Текст книги "Титаник и всё связанное с ним. Компиляция. Книги 1-17 (СИ)"

Автор книги: Даниэла Стил

Соавторы: авторов Коллектив,Клайв Касслер,Владимир Лещенко,Лия Флеминг,Марина Юденич,Алма Катсу,Лес Мартин,Ольга Тропинина,Клаудия Грэй,Лорен Таршис
сообщить о нарушении

Текущая страница: 295 (всего у книги 331 страниц)

Глава 38

На следующий день Патрик до смерти напугал Алексис своим появлением. Она открыла ему дверь и тут же опрометью бросилась к Эдвине.

– Судья пришел!

Увидев Патрика, та рассмеялась.

– Не бойся, глупышка! Никакой это не судья, а мой друг, Патрик Спаркс-Келли. – И добавила: – Он троюродный брат Чарлза.

– Но я думала… ты сказала… – растерянно пробормотала Алексис.

Теперь это была опять юная девушка. Косметика смыта, волосы гладко расчесаны – она сильно испортила их в Париже. Умытая, хорошенькая Алексис заулыбалась, когда Эдвина объяснила ей, что Патрик всего лишь назвался судьей, чтобы напугать Малкольма.

– На всякий случай, чтобы ваш приятель стал сговорчивее, – пояснил Патрик, после чего сообщил Эдвине, что паспорт готов и его можно получить в посольстве, в кабинете номер четыре, и что леди Фитцджеральд ожидает их к одиннадцати.

– Она удивилась, услышав обо мне? – Эдвина не хотела чрезмерно волновать почтенную даму.

– Она больше удивилась факту нашего с тобой знакомства.

– И какое объяснение ты ей представил? – Эдвина заметно волновалась. Им было что скрывать, особенно от Алексис.

– Я сказал, что мы познакомились во время путешествия на корабле. – Патрик улыбнулся. – Счастливое совпадение… для меня.

– Как ты полагаешь, она расстроится, когда увидит меня? – с тревогой спросила Эдвина, но он покачал головой.

– Нисколько. Думаю, она давным-давно смирилась с тем, что случилось. Гораздо раньше, чем ты.

И, встретившись в то утро с матерью Чарлза, Эдвина поняла, что Патрик сказал правду. Леди Фитцджеральд приняла ее очень сердечно, и они проговорили, казалось, целую вечность, пока Патрик и Алексис гуляли в ее великолепном саду.

– Я так надеялась, дорогая, что ты все-таки выйдешь замуж, – сказала леди, с сожалением глядя на Эдвину, такую красавицу. – Наверное, это из-за детей, которых тебе пришлось воспитывать. Как это страшно, когда гибнут близкие. Страшное несчастье… утонуло столько людей… какие жертвы, и все из-за преступной халатности пароходной компании, которая не позаботилась о том, чтобы всем хватило шлюпок, и из-за самонадеянности капитана, который не замедлил ход, когда узнал про айсберги… Да еще и радио на ближайшем корабле было отключено! Я очень долго горевала, но потом смирилась. Видно, такая судьба у моего сына, ничего не поделаешь. А ты, дорогая, ты должна благодарить Всевышнего за то, что жива, и радоваться каждому дню.

Эдвина улыбнулась, стараясь не расплакаться. Ей вспомнилась их первая встреча с Чарлзом и свадебная фата, которую его мать прислала уже после гибели сына, хоть Эдвине и не суждено было ее надеть.

– Я чувствовала, что должна ее отослать, – объяснила леди Фицджеральд. – Предполагала, что посылка тебя расстроит, но поступить иначе не могла: она твоя…

– Я подарила ее невесте моего брата. Она была чудо как хороша.

Эдвина обещала прислать фотографии, и почтенная леди улыбнулась. Разговор ее заметно утомил. Год назад она похоронила супруга, да и сама была уже довольно слаба, но визит Эдвины согрел ей сердце.

