Текст книги ""Фантастика 2025-118". Компиляция. Книги 1-20 (СИ)"

Автор книги: Татьяна Андрианова

Соавторы: Евгения Чепенко,Олег Ковальчук,Руслан Агишев,Анастасия Андрианова,Иван Прохоров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 132 (всего у книги 351 страниц)

– Как же так, Ваше Величество? – растерялся Пушкин. Он все никак не мог взять, чем была вызвана такая реакция императора. – Это же просто жизненно необходимо… Для процветания державы нужны грамотные образованные подданные, а не забитые… – все его аргументы просто вылетели из головы под ледяным взглядом государя. – Сегодняшнее положение тормозит развитие промышленности, науки…

Николай Первый вдруг резко махнул рукой, заставляя Пушкина замолчать.

– Хорошо. Допустим, ваши прожекты осуществились. А что потом? – вдруг император огорошил его совсем простым вопросом. – Что потом будут делать, куда пойдут эти сотни тысяч, миллионы грамотных людей? Что им, вообще, придет в голову? Не знаете, господин Пушкин? А я скажу вам, что тогда будет! А случится…

Зрело что-то совсем нехорошее, судя по злому тону Николая Первого. У него даже лицо переменилось, судорогой скрутило.

– Случится, как при якобинцах! Эта чернь голову поднимет, а потом и оружие. Этого хотите? Да, вы сами якобинец, господин Пушкин! Вижу, вы совершенно не исправились и продолжаете выдавать совершенно антигосударственные проекты! Вы понимаете, что продолжаете находиться под особым надзором господина Бенкендорфа? Захотели вновь отправиться в ссылку, подальше от Петербурга⁈ Я могу это устроить…

* * *

Петербург. Дворцовая площадь

По брусчатке важно вышагивали дамы с кавалерами под ручку, кутаясь в меховые манто и шинели от влажного пронизывающего ветра с Невы. Маршировали строем солдаты с красными обветренными лицами, выбивая из камня под ногами равномерный звук. Цокали копытами лошади, нетерпеливо покрикивали извозчики.

Посреди всего этого движения, словно каменный перст, стоял мужчина в развевающемся плаще и высоком черном котелке, сжимая обеими руками папку с бумагами. И вся его фигура выражала такое неприкрытое отчаяние, что прохожие невольно обходили стороной, лишь бросая сочувственные взгляды.

– Вот тебе и облагодетельствовал Отчизну…

Пушкин оглянулся на Зимний дворец, прекрасный символ великой мощи и роскоши Российской империи. Оценил взглядом гармоничную симметрию фасада со стройными рядами колонн, статуй, за которыми скрывалось роскошное убранство внутренних залов и многочисленных покоев с бесчисленными зеркалами, сверкающей позолотой и мрамором.

– Души прекрасные порывы посвятил… Ха-ха, – рассмеялся, но смех и улыбка вышли откровенно жалкими. – А это никому не нужно… Вообще, никому не нужно… Они в болоте по самую шею, и не замечают этого. Их все устраивает…

Мысль о болоте, затхлом, дурно пахнущем месте, как иллюстрации окружающего его мира, показалась настолько аллегоричной, что поэт вновь рассмеялся.

– А меня не устраивает! – он вдруг скрипнул зубами, с непривычной для себя злостью оглядываясь по сторонам. – Слышите⁈ Меня так не устраивает!

Взял папку со своими бумагами и со всей силы запулил ее над головой. Она мелькнула темной птицей, теряя листья-перья.

– Сам все сделаю… Не хотите по-хорошему, будет…

Глава 13
Почти План

* * *

Петербург. Дворцовая площадь.

Господин в черном шел стремительно, целеустремленно, рассекая толпу прогуливающихся на площади на две неровные части. Голова в длинном цилиндре наклонена вперед, за спиной развиваются полы длинного плаща, делая человека похожим на раскинувшего крылья черного ворона.

– … Саш[А], старина, – на него буквально налетел молодой мужчина, радостно раскидывая руки в стороны. – Куда ты пропал?

Но господин, мазнув по приятелю ненавидящим взглядом, уже вышагивал дальше.

