Текст книги "Титаник и всё связанное с ним. Компиляция. Книги 1-17 (СИ)"

Автор книги: Даниэла Стил

Соавторы: авторов Коллектив,Клайв Касслер,Владимир Лещенко,Лия Флеминг,Марина Юденич,Алма Катсу,Лес Мартин,Ольга Тропинина,Клаудия Грэй,Лорен Таршис
сообщить о нарушении

Текущая страница: 179 (всего у книги 331 страниц)

Энни притворилась, что выскальзывает за дверь, в то время как Филлипс, с отвращением покачав головой, вернулся к передаче телеграмм. Однако пока он занимался своими делами, девушка подхватила ворох срочных телеграмм, прижала их к груди, метнулась мимо него и шмыгнула за дверь прежде, чем он успел встать со своего места.

Ветер хлестал по открытой палубе, со всей силы бил Энни в лицо. Было так холодно, что девушка едва не застыла на месте. Униформа совсем не спасала. Воздух был таким ледяным, что она легко могла поверить в покрытые льдом чернильные воды внизу. Им сказали – их всех предупредили – об особой опасности, которую нес лед по курсу. Что не так с Филлипсом? Почему он не отнесся к предупреждениям более серьезно; почему он считал, что важнее посылать телеграммы глупых богатеев? Люди, которые выдвигали глупые требования, которые понятия не имели об опасности. Капитан должен был просмотреть эти сообщения немедленно. Слишком много времени прошло…

Какая-то сила ударила ее сбоку, опрокинула на палубу. Ее голова больно ударилась о холодные влажные доски.

Белые квадратики выскользнули из рук и заплясали на ветру вне досягаемости. Телеграммы. Они затрепетали в воздухе, перелетели через перила, а затем, подхваченные ветром, поплыли над открытой водой. Они становились все меньше и меньше, пока не превратились в белые точки в темноте, пока звук их трепета не затерялся в реве океана. Пока они не исчезли.

Предупреждения с указанием местоположения льда были утеряны.

– Я поймал ее, мистер Филлипс.

Чья-то рука рывком подняла ее на ноги, как кролика, пойманного в огороде. Гарольд Брайд сбил ее с ног и ухмылялся. Гончая, которая поймала кролика.

Энни дернулась.

– Отпустите меня! Разве не видите, что вы наделали? Телеграммы…

– Начнем с того, что это не твое дело.

– Это были предупреждения! Впереди лед…

– Что показывает, как мало ты знаешь, – Брайд надулся, радуясь возможности покрасоваться перед представительницей слабого пола. – Этому кораблю нечего бояться какого-то льда. Он непотопляем, ты разве не слышала?

– Теперь у вас проблемы, – сказал Филлипс, когда Брайд затащил Энни обратно в радиорубку.

Комната была слишком мала, чтобы вместить трех человек одновременно, и двое мужчин прижались к Энни. Она чувствовала, что они наслаждаются ее горем. Маленькие радости для маленьких мужчин.

– Я послал за мистером Латимером.

Латимер, главный стюард, был крупным, похожим на медведя мужчиной, который едва влезал в униформу «Уайт Стар». Энни и раньше видела, как он сердится – видела, как он замолкал, взгляд становился ледяным и белым и обещал ужасные последствия. У Энни скрутило желудок в узел, хотя она знала, что Эндрю Латимер не мог сделать с ней ничего хуже того, что она уже однажды сделала с собой сама.

– Что, черт возьми, заставило вас украсть эти телеграммы?

Теперь их было четверо в радиорубке, Латимер нависал над Энни. Было так жарко и душно, что она боялась упасть в обморок.

– Это женская истерия, – сказал Брайд с уверенностью, несвойственной его годам. – Я видел такое раньше. Иногда у них бывает корабельная лихорадка. Некоторые женщины не годятся для моря.

– Нет, я…

Но мужчины ее не слушали.

– Я знал, что с этой девушкой что-то не так, с той минуты, как она ступила на борт, – произнес Латимер, как будто Энни не было рядом.

Он приподнял фуражку, чтобы вытереть пот со лба; Энни смотрела, как капли стекают по лицу стюарда.

Латимер схватил ее за плечо, совсем как Брайд. Ее так часто хватали и тянули, когда она была ребенком, что это ощущение вызвало странное оцепенение. Когда с тобой обращаются как с неодушевленным предметом, с диким животным, иногда проще всего позволить разуму отключиться. Это была версия игры в исчезание: прикасались как будто не к тебе, а к кому-то другому.