– Твоя младшая сестра очень хорошенькая. Совсем как ты в ее возрасте, хотя, разумеется, у нее волосы гораздо светлее.

– Надеюсь, я тогда была поумнее, чем она, – улыбнулась Эдвина, но сравнение с красавицей Алексис ей польстило.

– Ну, глупой ты никогда не была, как и трусихой. Надеюсь, будешь еще и счастливой, когда рядом окажется тот, кого полюбишь. Ведь все это время ты цеплялась за память о нем, правда? – Почтенная дама поняла это с первых минут разговора, и Эдвина кивнула со слезами на глазах. – Ты должна его отпустить, – прошептала она, легонько коснувшись ее щеки. Сейчас она так напоминала Чарлза, что Эдвина едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться. – Мой сын счастлив, где бы ни находился теперь. Как и твои родители… Теперь очередь за тобой. Они бы все очень хотели видеть тебя счастливой.

– Я уже счастлива, – попыталась возразить Эдвина, сморкаясь в носовой платок с гербом Спаркс-Келли (интересно, заметила это леди Фицджеральд? Да нет, она, должно быть, слишком стара, чтобы подмечать такие подробности). – Все эти годы меня держали на плаву дети.

– Этого недостаточно, – укорила леди Фицджеральд, – и ты сама это понимаешь.

Эдвина чувствовала себя опустошенной: вряд ли они увидятся еще, – но была рада, что нанесла этот визит. Она понимала – леди Фицджеральд права: и ее родители, и Чарлз хотели бы, чтобы она снова обрела счастье. Нельзя больше прятаться от жизни. Патрик ей это доказал. А теперь настала пора попрощаться и с ним тоже. Похоже, такая у нее судьба: сплошь потери и мучительные расставания!

Было уже далеко за полдень, когда она поцеловала на прощание леди Фицджеральд, и Патрик повел их обедать в «Ритц». Им предстояло еще купить два билета на пароход «Олимпик» и забрать паспорт Алексис. Здесь им улыбнулась удача: «Олимпик» отправлялся в рейс уже следующим утром. У Эдвины все сжималось внутри при мысли, что до расставания с Патриком остались считанные часы.

Алексис догадалась, что им нужно побыть вдвоем, и, сославшись на крайнюю усталость, ушла в номер.

– Ты не боишься, что она опять сбежит? – с тревогой спросил Патрик, когда они с Эдвиной отправились ужинать в клуб при посольстве, но та лишь рассмеялась, уверяя, что этот урок не прошел для сестры даром.

Вечер пролетел незаметно, и вскоре они уже были в отеле. О той близости, что установилась между ними в Ирландии, нечего было и думать. Эдвина хотела бы оказаться в его объятиях, но оба понимали, что это невозможно.

– Как же это несправедливо: я ведь только-только тебя нашла… – Одиннадцать лет она не могла отпустить Чарлза, а теперь в единый миг теряла Патрика. – Ты поедешь завтра с нами в Саутгемптон?

Он печально покачал головой.

– Это будет слишком тяжело для нас обоих, да и Алексис…

– Думаю, она и так все поняла.

– Значит, вы отправитесь домой, каждая со своей тайной.

Он нежно поцеловал ее. То, что случилось между ними, было лишь прекрасным мгновением, и они оба это знали. В глубине души Эдвина понимала, что Патрик отпустил ее на свободу.

– Я когда-нибудь еще увижу тебя? – спросила она, когда они прощались у дверей «Клариджа».

– Может быть, если ты приедешь в Англию, или я – в Штаты. Никогда не был в Калифорнии!

Но она понимала, что этому не бывать. Настала минута, о которой он предупреждал ее с самого начала. Им придется отпустить друг друга, и отныне жизнь каждого потечет в своем направлении. На ее руке сверкал его подарок – он навсегда останется на ее запястье, как останется в ее сердце образ Патрика. А остальное канет в вечность – далекое воспоминание о недолгом счастье, которое он дарил ей, чтобы освободить от тяжких оков прошлого.

