Текст книги "Титаник и всё связанное с ним. Компиляция. Книги 1-17 (СИ)"

Автор книги: Даниэла Стил

Соавторы: авторов Коллектив,Клайв Касслер,Владимир Лещенко,Лия Флеминг,Марина Юденич,Алма Катсу,Лес Мартин,Ольга Тропинина,Клаудия Грэй,Лорен Таршис
сообщить о нарушении

Текущая страница: 232 (всего у книги 331 страниц)

Если долго стоять на одном месте, можно увязнуть, братец.

Он замечает мою пренебрежительную усмешку и кривится. Вспомнив о своих товарищах, застывших в разных частях каюты, он выпрямляется и кидает на них свирепый взгляд, словно спрашивая: На что уставились? Самоуверенная улыбка расцветает на его лице, и он машет передо мной своим мизинцем.

– Мы не просто идем каждый своей дорогой. Если ты проиграешь, ты вернешься в Лондон. Деньги я найду.

Я издаю лающий смешок, ожидая завершающей фразы, которая так и не звучит. Если я хочу, чтобы Джейми вступил в игру, придется поставить что-то не менее важное. Лондон – это мое прошлое. Мое будущее – Америка. Могу ли я позволить себе ставить на кон собственную судьбу? Но как же мне не сделать этого? Если комета Галлея пролетит, больше ты ее в своей жизни не увидишь.

В два шага я подхожу к нему и протягиваю кулак. Он опускает свой сверху – этот жест означает скрепление пари.

– Удачи, сестренка. Сегодня ты обедаешь вместо меня.

– Я думала, мы пообедаем вместе.

– Появление лишнего человека за столом будет выглядеть подозрительно, к тому же я отлично позавтракал. – Из своего вещмешка он достает запасную форму и с усмешкой швыряет мне. – Думаю, я пока возьмусь за те шезлонги.

По крайней мере он не собирается мне поддаваться. Я уже подумываю тоже пропустить обед и заняться подготовкой.

– Ну, если ты так переживаешь… – подначиваю я.

Он смеется, не принимая подачу.

– Бо отведет тебя в обеденный зал. И, парни, – он чуть сдвигает шапочки мальчишек, – не теряйте запал.

Затем выскальзывает за дверь.

После того как Джейми уходит, меня и Бо накрывает неловкое молчание, прерываемое лишь шлепаньем тапочек по полу. Порыв соленого ветра из иллюминатора летит мне в лицо. Ну, сорвиголова, какой там, говоришь, у тебя план? У Джейми с Бо преимущество. Мало того, что они – мужчины и им не надо притворяться, так их еще и двое.

Что ж, парни, я буду умнее.

– Мы ждем снаружи, – ворчит Бо.

Винк аккуратно ставит свои тапочки под кровать, в то время как Олли просто скидывает свои у раковины. Обувшись, они направляются следом за Бо к выходу. Но перед дверью Олли приседает, зацепившись взглядом за что-то на полу.

Когда он поднимает ко мне лицо, все веселье с него исчезает, словно стертое тряпкой.

– Что там?

На полу лежит перо. Я поднимаю его, маленькое белое перышко, бывшее частью пучка на шляпке. Наверное, я сломала кончик одного их длинных перьев, прикалывая вуаль к краю.

Олли кидает на Винка один из тех взглядов, которыми награждают друг друга, когда стоят на улице с корзиной для пикника и слышат раскаты грома.

– Оно указывало на двенадцать часов, – шепчет он.

Я машу перышком перед лицом Олли, он подается назад, чуть не кувыркнувшись через голову, и скрывается за дверью.

11

Винк и Олли идут по бокам от меня, матроса Валоры, когда мы следом за Бо спускаемся на палубу ниже, в обеденный зал.

Джейми сказал, что лишний человек за столом вызовет подозрения. Но что насчет замены пассажира? Хотя Джейми считает, что это безопасно, а из нас двоих он более осторожный. Я натягиваю матросскую шапочку пониже на лоб.

– Мы тоже хотим участвовать в пари, – заявляет Винк. – Ириски в его кармане шелестят при каждом стуке слишком больших ботинок.

– Да, двое против одного нечестно. А мы с Винком можем считаться за одного человека.

При виде серьезных лиц мальчишек, повернувшихся ко мне, как подсолнухи к солнцу, сжимается сердце.