– Ты чего, Саш[А]? – растерянно бормотал прохожий, оставленный позади. – Это же я, Арка…

Еще через полсотни шагов со спешившим мужчиной пытался раскланяться важный господин с юной спутницей, которая что-то восторженно при этом щебетала.

– … Э-э-э, Александр Сергеевич, позвольте представить свою д…

Вновь без толку: никто перед ними не остановился, не кивнул, не произнес ни слова. Перед глазами махнул черный плащ, и толпа сомкнулась.

– Юленька, доченька, господин Пушкин просто очень спешить. Ты должна его изви…

Девица, вставая на цыпочки, все всматривалась в спины людей, пытаясь рассмотреть фигуру известного поэта.

– Батюшка, я же просто хотела показать свои стихи…

* * *

Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.

Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных.

Пушкин толком не помнил, как добрался домой. Пусть из дворца превратился в непрерывную мешанину из каких-то людских фигур, скрипучих экипажей, ржущих лошадей, невнятных голосов и непонятных звуков. Голова казалась квадратной и едва не лопалась от переполнявших ее мыслей.

Мысль о ссылке уже не казалась ему столь простой и понятной, как вначале. Уверенность в силах и бесстрашие, переполнявшие только что, исчезли без следа. Словно специально в мыслях всплыли воспоминания о прошлой ссылке, длившейся целых шесть лет. Только чудом [благодаря ходатайству друзей и милости императора] его не отправили в Сибирь, откуда он со своей непоседливой натурой мог и не вернуться. А что теперь будет⁈

– Кто знает, куда он меня теперь «законопатит»? На юг, север? Или все-таки снова в Михайловское?

Можно сколько угодно храбриться, но пример с декабристами был исключительно показательным. Отпрысков знатнейших семей империи запросто сослали в Сибирь с пометкой «навечно» в сопроводительных бумагах. Выжившие сидельцы вернулись обратно лишь через три с лишним десятка лет. И их судьба Александра совсем не прельщала.

– … Я вам покажу, покажу… Только как? Что покажу? С кем? Кому, черт побери, покажу? Императору? Жандармам? Городовому с площади⁈

И с такой яростью выкрикнул это, что дворник в шаге от него с испугу выронил метлу, а через мгновение, и вовсе, на задницу шлепнулся. Глаза выпучил, рот раскрыл, ни слова выдавить из себя не может. Больно уж его слова про императора и жандармов впечатлили. По лицу видно было, что испугался до усёру. Ведь, за «полоскание» имени императора можно было отправиться в такие места, где лета, вообще, не бывает.

– А я тоже хорош, – Александр со вздохом стал подниматься по лестнице, даже не покосившись на барахтавшегося на льду дворника. – Благодетель нашелся… Лавры великого реформатора, твою за ногу, не давали спать спокойно. Решил всех спасти…

По всякому склоняя себя, он прошел в дом. Тянувшиеся из кухни соблазнительные запахи, запросто вышибали слюну. Но, скрипнув зубами, свернул направо, в сторону своего кабинета. Настроение такое, что никак не до чревоугодия.

– Ладно, старик, ладно, соберись, – Александр, вышагивая по кабинету, пытался собраться с мыслями. – Не девка, слезами и истерикой здесь не поможешь. Голова должна быть холодной…

Нужен был тщательно разработанный план на следующий год, как минимум. Ведь, ровно столько император и потребовал не появляться в столице. Осталось дождаться официального распоряжения на этот счет, и понять, куда ему придется отправиться.

– Сибирь все-таки не будет, – рассуждая, мотнул он головой. – Провинность вроде бы не подходящая для такого наказания. Вот, если бы что-нибудь замышлял против императора, тогда бы другое дело. Скорее всего снова в Михайловское отправит. А в родном доме, как известно и стены помогают…

Если сурово не придираться, то Михайловское, родовое село Пушкиных, могло стать неплохим местом для нового старта. Место, конечно, глухое, удаленное от городов и дорог, но в этом для него был большой плюс – никто мешать не будет его начинаниям.

