Текст книги "Титаник и всё связанное с ним. Компиляция. Книги 1-17 (СИ)"

Автор книги: Даниэла Стил

Соавторы: авторов Коллектив,Клайв Касслер,Владимир Лещенко,Лия Флеминг,Марина Юденич,Алма Катсу,Лес Мартин,Ольга Тропинина,Клаудия Грэй,Лорен Таршис
сообщить о нарушении

Текущая страница: 175 (всего у книги 331 страниц)

Глава тридцать первая

Дай Боуэн неуклюже двинулся по боковому коридору, остро чувствуя себя на виду. Звуки из импровизированного бального зала стихали позади. Дай находился на три палубы выше той, где ему следовало находиться: шумной, душной каверны для пассажиров третьего класса. Здесь, среди кают первого класса, царили тишина и безмятежность. Внизу стены были выкрашены белым, а полы представляли собой едва покрытые лаком доски, щедро заляпанные едой и пролитым пивом уже в первые дни рейса. Стены здесь щеголяли полированным красным деревом, а полы были устланы коврами. Так щедро, так богато – легко было представить, как все это рухнет на пассажиров, как их, беспомощных, пригвоздит к полу лавина роскоши и холодные, неумолимые волны утащат их на дно, если океан решит отомстить этим зажиточным чертям.

Каждый нерв вопил, что Даю нельзя здесь находиться. Уходи, пока тебя не обнаружили. На самом деле бояться было нечего: он знал достаточно пассажиров первого класса, чтобы состряпать оправдание, если его спросят. И, кроме того, все по-прежнему веселились на балу. Однако Дай не мог избавиться от ощущения, что ему здесь не место и такая прогулка доставит ему неприятности.

Когда они с Лесом появились тут с Вайолет, это было приключение – легкомысленное, даже захватывающее. Разумеется, тогда он тоже нервничал. Но по-другому. Теперь он знал, каким безрассудным и неуправляемым стал Лесли.

Теперь он знал, что нужно его остановить.

Проблема заключалась в том, что Лес от него улизнул. Почему он и заволновался.

Единственное, что Дай предположил, – это что Лесли отправился на поиски новой цели. Он наверняка был за одной из этих дверей, но те хранили молчание. Дай не мог постучать в надежде, что Лес ответит. И как его искать? Ждать нельзя: нужно поговорить. Беспокойство разъедало Дая словно кислота. Такими темпами ему не протянуть до конца рейса; он попросту перелезет через перила и бросится в океан.

Дай начал напевать колыбельную, которую мама пела ему.

Ni chaiff dim amharu’th gyntum,Ni wna undyn â thi gam,Ничто твой сон не потревожит, Ничто тебе не навредит.

Лесли услышит и поймет, что это Дай.

Но вместо того, чтобы найти Леса за какой-нибудь дверью, Дай с удивлением увидел, как тот минуту спустя вышел из-за угла, держа руки в карманах и насвистывая.

– Ты чего это тут прогуливаешься? – насторожился Дай.

Лесли выглядел таким же удивленным.

– Жду кое-кого, вообще-то. А ты почему здесь?

– Тебя искал. Чтобы еще раз попытаться отговорить от этой твоей безумной затеи. – Дай сжал его плечи. – Ты должен прекратить. Прямо сейчас. Пока тебя не раскрыли и не арестовали.

Лес поднес к губам палец – тш-ш! – и, вырвавшись из хватки, потянул Дая за рукав. Втолкнул в темный тамбур у лестницы, где они могли уединиться.

– С ума сошел? Это самая прибыльная из всех моих афер, и такого шанса уже не будет. Осталось всего несколько дней, Дай. Потом мы соскочим с этого корабля, и наши пути больше никогда не пересекутся с этими людьми. Где твое мужество?

– Что на тебя нашло, Лес? Нам не нужны деньги. До Нью-Йорка нам хватит…

Смех Лесли был мрачен.