– Ну, а что вы умеете?

Они хмурят брови, перебирая в уме все свои скрытые таланты.

– Винк может полировать обувь, – выдает Олли.

Ботинки Винка, с ободранными носами и трещиной на боку, похоже, залитой клеем, свидетельствуют об обратном.

– Олли знает, как изобразить пуканье под коленками.

Остановившись посреди коридора, Олли сует руку в штанину, а затем прижимает ладошку чашечкой к задней части коленки, издавая целую симфонию метеоризма. Винк вносит свою лепту, используя более традиционную подмышку.

Бо с сомнением оглядывается.

– Да, в самый раз. Это точно заставит людей раскошелиться.

– Не лезь не в свое дело, – рычит Винк.

– О! – Олли бьет себя по щекам. – Мы можем помочь тебе запустить тотализатор, как в обеденном зале. Даешь шиллинг и получаешь шанс выиграть кучу денег.

Я фыркаю. Это все равно, что сесть на прямой экспресс в каталажку.

– Люди решат, что мы хотим просто вытрясти из них денежки. Но мне нравится ваш энтузиазм. Хорошо, я вас беру.

Оба начинают скакать, как козлята. Олли даже щелкает каблуками.

– Я посвящу вас в наш план после обеда. Мы же не хотим, чтобы кто-нибудь подслушал наши секреты.

Идущий впереди Бо качает головой.

Обеденный зал разделен на женскую и мужскую половины, но семьи встречаются на обеих. Длинные столы красного дерева накрыты белыми скатертями, на которых стоит настоящий фарфор, рядом с каждым местом – отдельный стул, а не общие скамьи, как это обычно бывает в пабах.

На задворках, в самом дальнем от окон углу, сочетанием темных голов и светлых матросских форм выделяются четыре фигуры. Меня не удивляет, что китайцам отвели худшие места. Кстати, как человеку, пытающемуся не привлекать внимания, мне это на руку. Я напрягаюсь, заметив грубияна Фонга, с аппетитом закидывающего в рот еду, в то время как Тао лишь принюхивается к содержимому своей тарелки. Его коса водопадом струится по спине.

Нас провожают взгляды, полные открытого неодобрения, и под ними я словно уменьшаюсь. Одна женщина даже прикрывает нос салфеткой, когда мы идем мимо. Это не особо отличается от нашей жизни в Лондоне – просто ударная доза презрения вместо нескольких ежедневных капель. И все же меня охватывает смутное чувство разочарования, отчего я лишь глубже натягиваю шапку. Несмотря на то что мы пассажиры одного корабля, мы вовсе не равны.

Двое матросов-китайцев, которых я еще не видела, оба приблизительно двадцати лет от роду, пытаются завязать беседу с семьей русских, сидящей рядом, – супругами и их розовощекой дочерью моего возраста. Один из матросов, жилистый парень со смеющимися глазами, изображает швыряние угля лопатой, а русские смотрят на него. По крайней мере, их, похоже, наше присутствие не раздражает.

Заметив наше приближение, оба парня встают и идут к нам. Я ощущаю укол беспокойства. Это не должно меня волновать, но я надеюсь, что эти двое примут меня, в отличие от Бо и Фонга.

Жилистый парень переплетает свои узловатые пальцы у груди и кланяется.

– Рад встрече, уважаемая сестрица Валора, – радостно провозглашает он по-кантонски. – Ты точь-в-точь как одна из нас, узкоглазых. – Последнее слово он произносит по-английски, заставляя меня усомниться, правильно ли я его расслышала. «Узкоглазый» – слово, которым называют любого китайского мужчину, не обращая внимания на его внешность. – Я Барабанщик, а это – Минг Лаи. – Он кивает на своего товарища, невысокого парня, с лысой головой и открытым, честным лицом.

– Джейми повезло иметь такую преданную сестру, – говорит Минг Лаи глубоким баритоном, напоминающим звук, который получаешь, подув в спиральную раковину.

Я немного успокаиваюсь.

– Спасибо. – Если бы только Джейми так думал. – Ты играешь на барабане? – спрашиваю я у Барабанщика.

Он – настоящий сгусток энергии – переминается с ноги на ногу, словно в голове у него звучит музыка.

– Он играет на любой поверхности, – отвечает Минг Лаи.

Его основательность прекрасно дополняет неуемную энергичность Барабанщика.

