Текст книги "Цикл романов "Все секреты мира" (СИ)"

Автор книги: Стив Берри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 68 (всего у книги 307 страниц)

Да еще эти кости.

Она была уверена в том, что найдет там что-то очень важное, уверена до такой степени, что рискнула отправиться в это отчаянное путешествие. Все указывало на то, что ее ждет успех. Но возможно, Торвальдсен прав: прошло больше двух тысяч лет, что там могло остаться?

– Почему вы оказались в базилике?

– Вы взяли меня с собой, чтобы поболтать?

– Я взяла вас, чтобы выяснить, что вам известно.

Эта женщина очень напоминала Зовастиной Карин. Та же дьявольская самоуверенность, которую они обе носили, словно украшение, и какое-то особое выражение осторожности, которое вызывало у Зовастиной интерес и в то же время сбивало с толку.

– Ваша одежда, ваши волосы… Вы выглядите так, будто побывали в воде.

– Ваш телохранитель искупал меня в лагуне.

Вот это новость!

– Мой телохранитель?

– Виктор. Разве он вам не рассказал? В музее на Торчелло я убила его напарника. Хотела убить и его самого.

– Это могло быть опасно.

– Не думаю.

Голос красавицы был холодным и желчным, и при этом в нем звучало нескрываемое превосходство.

– Вы знали Эли Ланда?

Витт не ответила.

– Вы думаете, что это я убила его?

– Я знаю это. Он рассказал вам о загадке Птолемея, об Александре, о том, что тело в Соме не было его останками. Он связал те останки с похищением венецианцами святого Марка, и именно поэтому вы отправились в Венецию. Вы убили его для того, чтобы он больше никому об этом не рассказал. И все же одному человеку он успел рассказать. Мне.

– А вы рассказали Хенрику Торвальдсену.

– В том числе и ему.

Это представляло собой проблему, и Зовастина подумала: а не существует ли связи между этой женщиной и провалившимся покушением на ее жизнь? Или – между этой женщиной и Винченти? Хенрик Торвальдсен, безусловно, человек, который может входить в Венецианскую лигу, но, поскольку информация о членстве в Лиге строжайше засекречена, не во власти Зовастиной проверить это предположение.

– Эли никогда не упоминал о вас.

– Зато часто упоминал о вас.

Да, эта женщина действительно была второй Карин. Та же мертвая хватка, тот же агрессивный наскок и привычка называть вещи своими именами. Открытое неповиновение, дерзость привлекали Зовастину. Приручение такого характера требует терпения и времени, но вполне возможно.

– А если Эли жив?

59

Венеция

Малоун прошел вслед за остальными в южный трансепт базилики. У запертых дверей в неосвещенной мавританской арке они остановились. Торвальдсен достал ключ и отпер двери.

Внутри коридор со сводчатым потолком вел к алтарной части, в нишах левой стены висели иконы и были выставлены реликвии веры. Справа располагалась сокровищница, где на стенах и в стеклянных витринах хранились более ценные и хрупкие реликвии исчезнувшей республики.

– Большая часть этих экспонатов была доставлена из Константинополя, – сообщил Торвальдсен, – после того, как в тысяча двести четвертом году город был разграблен крестоносцами, ведомыми венецианским дожем Энрико Дандоло. Однако значительная часть этих бесценных предметов была утрачена в результате череды реставрационных работ, пожаров и ограблений. После падения Венецианской республики ювелирные изделия переплавляли в золотые и серебряные слитки, а драгоценные камни варварски выковыривали. До нашего времени дошли лишь двести восемьдесят три предмета.

Малоун с восхищением разглядывал блестящие чаши, реликварии, ларцы, кресты, кубки и иконы, сделанные из камня, дерева, хрусталя, стекла, серебра и золота. Он обратил внимание и на амфоры, миррницы, обложки манускриптов, изящные кадильницы. Все эти предметы являлись трофеями из Египта, Рима или Византии.

– Вот это коллекция! – восторженно воскликнул Малоун.

– Одна из лучших в мире, – заявил Торвальдсен.

– Что мы ищем?

– Микнер говорил, что это находится там, – произнесла Стефани, указав вправо.