– Я люблю тебя, – прошептал он на прощание. – Люблю всей душой… и всегда буду любить… с улыбкой вспоминать каждое мгновение с тобой.

Поцеловав ее в последний раз, он быстро пошел к поджидавшему его автомобилю, ни разу не оглянувшись. А Эдвина, обливаясь слезами, долго смотрела ему вслед, потом медленно пошла в отель.

Господи, как же она его любила!

Глава 39

Наутро они отбыли в Саутгемптон – как в тот день много лет назад, только на этот раз их было всего двое, две сестры, две подруги. За всю дорогу они едва обменялись парой слов. Алексис подозревала, что сердце сестры разрывается от боли, а Эдвина молча смотрела в окно.

Они поднялись на борт «Олимпика» и разошлись по каютам: Эдвина выкупила две смежные. Обеим было не по себе, оттого что снова оказались на корабле. Но вдруг Эдвина заглянула к Алексис и предложила подняться на палубу, посмотреть на отплытие. Младшая сестра, немало удивленная, покидать каюту отказалась, и она отправилась одна.

Эдвина вышла на палубу, когда корабль плавно отошел от причала, и в ту минуту, когда они уже выходили из гавани, увидела его. Она словно предвидела, что он все-таки появится. Патрик стоял на пирсе и махал рукой. Она послала ему воздушный поцелуй, а потом приложила ладонь к груди, к сердцу. Он повторил ее жест. Она смотрела на него, а корабль отходил от английского берега все дальше. Эдвина знала, что будет помнить Патрика всю жизнь.

Прошло немало времени, когда она вернулась в каюту. Алексис в своей крепко спала. Они обе очень устали.

Эдвина не могла спать: теперь все ее мысли занимал Патрик. Она вспоминала долгие прогулки по палубе, бесконечные разговоры, шлюпочный инструктаж, ночные танцы в позаимствованном у кого-то платье… Эдвина улыбалась, вспоминая, слушая крики чаек. Птицы напомнили ей слова Патрика, что он отпустит ее на свободу, что бы между ними ни произошло, и она полетит домой. И у него, и у нее своя жизнь, свой мир, и их пути никогда больше не пересекутся. Однако в свои тридцать два она узнала наконец, что такое настоящая любовь – не девический восторг и воздушные замки, а истинная, до боли в сердце, до беспамятства…

– Ты влюбилась, правда? – спросила Алексис на следующий день.

Эдвина долго смотрела в открытое море и ничего не отвечала.

– Он троюродный брат Чарлза.

Она не стала отвечать, и сестра поняла, что некоторые вопросы лучше оставить без ответа.

– А что, если Джордж узнает… ну, про Малкольма? – Страх Алексис был неподдельным, и Эдвина задумалась.

– Может, и нет, если ты будешь осторожна и дети не проговорятся.

– А если все-таки?..

– А что он, по-твоему, может сделать? – спросила Эдвина, впервые обращаясь к сестре как к взрослой женщине. – Да ничего! По-настоящему важно лишь то, как к этому относишься ты, переживаешь ли… Если сможешь все забыть, значит, ты победила. Ты получила жестокий урок – ну и оставь его в прошлом. Важно то, что ты из него вынесла. Остальное – просто песок…

Алексис улыбнулась, повеселев, и Эдвина ободряюще пожала ее руку.

– Спасибо, что вытащила меня.

По правде говоря, эта история пошла на пользу обеим. Эдвина тоже получила несколько хороших уроков, за что была благодарна судьбе.

– Да пожалуйста! – Эдвина откинулась на спинку шезлонга и закрыла было глаза… но тут же открыла и поправилась: – Нет, я не так выразилась. Пожалуйста, больше не надо. Вот.

– Обещаю, – рассмеялась Алексис.