– Вроде этой, – не теряется Барабанщик, отстукивая пару тактов прямо на голове приятеля, прежде чем тот успевает увернуться. – Полагаю, ты уже знакома с Тао и Фонгом. Они не говорят по-английски.

– Ты тоже не говоришь, – замечает Минг Лаи.

– Да уж получше тебя.

Тао поднимается со своего стула. Его борода-сосулька прыгает вперед, когда он отвешивает поклон.

– Приятно познакомиться с тобой, маленькая сестрица. Нам жаль, что мы захлопнули перед тобой дверь.

Фонг по-прежнему сидит и жует, и сожалений в нем столько же, сколько в половице, о которую споткнулись.

– Это моя вина, дядюшка. Вы же ничего не знали.

Олли и Винк прыгают на места напротив друг друга, так что нам с Бо приходится сесть в самом конце, лицом к лицу. Я упорно разглядываю стол, пока официанты в белых куртках поспешно расставляют на столах блюда с ростбифом, кукурузой и картофелем в мундире. Становится понятно, что мне не стоило волноваться, заменяя Джейми. Официанты, обслуживающие нас, едва смотрят в нашу сторону, видимо, сосредоточившись на том, чтобы сбежать как можно скорее.

Тем временем официант за соседним столом, мужчина с прямоугольной окладистой бородой и розой на лацкане, кивает сидящим за ним пассажирам.

– Вам сейчас же принесут еще хлеба.

Он щелкает пальцем, привлекая внимание другого официанта, и указывает на корзину. Должно быть, это здешний старший официант.

На нашем столе нет хлебных корзин, хотя и есть кусок масла с эмблемой «Уайт Стар», такой же, как на мыле. Возможно, это обычный недосмотр. Я моргаю, ослепленная сиянием ламп над головой, отражающимся от эмалированных стен. У китайцев порции меньше, чем у остальных? Поскольку все уже работают вилками, трудно быть в этом уверенной.

Мне следует вести себя тихо. Здесь больше еды, чем я видела за очень долгое время, и нельзя сказать, что мы встанем из-за стола с пустыми желудками. В конце концов, предполагается, что я должна не высовываться. Но что хорошего в масле без хлеба?

Моя рука взлетает вверх, прежде чем я успеваю ее остановить.

– Официант?

Старший официант хмурится, глядя на меня, а затем направляется к нам, быстро перебирая короткими ногами.

– Мы бы тоже хотели немного хлеба.

Бо поднимает бровь. Рядом со мной застывает Винк, а Олли кладет назад свою картофелину. Обедающие, услышавшие мои слова, обжигают нас презрительными взглядами из тех, что обычно достаются помойным крысам или дурно пахнущим бродягам.

Оказавшись на перекрестье взглядов, старший официант отвешивает нам издевательский поклон.

– Я посмотрю, что можно найти.

Бо разглядывает меня со сдержанным любопытством, словно собаку, пытающуюся поймать свою тень. Я награждаю его удовлетворенной улыбкой.

– Джейми тоже попросил бы.

Он пожимает плечами.

– Сомневаюсь.

Продолжая есть, он изучает изображения кораблей «Уайт Стар» на стене позади меня. Возможно, жалеет, что здесь сейчас не Джейми.

Отведя взгляд, я замечаю, как Фонг прибирает к рукам перечницу. Он уже опускает ее в карман, когда Тао награждает его осуждающим взглядом.

Я понимаю, что у каждого из этих матросов есть лучший друг. Возможно, именно поэтому я не нравлюсь Бо. Если Джейми отправится со мной в Нью-Йорк, Бо останется совсем один. Но если Бо – лучший друг Джейми, он определенно должен желать ему лучшего. Может быть, у меня получится сдвинуть камень, если раскачать другой, рядом с ним.

Олли поворачивается к Бо.

– Сколько вам платят за работу?

Несмотря на то что мальчишки предпочитают английский, сейчас все говорят по-кантонски, скорее всего, как всегда, когда присутствуют люди, не знающие английского.

Бо зубами срывает кусок мяса с вилки, не ответив на вопрос.

Барабанщик подвигается ближе.

– Что там насчет работы? – Все его худое коричневое лицо движется, когда он жует. – Если есть работа, делитесь. Моя жена хочет побывать на празднике драконьих лодок этим летом.