Они приблизились к стеклянной витрине, в которой лежали меч, епископский посох, несколько шестигранных кубков и ларцов для хранения реликвий. С помощью еще одного ключа Торвальдсен отпер витрину, извлек из нее один из ларцов и открыл его.

– Они держат его здесь, подальше от посторонних взглядов.

Малоун сразу узнал предмет, лежащий в ларце.

– Скарабей.

Египетские бальзамировщики обычно снабжали мумию сотнями различных амулетов. Многие из них служили всего лишь украшением, другие предназначались для того, чтобы укрепить конечности усопшего. То, на что смотрел сейчас Малоун, было главным амулетом. Амулет изображал навозного жука и назывался так же – Scarabæidæ. Подобная ассоциация всегда казалась Малоуну странной, однако древние египтяне обратили внимание на то, как жук появляется из навоза, и идентифицировали насекомое с Хепри, богом богов, творцом всего сущего, который являлся из всего созданного им.

– Это амулет сердца, – сказал Малоун.

– Верно, – кивнула Стефани, – то же самое говорил и Микнер.

Малоун знал, что в процессе мумификации из тела усопшего извлекались все органы, кроме сердца, в которое вставляли амулет скарабея, чтобы в теле умершего находился центральный символ нетленной сущности, бессмертия и воскресения. Этот скарабей, типичный для Древнего Египта, был сделан из зеленого камня, вероятно, сердолика. Однако кое-что в амулете привлекло внимание Малоуна.

– Здесь нет золота, – заметил он, – а ведь эти амулеты обычно были либо сделаны из этого благородного металла, либо украшены им.

– Очевидно, именно поэтому он и уцелел, – проговорил Торвальдсен. – Существуют исторические свидетельства того, что поздние Птолемеи устроили набег на Сому в Александрии. Они захватили все золото, переплавили золотой саркофаг, забрали все мало-мальски ценное. Этот амулет был для них всего лишь куском камня и не представлял интереса.

Малоун протянул руку и взял скарабея. Тот был четырех дюймов в длину и около двух в ширину.

– Он больше, чем обычные скарабеи. Такие амулеты традиционно бывали вдвое меньше.

– Вы много знаете об этих вещах, – сказал Дэвис.

– Он много читает, – усмехнулась Стефани. – Что неудивительно, ведь он книготорговец.

Малоун улыбнулся, продолжая рассматривать зеленого жука. Внезапно на крылышке насекомого он заметил три иероглифа.

– Что они означают? – спросил он.

– Микнер говорил, что они символизируют жизнь, стойкость и защиту, – ответил Торвальдсен.

Малоун перевернул амулет. На его нижней части была изображена птица.

Торвальдсен сказал:

– Эту вещицу нашли среди костей святого Марка, когда они были извлечены из гробницы в тысяча восемьсот тридцать пятом году и перенесены под алтарь. Марк погиб смертью мученика в Александрии и был мумифицирован, поэтому тогда подумали, что этот амулет был по традиции вложен в его сердце. Но поскольку скарабей представляет собой языческий символ, отцы церкви решили не оставлять его с останками христианского святого и поместили сюда. Они понимали его историческую ценность. Когда церковь узнала о том, какой интерес Зовастина проявляет к святому Марку, амулет приобрел еще большую значимость. Но когда Дэвис рассказал мне о нем, я сразу вспомнил Птолемея.

Малоун – тоже.

«Прикоснись к сокровенной сути золотой иллюзии».

Разрозненные кусочки складывались в единое целое.

– Золотая иллюзия – это тело в Мемфисе, поскольку оно было завернуто в золотую фольгу. А сокровенная суть – это сердце. – Малоун вытянул руку, на раскрытой ладони которой лежал скарабей. – Вот это.

– Из чего следует, – проговорил Дэвис, – что останки под алтарем не принадлежат святому Марку.

Малоун кивнул.

– А принадлежат совершенно другому человеку. Человеку, не имевшему никакого отношения к христианству.

Торвальдсен указал на обратную сторону амулета.

– Египетский иероглиф в виде птицы феникса символизирует возрождение.

«Разъедини феникса». Теперь он точно знал, что делать.

Кассиопея понимала, что, задав этот вопрос, Зовастина играет с ней. «А что, если Эли жив?» Поэтому она спокойно ответила:

– Но он погиб, и уже давно.