– Хватит денег? Ты обманываешься, Дай. Оглянись. Мы живем в первом классе с этими богатеями? Нет, мы теснимся вчетвером внизу. Эти люди смотрят на нас свысока, Дай, хотя не имеют на это права. Разве мы не так же хороши? Хороши, конечно. Но ты никогда их в этом не убедишь.

– Ты их разводишь. Мы не так хороши.

– Не дури. Тебе не кажется, что они сами всех развели, чтобы получить свое положение?

– Эти люди не сделали тебе ничего плохого. Они не заслуживают того, что ты с ними творишь.

– О, всего они заслуживают. Нам они, может, и не сделали ничего плохого, но делают таким, как мы.

– Что, если тебя поймают? Бросят в тюрьму в чужой стране, где мы понятия не имеем, что с тобой будет. Ты стал слишком безрассудным. Я так больше не могу. Мне нужны ответы, и я их заслуживаю. Разве я не отказался для тебя от всего? Не оставил семью, карьеру? Я всем был готов рискнуть ради тебя…

– Не говори так, – перебил Лесли. – Тебе не обязательно так говорить.

В горле Дая встал болезненный ком.

– Это потому, что ты не чувствуешь того же?

– Не будь идиотом. Я здесь, с тобой.

По телу пробежал холодок, словно его лихорадило и вот-вот могло стошнить.

– Разве? Здесь, со мной? Сейчас ты здесь, а потом снова исчезаешь. Может случиться что угодно. Ты мог бы бросить меня ради той стюардессы или ради первой же богатой старухи, которая стрельнет в тебя глазами…

У Лесли вырвался стон. Он развернулся на каблуках, чтобы оказаться лицом к лицу.

– Ты ведешь себя глупо, Дай. Мы ведь вместе, не так ли? Сейчас я с тобой. Почему тебе важно остальное?

Потому что оно было важно. Всегда было. Даю хотелось поверить Лесу, но…

– С тобой все – афера. Ты говоришь одно, а делаешь другое. Ты сказал мне сегодня, что задумал сделать… А сам вдруг разгуливаешь по первому классу и песенку насвистываешь! В чем дело, а? Кого ты дуришь, Лес? Я что, просто очередная твоя цель?

Лесли хотелось разозлиться, заорать ему в лицо – Дай знал его достаточно хорошо и видел, как дрогнули мышцы под новым модным костюмом, – но каким-то образом сдержал гнев.

– Я нашел аферу получше. Больше. И она в действии прямо сейчас. Вот что я здесь делаю, Дэвид Боуэн. Ты должен научиться мне доверять. Ты говоришь, что я тебе небезразличен, но как, если ты даже мне не доверяешь?

– Ты действительно думаешь, что мне стоит тебе доверять, Лес? – спросил Дай дрогнувшим голосом. Правильный вопрос, на который он не знал ответа.

– Я не могу сказать, что тебе стоит делать, Дай. Наверное, тебе стоит убежать от меня далеко-далеко. Я могу ответить только то, чего я хочу.

Дай затаил дыхание.

– И чего же ты хочешь? – голос прозвучал отрывистым шепотом; ладони Леса легли на его руки.

Лес мягко его толкнул к стене. Его губы оказались у уха Дая.

– Тебя.

Слово дрожью скользнуло вдоль его челюсти, легкое, словно перышко. Губы Леса нашли местечко у самого края челюсти, куда он однажды получил удар такой силы, что три недели не мог есть ничего, кроме бульона. И затем его губы нашли путь к губам Дая.

Голод был почти невыносим. Их тела дрожали от этого голода. В накале страсти они дергали за эти дурацкие галстуки-удавки, за пуговицы. Дай развернул Леса так, что теперь тот прижался к стене. Дай, в конце концов, был сильнее. Всегда был, пусть и не всегда это показывал.

Точно так же, как Лес не всегда показывал то, что показывал сейчас, – обнаженную душу. Их безумную связь; то, как в эти интимные моменты он, казалось, боготворил Дая, боготворил его тело, жаждал его, сливался с ним воедино. То, как у него на глазах выступали слезы. Дай знал, что никто никогда не видел Леса таким. Никто, кроме него. Это был настоящий Лесли Уильямс, и он принадлежал ему, Даю, – по крайней мере, в эти торопливые, жаркие минуты на лестничной клетке. «Он мой», – думал Дай, дергая Лесли за руки, за одежду, цепляя его язык зубами.

