Текст книги ""Фантастика 2025-118". Компиляция. Книги 1-20 (СИ)"

Автор книги: Татьяна Андрианова

Глава 13
Чары неживых

На крыльце Сенницы было светло – чародейские огни парили у крыши, свет – пусть тускловатый, но тёплый – лился и из оконца. Когда Мавна пряталась за деревом, огоньков не было, но стоило ей выйти из укрытия на негнущихся ногах, как по мановению чародейкиной руки избушка озарилась огнями.

– Ну, и долго ты подслушивала?

Матушка Сенница упёрла кулаки в бока и грозно сверкнула бельмами. Мавна испуганно качнула головой.

– Н-нет. Я никому не расскажу, обещаю.

Сенница хмыкнула, вновь уселась на верхнюю ступеньку и похлопала рядом с собой, приглашая Мавну присесть.

– Да что там. Всё равно ты должна была узнать. Я думала, утром скажу, а ты вон как пришла.

– С утра уже уйти хотела. Шла попрощаться.

Сенница прицокнула губами и недовольно протянула:

– Попроща-аться. А разрешил тебе кто?

– Никто, – призналась Мавна, усаживаясь.

– Вот. – Матушка Сенница выставила вверх палец. – То-то и оно. Без моего позволения тут ничто не случается. Птица не пролетит. А ты уходить собралась. Я тебя впустила, но пока не выпускала. Поняла?

Мавна кивнула, глядя в сторону ратницы. Смотреть в лицо ратной Матушки она стеснялась, а ещё всё-таки боялась белёсых глаз.

– Вот и умница. Пойдёшь завтра утром. Дам тебе попутчиков.

– Смородника. – Мавна скривила рот, будто съела незрелую ягоду.

– И его тоже. А ещё хороший отряд. Проводят вас до половины пути, дальше сами. Дай на шкурку твою ещё разок взглянуть.

Мавна послушно расширила горловину сумки, скользнула пальцами и нащупала шершавую сухость шкурки. Бережно вытащила и, поколебавшись немного, передала старухе.

Сенница распластала шкурку на ладони и поднесла к свету. Мавне показалось, будто в алых огнях сверкнули лягушачьи глаза, но такого, конечно, не могло быть.

– Удивительно, – пробормотала Сенница, осторожно проводя пальцем по бугоркам на лягушачьей спине. – Сбросил, а за существование своё не побоялся.

Мавна поёрзала и повернулась к Сеннице. Любопытство шевельнулось под кожей.

– Как это происходит? Вы знаете, почему упыри носят шкурки?

Сенница тихонько посмеялась, и бусы на её груди забренчали, ударяясь друг о друга.

– Твой приятель сам отдал тебе такую вещицу, саму суть свою, а ты будто бы и не знаешь?

– Не знаю…

Сенница хмыкнула, потешаясь над Мавной, а той не было ни обидно, ни грустно от насмешек – только хотелось, чтобы кто-то наконец разъяснил.

– Ну даёшь. Эта шкурка болотника. Нежити. Помнишь времена, когда только болотники выли на болотах, а водная нежить копошилась в ручьях и прудах, и упырей никто ещё не видел?

Мавна кивнула:

– Помню, как же. Хорошо было. Не страшно.

– То-то. Хорошо. А потом нежить захотела большего. Захотела к людям приблизиться. И те мертвецы, которых земля не принимала, сослужили им помощь. Сущность нежицкая в мёртвое тело легко входит и начинает жить там, как жена в мужниной избе. Такие у них чары неживые.

В их болотистом уделе и правда считали, что не всех мертвецов примет земля – тех, кто умер не своей смертью, ей не отдавали, а относили за ограды, обкладывали ветками, сооружали домовины прямо над телом. Мавна много раз видела такие погребения.