– Вы уверены в этом?

В душе Кассиопеи всегда теплилась искорка надежды на то, что это не так, но надо было смотреть в лицо реальности, поэтому, внутренне взяв себя в руки, она сказала:

– Эли мертв.

Зовастина взяла сотовый телефон и нажала одну из кнопок. Прошло несколько секунд, и она проговорила в трубку:

– Виктор, я хочу, чтобы ты рассказал кое-кому о том, что произошло в ту ночь, когда погиб Эли Ланд.

Затем она протянула трубку сидевшей напротив женщине.

Кассиопея не пошевелилась. Она помнила, что Виктор сказал ей на лодке.

– Вправе ли вы не выслушать то, что он готов вам рассказать? – спросила Зовастина с отвратительным блеском удовлетворения в глазах.

Эта женщина знала ее слабое место, и осознание этого пугало Кассиопею даже больше, чем то, что она могла услышать от Виктора. Но ей нужно было знать. Последние несколько месяцев превратились для нее в подлинную пытку. И все же…

– Засуньте эту трубку себе в задницу!

Зовастина поколебалась, а затем улыбнулась. Наконец она проговорила в трубку:

– Возможно, чуть позже, Виктор. Теперь можешь отпустить священника. – Она отключила телефон.

Самолет продолжал взбираться к облакам, держа курс на восток, в сторону Азии.

– Виктор следил за домом Эли. По моему приказу.

Кассиопея не хотела ее слушать.

– Он вошел через заднюю дверь. Эли был привязан к стулу, и убийца собирался застрелить его. Виктор первым пристрелил убийцу, затем привел Эли ко мне, после чего сжег дом с оставшимся внутри телом киллера.

– Неужели вы рассчитываете на то, что я поверю всему этому?

– В моем правительстве есть люди, которые с удовольствием спровадили бы меня на тот свет. Увы, измена – неотъемлемая часть наших политических традиций. Они боялись меня и знали, что Эли мне помогает. Поэтому они приказали убить его. Точно так же они устранили многих моих союзников.

Кассиопея по-прежнему не верила ни единому слову этой женщины.

– Эли ВИЧ-инфицирован.

Это было правдой, и поэтому Кассиопея насторожилась.

– Откуда вы знаете?

– Он сам рассказал мне. Последние два месяца именно я обеспечивала его необходимыми лекарствами. Он, в отличие от вас, доверяет мне.

Кассиопея знала: Эли никому не рассказал бы о своей болезни. О ней было известно только ей и Торвальдсену. Однако теперь Кассиопее стало не по себе. Что все это означает?

Малоун погладил гладкую поверхность амулета сердца, провел пальцами по очертаниям птицы, которая символизировала древнеегипетского феникса.

– Птолемей сказал, что необходимо разъединить феникса.

Он поднес скарабея к уху и потряс. Внутри ничего не гремело. Торвальдсен, похоже, догадался, что собирается предпринять Малоун.

– Этой вещи более двух тысяч лет.

Малоуну было наплевать. Кассиопее грозит опасность, а мир на пороге биологической войны. Загадка Птолемея наверняка должна привести к тому месту, где хотел покоиться Александр Великий. Греческий полководец, ставший фараоном, непременно должен был владеть достоверными сведениями, и если он сказал «разъедини феникса», то Малоун, гори оно все синим пламенем, сделает это.

Размахнувшись, он с силой бросил зеленого жука на мраморный пол. Амулет раскололся, как скорлупа ореха, и примерно треть его отлетела в сторону. Малоун опустился на корточки и принялся разглядывать осколки. Амулет оказался полым, и из него что-то высыпалось.

Остальные присели рядом с ним.

– Скарабей был надпилен и готов к тому, чтобы с легкостью расколоться, – пояснил Малоун. – А вот это песок.

Он взял больший по размеру кусок амулета и высыпал на пол его содержимое.

– Смотрите! – воскликнул Дэвис.

Малоун тоже увидел то, что привлекло внимание высокопоставленного американского чиновника. Он аккуратно смел песок в сторону, после чего их взглядам предстал цилиндрический объект около полудюйма в диаметре. Затем он понял, что это вовсе не цилиндр. Это была золотая фольга, свернутая в трубочку. Он осторожно взял крохотный свиток и увидел на его боку, казалось бы, произвольный набор букв.