Сердце знало, чего хочет. С ним не поспоришь.

Когда все было кончено, Дай прислонился к стене, тяжело дыша, пока Лес приводил одежду в порядок, возвращая себе презентабельный вид. Дай заправил полы рубашки; дыхание никак не хотело выравниваться, все тело горело. Натягивая пиджак, он вдруг услышал цоканье женских туфель по металлическим ступенькам и поднял глаза – как раз вовремя, чтобы понять, что их поймали на горячем.

Глава тридцать вторая

Люси Дафф-Гордон ушла с бала рано. Мероприятие вышло довольно приятным, но чего можно было ожидать на корабле, даже столь превосходном, как «Титаник»? Помещение прекрасно обставили, это да, но официального бального зала здесь не было. Слишком много ковров для танцев. Потолки, пусть и высокие для корабля, оказались слишком низкими, чтобы создать правильную акустику, и оркестр был неполный. Фуршет неплох: чудесные канапе, шампанское сносное, хоть и в пунше. Леди Дафф-Гордон не придиралась нарочно, просто так получалось само собой: деловая женщина всегда искала способы улучшить ситуацию. Она, разумеется, никогда не сказала бы ни слова Джею Брюсу Исмею, председателю «Уайт Стар Лайн», который следил за приготовлениями к вечеру, но итог больше напоминал танцы у деревенского викария, чем настоящий бал.

Космо, впрочем, замечательно проводил время, и поэтому она даже не стала пытаться его увести. Не каждый день ему удавалось почесать языками с такими, как Джон Джейкоб Астор и Бенджамин Гуггенхайм. Общество этих глупых американцев выводило ее из себя. Даже Астор – странная птица. Всегда одетый так причудливо, так эффектно. И женившийся на девушке практически того же возраста, что и его собственные дети. Это был человек без стыда. Люси задевало за живое, что ее супруг так обожал Астора, но, с другой стороны, ее супруг делал множество вещей, в которых она не видела смысла.

Каждому свое. Таково было их негласное соглашение.

Люси медленно поднималась по ступенькам, предпочтя черную лестницу парадной. На последней она всегда чувствовала какую-то спешку, боялась, что зацепится каблуком за ковровую дорожку и упадет. А на черных лестницах можно было не торопиться. Никто не видел.

Ей не терпелось добраться до каюты, снять туфли и вытянуть усталые ноги. Теперь она узнала, что происходит – после того как наткнулась на лестничной клетке на двух боксеров, – а она всегда была рада знать то, чего не знают остальные. Никаких краж не было. Боксер-здоровяк, весь красный как рак, во всем ей признался. Он был до смешного беспомощен для столь сильного мужчины, едва выдавливал слова. Они проворачивали аферу, объяснил он, но никакого воровства – просто несколько предсказаний. Они не желали никому зла, только пытались заработать немного деньжат, чтобы начать в Нью-Йорке новую жизнь.

Было обидно узнать, что он все-таки не такой герой, как она нахваливала его остальным. Ей хотелось бы разоблачить обман перед своими товарищами по путешествию. Швырнуть правду прямо в лицо. Они так тряслись над своими ценностями, хотя никто даже не мог доказать, что их действительно обокрали. Особенно надрывался Гуггенхайм, но ее супруг подозревал, что Гуггенхайм попросту боится того, что «воры» могли обнаружить в его каюте. И теперь этот боксер подтвердил, что они не брали ничего, кроме тайн.

Лишь очень глупый человек настолько неосторожен, чтобы хранить свои секреты там, где их можно легко найти, например в чемодане, шляпной коробке или среди шелкового исподнего. Камердинер или горничная способны шантажировать не хуже вора. Люси об этом знала, ибо сама большую часть взрослой жизни следила за тем, чтобы ее тайны оставались надежно спрятаны.