Они почти все время проводили в каюте. Читали, играли в карты, спали, болтали и заново узнавали друг друга, теперь как две взрослые женщины. Алексис уверяла, что серьезно настроена сниматься в кино, а Эдвина посоветовала сестре подождать. Для карьеры нужно иметь голову на плечах. Алексис согласилась: опыт с Малкольмом Стоуном ее напугал. Мало ли какие мужчины ей еще попадутся! Отныне, сказала Алексис, она желает лишь одного: чтобы Эдвина всегда была рядом.

– Теперь ты и сама справишься.

Но Алексис сомневалась. Как повезло Фанни: мечтает лишь о том, чтобы когда-нибудь иметь свой дом, семью. Для нее нет ничего интереснее в жизни, чем приготовить что-то вкусное, украсить комнату…

– Честолюбивые планы – удел немногих, – заметила Эдвина. – И прочим, кто за пределами этого магического круга, их не понять.

Как ни спокойно проходило плавание, все же они очень радовались, когда пароход наконец вошел в порт Нью-Йорка. Тяжелые воспоминания слишком живучи, и тот кошмар, который они пережили, будет преследовать их всю жизнь. Сходя на берег, Эдвина думала о Патрике. Как она тосковала по нему! Он послал ей на пароход цветы с надписью на карточке: «Я тебя люблю. П.». Цветы дожидались ее и в отеле, но на этот раз с другими словами: «Je t’aime. Adieu» – «Люблю. Прощай». Некоторое время она смотрела на карточку, машинально поглаживая браслет на запястье, потом сунула ее в бумажник.

В Нью-Йорке они задержались всего на день. Позвонив домой, в Сан-Франциско, узнали, что Джордж уже дважды звонил, но оба раза умница Фанни придумывала правдоподобные отговорки, почему Алексис и Эдвина не могут подойти. То же было сказано и Сэму Горовицу. Фанни и Тедди очень волновались – все ли в порядке с Алексис? Сестра поговорила с ними, успокоила, что все хорошо и скоро они будут дома.

Родной дом встретил их неизменными ароматами, объятиями, поцелуями, слезами. Алексис клялась, что никогда больше не покинет родных, даже ради Голливуда.

– Однажды я припомню тебе эти слова, – подразнила Эдвина сестру, и как раз в этот момент зазвонил телефон.

Это был Джордж: они тоже наконец-то вернулись после головокружительного медового месяца. Потом Эдвина поговорила и с Хелен, и та сообщила шепотом, что, возможно, беременна.

К собственному изумлению, Эдвина вдруг поняла, что страшно ей завидует. Хелен, десятью годами младше, вернулась из свадебного путешествия, с мужем, который ее обожает, и ребенком, а она опять одна, с пусть и взрослыми детьми.

Потом трубку опять взял Джордж и самым серьезным образом спросил:

– Кстати, как твое горло?

– Прекрасно. А почему ты спрашиваешь? – Сообразив, что чуть не выдала Фанни, поспешила его успокоить: – О-о, теперь все хорошо. Я здорово простудилась, даже опасалась, как бы не грипп или воспаление легких, но все обошлось, слава богу.

– Рад слышать. А то мне, знаешь, приснился очень странный сон, будто ты куда-то отправилась на корабле… Ну, я рад, что все хорошо. Когда вас ждать в гости?

Эдвина ужаснулась при одной лишь мысли о том, что снова придется куда-то ехать. Она только что вернулась домой с другого конца света. Но, разумеется, Джордж об этом знать не должен.

– Может, лучше вам приехать на День благодарения? – предложила Эдвина, но у Джорджа была идея получше.

– Сэм говорит, что в этот день надо принимать гостей по очереди. В этом году собираемся у него, а у вас будем праздновать в следующем.

Джордж обещал Хелен, что поговорит с Эдвиной, но если сестра расстроится из-за того, что не сможет отпраздновать День благодарения дома, им все-таки придется ехать в Сан-Франциско.