– Древнегреческие буквы, – констатировал он.

Стефани наклонилась, чтобы поближе рассмотреть находку.

– И посмотрите, насколько тонкий материал. Не толще листка дерева.

– Что это такое? – спросил Дэвис.

В мозгу Малоуна встал на место последний кусочек головоломки. Теперь самой важной стала последняя часть загадки Птолемея. «Жизнь является мерилом подлинной могилы. Но будь настороже: есть лишь один шанс на успех». Он сунул руку в карман и достал медальон, который дала ему Стефани.

– На этой монете скрыты микроскопические буквы. ZH. И мы знаем, что Птолемей чеканил эти медальоны именно тогда, когда придумывал свою загадку.

Малоун заметил крохотный значок и сразу же уловил связь.

– Такой же символ был на манускрипте, который вы мне показывали, – сказал он. – В самом низу, под загадкой.

Слова древнего манускрипта намертво отпечатались в его памяти. «Жизнь является мерилом подлинной могилы».

– Каким образом связаны между собой слоновьи медальоны и этот кусочек золотой фольги? – задал вопрос Дэвис.

– Чтобы понять это, вы должны знать, что представляет собой эта фольга, – сказал Малоун.

Взглянув на Стефани, он увидел: ей уже все ясно.

– А ты это знаешь? – спросила она.

Малоун кивнул.

– Я знаю это совершенно точно.

Виктор сбавил обороты и позволил лодке неспешно плыть по направлению к пристани Сан-Марко. Взяв с собой Микнера, он погрузился на лодку и выплыл на середину лагуны, полагая, что безопаснее всего дождаться звонка Зовастиной на воде. Там он и оставался, созерцая залитые светом прожекторов купола и остроконечные башни, розово-белый Дворец дожей, колокольню и ряды древних зданий – высоких и основательных, испещренных окнами и балконами, которые в это время были окутаны черным плащом ночи. Он думал о том, что с радостью покинет Италию.

Здесь у него все шло сикось-накось.

– Пора нам с вами поговорить, – сказал Микнер.

Он держал священника в передней каюте. Тот сидел спокойно и до последнего момента хранил молчание.

– О чем нам с вами говорить?

– Ну, хотя бы о том, что вы – американский шпион.

60

Центрально-Азиатская Федерация

Винченти позволил Карин переварить услышанное. Ему вспомнилось, какие чувства охватили его самого, когда он осознал, что нашел лекарство от ВИЧ.

– Я рассказывал вам о старике в горах…

– Вы нашли это там? – спросила Карин. В голосе ее звучала надежда.

– Точнее было бы сказать – заново нашел.

Он никогда и ни с кем не говорил об этом. Да и мог ли он? Поэтому сейчас Винченти охотно пустился в объяснения.

– Ирония судьбы заключается в том, что простейшие вещи могут служить разрешением сложнейших проблем, – заговорил он. – В начале двадцатого века в Китае свирепствовала болезнь под названием бери-бери, косившая сотни тысяч людей. Знаете почему? Чтобы рис имел более привлекательный товарный вид, торговцы стали полировать зерна, удаляя их внешнюю оболочку, в которой содержался тиамин, или, говоря научно, витамин В₁. Это привело к распространению среди населения бери-бери, болезни, которая в медицинских справочниках носит название алиментарного полиневрита. После того как очистка риса прекратилась, тиамин очень быстро поборол болезнь.

Кора тихоокеанского тиса является эффективным средством против рака. Она не лечит болезнь, но замедляет ее течение. Обычная плесень позволила создать антибиотики, которые способны побеждать многие инфекции. Кетогенная диета с высоким содержанием жира становится преградой на пути детской эпилепсии. Простые вещи. Я выяснил, что тот же принцип применим и к СПИДу.

– Оно было в том растении, которое вы жевали? – спросила Карин.

– Не оно. Они.

Он видел, что ее страх пошел на убыль. То, что казалось ей угрозой, быстро превращалось в спасение.