– Катись мимо, – бурчит Бо.

– Джейми поспорил с Бо, что сможет заработать больше, чем он, а потом Валора поспорила с Джейми, что она заработает больше, чем они оба до сигнала отбоя, – вываливает Олли, не переставая жевать. – Если Валора победит, Джейми придется показывать трюки вместе с ней. А если победит Джейми, Валора отправится домой.

Теперь все пристально смотрят на меня. Даже добродушный Минг Лаи отрывается от беседы с русской девушкой, которая держит в руке яблоко и учит его произносить это слово по-русски.

Тао накручивает бородку на свой укороченный указательный палец.

– Большие ставки. Я думаю, сестра победит.

– Тогда ты проиграешь, – рычит Фонг. Он подцепляет ножом кусок масла и отправляет его в рот. – Как может одна девчонка заработать больше двух мужиков?

Тао распрямляет бороду и дарит мне безмятежную улыбку.

– Сестра знает, чего хочет. Она очень решительная.

Фонг цыкает, пронзая воздух своим выступающим зубом.

– Девчонки не должны командовать парнями. Они слабее и должны делать то, что им говорят. Никаких соревнований.

Мое лицо горит, и слова возражения рвутся с губ. Но я запираю рот на замок. Китайцев с детства учат уважению к старшим. Теперь пари с Джейми стало для меня еще важнее. Я покажу этому старику, кто тут слабее, когда возьму верх.

Когда последний кусочек ростбифа отправляется в мой желудок, один из официантов ставит передо мной корзину.

– Спасибо, – говорю я, несмотря на то что большинство из нас уже пообедали. Он, ничего не ответив, удирает.

Я снимаю салфетку с корзины. Мы с мальчишками заглядываем в нее, и я сжимаю зубы. Она наполнена хлебными корками, все как одна горелыми. Они настолько твердые, что их придется не один день размачивать в супе.

Олли стучит костяшками пальцев по одной из них.

– Мы могли бы бритвы о них точить.

– Ты еще не бреешься, – поддевает его Винк.

– Святая чешуя, – бормочу я. – Какая наглость. Этими корками легко можно разбить окно.

Я легонько подкидываю одну из них и тут же ловлю. Определенно, удобно бросать.

Неудивительно, что никто не просил. Бо фыркает, Барабанщик одаривает меня извиняющейся улыбкой, а Фонг, глядя с интересом, предостерегающе качает пальцем перед моим лицом.

Старший официант подает сигнал, прося тишины, и я с трудом сдерживаюсь, чтобы не запустить коркой в его ухоженную бороду.

– Леди и джентльмены, позвольте минуточку вашего внимания. Пришло время определить получателя сегодняшнего приза, который – спасибо всем за ваши щедрые вклады – в общем составил два фунта.

Раздаются аплодисменты, но я едва слышу их, потому что мое лицо пылает. Я чувствую, что Бо снова разглядывает меня. Бросаю на него свирепый взгляд.

– Ты на самом деле думала, что они дадут нам хороший хлеб, – мягко замечает он. – Наверное, ты еще не готова ко встрече с реальным миром.

Я задираю нос.

– Стыдно смотреть на то, как работа в корабельном трюме заставляет понижать наши стандарты.

Мужчина в белой униформе стюарда входит в обеденный зал, и сальная усмешка расплывается по его лицу, туго обтянувшему кости черепа. Это тот стюард-скелет, остановивший меня в коридоре прошлым вечером. В руках он держит коробку с вертящейся ручкой, которую отдает старшему официанту.

Олли показывает на него.

– Это Скелет. Он стюард нашей каюты, а еще он собирает ставки.

Мужчина шмыгает, словно подтверждая его слова.

– Пожалуйста, прокрутите имена в последний раз, – распоряжается старший официант.

Скелет крутит коробку, все время поворачиваясь, чтобы все видели, как он старается. Затем открывает маленькую дверцу наверху коробки и опускает ее, так чтобы ближайшая из обедающих могла сунуть туда руку. Она вытаскивает билет, и он зачитывает:

– Билет 412, принадлежащий мистеру Хиту Бледигу!

Воодушевленный рев сотрясает воздух, и крепкий парень вскакивает на ноги, подбадриваемый своими белобрысыми друзьями. Один из них стаскивает с головы Бледига колпак, открывая его блондинистую шевелюру, сияющую, словно шлем. Отобрав свой колпак, Бледиг ковыляет к старшему официанту и принимается с такой силой трясти его руку, что у того с лацкана отрывается роза.