– При желании в этом глухом углу можно ракету для полета в космос собрать, а после и улететь в ней…

Улыбка чуть тронула губы. Немудреная шутка немного развеселила. Казалось, дурное настроение начало постепенно отступать. Еще немного, эмоции совсем отступят, можно будет обдумать свое положение с холодной головой.

Но не тут-то было.

Входная дверь квартиры громко хлопнула, и кто-то затопал по паркету коридора. Тяжелая походка и непринужденность, граничащая с наглостью, не оставляли сомнения в личности гостя. Семейство Пушкиных снова навести его младший брат, которого всякие условности никогда не смущали.

– Саш[А]! Саш[А], мой любезный брат⁈ Я знаю, что уже вернулся! – громыхал голос Льва из-за неплотно прикрытой двери. – Ты опять закрылся⁈ Надеюсь, ты там ничем предосудительным не занимаешься? Ха-ха-ха!

Шутки у Льва были так себе, что, тем не менее, совсем не мешало ему над ними смеяться.

– Саш[А], я должен срочно поделиться с тобой одной просто изумительной идей! Она касается нашей газеты, и просто восхитительна!

Дверь кабинета распахнулась, и на ее пороге появился невероятно довольный Пушкин-младший. И лицо у него едва не лучилось от счастья.

– Подожди, подожди, ничего не говори! – поэту и рта не дали раскрыть. – Прежде я должен с тобой поделиться этой мыслью, или меня просто разорвет! Ха-ха-ха!

Громко расхохотавшись, он вытащил из-за пазухи очередной номер их газеты и с силой тряхнул им в воздухе. Причем сделал это с такой гордостью, словно держал в руке, как минимум собственноручно написанную американскую конституцию.

– Помнишь, ты как-то рассказывал, что можно проводить лотереи? – Пушкин молча кивнул. Действительно, примерно неделю назад он поделился с братом таким способом заработка. Правда, ничего конкретного не рассказывал, обошелся больше полунамеками. – Я решил, что нам срочно нужно этим заняться! Вот, принес на твой суд, Саш[А].

В руках у Александра оказалась газета, а глаза тут же наткнулись на статью с броским названием «Кто хочет стать миллионером?».

– Каково? – у уха звенел горделивый голос младшего брата. – Моя самоличная придумка! Теперь номера слету брать станут. Думаю, сразу сто тысяч напечатать, а может еще больше, – глаза у Льва горели так, что никаких свечей не нужно. – Представляешь, как простой люд набросится? Все скупят и еще попросят. О нашей «Копейке» после того каждая собака знать будет! Со всей России приезжать будут, а может еще и с Европы за газетой…

Прямо какие-то Нью-Васюки получались, мелькнуло в голове у Александра. Осталось еще вспомнить про Марс, на котором скоро будут яблони цвести.

– Да, Лев, идея, и впрямь, хороша, – задумался Пушкин, кивая. Взгляд продолжал скользить по серому листку, останавливаясь то на одной статейки, то на другой. Особо не вчитываясь, отмечал что-то новое – рекламу каких-то товаров, новых салонов, коротенькие объявления. Его детище явно развивалось, что не могло не радовать. – Лотерея в разы повысит узнаваемость и популярность газету, отчего ее можно сделать побольше, и цену чуть поднять. Люди все равно с руками станут отрывать.

Пушкин-младший с довольной улыбкой на лице яростно закивал. Слова про «с руками отрывать, и цену сделать побольше» ему определенно понравились.

– А какой это рупор, то есть площадка, получается…

Признаться, эта мысль у Александра уже случайно вслух прозвучала. Как-то сама собой выскочила, но тут же потянула за собой и другие мысли, которые уже точно не следовало произносить в чьем-то присутствии, да и перед собой то же. Чревато.

– Это же четвертая власть… За этими деньгами о самом главном забыли… Как говорить с водой и ребенка выплеснули.

И правда, как ему это раньше в голову не пришло⁈ Видно, совсем уже в местную жизнь врос, стал забывать о том, каким оружием может быть информация. Ведь, сейчас печатное слово совсем не то, чем оно станет в его время. Газета в конце двадцатого, а особенно в начале двадцать первого века, не стоила и той бумаги, на которой ее печатали, поэтому нередко и использовалась по самому прямого ее предназначению. Совсем веры не было, скорее даже напротив, отторжение присутствовало, едва только какая-нибудь газетенка в руках окажется.