– Тридцать лет назад мы обнаружили вирус в крови зеленых мартышек. По сравнению с тем, что мы знаем теперь, тогда наши познания в области вирусов были рудиментарными. Мы подумали, что это какая-то форма бешенства, но форма, размер и структура вируса были иными. Впоследствии он получил название «вируса иммунодефицита обезьяны», ВИО.

Сегодня нам известно, что ВИО может жить в организме обезьян, не причиняя им вреда. Сначала мы думали, что эти животные обладают способностью сопротивляться ВИО, но впоследствии выяснили, что этой сопротивляемостью они обязаны другому вирусу, который на химическом уровне определил, что не может уничтожить любой биологический организм, с которым он вступает в контакт. Вирус научился существовать в обезьянах, ничем не выдавая себя.

– Я слышала об этом, – сказала женщина. – Эпидемия СПИДа началась именно с укуса обезьяны.

Винченти передернул плечами.

– Кто знает? Возможно, это был укус или царапина, возможно, вирус попал в организм через рот. Обезьяны являются излюбленным лакомством многих народов. Не важно, как именно это произошло, но вирус перебрался из обезьяны в человека. Я видел это собственными глазами на примере человека по имени Чарли Истон, в организме которого ВИО превратился в ВИЧ.

Винченти рассказывал Карин о том, что происходило десятилетия назад, когда умирал Истон. С определенными купюрами, разумеется.

– ВИЧ лишен родительского инстинкта по отношению к человеку, в отличие от ВИО, который весьма бережно относился к обезьянам. ВИЧ сразу же переходит к боевым действиям, начиная превращать клетки лимфатических узлов в свои клоны. Чарли умер в течение нескольких недель. Но он был не первым. Первый случай, который с уверенностью можно диагностировать как ВИЧ, имел место в Англии в тысяча девятьсот пятьдесят девятом году. Проведенный в девяностых годах анализ замороженной сыворотки крови жившего тогда англичанина показал, что он был ВИЧ-инфицирован, а дополнительные исследования подтвердили наличие симптомов СПИДа. Вероятнее всего, ВИО и ВИЧ существовали столетиями. Никто не обращал внимания на то, что в отдаленных поселениях умирали люди. Их убивали вторичные инфекции, вроде пневмонии, поэтому доктора ошибочно принимали СПИД за иные заболевания. В Соединенных Штатах его изначально обозвали «пневмонией геев». Логичнее всего предположить, что болезнь начала распространяться в пятидесятых и шестидесятых годах в Африке, когда в результате ее бурного развития люди стали собираться в городах. Со временем вирус выбрался за пределы Черного континента. В восьмидесятых годах он уже победоносно маршировал по всей планете.

– Да уж, это ваше природное биологическое оружие поработало на славу!

– Как раз на эту роль ВИЧ не подходит. Им трудно заразить, он долго убивает. И это хорошо, поскольку в противном случае мы бы сейчас имели новую разновидность эпидемии «черной смерти».

– Мы ее и имеем. Вот только убивает она не тех, кого надо.

Винченти понимал, что она имеет в виду. Существовали две разновидности вируса. ВИЧ-1 косил население Африки, в то время как ВИЧ-2 был распространен преимущественно в среде наркоманов, делающих внутривенные инъекции, и гомосексуалистов. В последнее время появилась новая, весьма свирепая, его разновидность, распространившаяся в Юго-Восточной Азии и получившая порядковый номер три.

– Истон, – проговорила Карин. – Вы думаете, что заразились от него?

– Мы тогда так мало знали о том, как передается вирус. Не забывайте, любое биологическое оружие бесполезно, если от него нет лечения. Поэтому, когда старый целитель предложил мне отправиться в горы, я согласился. Он показал мне растение и сказал, что сок его листьев способен излечить то, что мы называли лихорадкой. Я пожевал несколько листьев.

– И не дали их Истону? Вы позволили ему умереть?

– Я дал Чарли сок растения, но он ему не помог.

Карин выглядела озадаченной. В ее взгляде читался немой вопрос, но Винченти не стал на него отвечать.