– Чем старше тело, тем проще, – продолжила рассказывать Матушка. Она смягчилась и больше не выглядела рассерженной, наоборот, старалась говорить нараспев, будто Мавна была маленькой девочкой, а рассказанная таким тоном страшная правда превратится просто в жутковатую сказку. – Так они стали упырями. Нежицкий дух, войдя в истлевшее тело, повелевал им, как заблагорассудится. А напившись крови, упырь наращивал себе мяса. Немного, конечно, но лучше, чем бегать и костями греметь. Сразу воплотиться в человека – тяжело, поэтому после лягушки следующий их облик – упырь, бегающий на четвереньках. Не зверь и не человек, а что-то между. Болотники хитрые, берутся из самых земных недр, а метят в людские поселения. Хотят стать людьми, только у них нет ничего людского, лишь пытаются нам подражать.

Мавна вспомнила Варде – бледного, всклокоченного, волнующегося. Она не стала спорить с Матушкой Сенницей, не стала говорить, насколько он был похож на живого, что говорил и двигался совсем как человек, нервничал и поправлял волосы, как любой другой парень из плоти и крови.

– А потом? – спросила она. – Что с ними происходит потом?

– Потом становятся жаднее. Вот тут они похожи на нас: чем больше мы получаем, тем больше нам хочется. Когда-то болотная нежить довольствовалась малым: выла, кричала, заманивала путников в топи да испивала там, как паук мушку. А переселившись в тела покойников, они стали злее, им мало было крови случайно заблудших. Нужно стало охотиться. И чем дальше, тем больше. Теперь вот научились вселяться в тела недавно погребённых. И растить себе другие тела – обращаться кем-то похожим на человека. Был один облик – лягушачий, стало три – лягушачий, упырячий и человечий. Могут менять их, как девка платья, но чтоб дольше держаться в людском, надо больше пить крови. Такой вот расчёт.

– Шкурка тогда зачем? – у Мавны в горле стало сухо, и вопрос прозвучал жалко, хрипло. Неужели Варде пил кровь, чтобы выглядеть парнем?.. Но где же брал жертв? Из деревни никто не пропадал.

– А шкурка, – Матушка Сенница покрутила ладонь, подставляя шкурку под свет и так, и эдак, и бурые бугорки то отбрасывали тени, то ярко освещались, – это вроде их якоря. Начало и конец всего. Начали с того облика, им и закончат. Не сможет нежак долго продержаться без неё. Он должен возвращаться к своему первому облику, отдыхать и набираться сил. Потом охотиться в упырячьем. Человечий облик требует больше всего сил, в нём они пока не могут долго находиться. Потому Смородник с такой яростью тащил тебя сюда: учуял нежицкий дух и думал, что ты из новых, самых сильных и злых, так напившихся крови, что могут по многу дней не перекидываться и полностью вести себя по-человечьи.

«Сожги, тварь и издохнет», – прозвучал в голове голос Малицы. Мавна вздрогнула и спрятала ладони у себя под мышками: становилось прохладнее, да и от таких разговоров мурашки бегали по коже.

– Если уничтожить шкурку, то что станет с нежаком? – спросила она.

Сенница шевельнула пальцами другой руки, и один из огоньков спустился ниже, замерев на уровне её лица. Она повернулась к Мавне и улыбнулась, но в красном свете улыбка вышла зловещей.

– Давай сейчас проверим.

Огонёк приблизился к шкурке – ещё немного, и лёг бы на бурую спинку.

– Нет, – прошептала Мавна. – Пожалуйста.

– Тю. – Сенница разочарованно присвистнула. – Что же, за брата отомстить не хочешь?

– Хочу. Но не мстить. Домой вернуть. Без шкурки я его не найду.

– Это твой упырь тебе так сказал. – Сенница понимающе кивнула. – Ясное дело. Не будет шкурки – не будет дороги. А знаешь, что теперь он не сможет вернуться в первый облик и начнёт от ярости метаться по весям? Знаешь, что теперь озвереет и имя своё может забыть? Долго уже без шкуры, поди. А зверьё без шкуры не живёт. Как и человек без кожи. Погубит многих. А ты – всего его одного, и без тебя уже неживого.

Мавна в который раз поёжилась. От слов Сенницы веяло такой жутью, что даже вечерний ветер не так сильно холодил.

