Текст книги "Титаник и всё связанное с ним. Компиляция. Книги 1-17 (СИ)"

Автор книги: Даниэла Стил

Соавторы: авторов Коллектив,Клайв Касслер,Владимир Лещенко,Лия Флеминг,Марина Юденич,Алма Катсу,Лес Мартин,Ольга Тропинина,Клаудия Грэй,Лорен Таршис
сообщить о нарушении

Текущая страница: 55 (всего у книги 331 страниц)

Глава 107

Отец Фрэнк Бартолини сидел за партой и разглядывал через окно внутренний двор Гарвардского университета. Преподаватель вдалбливал им в головы, насколько важна служба военных священников на передовой. Капеллан заменяет солдатам отца и мать, он никогда не бросит своих чад. Военные священники – представители Господа на земле, олицетворяющие Его любовь, всегда готовые дать совет, прочесть молитву, утешить, а также сделать все для спасения раненых и умирающих. Любой ценой.

Фрэнку разрешили покинуть церковь Святого Роха в Нью-Джерси, чтобы вступить в службу военных священников всех вероисповеданий, откликнувшихся на призыв под знамена.

Он носит сан священника уже шесть лет, паства отца Фрэнка – община итальянских эмигрантов в церкви на Хантертон-стрит. Этот красивый храм-базилика – проект отца Умберто Донати, который осуществил свою мечту, полностью воспроизведя облик церкви родного города на севере Италии.

Теперь Фрэнк – младший лейтенант и подчиняется приказам старших по званию. Он изучает военное право и традиции, правила армейской дисциплины, осваивает снаряжение, учится работать в тесном сотрудничестве с другими капелланами. Их воспринимают как единый отряд, в котором каждый должен иметь представление о ритуалах прочих конфессий и даже провести службу, если понадобится. Он обязан знать иудейский седер, а священники-евреи – уметь читать молитвы по четкам и исповедовать.

Мысль о том, что он универсальный служитель церкви, который заботится о духовных нуждах людей различного вероисповедания, одновременно пугала и вдохновляла Фрэнка. Капелланы должны иметь и соответствующую физическую подготовку. Будучи довольно молодым священником, он не видел в этом проблемы, однако некоторым из его старших коллег длительные переходы, марш-броски и гимнастические упражнения давались тяжело.

Фрэнк ожидал распределения, гадая, куда его отправят. Как и многие другие, в то роковое декабрьское воскресенье он слышал сообщения по радио и сразу же задумался: не пойти ли ему добровольцем? Он посоветовался с отцом Донати, и тот однозначно одобрил его намерение.

– Ступай, сын мой. Священники на войне нужны. В окопах атеистов нет. Молодым солдатам понадобится твоя помощь: ты научишь их молиться.

Фрэнки гордился своей формой с эмблемой креста на воротничке. Родители подарили ему епитрахиль из пурпурного шелка, которую он может надевать во время полевой службы. Его радовало количество священников, изъявивших желание пойти на фронт, причем многие из них имели итальянские корни, как и он. До сих пор с трудом верилось, что Гитлеру удалось сделать Италию своей союзницей. В отличие от отца, Фрэнк не ощущал связи с этой страной, однако его фамилия говорила сама за себя, и, значит, он должен приложить еще больше усилий, чтобы доказать свою преданность.

Военная подготовка оказалась не легким делом, и Фрэнк порой сомневался, справится ли он, когда придет время. Хватит ли у него мужества выстоять на передовой во время артобстрела? Как он среагирует, увидев оторванные руки, ноги и головы – зрелище, пока знакомое только по фотографиям? Будут ли солдаты уважать его?

Фрэнк понимал, что по характеру отнюдь не «крепкий орешек», не то что его брат Джеки. У него даже не будет оружия. Впрочем, как сказал лектор, «мужество – это страх, прочитавший молитвы. Держитесь за веру, она проведет вас через все трудности».

Больше всего Фрэнк боялся плыть по океану на большом военном корабле. Он совершенно не выносил качки, его тошнило даже в лодке на озере. Как посмотрят солдаты на священника, который всю дорогу через Атлантику будет висеть, перегнувшись через борт? Он станет посмешищем еще до выхода в море.