– Вас запрут в каюте, – заявил старший стюард, – пока я не поговорю с капитаном и он не решит, что с вами делать.

Энни думала, что ей велят оставаться в своей каюте, той, которую она делила с Вайолет, и поэтому она покорно пошла, но нет. Латимер привел ее в другую, маленькую, как чулан для метел, и без кровати – только гамак свисал с крючка на стене. Там не было ни электрического света, ни свечи, а поскольку комната была внутренней, свет не проникал и снаружи.

Девушка сказала дрожащим голосом, что боится темноты, и спросила, нельзя ли ей остаться в своей каюте – она обе-щала не выходить, пока не получит разрешение, – но Латимер никак не отреагировал, как будто она не сказала ни слова.

Может быть, игра в исчезание сработала слишком хорошо.

Энни села на пол, подтянув колени к груди. Холодно, хотя кабина должна находиться рядом с машинным отделением. Может, Брайд прав? У нее истерия? Что это значит – женская истерия? Отличалось ли это от того, когда мужчины расстраивались, кричали, топали и швыряли вещи, как ее отец в худшие времена? Может быть, она больше похожа на своего отца, чем ей хотелось думать. Энни попыталась вспомнить, что произошло на офицерской палубе. На нее не похоже, совсем не похоже. Она всегда была тихой, кроткой девочкой. Что, черт возьми, заставило ее взять эти телеграммы и выбежать на офицерскую палубу? Она представляла все, как будто наблюдала за другой девушкой. Может, она и правда сходит с ума.

Мысли все крутились и крутились вокруг последовательности событий и того, что она узнала. Было так много всего, чего она все еще не понимала.

Жуткая нота, похожая на безумное предупреждение – ты меня знаешь – преследовала ее. Стед подтвердил, что это может быть шуткой… Или что это дух.

О господи.

Ее трясло так сильно, что она едва могла думать. Слезы неудержимо текли по лицу. Кусочки складывались воедино в ее сознании. Энни казалось, что теперь она знает, что происходит.

Кэролайн украла ребенка Лиллиан…

И Лиллиан Ноттинг мертва.

Это был дух Лиллиан. Это она трясла стол и гасила свечи на сеансе Стеда. Записка под дверью и, возможно, даже припадки – ее рук дело.

Лиллиан. Разъяренная. Отчаянная.

Энни не знала, как долго она пролежала, свернувшись калачиком, безмолвная и одинокая, в темной комнате. Она начала чувствовать себя так, словно ее похоронили заживо, и самое тревожное было то, что какая-то часть ее не возражала. Это были похороны не на суше, а в море, как у Тедди. Она, завернутая в марлю, плыла в глубине, не имея веса. Мирно. Впервые за долгое время она точно знала, куда идет, куда ведет это путешествие боли и одиночества. Она знала место назначения.

Однако, проснувшись, Энни все еще находилась в темной комнате. Испытания последних нескольких дней не закончились. Все еще оставалась загадка, которую нужно разгадать, дух, которого нужно изгнать. Ей нужно было как-то выбраться отсюда и рассказать Стеду, что она все поняла. Кто-то одержим духом Лиллиан; и, кто бы это ни был, он творил ужасные вещи на борту корабля, и все во имя возвращения Ундины. Но как можно забрать ребенка, если ты уже мертва?

Паниковать было нельзя. Нужно взять себя в руки. Собраться. Даже если она скоро выберется отсюда, никто никогда не воспримет ее всерьез, если сочтет сумасшедшей. Надо вести себя хорошо, успокоиться и поразмыслить.

Энни сунула руку в карман фартука и по привычке вытащила брошь. Провела по ней пальцами. Она смотрела на украшение так много раз, что запомнила рисунок, изгибы и завитки, вырезанные на металле. Оно как будто уже стало ее собственным. Ей почему-то стало лучше, как будто она не была такой одинокой, потерянной, запертой в ловушке.

Пальцы инстинктивно нащупали защелку.

Защелка?

Энни не знала, что там есть защелка.

И все же…

«Сердце» открылось с приятным легким щелчком. Это была миниатюрная табакерка.

И в ней что-то лежало… или лежало прежде.

Энни вдохнула запах порошка. Она знала, что это было: «лекарство» Кэролайн, которым она тайно баловалась, когда думала, что никто не видит. После него она становилась уравновешенной, спокойной.

