверенный ему Всевышним. Самоубийство противоречит законам любви к себе и к Богу живому. Оно обрывает узы, связывающие человека с близкими и с народом. Поэтому это грех. Но все же для тех, кто покусился на собственную жизнь, вечное спасение не совсем потеряно. Церковь учит, что и им будет дана возможность раскаяться путями, ведомыми одному Богу.

И Мишнер надеялся, что так и будет.

Если рай действительно есть, Якоб Фолкнер заслужил его. Что бы ни подвигло его на совершение этого немыслимого шага, это не должно обречь его на вечные муки.

Мишнер положил завещание на стол. Размышления о вечности захлестнули его.

В последнее время он все чаще думал о собственной бренности. Ему скоро будет пятьдесят, еще не так много, но жизнь уже перестала казаться бесконечной. Он представлял себе, что когда-нибудь его разум или тело откажет ему и не даст исполнить задуманное. Сколько ему осталось? Двадцать лет? Тридцать? Сорок? Климент, даже когда ему было под восемьдесят, оставался полным сил, регулярно работая по шестнадцать часов в день. Мишнер мог лишь надеяться, что в этом возрасте ему удастся сохранить хоть половину энергии Климента. И все равно его дни когда-то закончатся. Стоило ли переносить все лишения и жертвы, которых требовали от него церковь и Бог? Дождется ли он награды после смерти? Или дальше ничего не будет?

«Прах к праху».

Он вернулся к исполнению своих обязанностей.

Завещание надо передать в пресс-службу Ватикана. Обычно текст обнародовался, но прежде его должен прочесть камерленго, поэтому Мишнер убрал документ под сутану.

Он решил анонимно пожертвовать всю мебель в местный приют. Книги и кое-что из личных вещей он сохранит на память о любимом друге. У стены стоял резной деревянный сундучок, который Климент долгие годы везде возил с собой. Этот сундучок был изготовлен в Обераммергау, баварском городке у подножия Альп, славящемся своими искусными резчиками. Он напоминал стиль Рименшнейдера^[223] и был украшен снаружи изящными изображениями апостолов, святых и Девы Марии.

За все годы дружбы Мишнер так и не узнал, что Климент хранит в нем. Теперь сундучок принадлежал ему. Мишнер подошел и попробовал открыть его. Заперто. На крышке – медная скважина, но нигде в комнате он не увидел ключа и не захотел сразу вскрывать ларец, боясь его повредить. Так что он решил пока не трогать его и заняться его содержимым потом.

Мишнер продолжил проверять остальные ящики. В последнем он увидел сложенный втрое лист гербовой папской бумаги. На нем от руки было написано:

«Я, Климент XV, сегодня посвящаю достопочтенного отца Колина Мишнера в сан кардинала».

Он не верил своим глазам! Климент воспользовался своим правом назначить кардинала in petto, втайне. Обычно о посвящении в кардиналы понтифик сообщал в специальном извещении, которое публиковалось открыто. Затем Папа вводил вновь избранного кардинала в должность в присутствии всей консистории. Но если будущий кардинал проживал в коммунистической стране или существовала опасность, что кандидат может подвергнуться политическим преследованиям, то применялось тайное назначение.

По правилам in petto полномочия кардинала начинались с момента назначения, а не с момента его обнародования, но имелось и еще одно правило, вспомнив о котором Мишнер сразу вернулся с небес на землю. Если Папа умирал до обнародования тайного назначения, то назначение теряло силу.

Документ был составлен два месяца назад.

Красная кардинальская шапочка была так близка!

Вполне возможно, что следующим обитателем этих апартаментов станет Альберто Валендреа. Маловероятно, что он подтвердит тайное назначение Климента XV. Но Мишнер не очень расстроится. За всеми заботами последних восемнадцати часов он совершенно забыл об отце Тиборе и сейчас вдруг вспомнил о старом священнике. Может, вернуться в Златну и продолжить то, что начал болгарин? Что-то подталкивало его к этому. А если церковь не одобрит такого шага, то он пошлет их всех подальше, и Альберто Валендреа в первую очередь.