Эдвина размышляла, казалось, целую вечность, но наконец решилась:

– Ладно. Может, это будет даже весело – для разнообразия. Жаль, только бедняжка Фанни не приготовит свое коронное блюдо – индейку.

– Она сможет сделать это здесь, – успокоил ее Джордж и с улыбкой погладил жену по животу, пока еще плоскому. – Хелен ей с удовольствием поможет, правда, дорогая?

Было слышно, как страдальчески застонала Хелен: все знали, что она терпеть не может готовить.

– Наверное, поэтому звонил Сэм, – предположила Эдвина. У нее даже не было времени ему перезвонить.

– Возможно. Значит, скоро увидимся!

Эдвина сообщила детям, что на День благодарения они едут в Лос-Анджелес. Отныне у них будет новая традиция – отмечать праздник с Хелен, Джорджем и Сэмом. Все обрадовались, особенно Алексис.

После ее злосчастных приключений сестры очень сблизились, и Фанни с Тедди не возражали. Эти двое вообще были словно близнецы. Они, конечно, справлялись, но все же были очень рады, что старшие сестры снова дома. Странно, думала Эдвина, отходя ко сну в тот вечер, как внезапно все они повзрослели! Уже засыпая, она думала о Патрике. Все смешалось, точно во сне: пароходы, поезда, красоты Ирландии, происшествие со Стоуном и Алексис, бриллиантовый браслет, шампанское, стихи, визит к леди Фицджеральд. Ей было о чем подумать.

Хелен и Джордж были счастливы, когда Уинфилды приехали отмечать День благодарения. К этому времени подозрения Хелен подтвердились: она действительно ждала ребенка, – и будущий дед просто сиял от счастья. Фанни, как и собиралась, приготовила индейку по особому рецепту и предложила Хелен, если надо, приехать помочь с малышом, тем более что учебный год уже закончится.

– А мне чем заняться летом, пока ты будешь менять пеленки? – жалобно спросил Тедди, однако Джордж быстро нашелся:

– Думаю, следующим летом ты мог бы поработать на студии. Нам нужны помощники.

Праздник удался. Угощение было выше всяческих похвал благодаря Фанни. Девушка научилась прекрасно готовить, и Сэм рассыпался в комплиментах ее кулинарному искусству, что тронуло Эдвину. Он был очень приветлив, словно теперь и они стали частью его семьи. Ей это было очень важно, о чем она ему и сказала, когда Сэм пригласил прогуляться по саду, пока молодежь обсуждала сюжет для нового фильма Джорджа.

– Вы посвятили им свою жизнь, отказавшись от собственной, зато можете теперь ими гордиться. – Он устремил на нее взгляд своих мудрых глаз и с улыбкой спросил: – Что вы будете делать, Эдвина, когда они повзрослеют?

– То же, что и вы, наверное, сейчас, когда Хелен вышла замуж.

В глазах Эдвины они с Сэмом были людьми одного поколения, несмотря на разницу в возрасте. Они медленно брели по саду, вечерний воздух становился прохладным, но Эдвине было так хорошо рядом с ним, словно они давние друзья, которые могли говорить обо всем на свете. Ей вообще очень нравились Горовицы.

– Скажите, а почему вы, такая молодая, поставили на себе крест? – вдруг спросил Сэм. – Когда у вас будут свои дети? Когда придет ваше время? Я вот уже дед, мое время ушло, но вы-то…

Он говорил таким серьезным тоном, что Эдвина едва не засмеялась.

– Почему все вокруг мне твердят одно и то же? Я вырастила пятерых детей как своих собственных. Не кажется ли вам, что с меня хватит?

– Возможно, но это не одно и то же, по крайней мере мне так кажется.

– А мне – нет, – отрезала Эдвина. – Я любила этих пятерых детей так, будто сама их родила… Мне даже порой кажется, что я люблю их сильнее, чем когда-то мама, судя по тому, что она предпочла погибнуть вместе с отцом. – И поскольку сейчас они с Сэмом так разоткровенничались, она решилась наконец задать вопрос, который так и вертелся на языке: – Вот вы говорили, что были женаты и счастливы, но жена жестоко вас обидела. Я думала, она погибла.