– Зачем тогда он мне её отдал?

Матушка Сенница положила шкурку на ступеньку рядом с собой, склонила голову, будто любовалась диковиной.

– Поди ж его разбери. Выяснишь. Не поверю, будто нежак по доброте душевной помочь захотел. Скорее, его самого шкурка тяготила – а как, это я тоже разгадать не могу. Вдали от шкурки станет мучиться, это ясно. Сколько протянет, не скажу. Но если её сжечь или изрезать, то он не сможет вернуться к своим истокам, к болотнику, потеряет сон, покой и отдых, растеряет разум, а в конце концов умрёт.

– И как я должна дорогу найти? Правда поможет?

Мавна коснулась пальцем шкурки, подцепила за лапку и положила себе на колени, как котёнка. Ей было странно, что нежицкую вещь можно вот так показывать чародеям, да ещё и в самом их логове, но рядом с Матушкой Сенницей она не боялась. Да, опасалась и не слишком доверяла, но верила, что ничего плохого ни ей, ни шкурке здесь не сделают. Быть может, она пожалеет потом о своей беспечности, но пока хотелось просто сидеть вот так подольше, да хоть всю ночь, а с утра пойти обратно к болотам.

– Свет его знает. – Сенница помолчала, пожёвывая губу. – Может, нежак за шкурой своей вернётся и дорогу укажет. Может, как-то иначе отведёт. Это хорошо, что ты мне попалась, девка. Мы с твоей помощью много чего про новых нежаков узнаем. Про тех, которых от людей не отличишь. Так-то они недавно появились, мои молодчики всё больше по упырям стреляют, а того нежака как распознать? Такой заберётся в деревню да и будет каждую ночь по одному утаскивать. Очухаются, когда от села одни куры живыми останутся. Ты-то нам и поможешь.

Мавна задумчиво вертела шкурку, никак не решаясь убрать её в сумку. Как так может сложиться, что эта вещица выведет её к Раско? Выведет, а потом… Говорить вслух об этом не хотелось, но надо было предупредить Матушку, чтоб не обольщалась.

– Я обещала остаться у болотного царя вместо брата. А он домой пойдёт. Так что, боюсь, я мало чем смогу помочь.

– Никто не знает, как будет. И про болотного царя тоже. С чего ты взяла, что твой нежак к нему приведёт? Почему поверила, что твой брат у него? Как ты оставаться собралась? Ай, девка, веришь непонятно чему. Ухо востро держи, всё на ус мотай, но никому не верь. Поняла меня? А если правда сгинешь в болоте, то Смородник вернётся и всё мне расскажет.

Мавна горько хмыкнула, опустив взгляд. Вот так: с ней может что угодно случиться, зато чародеи всё равно её используют и нисколько не станут горевать. Вместо неё расскажет Смородник – будто он неуязвимый и точно вернётся сюда. Ощущение безопасности и беспечности сразу рассеялось, Мавна поднялась на ноги и наконец-то убрала шкурку в сумку. Захотелось назло Матушке обхитрить всех нежаков и вернуться, да не одной, а с Раско, и самой рассказать всё наперёд какого-то Смородника.

– Куда это собралась?

Матушка Сенница запрокинула голову, глядя на Мавну снизу вверх.

– Да пойду я. Утром рано вставать.

– Тю. Обиделась, поди? Зря. Не стоит. Знаешь, сколько людей упыри утаскивают или сжирают? Не одного твоего брата. Они столько горя принесли, что ты и представить себе не можешь. Потому что за всю жизнь не видела так много людей, как они сгубили. А за каждым погубленным его семья стоит – ждёт, горюет, плачет. Сама, поди, знаешь, чего это я тебе рассказываю.

Мавна замерла на крыльце. Колени не гнулись, ногам стало ещё холоднее, и в груди разрастался противный ледок, как в бочке морозным весенним утром. Она знала. Слишком хорошо знала и хотела бы вырвать из себя всё это, но отчётливо понимала, что никогда не избавится ни от тяжести вины, ни от горя. Они навечно с ней, до самой смерти.