– Здесь же совсем другой коленкор, – на время выпав из реальности, бормотал Александр. Даже сравнивать нельзя.

В этом времени сила печатного слова была такова, что смело можно было приравнивать к силе закона. Крестьяне, не умея читать и писать, почитали каждую бумажку с печатными буквами, в особенности с двуглавым орлом, не хуже, чем священное писание. Заворачивали в чистую белую тряпицу, прятали в самое сухое надежное место. Среди дворян пиетет к печати был меньше, но тоже огромен. Газеты, особенно зарубежные, отличавшиеся нерегулярностью выхода, тщательно собирались, подшивались, их часто перечитывали, передавали соседям.

– А я все про деньги, деньги… С Дантесом вон догадался газету использовать…

С французом его задумка, действительно, удалась на все сто процентов. Размещенные в газете пасквили и откровенные слухи весьма изрядно подпортили имидж Дантесу и его сторонникам. Слухи по столице такие про него пошли, что к больному напрочь забыли дорогу многие из его друзей. Никому не хотелось прослыть записным содомитом или кем-нибудь похуже.

– Только нужно действовать не спеша, медленно… Шаг за шагом, а то снова вляпаюсь…

В голове уже начал выстраивать план, как нужно развивать газету. Из самой простой, балаганной, для обычного люда, она постепенно должна превратиться в нечто гораздо большее и существенно влиятельнее. Сейчас у нее, честно говоря, и формата-то не было. Пока присутствовал самый настоящий «винегрет», мешанина из статей разнообразного содержания, множества броских заголовков, каких-то шуток и деловых рекламок.

– Ничего, ничего… Москва тоже не сразу строилась. «Копейка» – это проба, на которой можно очень многое отработать. Позже или параллельно можно и что-то более серьезное запустить… Главное, оставаться в рамках… Пока, по крайней мере… Постепенно встанем на ноги, обрастем жирком, накопим капиталец, а вот потом уже можно и с общественным мнение поработать, как следует…

Многообещающе улыбнулся, вспоминая, как нечто подобное происходило на его глазах в девяностые годы. Правда, тогда никто особо не старался что-то маскировать, в газетах, журналах и телевидении «топили» так, что люди диву давались. В какие-то годы в информационном поле прямо самые настоящие войны велись со всеми необходимыми атрибутами – наступлением, отступлением, основными сражениями и, конечно, же потерями. Со временем, естественно, медиа-махинаторы научились все делать искуснее, незаметнее, влияя на людей так, что и комар носа не подточит.

– Вот этим опытом и нужно воспользоваться. Неужели литератор с таким стажем, как у меня, не справится? – качнул головой, признавая, что вполне потянет. – Обязательно справлюсь…

В этот самый момент в его размышления грубо вмешались, как не раз уже бывало. По всей видимости, его брату надоело «вещать» о своих гениальных идеях в пустоту, и он возмутился.

– Саш[А]⁈ Ты снова за свое⁈ Опять меня не слушаешь! – Лев обиженно топнул ногой, пытаясь привлечь к себе внимание. – Закопаешься в своим мысли, и до тебя никак не достучаться.

Пушкин на это с извиняющим видом развел руками. Мол, простите ради бога, задумался о делах, о жизни. Виновато улыбнулся брату и кивнул, прося продолжать.

– Точно слушаешь? – Пушкин снова кивнул, но уже с максимально серьезным видом. Льва лучше выслушать, иначе он просто не успокоится. Характер такой был с самого детства. – Так я все о лотерее рассказываю. Говорю, что уже подсчитал. Лучше тысяч двести напечатать. Каждая газетка и будет этим самым лотерейным билетом. Представляешь. Сколько можно будет за раз заработать, – в глазах у новоявленного газетного магната «стояли» не просто деньги, а самые настоящие деньжищи. Похоже, золотые червонцы он уже в повозках возил, а ассигнации – в мешках. Или даже наоборот. – А главное, милый братик, никакого миллиона-то не будет. Приз сделаем сто рублей или даже пятьдесят рублей. Им и этого хва…

Поэт с улыбкой продолжал кивать, пока не «споткнулся». Очень уж сильно его зацепила фраза про «миллиона-то не будет». Последовавшее следом объяснение, и вовсе, все расставило по своим местам. Придуманная его младшим братом затея очень сильно напоминала банальный обман, мошенничество, а еще лучше «кидалово». Пусть для бывшего педагога «ботать по-фене» и не приличествовало, но больно уж слово было фактурным и, главное, очень точно отражала суть явления.