Официант отбирает руку и крутит плечом.

– Эм, мои поздравления, сэр. – Скелет уводит расплывшегося в улыбке Бледига прочь. – А всем остальным желаю верить в свою удачу.

Вот именно, завтра и посмотрим, в которого из Лаков нужно верить. Я с вызовом в глазах поворачиваюсь к Бо, но его уже нет на месте.

12

Вернувшись в каюту 14, мальчишки немедленно переобуваются в свои тапочки. Олли с опаской смотрит на мою шляпку, которую я убрала на подушку Джейми, чтобы она не мешалась.

– Ты имеешь что-то против перьев? – спрашиваю я.

Олли сует руки в карманы, переминаясь с тапочки на тапочку.

– Жена фермера когда-то подкармливала меня свининой и овощами за то, что я чистил ее курятник. Она и рассказала мне, что, если видишь перо, указывающее на двенадцать часов, то что-то случится.

О таком мне слышать не доводилось, но это не значит, что это неправда. У судьбы много лиц. Это и число четыре для Фонга, и близнецы для Ба, и журавль для Эйприл. Может, все мы просто ищем знаки с Небес, чтобы убедить себя, что все у нас будет в порядке? Насколько я знаю, лучший способ избежать неудач в судьбе – это взять ее в свои руки.

– Что-то всегда случается.

– В первый раз, когда я нашел такое, мне дали мешок кускового сахара. А вот во второй я увидел человека, которого разорвал буйвол.

Олли сжимается, словно боится, что разорвут его.

Я тыкаю его в плечо, и он расправляет спину.

– Ну, из хороших новостей у меня то, что я не видела поблизости ни одного быка, если их, конечно, не держат где-нибудь в бассейне.

Винк робко улыбается.

– А пока мы ждем, чтобы что-нибудь случилось, я покажу вам, как мы собираемся выиграть пари.

Мальчишки жадно смотрят, как я вытаскиваю четыре хлебных корочки и яблоко из кармана. Из обеденной корзины я выбрала наиболее похожие по весу корки.

Олли пальцем отколупывает кусок ириски с коренных зубов.

– И как мы на этом заработаем денег?

Винк чешет голову под шапкой.

– Наверное, вырубим пару богачей и свистнем у них бумажники.

– Это слишком, Винк, я совсем не это задумала. Итак, кто хочет научиться жонглировать?

Мальчишки смотрят друг на друга.

Олли поднимает ногу в тапочке.

– Ты о том, что делала с ними?

– Точно.

При помощи хлебных корок я показываю мальчишкам принципы жонглирования, позволяя им разглядеть алгоритм, а потом даю им корки, чтобы они попрактиковались.

– Вот так – подкидываешь высоко, но не слишком. Легче. Да ты рожден для этого.

У обоих мальчишек отличные рефлексы и хорошее чувство равновесия. Каюту неожиданно качает, но Винк, сосредоточившийся на только что подброшенной корке, ловит ее, даже не споткнувшись.

– Откуда у тебя такое отличное чувство равновесия?

– Он часто лазал по деревьям, – отвечает за приятеля Олли.

Винк кидает на Олли злобный взгляд, а потом хватает тапочек и начинает лупить его.

Олли закрывается руками.

– Что? Она спрашивала.

Я задумываюсь, из-за чего его так встревожил разговор о лазанье по деревьям, но оба приятеля держат рот на замке.

– Мы с Джейми частенько лазали по деревьям в Лондоне. Нашими любимыми были пестрые гиганты в Сент-Джеймском парке, которые по высоте не уступали здешним мачтам. Джейми нравилось наверху. Он говорил, что, если найти достаточно высокое дерево, можно разглядеть даже Америку.

Олли расплывается в улыбке, заставляя улыбнуться и Винка.

– Парни, у вас есть ножницы?

– У Бо когда-то были, но потом их стащил один из других матросов.

– Как насчет ножа?

Глаза Олли округляются.

– У Джейми есть в дорожном наборе.