Перед отправкой на фронт Фрэнк получил короткий отпуск и приехал домой, где его ждал прощальный ужин с семьей. Фрэнк умял все свои любимые блюда, не забыв про густой, насыщенный соус аррабьята и особый чизкейк из кондитерской Беллини. Он сидел за столом, стараясь запомнить каждое мгновение, ведь все, что ему останется на ближайшие месяцы, – это воспоминания. Патти оживленно болтала, мама улыбалась, откидывая со лба прядь волос, а Джек поглядывал на дорогие наручные часы – торопился в город по своим темным делам.

Несмотря ни на что, семья – его крепость, плоть и кровь, как часто повторяет один из новых товарищей Фрэнка, священник-протестант. Ему будет не хватать простого домашнего уклада, ведь на фронте придется стоять бок о бок с парнями вроде Джека – сильными, крепкими, недоверчивыми, которые не жалуют духовенство.

Фрэнк уже собрался уходить, когда отец что-то вложил ему в руку – что-то мягкое на ощупь и странно знакомое.

– На память от меня, – произнес отец. – Прошу, сохрани. Мы очень гордимся тобой.

Фрэнк опустил глаза на крохотную пинетку.

– Не понимаю… – растерянно сказал он.

– Я всегда считал, что эта вещица принадлежала моей маленькой дочурке. Не сочти меня сумасшедшим, но в моем сердце Алессия остается живой. Чей бы это ни был башмачок, он уцелел в страшной катастрофе «Титаника». Пусть он принесет тебе удачу.

– Папа, это все предрассудки, – замотал головой Фрэнк, однако отец зажал пинетку в его ладони.

– Этот башмачок – символ любви, надежды и спасения в самых трудных обстоятельствах, а еще – маленькая память о доме, маме и папе, обо всех, кто ждет твоего возвращения. Пожалуйста, возьми.

Фрэнки ничего не оставалось, как принять подарок. Он положил пинетку в карман и обнял отца.

– Может быть, твой талисман убережет меня от морской болезни, – пошутил он, стараясь смягчить горечь прощания. – Молитесь за меня.

– Я буду молиться каждый вечер, – сквозь слезы проговорила мать и трясущимися руками забрала у него тарелку. – Береги себя, сынок, и да пребудет с тобой Господь.

* * *

Анджело проводил Фрэнки, едва сдерживая слезы. Он горд своими сыновьями: оба – добровольцы, оба попали в пехоту, а младший будет служить капелланом на переднем краю. Никто не обвинит мужчин Бартолини в отсутствии патриотизма. Анджело до сих пор не воспринимает тот факт, что его итальянская родня формально считается противником. Старик-отец – добрейшей души человек, ну какой из него противник? Тем не менее в письмах с родины явственно ощущается страх, смятение, недомолвки и подозрительность. Анджело не за тем оставил семью и пересек океан, чтобы родные люди превратились во врагов. В прошлую войну он держал в руках оружие, но сейчас слишком стар, у него слабая грудь, поэтому все, на что он способен, – это молиться за них. К тому же кто-то должен беречь честь семьи. Патриция того и гляди позабудет свои итальянские корни. Она даже имя сменила для сцены: Патти Барр.

– А чем тебе не нравится Патриция Бартолини? – возмутился Анджело, увидев фамилию в театральной программке.

– Слишком длинно. Мне нужно что-нибудь современное, короткое и звучное, – объяснила Патти и тряхнула огненно-рыжими кудрями, словно напоминая, что она еще и наполовину ирландка.

Дети нынче выказывают родителям куда меньше почтения, чем прежде. Анджело, к примеру, никогда бы не осмелился перечить отцу, а тут – один взгляд изумрудных глаз, и он уже растаял. Вдобавок Патти выкинула еще один фокус.

– Я посещаю курсы оказания первой помощи, – объявила она, – и, может быть, пойду на войну санитаркой.

– Наша семья отдала в армию двоих сыновей, этого достаточно. Я не позволю, чтобы все мои дети разлетелись кто куда! – не на шутку рассердился Анджело.