– Подожди-ка, Лёва, – поэт поднялся с кресла и медленно подошел к брату. Настроение в одно мгновение испортилось. Откуда-то изнутри начала подниматься злость. – Ты хочешь сказать, что лотерея будет называть «Кто хочет стать миллионером?», а победителю мы выплатим в лучшем случае сто рублей, или даже пятьдесят рублей. Я правильно тебя понял?

Сказано это было нарочито спокойным тоном, но Лев все равно забеспокоился. Похоже, стервец, почувствовал, что брату его идея не пришлась по вкусу.

– Ну, почему сто рублей? Давай заплатим сто пятьдесят или двести рублей? А может пусть будет триста, – всякий раз предлагая новый вариант, Пушкин-младший заглядывал в глаза брату. – Целых триста рублей, Саш[А]? Это же очень хорошие деньги для какого-нибудь полового или горничной. Заплатили копейку, а получили триста рублей. Хорошо же?

Играя желваками, поэт сделал в его сторону еще шаг. Слушал молча, не отвечая ни слова. Хотя на его лице все и так было «написано» черным по белому.

– Саш[А], ты чего? – Лев непроизвольно отступил на шаг назад, коснувшись спиной двери. – Триста рублей ведь…

Продолжая молчать, Александр буравил его глазами. Просто слова в горле застряли от услышанного. Ведь, этот пустозвон и гуляка в одном лице предлагал самым натуральным образом «похерить» такой гениальный проект. По сути, решил обмануть с этой лотереей множество людей, которые, не будь дураками, рано или поздно поймут суть надувательства. Однако, заработав один раз, на всегда потеряет доверие людей и к себе, и к этому проекту. Можно было не сомневаться, общество такое надолго запомнит.

Главное же, брат Лёвушка невольно разрушит и его собственные планы на использование газету в далеко идущих целях. И все из-за лишних десяти – пятнадцати тысяч в месяц.

– Са…

Лев только рот раскрыл, как ему тут же «прилетела» оплеуха. Смачная, так хорошо легла, что грузного мужчину аж с ног сбило и в коридор выбросило. Он с грохотом шлепнулся на задницу и оторопело затряс головой.

– Ты, сукин сын, что творишь? Тебе денег мало? Опять за старое взялся? В карты играешь? Пьешь, по бабам шляешься? – Пушкин навис над ним, явно готовясь еще добавить. Тот же глаза выпучил, все еще, похоже, не веря в случившееся. – Что из этого⁈ Я тебе второй шанс дал, чтобы ты собственное дело заимел и перестало по людям с протянутой рукой бегать. А ты решил все в унитаз спустить?

Александра едва не трясло от злости. Слова уже не подбирал, какие пришли на ум, теми и «прикладывал».

– Ты же всех нас на десятки лет ославишь своей прекрасной идеей! Думаешь, никто не увидит в этом мошенничество, обман? Завтра же все подсчитают и начнут об этом болтать. Мол, обещали одно, а вышло другое. Собирают многие тысячи, а платят шыш да маленько. Ты людей за дураков не считай! Словом, слушай меня внимательно, Лёвушка, братик мой разлюбезный!

Детское прозвище «Лёвушка», которым Льва так любили звать близкие и знакомые, сейчас прозвучало совсем не весело, а скорее даже жутко.

– Лотерее быть, но с другим названием – «Кто хочет выиграть тысячу рублей⁈». Собрать особую комиссию для проведения розыгрыша из уважаемых людей – торговцев, промышленников, чиновников, в конце концов. Они и будут случайным образом выбирать победителя, что сделать нужно будет широко и открыто. Например, на том же самом рынке при все народе. Ты внимательно слушай!