Когда боксер спрашивал, не выдаст ли она их, в его глазах стоял самый настоящий страх. Она не могла выдать пару мальчишек, таивших тот же секрет, что и она. В этом он не признался, но Люси прочла по его лицу. Видела, как его взгляд смягчался всякий раз, когда он смотрел в сторону второго боксера.

«Вы ведете опасную игру», – сказала Люси ему перед уходом, хотя так и не решилась уточнить, которую игру имела в виду.

Люси чувствовала, как ему было непросто, словно его боль выплеснулась на нее, когда она прошла мимо него. Потому что она сама через это прошла. Она до сих пор помнила первую женщину, разбившую ей сердце. До сих пор помнила, как они второпях целовались, тайну каждого прикосновения, каждой мысли.

Это было невообразимо жестоко – или могло быть. Приходилось учиться ориентироваться. Плыть через рифы. Использовать мужчин – мужей, владельцев бизнеса, истинных властителей общества – в своих интересах, подняться достаточно высоко, чтобы они уже не могли причинить вреда. И как только заберешься на нужную высоту – окажешься в безопасности. И тогда уже можно спокойно охранять свои тайны.

Однако теперь ей приходилось оберегать и другие секреты, в тени которых ее прошлые душевные страдания казались детскими, даже милыми. Безвредными. Нет – то, что ей приходилось скрывать теперь, было черным, как беззвездная городская ночь, и дышало в затылок пеплом.

Добравшись до каюты, решила Люси, первым делом нужно просмотреть пачку писем, ожидающих ее, – от адвоката, который помогал ей подобрать новую фабрику. Он должен был встретиться с Люси в отеле на следующий день после ее прибытия в Нью-Йорк и начать показ недвижимости.

Люси предпочла воспринимать пожар, уничтоживший ее бизнес в Лондоне, как знамение. Вместо того чтобы позволить трагедии погубить ее – а Люси потеряла не только материалы и товар, но и всех швей и закройщиц, попавших в ловушку внутри, – она решила увидеть в ней новую возможность. Так судьба велела ей обратить взор на Америку. Это ведь определенно больший рынок, нежели Англия. Поговаривали, что талантливых швей там имелось в избытке: в страну хлынули иммигранты не только из Ирландии и Англии, но также из Италии и Польши. И с каждой неделей их становилось все больше. Рабочая сила, которая заменит всех тех, кого Люси потеряла.

К тому же так вся скандальная пресса останется позади. Пусть разбираются адвокаты и страховщики. В Нью-Йорке «Люсиль Лтд.» будет носить налет некоего щегольства, а не пятно позора.

Не то чтобы в Лондоне Люси обвиняли в пожаре. На дознании даже не намекали на это. Здание было старым, но не ветхим. В случае пожара не должно было возникнуть проблем. Не работный дом, господи упаси.

На фабрике занимались шитьем. Леди Дафф-Гордон если и занималась делами, то отправлялась в салон на Гановер-сквер, где встречалась с клиентками, своими богатыми и титулованными подругами, и болтала с ними в окружении манекенщиц, представляющих текущую коллекцию. Она не могла припомнить, заглядывала ли на фабрику хоть раз, хотя когда-то же наверняка побывала там.

Вот почему происшествие не давало ей покоя. Вина. Неужели это все ее небрежность? Ей следовало бывать там почаще. И тогда – кто знает… Может, она бы заметила что-то. Не то чтобы она винила управляющего фабрикой: тот ни за что не предложил бы хозяйке потратить немалые деньги, чтобы привести в порядок фабрику или склад. Уделяй она сама больше внимания, все могло быть иначе.

И тогда бы все эти милые девочки не погибли.

В течение нескольких дней со страниц газет не сходили сообщения о поминальных службах, за которыми следовали гневные письма о безобразном обращении с рабочими-бедняками. Уличные ораторы-анархисты выступали против высших классов и эксплуатации масс. Люди на улицах носили черные повязки в знак солидарности с семьями.