– Папа прав, не торопись, дочка, – поддержала его Кэтлин. – Твои представления помогают людям отвлечься от печалей. В конце концов, увеселение публики – еще один вид военной службы, – добавила она, также похолодев при мысли потерять дочь на поле боя. – Мы все хотим увидеть твое имя на афишах.

Его дорогая женушка знает, как найти подход к дочери. Интересно, как бы Мария воспитывала Алессию? В той, другой, жизни Алессия уже вышла бы замуж… Ладно, перед ним – действительность, и он обязан заботиться о семье, которая в нем нуждается.

Отдав Фрэнки детский башмачок, Анджело чувствовал себя глупо, и все же считал это очень важным. Он охотно подарил бы Джеки свои часы, если бы не опасался, что тот швырнет их на карточный стол. В каком мире приходится жить… Анджело вздохнул. Ему остается лишь сидеть в сторонке и наблюдать, как любимые дети сражаются на мировой арене.

Глава 108

Роды были нелегкими. Элле казалось, что она пытается вытолкнуть из себя младенца уже несколько суток, а не часов. Снаружи начало темнеть, мела метель. Повитуха пришла, ушла и опять заглянула в надежде, что дело продвинулось. Она осмотрела Эллу и улыбнулась.

– Ваш малыш не хочет покидать теплое и уютное гнездышко в такой морозный вечерок, но ничего не поделаешь, придется. Шейка уже полностью раскрылась.

Эллу не интересовали медицинские подробности, она лишь хотела, чтобы все побыстрее закончилось. Энтони кружит в небе где-то над Германией и даже не знает, что ребенок вот-вот родится. Эта ночь – самая длинная в ее жизни, однако, несмотря на боль, ею владеет радостное волнение: новый человек вступает в мир, его история пока – чистый лист. Жаль только, что мама не разделит с ней этот счастливый момент. Мэй всегда была прекрасной матерью; весь гнев и обида на нее давно рассеялись. Элле было бы легче, если бы сейчас Мэй сидела рядом и держала ее за руку.

Детская уже готова. На время, пока Арчи несет службу в Портсмуте, Селеста вернулась в Ред-хаус. Селвин дежурит на железной дороге, охраняет пути от коллаборационистов. Витрины магазинов пустеют – сказывается дефицит. На месте отсутствующих товаров – картонные вырезки. Не хватает шерстяной пряжи и гигиенических товаров. Мыло и продукты питания – предметы строжайшей экономии, однако все стараются держаться бодро, не ронять боевой дух.

Еще через несколько часов акушерка приложила к животу Эллы стетоскоп.

– Если вы не возьметесь за дело, мне придется позвать доктора, – предупредила она.

– Когда я лежу, мне только хуже. Можно походить? – спросила Элла, не желая дожидаться каждой схватки в кровати.

– Нет-нет, ни в коем случае. На этом этапе роженица должна лежать на боку, – заявила акушерка.

– Тогда принесите мне старый добрый родильный стул, не зря же люди его придумали. Может, если я буду двигаться, процесс пойдет быстрее.

Элла принялась расхаживать по комнате, страстно желая, чтобы младенец поскорее вышел из чрева.

– Ну, давай же, давай, – подгоняла она.

Роды сильно затянулись, и боль была мучительной, однако в конце концов сила земного притяжения сыграла свою роль, и ребеночек появился на свет – лилового оттенка, пухлый, как каплун, и возмущенно орущий.

– Девочка! – объявила повитуха, держа младенца за ножки.

Элла удивленно охнула.

– Я была уверена, что родится второй Энтони… Про дочку даже не думала, – улыбнулась она, разглядывая ребенка.

– Скажите спасибо, что дочурка родилась здоровенькой, – серьезно сказала акушерка, хлопоча у кровати. – Если уж на то пошло, можете назвать ее Антонией.

Элла удовлетворенно вздохнула, глядя на маленькое существо с шапкой черных волос и темно-синими глазенками. Она прижала новорожденную дочь к груди, и ее захлестнуло чувство всепоглощающей любви.

Селесте разрешили войти в комнату и познакомиться с новым членом семьи, а миссис Аллен принесла детское приданое, перевязанное из старых шерстяных ниток цвета слабого чая.