– Хорошо. Сначала мне нужно кое-что принести сверху – наш гвоздь программы. – Я мысленно рисую себе ананас, колючий по бокам, с пучком зелени сверху, но с низом достаточно плоским, чтобы удержаться на моей голове. Надеюсь, никто не забрал его у русалки, украшающей лестницу-волну. – Выйдите и дайте мне снова привести себя в приличный вид.

* * *

Два часа спустя на мне снова матросский костюм. Я раскрываю перочинный ножик Джейми и собираю свои волосы с шеи.

– Кто-нибудь окажет мне честь?

Винк прячет руки за спину, уставившись на меня глазами-блюдцами.

Олли делает шаг назад.

– Джейми нас убьет.

Я вздыхаю.

– Он чересчур озабочен волосами.

Откромсать мою львиную гриву самой будет тяжелее, и не только физически. Но искусство требует жертв. Я не смогу выступать в матросской шапочке, а мне просто необходимо выиграть по-крупному. Джейми уже обгоняет меня. К тому же, если я собираюсь изображать одного из его друзей, я должна постараться походить на них как можно больше. Используя нож, я отпиливаю пряди волос и выбрасываю их в море через иллюминатор.

Наконец мы готовы.

По Шотландской дороге снуют толпы матросов и пассажиров. Мы направляемся к палубам третьего класса, сложив в мой холщовый мешок хлебные корки, яблоко и ананас. Олли и Винк продолжают разглядывать мою новую прическу, теперь не закрывающую ушей.

– Они отрастут, – заверяю я их, изо всех сил стараясь добавить в голос уверенности.

Четверка парней в мешковатых брюках, уплетающих арахис из кулька, скользит по нам взглядами. Я узнаю Бледига, выигравшего призовые деньги. Своими плоскими блондинистыми шевелюрами они напоминают мне четыре нижних передних зуба, причем Бледиг из них самый шаткий. Судя по его развязной манере и наглой полуулыбке, он много о себе возомнил после выигрыша.

Заметив, как Винк топает своими огромными ботинками, Бледиг хихикает и плечом, похожим на якорь, пихает его так, что он врезается в Олли, а Олли – в меня.

Я хватаюсь за стену.

– Эй! Смотри куда идешь, ты, гад.

Бледиг швыряет в нас арахисовую кожуру, хотя та не пролетает и половины пути, упав на пол. Смех мерзавца эхом отдается по коридору.

Винк собирается броситься на них, и Олли не отстает, но я хватаю мальчишек за шкирки. Эти молодчики не только выше и старше, на их дубленых шкурах шрамов больше, чем на нежной коже мальчишек. Я позабочусь обо всем сама.

Когда я ставлю на пол свой мешок, выкатываются две хлебные корки, и их вид заставляет меня передумать. Если я выступлю против этих головорезов, они могут начать драку, поскольку я одета как парень. И тогда плакало мое представление, и с Джейми я тоже могу попрощаться.

Винк расправляет сбившуюся куртку, грозно хмурясь в сторону обидчиков.

– Линялые лохмы.

– Тупые яйцеголовые, – ругается Олли на кантонском, и с его лица исчезает даже намек на дружелюбие.

– Идем, парни. – Я закидываю мешок на плечо. – У нас есть дела поважнее.

На этом мы гордо удаляемся.

– Так как вы познакомились? – спрашиваю я, откровенно пытаясь отвлечь их.

– Мы оба сбежали из дома, – говорит Олли. – Тао увидел, как мы побираемся в доках гавани Виктории.

– А почему вы убежали?

Олли пожимает плечами.

– За мной присматривали чужие люди. Вряд ли они даже заметили, что я ушел. У Винка был отец, но…

Винк снова начинает сверкать глазами, и его щека опять дергается.

– В общем, – торопливо продолжает Олли, – Тао попросил капитана Пибста взять нас юнгами, и тот взял, но потом у нас в Суэцком канале сломался винт. А затем «Атлантическая паровая компания» приняла нас на работу, и так мы встретили остальных «узкоглазых».

Я морщу нос.

– Почему вы называете себя узкоглазыми?

– Бо кидался в драку всякий раз, когда кто-нибудь называл одного из нас узкоглазым. Поэтому Джейми стал называть нас узкоглазыми, чтобы позлить его. А затем это стало шуткой.

Мне не удается сдержать улыбку, пусть даже я ужасно зла на Джейми. Он знает, как вытащить кота из мешка, не оцарапавшись.