– Так и есть. – Сэм взглянул на собеседницу, и его взгляд лучился добротой. – Она погибла в железнодорожной катастрофе, когда бежала от меня с другим мужчиной. Хелен было всего девять месяцев от роду, так что она даже не догадывается, какова правда.

Ошеломленная, Эдвина молчала, не зная, что сказать. Наконец, проговорила:

– Наверное, это было для вас страшным ударом.

Подумать только, он так и не рассказал дочери! Какое благородство! И это лишь одно из его достоинств. Эдвина уважала Сэма, восхищалась им и очень дорожила его дружбой.

– Это было ужасно. Я очень долго ненавидел ее, – отозвался Сэм. – Я копил эту ненависть до тех пор, пока она не начала меня пожирать изнутри, но в один прекрасный день решил, что мне слишком трудно с нею жить, и приказал себе забыть. Она оставила мне Хелен, и этого, наверное, достаточно для счастья. Сейчас я понимаю, что это действительно так.

Печально, что такой умный, добрый, благородный мужчина больше не женился, подумала Эдвина. Конечно, у него всегда были женщины, короткие романы, но ни к чему они не обязывали. Сэмюел Горовиц жил ради своего дела и ради дочери.

А затем и Сэм поразил Эдвину вопросом:

– Кстати, как там Европа?

– Откуда сведения?

– Я звонил пару раз: хотел узнать, как у вас дела, и поблагодарить за заботу о Хелен в день свадьбы. Фанни, ссылаясь на жуткую простуду, так убедительно выгораживала вас, что я не поверил. Решив, что дело нечисто, навел кое-какие справки и выяснил, что Малкольм Стоун исчез из города в сопровождении юной дамы. И тогда я понял, какой «ларингит» скосил вас обеих. Я даже чуть не бросился вдогонку за вами, но потом решил – будь я вам нужен, вы бы сами попросили об этом. По крайней мере, надеюсь, что так: хочется думать, что мы с вами друзья. – Он внимательно посмотрел на Эдвину. – Если угодно, я даже расстроился, что вы мне не позвонили.

Она смотрела на его чеканный профиль, копну седых волос, отливавших серебром, в который раз отмечая, как он привлекателен.

– Так вы все-таки сели на корабль, совсем одна? Вы мужественная женщина. И где вы ее нашли?

– В Лондоне.

– С этим мерзавцем Стоуном?

Эдвина нерешительно кивнула.

– Только Джордж не знает, и я обещала ей, что никому не скажу.

Она с тревогой взглянула на Сэма, но он лишь сочувственно покачал головой. Поразительно: выходит, он все знал, но никому не сказал. Этот мужчина не переставал ее удивлять: такой такт и забота.

– Не мое дело рассказывать своему зятю и партнеру о приключениях его сестры. Я уважаю ваше желание справиться самостоятельно. Кстати, где сейчас этот Стоун?

– Наверное, остался в Лондоне. Вряд ли он захочет вернуться в Голливуд: слишком боится Джорджа.

– Сообразительный тип. Думаю, ваш брат убил бы его, если бы узнал. Наученный горьким опытом, я поэтому и заподозрил, что Алексис сбежала с ним. Но теперь ваша сестра вроде бы остепенилась?

– Да, и она хочет вернуться в Голливуд весной, когда ей исполнится восемнадцать. Если, конечно, Джордж ее возьмет, а она сама не передумает.

Эдвина, однако, нисколько не сомневалась, что сестра не передумает: Алексис спала и видела себя если не кинозвездой, то все равно актрисой.

– А какие планы у вас?

– Я даже не думала об этом. Просто буду рядом с ними, дома…

Эдвина и правда чувствовала себя вполне счастливой. Одиннадцать лет посвятила она заботе о младших братьях и сестрах, что же еще? Кроме того, она их очень любила. Но ведь Сэм имел в виду что-то другое, но, похоже, не решался выразиться яснее.