– Цвет, конечно, немного странный, но других ниток сейчас не купишь. По крайней мере, ребеночку будет тепло. Вам следует гордиться, миссис Харкорт. Уж как бы порадовалась внучке ваша матушка.

Элла опустила взгляд на дочь, деловито сосавшую грудь. Испытывала ли ее мать – кем бы она ни была – те же чувства, ту же безграничную любовь и благодарность, гордость и страх?

Позднее пришел Селвин.

– Молодчина, – похвалил он.

Селвин, как и все, был рад счастливому событию, однако, встревоженный последним сообщением по радио, взглянул на малышку лишь мельком.

– Только что узнал, – негромко сказал он Селесте, которая грела пеленки на каминной ширме в спальне. – Японцы атаковали американские корабли в гавани Перл-Харбор на Гавайях. Штаты вступили в войну.

Элла очень устала в родах, ее глаза закрывались сами собой. Услышав новость, она вздохнула и сонно пробормотала:

– Дату твоего рождения и так никто не забудет, детка, но я не назову тебя Перл. Это было бы слишком печально. Надо отправить телеграмму твоему папочке, путь выберет тебе имя.

Итак, Клэр Антония Мэри была крещена в соборе в самый канун Рождества. Девочку завернули в огромную шаль, под которой была кружевная рубашечка и чепчик из маминого чемодана – те самые, которые остались у Эллы с «Титаника». Энтони ненадолго вырвался с авиабазы в Линкольншире; Селеста и Хейзел выступили крестными матерями, а Селвин – крестным отцом. Хотя стояла лютая стужа, ничто не могло омрачить праздничное настроение собравшихся, даже письмо от Родди с новостями о том, что он записался в армию и сейчас находится в военной части, расположенной где-то далеко.

Получив телеграмму о рождении Клэр, он прислал в подарок нарядное платьице – в ящике с надписью «Консервы». Посылка чудом пересекла Атлантику, избежав немецких подлодок. Платье оказалось новорожденной велико, однако в эпоху талонов и карточек подарок мог считаться поистине королевским.

Когда Энтони пришло время возвращаться на базу бомбардировочной авиации, Элла расплакалась. Работа была опасная, и выглядел он усталым. Каждую ночь Энтони просыпался в холодном поту, а во сне кричал, отдавая приказы. Они с Эллой искали утешения в объятиях друг друга, но однажды рано утром она увидела мужа, склонившегося над колыбелькой Клэр. Энтони смотрел на дочь так, будто не смел взять ее на руки, опасаясь уронить хрупкую драгоценность.

– Если со мной что-то случится, я буду знать, что оставил на земле частичку себя, хотя наша дочь – вылитая ты. – Он умолк, поймав встревоженный взгляд Эллы.

– Даже не заводи эти разговоры, – произнесла она, желая прервать ход его размышлений.

– Нет, я должен сказать. Ты знаешь, чем я занимаюсь, знаешь степень риска. С каждой операцией шансов уцелеть у нас все меньше. Кто-то обязательно должен заплатить свою цену – либо одна сторона, либо другая, – и когда-нибудь может получиться так, что заплачу именно я.

– Прошу, не надо. Давай лучше прогуляемся, – Элла вновь попыталась отвлечь Энтони от мрачных мыслей.

Не обращая внимания, он продолжал:

– Когда я с тобой, то могу позволить себе прожить несколько часов, словно войны нет вовсе, а когда лечу над Северным морем, то вспоминаю о тебе. Я знаю, что ты в безопасности, занята обычными, повседневными делами, и это придает мне сил. Теперь у нас есть Клэр, и мы – одна семья, где бы я ни находился. Рядом с вами я забываю о своих страхах – забываю, что завтра могу не вернуться из полета, что у нас может не быть счастливого будущего.

По лицу Эллы потекли слезы. Как он смеет произносить подобные вещи?