Однажды мы видели, как один джентльмен предложил голодающему двухпенсовик, чтобы тот купил себе пирог, но тот выбросил монету. Тогда Джейми поднял ее и сказал голодающему: «Сэр, у вас монетка выпала из кармана». Голодающий взял монету. Джейми понимал людей. Что до меня, я бы взяла два пенни и сбежала. Если тому джентльмену так хотелось накормить голодного, то вот она я.

Мы подходим к дальней лестнице и взбираемся по ней на полуют. Люди толпятся у перил, наблюдая за морской жизнью, текущей внизу. Свежий воздух, похоже, выдувает из мальчишек остатки плохого настроения.

На мостике тот же матрос в берете с острым козырьком стоит, расставив ноги и уперев руки в бока, и смотрит на море.

– Они вообще позволяют пассажирам подниматься туда? – Высокое расположение мостика делает его превосходной сценой, на которой даже пассажиры первого и второго классов смогут разглядеть нас с другой стороны стапель-палубы.

Олли смотрит туда же, куда я, и застывает.

– Нет. Это вотчина квартирмейстера.

– А Ква кусается, – добавляет Винк.

Тогда будем держаться от него подальше.

Мы спускаемся назад на стапель-палубу, где безопаснее – вне видимости с мостика на случай, если жонглирование здесь против правил. По крайней мере, она ближе к надстройке, где расположены прогулочные палубы для пассажиров первого и второго классов, из которых можно вытрясти порядочно монет.

Солнце отражается от воды, и блики бьют мне по глазам. Гуляющие обходят нас по широкой дуге, словно предчувствуя неприятности. Несмотря на всю прежнюю уверенность, сейчас меня сотрясает нервная дрожь. Что, если эта толпа сейчас не в настроении для развлечений? В отличие от Сент-Джеймского парка, здесь пространство ограничено. Люди частенько злятся на тех, кто берет на себя слишком много.

Что ж, пути назад все равно нет.

– Готовы, парни?

Винк и Олли вытягиваются в струнку, разместившись в паре шагов передо мной, с обеих сторон. У прогуливающихся неподалеку сузившиеся в подозрении глаза округляются от любопытства при виде того, как я достаю ананас из своего мешка.

Я выдыхаю и расправляю плечи. Затем поднимаю ананас.

– Добрый день, народ! Я – Валор, эм, Честный. – Мой голос срывается, но я заставляю себя продолжать. – Сегодня я хочу развлечь вас… – я перекидываю громоздкий фрукт с руки на руку, – жонглированием.

Несколько людей кидают на меня злобные взгляды, словно проклиная за то, что я прерываю их мирную послеобеденную прогулку, и я немного теряюсь. Но, по крайней мере, некоторые с верхних палуб смотрят вниз с любопытством. После того как все смогли как следует разглядеть ананас, я начинаю шустро перекидывать его с руки на руку, туда-сюда, туда-сюда.

– Когда речь идет о жонглировании, я лично считаю, что качество важнее количества.

Эти слова вызывают смех, и я чувствую, как расслабляются мои конечности. Как только смех стихает, я ставлю ананас на голову, держа его обеими руками.

– Мой батюшка, упокой Господь его душу, говорил, что вся жизнь – это хождение по канату, и чем лучше ты жонглируешь, тем легче будет жить. – Медленно я отпускаю сначала одну руку, потом другую. Корабль кренится, но я двигаюсь вместе с ним, не давая ананасу упасть. – Конечно, жонглировать посреди океана ему не доводилось.

Еще смех. Хорошо. Ба всегда говорил, что будь ты даже лучшим гимнастом на земле, ты не получишь ни лакинга, если не понравишься зрителям. Но здесь тонкая грань, и зритель может ополчиться против тебя, если ты не оправдаешь его ожиданий.

Палуба снова качается, и ананас наклоняется. Вытянув руки, я скольжу в том же направлении, возвращая его на место. По толпе пробегает ропот. Дама в шубе из тюленьего меха прикрывает глаза, словно вид разбившегося ананаса может оказаться для нее непосильным зрелищем.

– Но в самом деле жонглирование – это просто когда ты кидаешь и ловишь.

Я смотрю на Олли. Вместо того чтобы кинуть мне хлебную корку, как мы репетировали, он, похоже, не может глаз оторвать от ананаса. Я пронзаю его еще одним взглядом, но Олли все так же пялится на мою корону.