– Если станет больше людей, готовых нам помогать, то скоро справимся с упырями, – продолжала Сенница. – И никто больше не будет плакать от того, что чьего-то сына, брата, жениха или невесту выпьют досуха эти твари.

Привычным движением пальцы скомкали и стиснули ткань платья. Слова слишком глубоко вонзились в неё – до боли царапнули сердце, так, что стало труднее дышать. Сенница внимательно смотрела на Мавну: неспроста сказала именно так, ждала, что теперь Мавна ответит.

– Раско не выпили досуха, – выдавила Мавна. Голос дрожал. – Раско вернётся.

– Да кто ж спорит. Хорошо, коль вернётся. Ты всем поможешь, если сумеешь его вернуть. Так что теперь твой долг – суметь.

Сенница тоже поднялась на ноги, и Мавна запоздало пожалела о том, что не догадалась подать ей руку. Теперь они стояли друг напротив друга, Матушка Сенница смотрела на Мавну, чуть приподняв подбородок – удивительно, роста она была невысокого, но это вовсе не бросалось в глаза.

Тут Мавне вспомнилось кое-что из слов Варде. Прочистив горло, она спросила:

– Что значит «помнящие»? О чём они помнят? Мне такое хозяин шкурки сказал.

Выражение лица Сенницы переменилось: не слишком резко, но всё же заметно. Она сдвинула брови и сжала губы в нитку.

– Голову заморочить тебе решил. А ты и не верь всему, что нежаки плетут.

– Но неспроста же он…

Матушка Сенница подняла ладонь, пресекая разговор. Мавна запнулась на полуслове. Спорить ей не хватило бы ни смелости, ни сил. Бельма тускло сверкнули, как две луны, пальцы легли на дверной засов.

– Спать иди, девка. Я тоже иду. Тебе завтра рано выезжать. Может, успеем свидеться.

Мавна кивнула в безвольном согласии. Сенница, не попрощавшись, открыла дверь и скрылась в своей избе. Ещё немного потоптавшись на крыльце, Мавне пришлось признать: больше с ней никто не будет сегодня разговаривать, утомила своими расспросами.

Что ж, может, пора снова разыскать Варму, попросить прощения за резкие слова и выяснить, пустят ли в ратницу переночевать.

* * *

Илар утёр пот со лба и вышел во двор. В пекарской было жарко натоплено, с самого утра он то доставал из печи дюжины зажаристых караваев, то отправлял туда новые, бледные и мягкие. Утренний поток покупателей иссяк, и можно было воспользоваться передышкой.

Теперь ему ещё больше нравилось месить тесто и заниматься хлебами – даже Айну отпустил домой, отдыхать. Когда руки по локоть опущены в тёплую мякоть теста, а в воздухе парят облачка муки, в голове становится блаженно-пусто, все мысли сосредотачиваются только на хлебе, а чем хуже и злее на душе, тем сильнее можно мять, бить и растягивать – тесто от этого станет только пышнее, зато на сердце будет легче.

День снова не обещал быть солнечным. Небо затянуло привычно-серым, вот-вот закрапает дождь. Илар мрачно взглянул на свои руки, покрытые мукой и тонкой потрескавшейся корочкой из засохшего теста. Эх, не догадался хорошенько вытереть, пока ещё не застыло. Тем не менее он всё равно попробовал оттереть пальцы концом передника. Эти простые и монотонные движения позволяли не погружаться в свои мысли. Сиди себе и делай что-то бестолковое, будто в мире нет ничего важнее…

– Привет.

Илар поднял голову. К нему шла Купава – как всегда свежая, с безупречно-гладкой чёрной косой, переброшенной через плечо. Синее платье она подпоясала коричневым ремешком с цветными бусинами-подвесками, и при ходьбе они едва слышно гремели, ударяясь друг о друга, а подол обвивался вокруг тонких лодыжек. Сдвинув брови, Илар вздохнул:

– Привет.

– Можно?

Купава, не дожидаясь позволения, присела рядом на скамью и поставила на колени корзинку, укрытую тряпицей. Илар чуть отодвинулся.