Пушкин-младший быстро-быстро закивал, смотря откуда-то исподлобья. И судя по глазам, сейчас готов был не просто слушать, но и записывать услышанное… кровью на своей же руке. Слишком уж напугался этой вспышкой бешенства у брата.

– Сделаешь из этого всего большой праздник, чтобы все видели. Выплатишь тысячу рублей, копейка к копейке! Понял меня⁈ И не дай бог, что-то пойдет не так и не туда…

– А ты, Саша? Может быть сам все это как-нибудь?

Пушкин покачал головой.

– Вряд ли я все этой успею сделать. В ссылку отправляют…

И произнес это так буднично и спокойно, словно про поездку в соседний город рассказывал. Перегорел, похоже, просто.

– Кстати, свяжешься с нашим Прошкой и достанешь мне почтовых голубей для связи. За любые деньги, понял? А то без меня здесь наворотите дел… И еще раз предупреждаю…

Глава 14
В путь-дорогу

* * *

Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.

Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных.

Отправиться в ссылку оказалось не так просто, как Александр себе представлял. В черном воронке-экипаже, в полосатой робе и с кандалами на руках и ногах аристократы сейчас не ездили. Все оказалось гораздо прозаичнее.

В Михайловское, а местом годичной ссылки для поэта император, к счастью, избрал именно родовое гнездо Пушкиных, собирались так, словно в знакомое путешествие. Наталья, едва узнав о высылке супруга из Петербурга,сначала грохнулась в обморок, а потом закатила натуральный скандал с битьем тарелок, кувшином и бокалов. Решила, что должна обязательно сопровождать мужа и, как верная спутница, терпеть все лишения и невзгоды. Сразу же начала собирать вещи в многочисленные узлы, посуду складывать в ящики, книги – в мешки. Набиралось столько, что нужно было не экипаж готовить, а их целую вереницу.

– Солнышко, цветочек мой, – Пушкин привлек ее к себе, начиная покрывать ее ладошки поцелуями. Уже понял, что никак иначе ее яростный порыв не унять. – Когда волнуешься, ты просто божественна… Фурия…

Та дернулась в его объятиях, затрепетала, как пойманная голубка, и, наконец, затихла. Он же продолжал шептать ей на ушко всякие нежные глупости, надеясь «притушить» ее порыв. Ведь, на этот год в Михаловском у него было просто громадье планов, которые у непосвященного могли вызвать культурный шок, если не хуже.

– Зачем тебе ехать? Скоро распутица и дороги превратятся в болото. Ты только подумай, что тебя и детишек ждет там, в Михайловском? – уговаривал ее, в том числе «помогая» себе и руками. «Ручная дипломатия», как известно, тоже весьма способствовала успеху в переговорах с дамами. – А у меня для тебя здесь особое занятие есть, Ташенька. Неужели, ты не согласишься помочь в важном для нашей семьи деле?

Она только что пихалась острыми локотками, и вот уже затихла. Чувствовалось, что ей очень любопытно стало. Ведь, никогда раньше Пушкин такого не говорил. Скорее даже наоборот, старался ее оберегать от всех возможных забот. Мол, живи птичка в золотой клетке и пой. Ей же, явно, хотелось большего.

– Поможешь, галчонок? – птенчик в его объятиях вновь затрепетал, показывая, что согласен. – Это очень важное дело, от которого в том числе зависит и благосостояние нашей семьи. Ты ведь знаешь, что мои сказки про Ивана-морехода очень благосклонно приняли Его и Ее Величества. Цесаревны и цесаревич тоже прониклись. Понимаешь, что это означает?

Наталья медленно кивнула. Что теперь поднимается среди аристократов, она, естественно, понимала.

– Представляешь, сколько людей теперь захотят себе и своим детям точно такую же книгу, как у монаршей фамилии? – она в ответ робко улыбнулась, догадываясь, к чему он ведет. – И они все придут к нам с деньгами… Ташенька, хочу, чтобы ты взяла на себе все эти хлопоты. На Льва в этом надежды нет. Ты же, моя девочка, очень ответственна, хозяйственна и…

Она так смотрела в его глаза, что Александр вынужден был закончить фразу единственно возможным способом.