– Не плачь, родная. Ты – самое лучшее, что есть у меня в жизни, о чем я только мог мечтать. Твоя улыбка разгоняет темноту, твои руки создают красивые вещи, ты заботишься об окружающих. Тебя нельзя не любить. Я часто думаю, что мог бы и не приземлиться на том поле, не встретить тебя, и мне чертовски повезло, что все произошло именно так. Многим мужчинам не выпадает шанса познать любовь женщины. Ты – мое благословение. Не переживай, мы преодолеем все трудности, все испытания.

– Ты ведь налетал уже много часов, тебя должны перевести в инструкторы, верно? – с надеждой спросила Элла.

– Надеюсь, хотя без полетов я долго не выдержу. Я не вправе оставаться на земле, имея такой опыт.

– Обещай, что вернешься к нам, – взмолилась Элла, прильнув к мужу.

– А если не вернусь, то хочу, чтобы ты жила дальше, продолжала заниматься искусством, нашла себе другого мужчину. Не превращайся в отшельницу. Деньги пусть тебя не волнуют; мои родители позаботятся, чтобы Клэр получила хорошее образование, – убеждал Энтони.

– Прекрати. Самое главное, возвращайся живым и здоровым.

Что за похоронные речи! Говорить о смерти – дурная примета. От этих слов кажется, будто кто-то ходит по ее собственной могиле.

– Нужно считаться с фактами, дорогая. Все против нас. Иногда у меня такое чувство…

Элла обвила руками шею Энтони и закрыла ему рот поцелуем.

– Идем, идем на улицу. Ты просто нервничаешь, потому что должен уехать. Свежий воздух нам обоим на пользу. Можем пройтись по берегу канала. Возьмем с собой малышку, покормим уточек.

Они неторопливо шли, а над их головами гудели самолеты, которые возвращались на учебную базу боевой подготовки в Личфилде после обычных тренировочных полетов, в ходе которых пилоты оттачивали навыки и учились взаимодействовать в команде. Элла никак не могла отделаться от этого гудения, оно преследовало ее даже во сне.

Сколько всего произошло и как быстро… Они зачали Клэр в медовый месяц. Любовь в войну и в самом деле стремительна, однако Элла не захотела бы изменить в ней ни одного дня. Энтони просто обязан выжить ради дочери. У Клэр должен быть отец, девочка должна иметь то, чего никогда не было у Эллы – настоящую семью с любящими родителями, которые будут заботиться о ней. Только так и не иначе.

Глава 109

Август 1942 г.

Летний пикник для эвакуированных детей стал для Селесты крайне изнурительным мероприятием. Женская добровольная служба организовала поездку в деревню Хопвас-вуд, чтобы дети могли поиграть и побегать на свежем воздухе. Из взрослых группу сопровождали матери, дедушки-бабушки и добровольцы из Личфилда. Селеста помогала накрывать закусочные столики, зная, что городская ребятня саранчой налетит на сэндвичи и пирожные и будет запивать их газировкой, которую доставили на вершину холма в деревянных клетях. Долго сдерживаемая энергия детей наконец нашла выход. Даже просто глядеть на их буйное веселье было утомительно.

Элла и малютка Клэр развлекали нескольких молодых мамаш с детьми, по большей части считавших Личфилд слишком тихим, заброшенным и сонным городком.

Мысли Селесты без конца возвращались к последнему письму Родди. Он сообщал, что подготовка закончилась, его призвали на службу, и он с нетерпением ожидает увидеть настоящие боевые действия на Дальнем Востоке. Где ее сын теперь, одному Богу известно.

Казармы в Уиттингтоне недавно заполнились американскими солдатами. Если прибавить к ним пилотов с авиабазы Фрэдли, можно считать, что в Личфилде стоит целый гарнизон. Жаль только, что среди этих военных нет Родди.

Вечерами они собираются в пивных – шумные, галдящие толпы парней, иногда в сопровождении девушек, одетых в форму женской вспомогательной службы ВВС. Изрядно набравшись, солдаты высыпают наружу – у них ведь отпуск, значит, надо веселиться.

Город готовится к войне. По улицам вновь катят транспортные колонны. По ночам из-за проезжающих мимо грузовиков в Ред-хаусе дребезжат стекла, а сверху доносится нескончаемое гудение бомбардировщиков.