– После смерти Чарли я занес вирус в каталог как неприемлемый. Иракцам был нужен только успех. Про неудачи нам было приказано даже не упоминать. В середине восьмидесятых, когда ВИЧ наконец дал о себе знать во Франции и Соединенных Штатах, я понял одну важную вещь. Поначалу мне было наплевать на этот вирус. Господи, да кому, кроме педиков и наркоманов, было до него дело? Но к тысяча девятьсот восемьдесят пятому году в фармацевтическом сообществе пошли разговоры: кому удастся найти лекарство от ВИЧ, тот заработает кучу денег. И тогда я решил вплотную заняться этим. Поэтому я вернулся в Центральную Азию, нанял проводника и с его помощью вновь нашел то самое растение. Я привез его образцы, подверг их тщательному анализу – и убедился в том, что оно в рекордные сроки вычищает ВИЧ из организма к чертовой матери.

– Вы сказали, что Истону растение не помогло.

– Само растение бесполезно. К тому времени, когда я принес его Чарли, листья успели высохнуть. Дело не в листьях. Дело в воде. Именно там я нашел ее.

– Кого?

– Бактерию.

61

Венеция

– Кто-нибудь слышал о скайтейле? – спросил Малоун.

Никто не слышал.

– Так теперь называется способ шифрования с помощью палочки. Берете палочку, оборачиваете ее по спирали полоской кожи, потом разворачиваете и добавляете другие – случайные – буквы. Человек, которому адресовано послание, должен иметь палочку точно такого же диаметра. Получив полоску кожи, он оборачивает ее вокруг своей палочки и может прочитать шифровку. Если палочка будет иного диаметра, прочитать ничего не удастся. Такой способ шифрования широко применялся в Древней Греции.

– Откуда, во имя всего святого, вы знаете такие вещи? – спросил Дэвис.

Малоун только пожал плечами.

– Эта технология позволяла шифровать сообщения быстро, эффективно и с минимальным количеством ошибок, что весьма важно на поле боя. Что же касается вашего вопроса, то ответ простой: я читаю книги.

– У нас нет нужной палочки, мы не знаем, какого диаметра она должна быть, – сказал Дэвис. – Как мы расшифруем послание?

– Вспомните загадку. «Жизнь является мерилом подлинной могилы». – Малоун показал медальон. – ZH. Жизнь. Монета – вот мерило нужного диаметра.

– Но будь настороже: есть лишь один шанс на успех, – процитировала Стефани. – Фольга очень тонкая. У нас будет только одна попытка, на второй она порвется.

– Я тоже так думаю, – согласился Малоун.

С золотой фольгой и слоновьим медальоном они вышли из собора и направились в ту часть здания, где располагались служебные помещения. Декадрахма была примерно в один дюйм в диаметре, и все четверо принялись искать какой-нибудь подходящий предмет. Рукоятки швабр, найденных в подсобке, оказались слишком большими, другие предметы – слишком маленькими.

– Свет везде включен, а никого нет, – заметил Малоун.

– Микнер велел всем покинуть здание, когда Зовастина осталась одна в соборе, – объяснил Дэвис. – Свидетелей должно было быть как можно меньше.

На полке рядом с копировальным аппаратом Малоун заметил коробку со свечами. Он взял ее и, приложив к монете одну из свечей, заметил, что диаметр ее лишь не намного больше диаметра монеты.

– Мы сделаем наш собственный скайтейл, – сказал он.

Стефани сразу же поняла, что он имеет в виду.

– Дальше по коридору – кухня. Я принесу нож.

Малоун сжимал в руке рулончик золотой фольги, заботливо завернутый в кусок бумаги, который они нашли в билетной кассе сокровищницы.

– Кто-нибудь знает древнегреческий? – спросил он.

Торвальдсен и Дэвис отрицательно помотали головами.

– Нам понадобится компьютер. Содержащаяся здесь надпись может быть только на древнегреческом.

– Компьютер есть в кабинете, в котором мы были раньше, – вспомнил Дэвис. – Дальше по коридору.

Вернулась Стефани с кухонным ножом.

– Знаете, я волнуюсь за Микнера, – проговорил Малоун. – Что помешает Виктору убить его, несмотря на то что Зовастина благополучно улетит восвояси?

– Тут проблемы не возникнет, – сказал Дэвис. – Я хотел, чтобы Микнер пошел с Виктором.

Малоун оторопел.

– Почему?