Святая чешуя! Не нужно было добавлять ребят в номер. Я и забыла, как легко новички могут растеряться.

Винк шипит на приятеля. Олли приходит в себя и швыряет мне корки – одну, две. Вот так, приятель. Я подмигиваю Олли, радуясь, что его роль сыграна.

Я стучу коркой о корку, издавая нечто похожее на хлопки.

– Нет, леди и джентльмены, это не кусочки гранита. Это хлеб, который сегодня подавали в третьем классе к обеду. – У зрителей вырывается несколько недоверчивых смешков. – Не пойму, как мы еще не пошли ко дну. – Смешков становится больше.

Я начинаю подбрасывать корки, ловя их той же рукой. Вверх и вниз, легко и просто. Кинуть и поймать, кинуть и поймать.

– Каждый день жизнь швыряет нам… хлебные корки. Чем чаще мы тренируемся их ловить, тем выше наша готовность к тому, что… – я начинаю кидать корки крест-накрест, так, что правая рука ловит левую корку, а левая – правую, – корки сменят курс.

Некоторое время я продолжаю так жонглировать, позволяя зрителям разглядеть алгоритм, а затем кидаю взгляд на Винка. Он подбрасывает мне еще корку. Она летит высоко, и мой ананас шатается!

Многие закрывают лица руками. Кто-то задерживает дыхание.

Корка Винка падает мне в руку. И вот так на арене появляется третий игрок. Мои руки движутся сами по себе, натренированные годами практики с любыми подходящими предметами – обувью, свернутыми носками, веточками и, когда дела у Ба шли в гору, даже апельсинами, природными слитками золота.

Траектории корок пересекаются перед моим носом, образуя в воздухе прерывистую восьмерку. Я опускаю их на уровень груди, двигаясь все быстрее и быстрее. Люди начинают хлопать, и аплодисменты нарастают.

Я жонглирую медленнее, подбрасывая корки повыше.

– Конечно, случается, что жизнь подкидывает тебе больше того, что ты ожидаешь.

Я смотрю на Винка, и тот, на этот раз осторожнее, бросает мне вторую корку. Теперь четыре корки кружатся в воздухе. Соленый ветерок разносит над толпой пораженные вздохи.

– И ты понимаешь, что то, чем приходилось жонглировать до сих пор… на самом деле было не так уж плохо.

Эти слова вызывают смех. Толпа увеличилась вдвое с того момента, как я начала жонглировать. Даже несколько матросов бросили свою вахту, чтобы посмотреть. Тише, девочка. Не позволяй толпе отвлечь тебя, иначе собьешь настрой.

– Со временем, – я меняю рисунок, кидая корки не в середину, а наружу, перемещая как по вертикали, так и по горизонтали, – ты понимаешь, что можешь управлять ими. Подчинить корки своей воле.

Я снова меняю рисунок, подкидывая в центр по две корки сразу, так что все четыре крутятся в ритме вальса. Аплодисменты становятся громче, к ним добавляются одобрительные крики и смех. Юная леди на палубе А, сжимающая в руках черного пуделя, от волнения подпрыгивает на месте. Я чуть было не ломаю свой рисунок, когда узнаю девушку, с которой беседовал Джейми, Шарлотту Файн.

Я вырываюсь из плена ее взгляда и снова погружаюсь в игру.

– Иногда прилетает новая корка. Но если ты хорошо подготовился, ты знаешь, что с ней делать.

Винк, следя за моим взглядом, кидает мне яблоко.

Чтобы включить в круг предмет другой формы и веса, требуется все мое внимание. Я игнорирую ахи и охи, сосредоточившись на том, чтобы заставить единственное яблоко кружить в сопровождении хлебных корок. Я кидаю вверх по три предмета разом: две корки по краям и яблоко в центре.

– И, если повезет, твои усилия приносят свои плоды.

Я хватаю яблоко, когда оно пролетает мимо рта, откусываю и возвращаю его в игру. Вверх, вниз, откусить, вернуть, вверх, вниз, откусить, вернуть.

Это становится последней каплей. Люди кричат, свистят и бьют в ладоши.

Если бы Джейми был здесь, мы бы заставили фрукты летать по-настоящему. У него быстрые руки. Он может кинуть мяч сквозь едущий поезд, и тот вылетит с другой стороны.