Там почти ничего не осталось, только ободок спрессованного порошка. Энни облизнула палец и провела им по краю. На влажный кончик пальца налипли крупицы. Прежде чем она смогла остановиться, Энни сунула палец в рот и облизнула с него порошок.

Ничего.

Энни отколола ногтем спрессованный кусочек не больше занозы. Проглотила его.

Ничего.

Энни вытрясла оставшееся, еще четыре маленьких кусочка. Они были горькими, как сода.

И таяли на языке, как крошечные сосульки.

Как лед.

Лед, что дрейфует в воде, подстерегая корабль.

Ребенок, плавающий в воде. Синий, как труп.

Ундина.

Теперь она осознала, что ей знакомо имя. Ундина – так звали русалку в одной из бабушкиных историй. Но это же миф, да? Энни не должна была знать о мифах. Как и романы, как и сказки, они были полны греха.

Господь благоволит хорошим девочкам, Энни.

Ей хотелось плакать. Нужно было что-нибудь предпринять, но что она могла, запертая в холодной каморке на дне кораб-ля? Когда она сама замерзла, как спящая принцесса в сказке, навечно запертая в своем гробу? Ждет своего принца. Ждет, когда ее освободят.

Почему она снова оказалась здесь? Энни потрогала голову, как будто прикосновение могло что-то высвободить. Да, она вспомнила, это из-за сообщений, да. Лед. Нет, из-за Лиллиан.

Нет, из-за Кэролайн и этой броши. Пустой броши, в которой когда-то хранилось очень сильное средство. И она была в руках мальчика Асторов, когда у него случился припадок.

Теперь Энни поняла правду: мальчика убила не Кэролайн и не какой-нибудь злой, расчетливый дух. Его убила брошь. Или то, что было внутри ее.

С болезненной уверенностью Энни теперь видела, что происходило.

Она посмотрела на брошь в своей руке, как будто это была шипящая кобра, готовая напасть.

Но Кэролайн была виновна в том, что Ундина угасала. Кэролайн доводила Ундину до болезни. Намеренно. Брошь прошипела ей правду. Кэролайн травила своего ребенка все это время, прямо у всех под носом.

Но Кэролайн хотела, чтобы Ундина была с ней. Почему тогда она, приложив столько усилий, чтобы сделать Ундину своей, пытается ее убить?

В окрестностях Баллинтоя была поймана жена рыбака, отравлявшая собственных детей мышьяком. Она утверждала, что это изгоняло злых духов и она спасала их души, но ее собственная сестра заявила, что женщине надоело их тянуть, когда муж ушел в море, оставив ее страдать одну. Сказала, что материнство может стать своего рода могилой. От материнства никуда не деться, избавить могла только смерть матери или детей.

И еще бабушка Эшлин рассказывала Энни о женщине, которая издевалась над своими детьми из-за сочувствия, которое это ей приносило, не говоря уже о приходской милостыне. Женщины совершали безумные поступки, да? Истеричные.

Истерия.

Теперь истории проносились в ее голове головокружительным каскадом. Истории, которые она слышала или читала, истории, которые ей, возможно, только снились.

Энни захлопнула крышку броши, сожалея, что израсходовала весь порошок. У нее не осталось доказательств, только подозрения. Нет способа доказать, что сумасшедшая здесь все-таки не она.

Глава сороковая

Дело явно шло к полуночи, но Уильям Стед подавил желание вытащить часы. Они лежали в кармане жилета, спрятанные под несколькими слоями шерсти. Жилет был плотно застегнут на все пуговицы, чтобы защитить от холодной зимней ночи. Стед пробыл здесь около часа – в почти арктических условиях. Корабль наверняка находился в одной из самых северных точек путешествия, и весенняя погода сегодня вечером сменилась на холодную. Нос и щеки задубели. Плотно сжатые губы плохо ощущались. Он потопал ногами, жалея, что не захватил с собой фляжку с горячим чаем.

Что они – Гуггенхайм, Дафф-Гордоны, капитан – наверное, думают про меня, сидящего здесь в одиночестве, в такую погоду? Наверное, говорят друг другу: «Сумасшедший дед».

Капитан уже посылал матроса его проверить. «Может, вам будет удобнее в помещении, сэр?» – вежливо поинтересовался тот, подталкивая Стеда к двери как бордер-колли. В конце концов, матрос сдался, когда Стед дал понять, что зайдет внутрь, когда сам захочет.