– Я тут подумала, что ты весь день смотришь на хлеб. – Купава сняла тряпицу с корзины и покосилась на Илара. – Принесла вот. Закоптили окорок, получилось вкусно. Мочёная морошка. И козья простокваша, свежая, только утром сквасила. Держи.

Илар несколько раз моргнул, с трудом понимая, чего она от него хочет. Молча принял из рук Купавы крынку с простоквашей и глотнул.

– Морошки прямо туда добавь. Мне так нравится. – Она подала другую крынку, сняв с горлышка кусочек мешковины, перевязанный бечевой.

– Мавна любила так делать, когда ей было… лет шесть, – пробормотал Илар.

Весь разговор казался ему бессмысленным и глупым, но тоже неплохо отвлекал от других мыслей. Только вот Мавна сама собой вспомнилась, но без грусти, наоборот, от этого воспоминания стало теплее в груди.

– А я до сих пор люблю. – Щёки Купавы чуть порозовели, и Илар задержал на ней взгляд дольше, чем следовало. – Ну как?

– Вкусно. Спасибо.

Купава заулыбалась и разгладила складки платья на коленях.

– Ну вот. А то я сижу и думаю: хлеб, конечно, здорово пахнет, и от тебя тоже пахнет хлебом, но ведь если весь день его нюхать, то…

– Зачем ты пришла?

Купава резко замолчала и повернула лицо к Илару. Сзади неё цвёл белый шиповник, и казалось, будто крупные звёзды пытаются вплестись в её чёрные волосы. Илар допил простоквашу одним долгим глотком и вернул Купаве крынку.

– Тоскливо мне, – неохотно призналась Купава. – Девки то на речку, то за травами зовут, а мне их глупые лица и пустые разговоры опостылели. С Мавной всё лучше было. С ней о чём угодно поговорить можно, а не только песни петь.

– Думаешь, со мной веселее?

Купава не смутилась, ответила прямо:

– Не веселее. Но лучше. – Она опустила глаза, глядя Илару на грудь. – Как ожоги? Прошли?

– Прошли. Но показывать не стану, тебе придётся поверить мне на слово.

Деловито кивнув, Купава снова указала на корзинку:

– Окорок с собой заберёшь. Хоть будет что на хлеб положить.

Илар провёл ладонью по лицу, протёр глаза, чувствуя, как на пальцах поскрипывает мука, осевшая на ресницах. Ему было лестно, что Купава пришла его проведать, но он не знал, о чём с ней говорить. Наверняка не просто так гостинцев собрала, задумала что-то – кто же их, девок, разберёт? Вечно недомолвки да хитрые слова, а правду не скажут.

– Купава, – вздохнул Илар, отряхивая ладони, – я ведь не одним хлебом питаюсь. Более того, за день столько его повидаю, что к вечеру и вовсе от этого запаха тошно становится. Мы не голодаем, спасибо за заботу. Но мне было бы лучше, если бы ты сразу сказала, зачем пришла.

– Ах, значит, ты так? – Илар боялся, что Купава обидится, но она усмехнулась, сверкнув белыми, как жемчуг, зубами, и хитро сощурилась. – Ты молодец, что честный. Знаешь ведь, как тебя за глаза называют?

Илар хмыкнул:

– Как не знать. Бешеным называют.

– То-то. А теперь с чародеями по домам ходишь. – Купава вдруг переменилась, стала серьёзной. Протянула к Илару руку, но передумала и убрала. – Я слышала на речке, девки тебя бояться стали. Говорят, ты теперь тоже чародеем станешь, а когда они уедут, продолжишь обирать дворы и отправлять добро в города, чародейским главам.

– Вздор, – процедил Илар сквозь сжатые зубы. – Не слушай их, поняла? Никого я обирать не стану.

– Ну а насчёт чародейства? Про него ты не сказал.