Не верится, что война идет уже три года. Три года жизни по карточкам, светомаскировок, запретов на передвижения, и конца-краю этому не видно. Нередко Селеста ощущает на плечах груз пятидесяти прожитых лет – ей тяжело целый день стоять на ногах, а окружающая убогость повергает ее в уныние.

Что видит в жизни бедняжка Клэр? Ничего, кроме светомаскировочных щитов, противогазов, самодельных игрушек и перешитых платьев. Девчушка – единственный лучик счастья в их жизни, ее улыбка волшебным образом рассеивает тьму. Элла оказалась замечательной матерью, при том, что она находит время заниматься скульптурой, а еще иногда рисует пером и тушью портреты Клэр, чтобы потом отправить их Энтони. Друг Энтони познакомил Эллу с известными художниками, а художественная галерея в Лондоне приобрела две ее работы, что значительно укрепило веру молодого скульптора в себя. И пускай стало труднее раздобыть материалы и инструменты, на талант Эллы война никак не повлияла.

…Пикник явно удался. Здесь, в лесу, казалось, будто войны нет вовсе. Стоял теплый летний день, мягко светило солнышко, раздавались веселые голоса ребятни. Все шло прекрасно, пока сверху не послышался приближающийся рев самолетных двигателей, как будто в небе разворачивался воздушный бой. Взрослые быстро собрали детей и увели их под защиту леса на случай обстрела. По счастью, это оказался британский «Веллингтон», который медленно полз в направлении аэродрома Фрэдли, дымя левым бортом. Селеста облегченно вздохнула, однако в следующий момент ее сердце сжалось: самолет начал двигаться рывками, он явно падал. Было понятно, что помочь ничем нельзя, оставалось только молиться. Летная полоса аэродрома была все еще слишком далеко. Селеста надеялась, что подбитый самолет дотянет хотя бы до Уиттингтона, где имелось подобие узкой посадочной полосы, но внезапно бомбардировщик пропал из виду, а затем издалека донесся ужасающий взрыв от столкновения с землей, и в небо поднялся толстый столб черного дыма.

Чудесный день был омрачен смертью. Селеста едва сдержала вопль, рвущийся из груди, и тут же увидела бледное лицо Эллы: та постоянно тряслась от страха, что когда-нибудь Энтони именно так расстанется с жизнью.

– Так, все сюда, – скомандовала старшая сотрудница службы. – Собираем вещи, пора в обратный путь. В штабе нас ждет много дел.

Не сидеть сложа руки – вот их девиз в трудных ситуациях. Заниматься делом, в любом случае сохранять присутствие духа.

Все принялись поспешно упаковывать корзины с едой, складывать столики, стулья и пледы. Чтобы отвлечь притихших детей от тошнотворного дыма и страшного события, свидетелями которого они стали, им велели убрать мусор.

Помочь экипажу разбившегося бомбардировщика очевидцы трагедии не могли. Телами пилотов займется пожарная бригада. Сегодня какая-то несчастная мать получит телеграмму, извещающую о том, что случилось непоправимое. Такие телеграммы каждый день летели по всей стране. А что, если и Родди погибнет?

В Личфилд они возвращались молча. Поездка, начавшаяся так весело, закончилась печально.

– Как ты? – шепотом спросила Селеста Эллу. – Это не мог быть Энтони, его перевели в береговое командование.

Правда, для Эллы это слабое утешение: теперь муж от нее гораздо дальше, он почти не приезжает домой.

– Знаю, но своими глазами увидеть все это, находиться совсем рядом… Мне страшно… – Элла едва не плакала. – Я уже представить не могу, что такое нормальная жизнь.

– Когда-нибудь война закончится, и мы позабудем про тяжелые времена, – солгала Селеста, зная, что до последнего вздоха будет помнить кошмарное зрелище «Титаника», разломившегося пополам, и слышать крики тонущих в ледяной воде.

Добравшись до Ред-хауса, они увидели открытую настежь дверь и Селвина, который суетился у входа со странным выражением лица.

– Что случилось? – спросила Селеста. – Что-то с Арчи? – От страха у нее подкосились ноги – она предположила худшее.

Селвин расплылся в улыбке.