Эдвин Дэвис смотрел на Малоуна неподвижным взглядом, словно решая, можно ли ему доверять. Это раздражало Малоуна.

– Ну, в чем дело? – нетерпеливо спросил он.

Стефани кивнула, и тогда Дэвис сказал:

– Виктор работает на нас.

Виктор был ошарашен.

– Кто вы?

– Служитель Римско-католической церкви, как я уже говорил. Но вы – нечто большее, чем кажетесь. Президент Соединенных Штатов Америки захотел, чтобы я поговорил с вами.

Лодка продолжала медленно плыть к пристани. Очень скоро Микнер сойдет на берег. Священнослужитель точно рассчитал время.

– Мне сообщили, что Зовастина завербовала вас, когда вы служили в хорватских силах безопасности, но еще до этого вы были завербованы американцами. Вы оказались весьма полезными для них в Боснии, а когда американцы узнали, что вы работаете на Зовастину, они восстановили прежние отношения с вами.

Виктор понял: нунций рассказывает ему все это – а каждое его слово было правдой – для того, чтобы убедить в реальности своих полномочий.

– Зачем вы это делаете? – спросил Микнер. – Почему живете во лжи?

Виктор решил не кривить душой.

– Хотя бы потому, что я не хочу оказаться на скамье подсудимых Гаагского трибунала и чтобы меня объявили военным преступником. В Боснии я сражался не за тех. Мы все совершаем поступки, о которых потом жалеем. Я успокоил совесть, когда перешел на другую сторону и стал помогать американцам отлавливать самых отъявленных преступников.

– Значит, те, на чьей стороне вы сражались раньше, возненавидят вас, если узнают о том, что вы переметнулись?

– Полагаю, да.

– Американцы до сих пор грозят вам этой палкой?

– На убийц закон о сроках давности не распространяется. В Боснии у меня осталась семья. Там наказывают не одного только провинившегося, а и всех его близких. Я уехал оттуда, чтобы не ставить под угрозу родных. Но когда американцы узнали, что я работаю на Зовастину, они поставили меня перед выбором: если я не соглашусь вновь работать на них, они сдадут меня либо боснийцам, либо Зовастиной. Я предпочел согласиться на их предложение.

– В опасную игру вы играете.

Мужчина пожал плечами.

– Зовастина ничего не знала обо мне. Одно из ее слабых мест заключается в том, что, по ее мнению, все трепещут перед ней и никогда не осмелятся против нее пойти. Скажите, – спросил Виктор, – а эта женщина, которая была сегодня ночью в соборе, Кассиопея Витт, которую забрала с собой Зовастина…

– Она тоже в деле.

Только теперь Виктор осознал, что находился на волосок от того, чтобы совершить серьезную ошибку. Его могли расшифровать.

– Мы с ней столкнулись в Дании, – сказал он. – Я пытался убить ее и тех двоих мужчин, которые были в соборе. Я понятия не имел, кто они такие. Но если она расскажет Зовастиной о том, как было дело, мне конец.

– Кассиопея этого не сделает. Ей рассказали о том, кто вы такой, еще до того, как она пришла в базилику сегодня ночью. Она рассчитывает на вашу помощь в Самарканде.

Теперь Виктор понял и смысл слов, которые Кассиопея прошептала ему в трансепте, и то, почему никто из тех, кто присутствовал в Дании, ни словом не обмолвился в присутствии Зовастиной о произошедших там событиях.

Лодка мягко стукнулась боком о пристань, и Микнер легко выпрыгнул из нее.

– Помогите ей. Хотя мне и говорили, что она весьма изобретательна.

И убивает без колебаний, подумалось Виктору.

– Да пребудет с вами Бог, Виктор. Похоже, вам понадобится Его помощь.

– От Него никакого толку.

Губы священника тронула улыбка. Он покачал головой.

– Когда-то я тоже так думал. Но ошибался.

Виктор был язычником, как и Зовастина. Но не по религиозным или моральным убеждениям. Просто его меньше всего интересовало, что будет с ним после смерти.

– И вот еще что, – снова заговорил Микнер. – В соборе Кассиопея упомянула человека по имени Эли Ланд. Американцы хотят знать, жив ли он.

Снова это имя. Сначала оно прозвучало от женщины, теперь – из Вашингтона.