– Необыкновенно мила…

Разве можно было после такого продолжать разговор, как ни в чем не бывало? Вокруг его шеи тут же обвились ее руки, к губам прильнули губы. Споры, дела, разговоры на какое-то время ушли, уступив место тем занятиям, о которых редко принято говорить вслух.

– Ташенька, подожди, давай договорю…

Оба раскраснелись, тяжело дышали. Оторваться друг от друга было весьма не просто.

– Яподготовлю тебе подробный список дел, которыми нужно будет заняться. Ни о чем не беспокойся, будет с тобой держать регулярную связь. Я куплю столько почтовых голубей, сколько понадобиться.

Упомянув голубей, Пушкин тяжело вздохнул. Стоимость пернатых почтальоном оказалась такой высокой, что он едва вовсе не отказал от покупки. Однако потом все же решился. С его планами остаться без регулярной связи было просто смерти подобно. Поэтому и пришлось платить любые деньги.

– Главное, обещай всем, кто ни придет, что эта книга только начало. В самом скором времени будет продолжение про приключение Ивана-Морехода. Намекни, что будет книга для более взрослых читателей…

Он ей так подмигнул, что Наталья в момент зарделась. Естественно, она знала, что в своей время поэт «баловался» очень даже интимной поэзией и прозой. По Петербургу до сих пор «ходили» его эротические рассказы о похождениях бравого гусара, которыми зачитывались не только, собственно, сами гусары, но недавние гимназисты, пожилые отцы семейств и даже почтенные матроны.

Похоже, нечто подобное она сейчас и вспомнила. От того и глаза заблестели, руки потянулись…

– Ташенька, подожди, дослушай. Тебе придется найти хорошего художника, а лучше троих или даже четверых. Эти сказки непременно должны быть с цветными рисунками. Пока с цветной печатью не получается, будем кое-что просто подкрашивать. Слышишь?

Получалось, конечно, не идеально, с огрехами, но на безрыбье и рак рыба. Сейчас его «Иван-мореход» был все равно вне конкуренции. Книг такого формата и содержания в России, да и в мире, пока еще нет. Во Франции, правда, Дюма-отец подбирался, но именно что подбирался…

– Еще, обязательно спрашивай, что им понравилось, а что не понравилось в сказке. Все тщательно записывай, мне потом с почтой отправишь.

Обратная связь с читателями тоже лишней не будет. В его деле сейчас каждая мелочь на вес золота. Никогда не знаешь, чем все это может в будущем откликнуться.

– А вот теперь, и займёмся делом!

Наталья от неожиданности взвизгнула, когда ее вдруг схватили в охапку, и как пиратскую добычу, понесли в сторону спальни.

– И что ты там говорила про кружевное…

Сексуальное просвещение в одной отдельно взятой семье явно набирало обороты, со временем грозя вылиться и за пределы спальни семейства Пушкины. Тем более сестры Гончаровы – Александра и Катерина – с невероятной дотошностью выпытывали у сестры все «спальные» подробности, всякий раз делая жалостливые лица. Эти «секретные» беседы постепенно обрастали какими-то фантастическими подробностями, в виде неправдоподобных слухов и сплетней распространяясь среди высшего света Петербурга.

В результате, реноме Пушкина, как завзятого ловеласа и соблазнителя, еще больше стремилось к зениту. Знающие люди с таким пониманием бросали косые взгляды на его брюки, чуть ниже пояса, что становилось страшно за сохранность этих самых предметов одежды. К счастью, принятые в обществе нормы приличия еще сдерживали особенно чувственных особ…

* * *

Санкт-Петербург, набережная Мойки, 12.

Квартира в доходном доме княгини С. Г. Волконской, которую снимало семейство Пушкиных.

В крытый возок Пушкин садился с таким чувством, словно на войну отправлялся. В самом деле предстояло долгое, утомительное путешествие, с длинными перегонами между почтовыми станциями, и не менее длительными ожиданиями свободных повозок и лошадей[1].