«Ты хочешь стать кардиналом? Для этого ты должен постичь всю глубину ответственности. Как я могу назначить тебя на такой пост, когда ты не видишь даже очевидного?»

Это сказал ему Климент в прошлый четверг в Турине. Теперь, зная, что тогда его наставник уже втайне назначил его кардиналом, Мишнер начал недоумевать еще больше.

«Как я могу назначить тебя на такой пост, когда ты не видишь даже очевидного?»

Не видит чего?

Он положил документ в карман, рядом с завещанием.

Никто никогда не узнает о решении Климента. Теперь это не имеет значения. Для Мишнера было достаточно знать, что его друг считал его, Колина Мишнера, достойным кардинальского сана.

Глава XXXVI

Ватикан

13 ноября, понедельник

20.30

Мишнер уложил все в пять больших коробок, которые принесли швейцарские гвардейцы. В зеркальном шкафчике, тумбочке и столике ничего не осталось. Рабочие выносили мебель в подвальную кладовку, где она будет храниться, пока Мишнер не оформит все, что нужно, для передачи ее в приют.

Стоя в коридоре, он смотрел, как дверь апартаментов Климента в последний раз закрыли и опечатали свинцовой печатью. Скорее всего, ему никогда уже не войти сюда. Мало кому из служителей церкви удавалось подняться до такой высоты, а сделать это дважды почти невозможно. Амбрози прав. Его время прошло. Теперь эти двери откроют, сломав печать, только перед новым Папой. Он содрогнулся от мысли, что им может стать Альберто Валендреа.

Кардиналы по-прежнему находились в соборе Святого Петра. У тела Климента XV продолжалась поминальная месса. Таких в ближайшие девять дней будет отслужено немало. Пока шло богослужение, Мишнеру оставалось выполнить последнюю обязанность перед окончанием его полномочий.

Он спустился на третий этаж.

Как и в личных апартаментах Климента, в его кабинете осталось немного вещей, которые надо было забрать. Вся мебель находится в собственности Ватикана. Картины, включая портрет Климента, принадлежат Святому престолу. Вещи покойного Папы поместились в одну коробку – несколько аксессуаров для письма, юбилейные часы баварской работы и три фотографии родителей.

Все необходимое для жизни Колину предоставляли. Кое-что из одежды и ноутбук – вот и все его личное имущество. За долгие годы ему удалось сэкономить значительную часть жалованья. Благодаря тому что он сумел удачно вложить эти деньги, на его счете в Женеве сейчас лежало несколько сот тысяч долларов – вполне достаточная сумма, ведь церковь платила своим бывшим священникам ничтожные пенсии. Реформа пенсионного фонда обсуждалась уже давно. Климент был ее сторонником, но теперь все нововведения откладывались до следующего понтификата.

Мишнер сел за стол и в последний раз включил компьютер. Надо было проверить почту и подготовить указания своему преемнику. На прошлой неделе его помощники разобрали все текущие дела. Большинство писем могло дождаться окончания конклава. Не исключено, что Мишнеру придется остаться еще на неделю, чтобы передать дела новому секретарю.

Если престол займет Альберто Валендреа, то его секретарем почти наверняка станет Паоло Амбрози. Тогда ватиканская карьера Мишнера прервется сразу и его услуги станут не нужны. Оно и к лучшему. Колину не хотелось помогать Амбрози.

Он продолжал просматривать почту, прочитывая и удаляя письмо за письмом. Некоторые он оставлял, сопровождая их краткими пояснительными записками. На три письма с соболезнованиями от друзей-епископов Мишнер написал короткие ответы. Может быть, кому-то из них потребуется помощник? Но он сразу отмел эту мысль. С него хватит. Как сказала в Бухаресте Катерина?

«Неужели ты живешь только для того, чтобы угождать папам?»