– Был жив. Но теперь я уже ничего не знаю.

Малоун недоуменно покрутил головой.

– У вас есть свой человек в ближайшем окружении Зовастиной. В таком случае зачем вам мы?

– Мы не имеем права засветить его, – ответил Дэвис. – Ты об этом знала? – спросил он Стефани.

– Нет, – сказала она. – Узнала только недавно.

– Из Микнера вышел превосходный связной, – сообщил Дэвис. – Мы не знали, как пойдут здесь дела, но, когда Зовастина велела Виктору взять его в качестве заложника, все получилось как нельзя лучше. Нам нужно, чтобы Виктор помог Кассиопее.

– Так кто же он, этот Виктор?

– Наш агент. ЦРУ завербовало его много лет назад. Ценное приобретение.

– По доброй воле пошел или по принуждению?

Малоун знал, что ЦРУ частенько использовало для вербовки новых агентов шантаж.

– По принуждению, – помявшись, ответил Дэвис.

– Это плохо.

– В прошлом году мы восстановили с ним связь. Он показал себя весьма полезным кадром.

– Вряд ли ему можно полностью доверять. Вы не представляете, сколько раз меня подводили двойные агенты. Они форменные шлюхи.

– Как я уже сказал, до сегодняшнего дня он был весьма полезен.

Слова Дэвиса не произвели впечатления на Малоуна.

– Сразу видно, что вы играете в эти игры недавно.

– Достаточно давно, чтобы знать, что иногда приходится рисковать.

– Между риском и глупостью – дистанция в один шаг.

– Коттон, – заговорила Стефани, – мне сообщили, что именно Виктор навел нас на Винченти.

– А Наоми все равно убили. И это дополнительный повод не доверять ему.

Малоун положил бумагу с находящейся в ней золотой фольгой на копировальный аппарат и взял у Стефани нож, а затем приложил медальон к торцу свечи. Монета была неровной, выщербленной от времени, но ее диаметр почти совпадал с диаметром свечи. Чтобы добиться полного совпадения, понадобилось снять буквально миллиметровый слой воска.

Произведя эту операцию, Малоун передал свечу Стефани и осторожно развернул бумагу. Ладони у него были влажными, и это его удивило. Аккуратно взяв рулончик фольги большим и указательным пальцами, он отделил край и приложил его к свече, которую крепко держала Стефани, а затем очень медленно принялся разматывать хрупкую золотую пленку.

По мере того, как он по спирали наматывал фольгу на свечу, появлялись все новые буквы. Наконец содержание послания сложилось воедино. Шесть греческих букв. ΚΛΙΜΑΞ.

– Отличный способ послать сообщение, чтобы его не сумел прочитать непосвященный – как тогда, так и сейчас. Это ждало, чтобы его прочли, две тысячи триста лет.

– Фольга словно прилипла к свече, и Малоун понял, что предупреждение Птолемея – есть лишь один шанс на успех – было не пустым звуком. Теперь, если бы кто-то попытался развернуть фольгу, она рассыпалась бы на мелкие кусочки.

– А теперь давайте найдем компьютер, – сказал Малоун.

62

Винченти был доволен тем, что полностью контролирует ситуацию.

– Вы умная женщина и, безусловно, хотите жить. Но много ли вам известно о жизни?

Он не ждал от Карин Вальде ответа.

– Наука учит нас тому, что, в сущности, есть только два вида: бактерия и все остальное. В чем разница? Бактерия характеризуется отсутствием окруженного оболочкой клеточного ядра, ее ДНК занимает в клетке вполне определенное место – зону, называемую нуклеотидом, в то время как у всех остальных организмов ДНК находится в окруженном оболочкой ядре. В семидесятых годах микробиолог Карл Вёзе открыл третий тип жизни. Он назвал его «археи». Это что-то вроде помеси бактерии и всего остального. Когда их впервые обнаружили, они жили в самой враждебной среде, которую только можно себе представить, – в Мертвом море, в горячих источниках, в многомильных глубинах океана, в Антарктике, в бедных кислородом болотах. Мы полагали, что этими экстремальными областями и ограничивается ареал обитания архей, но в последние двадцать лет археи были обнаружены повсюду.