– Ну что ты. В нашем доме гость.

– Но у нас ничего нет к столу, разве что вчерашние остатки, – начала Селеста.

Она слишком устала и перенервничала после того, что увидела, какие уж тут гости… Однако в коридоре она заметила высокого офицера в американской форме и фуражке, щегольски сдвинутой набок.

– Здравствуй, мама.

– Родди… Ох, Родди! – Селеста упала ему на грудь, вся усталость мгновенно улетучилась. Ее сыночек наконец-то приехал домой. Спасибо, спасибо Всевышнему!

* * *

– В последний раз, когда я тебя видела, ты еще носил короткие штанишки, – расхохоталась Элла. – А теперь вон какой стал, стопроцентный американец. Надо же, больше двадцати лет прошло.

– Помнится, ты была занозой с жидкими косичками, – парировал Родди, разглядывая Эллу. – А кто же эта маленькая красавица?

– Это Клэр. Детка, поздоровайся с дядей Родди, – ласково сказала Элла дочери.

Но малышка обвила ручонками шею матери и спрятала личико у нее на плече.

– Она просто стесняется. Ничего, скоро привыкнет. Глазам своим не верю! Каким ветром тебя сюда занесло?

– Благодари «дядюшку Сэма». Первым классом через всю Атлантику. Наш пароход только и чертил зигзаги, уворачиваясь от немецких подлодок. Ну и путешествие, скажу я вам! Половина ребят провели его, перегнувшись через перила. Конечно, не круиз на кунардовском лайнере, зато до Ливерпуля мы добрались без единой царапины. Господи, на город больно смотреть. Разрушенный, но непокоренный, как и большая часть Британии, насколько я могу судить. В общем, я пустил в ход кое-какие связи и выхлопотал отпуск, чтобы встретиться с родными. Я не мог не повидать маму.

– Честное слово, на улице я бы прошла мимо, не узнав тебя. Ты и вправду настоящий американец. Нет, нет, в этом ничего плохого, – поспешно добавила Элла, – просто некоторые американские солдаты, расквартированные в Личфилде, скажем так, сорят деньгами. Ребятишкам – сладости, девушкам – нейлоновые чулки… на определенных условиях, если ты понимаешь, о чем я, – подмигнула она.

– Не волнуйся, конфеты для ребенка у меня есть.

Родди протянул Клэр шоколадку. Девочку не нужно было уговаривать: стеснительность прошла как по волшебству, и малышка моментально схватила угощение.

Чуть позже Элла и Родди отправились на прогулку с Клэр. Они шли по Маркет-стрит, толкая перед собой складную детскую коляску.

– Никогда не видела Селесту счастливее, чем в тот момент, когда она вошла в дом и увидела тебя, – призналась Элла. – Ты – самое дорогое, что у нее есть, она очень за тебя волнуется.

– Понимаю. Сегодня я здесь, а где буду завтра – не знаю. – Родди удивленно покрутил головой по сторонам. – Тут почти ничего не изменилось, только стало гораздо меньше.

– Что могло измениться? Кругом война, все изо дня в день делают одно и то же. Как ни странно, жизнь продолжается.

– А что думает твой муженек? Вы времени даром не теряли, – улыбнулся Родди, кивнув на коляску.

– Почему бы и нет? Дети – наше будущее, точнее, надежда на лучшее будущее. Твои, наверное, тоже бегают по улицам Акрона?

Родди посмотрел на Эллу и смущенно хихикнул.

– Если и так, мне о них ничего не известно. Между прочим, ты тоже не такая, как прежде.

– Хотелось бы верить. Я теперь мама. – Они брели в направлении Соборного двора. – Мы приходили сюда послушать, как ты поешь. Помнишь?

– Еще бы. Кажется, это было сто лет назад. Начитавшись наших газет, я ожидал увидеть всю страну в руинах. У вас, к счастью, ничего не пострадало.

– Не обманывайся, до конца войны потери понесут все. Во всяком случае, сейчас мы хоть что-то делаем в Европе, даем врагу сдачи… Послушай, хватит про войну. Лучше скажи, как долго нам придется выносить твои скверные шутки?