– Купава… – Илар снова потёр руки: на предплечьях ещё оставалось присохшее тесто, но оно цеплялось за волоски и отдирать его было неприятно. Придётся размочить. – Я согласился с ними ходить, чтобы нашим людям стало проще. Проще, когда видишь среди чужаков знакомое лицо. И я подумал, что смогу усмирить, разнять, если придётся.

– И неужели тебя не манит их сила? Сам посуди, с виду простые люди, как мы с тобой, а внутри у них, говорят, огоньки пылают…

– Так уж и пылают. Может, прикидываются просто.

Илар сам понял, как жалко прозвучала эта отговорка. Все ведь видели огненные стяги, которые до сих пор трепетали у церкви. Такие не зажжёшь простым огнём. Но в остальном… Илар ещё не обсуждал это с парнями-дозорными, но сам думал: если чародеи защищают от упырей с помощью обычного оружия, то действительно ли деревенские не справились бы сами? У них тоже есть луки, ножи и зоркие глаза. А ещё горячие сердца и негасимая жажда отгонять упырей от родных домов. И отдавать ничего бы не пришлось.

Нет, его привлекало другое. Искра, о которой говорил Боярышник, несомненно, важна – иначе откуда их огни? И мысль о том, что, умей он управляться с искрой, разжигать и направлять её, смог бы помочь Мавне, не выходила из головы.

– Ну уж нет. – Купава уверенно вскинула подбородок. – Ты думаешь, все кругом глупцы? Чародеи много лет защищают все веси и города. Если бы от них не было толку, люди перестали бы пускать их за ворота.

– Я не думаю, что люди глупцы. Но чародеи всё равно могут быть хитрее. Убеди себя в своей незаменимости, и рано или поздно все тебе поверят. Я буду рад ошибиться. Но, Купава, – Илар повернулся к ней всем телом, не вставая со скамьи, – я хожу по дворам не ради наживы и не чтобы стать одним из них. Если чародеи преувеличивают свою необходимость и лишь подпитывают слухи о своей силе, я это выясню. Но если они правда знают и умеют что-то неподвластное нам, я буду рад использовать эти знания, чтобы помочь Мавне. Думаю, ты меня поймёшь.

Купава смотрела на него, недоверчиво сощурив глаза – густо-синие, в обрамлении пушистых ресниц. Только сейчас Илар заметил, что на бледных щеках у неё есть несколько почти прозрачных веснушек.

– Ты хочешь разжечь искру, это они тебя надоумили? Илар, если бы всё было так просто, кто стал бы прибегать к помощи чародеев?

– Я не знаю, просто это или нет. Быть может, важность чародеев и правда преувеличена. А может, и нет. И у меня нет никакого другого способа узнать, кроме как испытать всё самому.

– Илар. – Купава несколько раз вздохнула, собираясь с мыслями. Илар понимал, что снова смотрит на неё слишком долго, дольше, чем требовали приличия, и отвёл взгляд. – Ты никогда не думал, что чары – это не только то пламя, что приносят с собой отряды? У нежити нет искры, потому что они давно мертвы. Но они умеют… многое. Не такое, как чародеи, но я и не знакома близко ни с одним видом колдовства. Просто… может быть, ты смотришь не в ту сторону?

Купава проговорила это быстро, даже слегка запыхалась, может, отчего-то разволновалась. Похлопав себя по порозовевшим щекам, она вскочила, ещё раз указала Илару на корзинку с окороком и, убегая, бросила:

– Крынки и корзину потом занесёшь. Я пойду, засиделась тут.

Подобрав подол, чтобы не забрызгать дорожной грязью, она кинулась по улице, распугав стайку кур. Илар сложил крынки в корзину: одна была пустая, а во второй ещё перекатывалась тягучая мочёная морошка, солнечная и ароматная, как мёд.

– Парень!

Подняв голову, Илар увидел Боярышника и Лыко – тот едва ли не шею сворачивал, глядя вслед Купаве.

– На рассвете я уезжаю, – предупредил Боярышник. – Вечером в твою избу идём. Будь на месте.

Илар молча кивнул, стиснув челюсти. Он не мог понять, что ему нравится меньше: новость о скором обходе или то, как Лыко смотрел на Купаву.