Они остановились, и он снова взглянул на нее. Лунный свет озарял ее лицо, и оно казалось перламутровым, глаза сияли.

– Подумайте о себе, Эдвина! Ваши братья и сестры уже выросли, а вы даже не заметили! Знаете, когда я понял, что Хелен покидает меня? В день, когда она вышла за Джорджа. Я сам вручил ее ему. Я создал для нее целую империю, а моя дочь взяла и ушла к другому. Но знаете, что еще я понял в тот день, когда вы хлопотали вокруг нее, поправляли фату, которую надели бы сами, если бы ваш жених уцелел в той катастрофе? Я понял, что строил свою империю и для себя тоже, только теперь мне не с кем ее разделить. Столько лет, столько усилий, и вдруг я оказался один. Разумеется, у меня появятся внуки, да и Хелен будет жить неподалеку, но это совсем другое. Некому взять меня за руку, некому обо мне позаботиться… и нет никого рядом со мной, кому мог бы отдать теплоту и заботу я. В тот день я наблюдал за вами, – помолчав, мягко продолжил Сэм, и внезапно рука Эдвины оказалась в его большой ладони.

Его лицо склонилось над ней, и она поняла, что именно ей сразу понравилось в нем: мягкость и сила, доброта и мудрость. Таким был ее отец. С ним можно было смеяться и болтать о чем угодно, в него можно было влюбиться. Эта мысль поразила Эдвину, а Сэм улыбнулся.

– Знаете, чего хочу я? Хочу быть с вами, держать вашу руку, обнимать, когда вы плачете или смеетесь. Просто хочу жить для вас и хочу, чтобы вы были рядом. Ведь мы имеем на это право, не так ли? Вы и я. – Он смотрел на нее с улыбкой, но была эта улыбка печальной. – Но у нас этого никогда не было.

Эдвина долго молчала, не зная, что ответить. Сэм не Патрик и не Чарлз и уже далеко не молод… так ведь и ее молодость прошла. Ее чувства к нему тоже можно назвать любовью, другой – но любовью. Ведь о таком мужчине она всегда мечтала, сама того не сознавая: мужчине, которого она могла бы уважать и любить, с которым могла бы прожить до последнего дня. И вдруг, в одно мгновение, Эдвина поняла: рядом с ним она смогла бы пройти через любые испытания – в горе и в радости, в болезни или здравии, пока… как и было с ее матерью. Она ушла вместе с мужем, потому что их связывало чувство, сильнее страсти, больше, чем любовь…

Она вдруг ясно увидела, что и у них может быть такое чувство; только оно, выстраданное, и есть любовь, которую нужно лелеять и беречь, ради которой стоит жить и даже… умереть. Любовь ее родителей не была фонтаном эмоций, но она чувствовала, что под внешней мягкостью и нежностью скрывалась твердая прочная скала, на которой строилась их жизнь.

– Не знаю, что и сказать… – смущенно улыбнулась Эдвина. – Как неожиданно…

Сэм всегда был для нее отцом Хелен. Но ведь именно к нему обратилась она за помощью, когда исчезла Алексис. Она всегда знала, что может положиться на него, если будет нужно. Он стал ее другом, и это ей нравилось. Правда же заключалась в том, что ей нравилось в нем все.

– Но что скажет Хелен? И Джордж, и все остальные?..

– Думаю, что мне чертовски повезло! – Сэм крепко пожал ей руку. – Эдвина… Ничего не говорите, если я слишком тороплюсь. Я просто хочу знать – возможно ли? Или вы считаете, что я сошел с ума?

Он смотрел на нее такими глазами, что она рассмеялась.

– Сэм, я думаю, мы оба немного сошли с ума, но мне это нравится.

Она коснулась его плеча, и он почувствовал себя самым счастливым человеком на свете.