Возможно, если бы он посвятил себя делу вроде того, которое составило призвание отца Тибора, тем самым он бы помог душе Климента XV обрести спасение. Тогда его жертва станет искуплением грехов его друга.

При мысли об этом Мишнеру стало легче.

На экране появилась программа мероприятий с участием Папы на предстоящее Рождество. Черновик программы пересылали в Кастель-Гандольфо. Климент, просмотрев, утвердил его. В программе значилось, что Папа должен отслужить традиционную рождественскую мессу в соборе Святого Петра, а на следующий день произнести с его балкона рождественскую речь.

Мишнер обратил внимание на время отправления сообщения из Кастель-Гандольфо. Суббота, 10.15. Примерно в это время он вернулся в Рим из Бухареста, и это было задолго до его разговора с Климентом. Климент еще не знал об убийстве отца Тибора. Странно, что, намереваясь совершить самоубийство, понтифик стал тратить время на просмотр и утверждение программы, выполнять которую не собирался.

Мишнер перешел к последнему письму, на котором не была указана тема. Иногда Папа получал анонимные письма, авторы которых каким-то образом узнавали его электронный адрес. Большей частью это были безобидные выражения преданности от верующих, хотевших засвидетельствовать свое уважение и любовь к Папе.

Мишнер дважды щелкнул мышкой, и открылось письмо, присланное накануне вечером из Кастель-Гандольфо. Получено в 23.56.

«Колин, сейчас ты уже знаешь, что я совершил. Ты вряд ли поймешь меня. Но знай, что мне снова явилась Дева и сказала, что мое время пришло. С Ней был отец Тибор. Я ожидал, что Она заберет меня, но Она сказала, что я должен взять свою жизнь собственной рукой. Отец Тибор сказал, что это моя обязанность, мое покаяние за неповиновение и что я все узнаю потом. Я спросил, что станет с моей душой, но мне ответили, что Дева ждет меня. Я слишком долго игнорировал волю небес. Теперь я исполню ее. Ты не раз спрашивал меня, что меня беспокоит. Я отвечу. В 1978 году Валендреа выкрал из хранилища часть третьего Фатимского откровения Девы. О том, что первоначально было в футляре, знали лишь пять человек. Четверых из них – сестры Люсии, Иоанна XXIII, Павла VI и отца Тибора – уже нет в живых. Остался один Валендреа. Он, конечно, будет все отрицать, и то, что ты сейчас читаешь, назовут бредом самоубийцы. Но знай, что, когда Иоанн Павел прочел третье откровение и обнародовал его, он не был посвящен во все послание. Тебе предстоит исправить ошибку. Отправляйся в Меджугорье. Это очень важно. Не для одного меня – для церкви. Считай это моей последней просьбой.

Я уверен, что сейчас в Ватикане готовятся к моему погребению. Нгови хорошо справится со своими обязанностями. Распоряжайтесь моим телом по своему усмотрению. Все помпезные церемонии не имеют никакого отношения к истинному благочестию. Однако я сам предпочел бы лежать в любимом мною соборе в Бамберге над рекой. Я жалею, что не смог в последний раз полюбоваться его красотой. Но, может быть, мою последнюю волю все же можно будет выполнить. Впрочем, пусть это решают другие. Да пребудет с тобой Господь. Помни, Колин, что я очень любил тебя – как отец сына».

В глазах Мишнера стояли слезы.

Простая и ясная предсмертная записка, написанная несчастным и, очевидно, страдающим психическим расстройством человеком. Верховный понтифик Католической церкви сообщает, что Дева Мария приказала ему совершить самоубийство. Но при чем здесь Валендреа и третье откровение? Можно ли этому верить? Не сообщить ли об этом Нгови? Нет, чем меньше людей будет знать о письме, тем лучше. Тело Климента забальзамировано, его внутренности преданы огню, а причину смерти никто никогда не узнает. Слова, высветившиеся на экране, лишь подтверждали, что, скорее всего, покойный понтифик был просто душевнобольным.