«Может быть, именно так закончится моя общественная карьера», – стоически подумал он. В шутку. Количество выступлений уже начало сокращаться; приглашения на загородные праздники, даже на званые обеды, иссякали. Достаточно того, что он был печально известен; Стед не мог позволить себе, чтобы его называли еще и сумасшедшим.

– Кто вы? Чего вы от нас хотите? – тихо говорил Стед, повторяя одни и те же слова снова и снова, медленно прохаживаясь.

Обычно на палубе были пассажиры, даже в этот час, но мороз загнал всех внутрь.

Стед, несмотря на холод и усталость, продолжал вопрошать. Он был уверен, что на борту этого корабля что-то скрывается, и более того, что-то должно произойти в ближайшее время – возможно, сегодня вечером. В воздухе потрескивал электрический заряд, особый заряд, который могли чувствовать только некоторые люди. Люди, настроенные на другой план восприятия.

Такие, как он.

Если бы дух был злым… если бы случилось что-то ужасное, Стед не смог бы потом жить. Ему и так было скверно из-за смерти мальчика-слуги (хотя, конечно, вина лежала на Асторах, которые обращались с ребенком как с домашним животным). Так же как он чувствовал себя опустошенным из-за того, что случилось с Элизой Армстронг.

Он не позволит еще одному невинному пострадать.

Уильям сделал еще один медленный круг по прогулочной палубе. Ноги немели, температура продолжала падать. Он взывал к духу шепотом, сердцем, разумом. Стед чувствовал что-то в воздухе за пределами досягаемости. Что-то мучительно реальное, полновластное.

Только вернувшись в исходную точку возле курительной комнаты, Уильям заметил, как над водой сгущается туман. Он парил в воздухе, словно человеческая фигура, над черными плещущимися волнами. Это был не туман, Стед был в этом уверен. Он знал, что это такое. Видел это раньше. Дух пытался ответить. Пытался материализоваться, стать вещественным телом, которым когда-то был. Сердце Стеда наполнилось надеждой и изумлением – и страхом тоже, потому что он не мог не бояться подобного. Как бы ему ни хотелось стать свидетелем материализации, это было так же страшно, как видеть труп, выбирающийся из могилы.

Дожидаясь, Стед чувствовал, как чудовищный холод давит на него, словно обрел настоящий вес. Будто холод и был чьим-то присутствием. Уильям ощущал себя ничтожеством, простым насекомым, столкнувшимся с этим огромным, уничтожающим проявлением. Стед чувствовал тяжесть другого мира, величайшее притяжение, потому что два мира оказались так близки. И до этой минуты Стед никогда не испытывал похожего.

Но по мере того как туман обретал форму, становилось понятно, что это не человек, приближающийся во мраке, а нечто более обширное, аморфное. То были не руки, сотканные из кристаллизованного дыхания. Призрак становился все больше и больше – и белее. И так, пока не стало очевидно, что такое надвигалось на корабль из тумана, клубящегося над самой поверхностью океана.

Выше любого здания в Лондоне. И такой же массивный.

Айсберг.

Глава сорок первая

Марк и Энни лежали бок о бок в поле под цветущим вишневым деревом, и розовые цветы сыпались на них как снег. Его взгляд был мягким, губы напряженными. У нее не было никаких сомнений – он собирается ее поцеловать.

Предвкушение было почти таким же сладким, как и сам поцелуй.

Рука Марка коснулась ее щеки, и Энни вздрогнула…

Когда их губы встретились, она ощутила, как их дыхание смешивается и они дышат как единое целое.

Его губы отстранились, замерли. Он отпрянул.

– Нам не следует… – прошептал он.

Только это был не Марк.

Это был Дес.

Десмонд Фланнери. Юноша, которого она любила. Юноша, которого ей нельзя было любить. Потому что он уже был обещан Богу.

Но разве мог Господь счесть подобное грехом, если они были словно в раю? Мог ли Он? Тогда это казалось невозможным. На всей земле их было только двое: Энни и Дес, что слились воедино в поле.

Волны бьются вдалеке о скалы. Здесь ничто, даже гнев Божий, не может их коснуться. Дес прижимает ее руку к сердцу.

Дес говорит:

– Почему ты так со мной поступаешь?

Дес бормочет:

– Господи, прости нас.