Элла и Родди остановились у знакомого фасада собора.

– Отбываю уже завтра. Куда – не знаю. Само собой, вся информация под большим секретом.

– Так скоро? – Огорченная Элла направилась к западному порталу. – Не хочешь зайти, как в старые времена?

– Отчего же, давай зайдем. Кто знает, когда я сюда еще вернусь? Обведу собор прощальным взглядом. Помнишь, дедушка Форестер носил в кармане сутаны карамельки? Если ты капризничала, он всегда давал тебе мятный леденец.

– Мне больше нравились его лакричные пастилки, такие маленькие кругляши, которые ты рассасывал, чтобы лучше петь. Добрый был старик и очень тепло относился к моей матери.

– Мама сообщила мне о кончине Мэй. Я собирался написать тебе, но не нашел подходящих слов.

– Селеста правильно поступила. Я очень тоскую по маме, особенно здесь, – прибавила Элла, проходя между скамьями.

– Мне тоже не хватает мамы, – откликнулся Родди, шагая позади.

– Я счастлива, что у меня есть Клэр, и Энтони, и Форестеры, – продолжала Элла. – Твоя мама – прелесть. – Она резко развернулась и в упор посмотрела на Родди. – Почему ты сбежал?

Вопрос, висевший в воздухе много лет, наконец прозвучал.

– Я не сбегал. Я вообще не собирался ехать с отцом, так получилось. Тогда я был еще слишком мал и не сообразил, что он сделал, а потом было уже поздно.

– Ты ведь мог вернуться с Селестой. Мы по тебе скучали.

– Знаю. Еще раз повторюсь: я был ребенком и мало что понимал, а позже… Не все было так просто. Оставалась еще бабушка. Ей тяжело приходилось, и все из-за пьянства отца. Я так долго прожил в Штатах, что возвращаться уже не имело смысла. Ну а теперь там меня держит бизнес.

– Я слыхала, ты процветаешь? Что-то не могу представить тебя водителем грузовика.

– Оставь свой английский снобизм, – засмеялся Родди. – Я как-никак офицер армии Соединенных Штатов, – он постучал по лацкану, – так что веди себя прилично.

В молчании они обошли собор, словно обычные туристы, слушая гулкое эхо шагов по каменным плитам. Все ценное заколотили досками или вывезли; внутри было пусто и холодно. Элле захотелось поскорее выйти обратно на солнышко.

– Пора домой. Боюсь, нас уже ждет вултонский пирог[30]30
  Вултонский пирог – простое и относительно сытное блюдо, на изготовление которого идут различные пищевые отходы, а также овощи – морковь, картофель и репа с добавлением пастернака. Рецепт этого блюда рекомендовался во время Второй мировой войны населению Англии как средство извлечь максимальную пользу из продуктов питания, выдача которых была строго нормирована. Название свое пирог получил от имени лорда Вултона, министра продовольствия в 1940–1943 гг. и большого энтузиаста диетической блокадной кухни.


[Закрыть] миссис Аллен. Считай, что я тебя предупредила, – улыбнулась Элла.

– Ничего не упустила? – поинтересовался Родди.

Элла озадаченно посмотрела на него.

– Ты о чем?

Он показал на узкий проход, ведущий на Бикон-стрит.

– Если не ошибаюсь, мы должны пройти полным маршрутом, а значит, заглянуть в Музейный сад и поздороваться со старым морским волком.

– Капитан Смит! Я думала, ты про него давно забыл.

– Что ты, как можно! Если бы не он, мы с тобой тут бы сейчас не стояли, – произнес Родди.

Ну вот, они словно бы и не расставались. «Старший брат» вновь рядом с ней, такой же, как всегда.

– А знаешь, я ведь познакомилась с родной дочерью капитана. Ты не поверишь!

Родди толкал коляску, а Элла увлеченно рассказывала свою историю, не подозревая, что он смотрит на нее новыми глазами. Появись девушка с ее внешностью на авиабазе, все просто остолбенели бы от восхищения. Может, если бы он остался в Англии… Что ж, она замужем и для него недосягаема. Ну и поделом ему: слишком долго откладывал приезд.