– Точно, в поход…

Мысль показалась настолько удачной и соответствующей духу, что он даже начал тихо напевать нечто героическое, военное из своего далекого-далекого прошлого, а точнее будущего.

– Слышали братья,

Война началась!

Бросай свое дело,

В поход собирайся.

В голове всплывали строчки какой-то старинной то ли военной, то ли еще революционной песни. Звучало ритмично, напористо, сразу же слышался стук боевых барабанов, звонкий призыв трубы.

– Смело мы в бой пойдем

За Русь Святую

И, как один, прольем

Кровь молодую!

Чуть позже, заглушая ржание лошадей, крики ямщика и скрип снега, Пушкин уже пел во весь голос. Громко, с чувством, прямо физически ощущая, как из него уходят все страхи и опасения.

– Смело мы в бой пойдем

За Русь Святую

И, как один, прольем

Кровь молодую!

Еще через пару часов, когда боевой настрой уступил месту усталости и тревоге, он затянул совсем другую по настрою песню:

– … В углу заплачет мать-старушка,

Смахнет слезу старик отец.

И молодая не узнает,

Какой у парня был конец.

Словом, отвел немного душу в дороге, пока на привал не встали.До почтовой станции еще ехать и ехать, а лошадям нужно было немного роздыху дать.

– Ляксандра Сергеич, батюшка, – с козел спрыгнул слуга Архип. Малый пусть и не очень сообразительный, но зато высокий, в кости широкий. В путешествии обязательно пригодится. У него в этот момент было такое восторженное лицо с подозрительно красными глазами, что Пушкин тоже вышел из кареты.– Это что же за песню так знатно спивали? Вот прямо за душу взяло, вывернуло, а после отпустило. Никогда раньше не слышал.

Поэт же смотрел на него совершенно невинными глазами, и мысленно костерил себя последними словами. Догадывался же. что могут услышать, но наплевал на эту опасность.

– Знамо дело про войну, будь она неладна, пели. А что за танк такой? – слуга недоуменно почесал затылок. – Пушка такая что ли? Навроде единорога? Не слыхал.

Александр неопределенно махнул рукой. Мол, понимай, как хочешь.

– Ты бы лучше про обед распорядился. Так хочется есть, что мочи никакой нет.

От таких слов Архип чуть не подпрыгнул на месте. При этом сделал такое виноватое лицо, что его жалко стало.

– Чичас, батюшка, моментом! Все, Ляксандра Сергеич, сделаем!Чичас, расстараюсь…

И, в самом деле, расстарался. Мигом дорожный сундук на снег сбросил, накинул на него особую дорожную скатерку, которую тут же принялся заставлять разными припасами.

– Вотбуженинку Марфа в дорогу дала, – из короба достал невероятно духовитый кусок в чистой тряпице. – Здесь пироги. Кушай, батюшка, еще теплые, – рядом с бужениной появился небольшой чугунок, закутанный в полотно. – Тута хлебушек, сырок, молочко…

Пока все раскладывалось, Александр шустро работал ножом, готовил себе «сиротский» бутерброд на скорую руку. Еще в той жизни по холостяцкому делу очень приноровился делать: то бутерброды, то сэндвичи на западный манер. Сытно и быстро, а что еще нужно.

На большой, с ладонь ломоть, хлеба лег толстый кусок сыра, который в свою очередь был сразу же накрыт здоровенным слоем буженины. Середку между слоями густо намазал хреновиной, от которой сразу же заслезились глаза.

– Хороший бутерброд, – куснул бутерброд, от наслаждения зажмурившись. На свежем воздухе оголодал так, что кулинарный монстр прямо на глазах таял. – Прямо чудный бутерброд.

– Ляксандра Сергеич, что як за чудный такой бутрабрад? – рядом уже стоял слуга и с вожделением смотрел на невиданное здесь угощение. А бутерброд, и правда, смотрелся так, что слюни текли. Большой с толстыми ломтями желтого сыра, красноватой буженины. Весь ум отъешь. – Чай кушанье из заграниц? Нашенских таких никогда не видел.