Снова, снова и снова. Крик и молитва одновременно.

Энни резко проснулась, чувствуя, как крик разрывает ее изнутри. Она рыдала во сне, и теперь ее трясло, а ужасный шум продолжал эхом отдаваться снаружи, над головой и вокруг. Звук не поддавался описанию – глубокий, гулкий стон лавины стекла. Рев и скрежет, словно лист старого металла с силой гнули. Затем последовала дрожь, словно кто-то схватил судно.

Сверху, казалось, проснулся разом весь корабль. Энни слышала голоса, крики. Инстинктивно рванулась к двери, подергала ручку, но та была заперта. Энни прижалась ухом к двери, прислушиваясь. Какой звук был ближе в мешанине плача, криков, шагов на лестнице и бега по коридорам? Куда все бежали? Голоса доносились приглушенно, слов было не разобрать – что они там говорили?

Сознание дробилось под тяжестью снов, страха перед духом, перед фотокарточкой Лиллиан и странным эффектом от белого порошка. Сколько прошло времени?

И тут она вспомнила все: Кэролайн травила ребенка. В ее мысли ворвался звук колокола. Он был для персонала. Колокол сообщал стюардам, распределенным по всему кораблю, что возникла проблема, или передавал приказы. Когда мистер Латимер в первый день знакомил Энни с порядком действий в случае экстренных ситуаций, она перепугалась, но Вайолет заверила ее, что беспокоиться не о чем.

«Они нам никогда не понадобятся, – проворковала она, похлопав Энни по руке. – Только если случится действительно сильный шторм и корабль станет набирать воду».

Энни ей доверяла. Вайолет знала жизнь на море.

Вайолет… догадалась ли она, куда поместили Энни? Явится ли она, чтобы ее спасти?

Энни заколотила в дверь так отчаянно и сильно, что почти сразу заболел кулак. Она закричала, но никто, похоже, не слышал ее. Все заглушал звук колокола. Девушка попыталась успокоиться и сосредоточиться. Сосредоточься на перезвоне. Судя по схеме, стюардов отзывали. Это означало, что случилось что-то чрезвычайное. Их бы никогда не отозвали, не случись плохого.

И тут она вспомнила: телеграммы. Телеграммы с других кораблей, телеграммы с координатами и предупреждениями: замечен лед. Сообщения, которые выпали из ее рук, когда она пыталась сообщить о них капитану. Паника – холодная и непроницаемая, как глыба льда, – обступила Энни со всех сторон.

О боже. Что она наделала?

Энни продолжала колотить в дверь, пока не рассадила руки в кровь.

Слышались шаги пробегавших мимо. По-прежнему никто не останавливался.

Замки на нижних уровнях, в каютах экипажа и в третьем классе, стояли ненадежные; может быть, удастся открыть. Энни начала изо всех сил дергать дверную ручку, но быстро стало понятно, что она скорее выбьет плечо, чем дверь откроется. В отчаянии Энни пнула дверь и навалилась на нее всем весом, крича о помощи. Секунды складывались в минуты, но ее крики растворялись в шуме людей, бегущих по лестницам и коридорам, в голосах стюардов, сопровождавших своих пассажиров. Неужели в страхе за собственную жизнь все забыли о ней?

И вдруг Энни услышала шарканье ног в коридоре. Прямо за дверью. Она была в этом уверена. И снова забарабанила кулаками по дереву.

– Там кто-нибудь есть? Помогите мне, пожалуйста! Я заперта здесь. Помогите!

Дверная ручка задребезжала.

– Заперто.

Энни ахнула. Мужской голос. Но она не могла вспомнить чей.

– Ключ у мистера Латимера! – крикнула она. – Главного стюарда!

– Нет времени, – проворчал мужчина, его голос странно приглушенно прозвучал сквозь толщу закрытой двери. – Отойдите.

Энни едва успела отойти в дальний конец тесного помещения, как услышала, что в дверь с грохотом врезалось что-то тяжелое. Дверь содрогнулась, но выдержала. Мужчина бился снова и снова, пока наконец рама не раскололась и дверь не распахнулась.

Это оказался один из боксеров – тот, что побольше и добрее. Он взял ее за руку.

– Что вы здесь делаете, мисс? Разве вы не знаете, что у нас чрезвычайная ситуация…

– П-произошло недоразумение, – пробормотала она.

Нет времени объяснять. В любом случае она вряд ли могла рассказать ему, что сделала или что ее сочли сумасшедшей.

– Что происходит?

– Мы столкнулись с айсбергом.

Перед мысленным взором Энни белые бумажки летели из ее рук, планировали по воздуху, тонули в черной воде. Радисты совершили ошибку, не предупредив капитана раньше. Это была их вина, а не ее. Не так ли?

Мужчина повлек Энни за собой, практически таща по узкому коридору к лестнице. Зачем-то стучал в другие закрытые двери, пока они шли мимо.

– Пассажирам приказано надеть спасательные жилеты и ждать дальнейших инструкций, но не все слушают. Они цепляются за надежду, что корабль непотопляем, но я бы предпочел этого не выяснять. – Боксер вытянул шею, заглядывая в скудно освещенный коридор. – Это здесь держат арестованных? Вы не знаете, есть ли еще кто-то, запертый в этом коридоре?

– Вы кого-то ищете?

– Моего приятеля, Леса. С ним тоже произошло… э-э-э недоразумение. Они сказали, что запрут его в канатном ящике. Вы знаете, где это?

Он очень волновался о друге. Энни слышала это по напряжению в голосе.

– Простите, не знаю. Могу лишь предположить, что это на самом нижнем уровне.

Боксер потер плечо, которым выбивал дверь.

– Тогда я продолжу поиски, – сказал он, подталкивая девушку вверх по ступенькам. – Вам лучше подняться на палубу на случай, если начнут эвакуацию корабля.

– Благодарю вас. – Она подумала, не предложить ли ему помощь в поисках, но в тот момент ее волновала только Ундина.

Возможно, за ребенком никто не присматривал. Холодный ужас сжал горло Энни: если с Ундиной что-нибудь случится, она никогда себе этого не простит.

Она помчалась вверх по лестнице, мимо пассажиров, нерешительно спотыкающихся, ищущих пропавших членов семьи. Многие были одеты в пижамы. Энни хотела им помочь – всем помочь, – но капитан мог снова приказать запереть ее в недрах корабля, когда тревога закончится.

Энни двинулась сквозь толпу в противоположном направлении.

Пассажиры в громоздких спасательных жилетах пытались подняться на палубу, теряя самообладание. Некоторые останавливались, не в силах сделать еще один шаг. Энни упорно не останавливалась. Прошла мимо пары женщин из третьего класса, от которых пахло сардинами и сыром. Они держались за руки, чтобы толпа не могла их разделить. Обошла троицу седовласых мужчин в траурных одеждах, которые медленно поднимались по лестнице, пыхтя и отдуваясь на каждой третьей ступеньке. Энни практически сбила с ног двух плачущих детей, тащившихся за матерью и отцом, и не обратила внимания на череду эпитетов, которые отец семейства бросил ей вслед. Это не имело значения.

Сейчас все это не имело значения.

Толкаясь, пробираясь и продираясь мимо других, Энни не могла избавиться от растущего чувства, что каждый из этих людей умрет. Несмотря на все, что говорили о «Титанике», насколько он превосходен, насколько хорошо спроектирован, насколько великолепен и благороден – словно он был человеком, личностью, – корабль ничего не сделает, чтобы спасти этих людей. «Титаник» оставался равнодушен к людям, ползающим по его палубам, и охотно принес бы их в жертву морю.

Энни чувствовала, как холод океана проникает сквозь корабль, поднимается, словно утренний туман над полем боя, медленно ползет вверх палуба за палубой. Потом придет ледяная черная вода. Голодная, жадная вода, требующая своего. Одного за другим вода заберет их, проглатывая целиком.

Они умрут с испуганными лицами, приговоренные к вечному удивлению: вряд ли кто-то из пассажиров предполагал такую смерть.

Энни отстраненно наблюдала за пассажирами, которые пытались протиснуться мимо. Старик, ковыляющий с тростями по коридору, – его немолодая дочь держится на шаг позади, стараясь не паниковать и оставаться с отцом. Бедная женщина в изодранной шали, обернутой вокруг ребенка, – она боится, что ее прогонят от спасательных шлюпок, ведь у нее билет третьего класса. Женщина-астматик рухнула в шезлонг, сражаясь за каждый вдох. Их усилия, их жертвы, их страхи – теперь Энни смотрела на все так, словно они были просто дрейфующими призраками из другой жизни. Застыли во времени.

Но когда момент оттает, они увидят, что все уже давным-давно мертвы.