Люси отогнала эти мысли прочь.

Одна девушка выжила – единственная из всех. Лиллиан Ноттинг. Она бы тоже погибла в тот день, если бы леди Дафф-Гордон не послала ее доставить платье клиентке. Ей хотелось, чтобы финальную примерку у клиенток делали красивые девушки. Это производило правильное впечатление, и для такого задания она отбирала самых привлекательных. Леди Дафф-Гордон обратила внимание на Лиллиан Ноттинг, когда ту прислали с фабрики с образцом платья для особенно требовательной заказчицы. Девушка прибежала, прижимая к груди коробку, вся запыхавшаяся, с выбившимися из-под шляпки черными прядями, с пятнами яркого румянца на щеках, и леди сразу поняла, что на фабрике такой цветок лишь пропадает зря, как бы умело она ни шила. Леди Дафф-Гордон помнила и легкий укол влечения к этой хорошенькой девушке. Может, пригласить ее как-нибудь к себе домой на чашечку чая, расспросить о стремлениях и надеждах. Леди Дафф-Гордон иногда поступала так, чтобы сделать безобидное предложение. Давайте работать более тесно. Увидите, это пойдет вам на пользу. Иногда все складывалось хорошо – и для Люси, и для девушки. И Космо никогда не возражал.

Каждому свое.

Леди Дафф-Гордон с содроганием вспомнила, что в тот день Лиллиан Ноттинг доставляла платье Кэролайн Флетчер, той самой Кэролайн Флетчер, что плыла на этом же корабле. Она простила себе оговорку: тогда это была Кэролайн Синклер, молодая вдова, еще не вышедшая замуж второй раз. И платье: голубой шелк особого гиацинтового оттенка, на котором настояла Кэролайн. Почему она не вспомнила Кэролайн раньше? Сама миссис Флетчер ничего не говорила: может, не знала, что леди Дафф-Гордон – это Люси из «Люсиль Лтд.»? Ее пробрала дрожь, словно повеяло могильным холодом. Вряд ли это хорошее, благоприятное совпадение. Стед, старый дурак, в одном был все же прав: духи мертвых существовали и они были повсюду, витали, словно невидимый дым.

Сквозняк скользнул по плечам сквозь шелк платья. От этих мыслей Люси стало холодно. Как только за ней закроется дверь каюты, она закажет ромашковый чай, чтобы согреться и успокоиться.

Корабль вдруг накренился под ногами, и Люси чуть не упала. Она привыкла к неуклюжей качке корабля за первый же день и уже почти ее не замечала – лишь когда океан становился неспокоен, как сегодня.

Леди Дафф-Гордон с удивлением заметила силуэт в конце коридора, в дверном иллюминаторе, за которым открывалась прогулочная палуба. Как будто там, снаружи, стояла женщина. В такой поздний час, однако, это было невозможно. Температура неуклонно падала весь день, и холод пробирал до костей.

Леди прошла мимо своей каюты. Может, дверь заклинило, и бедняжка не могла вернуться внутрь… Может, она запаниковала и не подумала поискать другой вход. А там она замерзнет в мгновение ока. Мысль о смерти еще одной женщины, особенно когда Люси могла что-то сделать, была для леди Дафф-Гордон невыносима. Она перешла на трусцу, приподняв подол, чтобы не споткнуться.

Добравшись до двери, Люси потянулась к ручке – и замерла.

Было темно, и тусклого света коридорных ламп не хватало, но теперь, приблизившись, она увидела эту женщину и поняла, что та вряд ли принадлежала к первому классу. Женщина была изуродована. Жуткое зрелище. Она как будто изодрала собственное лицо. Порез, кошмарная рана, оставленная ножом или лезвием, проходила по диагонали от брови, пересекала переносицу и уходила на щеку. С нарастающим ужасом леди Дафф-Гордон поняла, что та похожа на беглянку из сумасшедшего дома. Остриженная голова, неровно торчащие пряди. Пылающие, словно горящие угли, глаза.

И что самое тревожное – женщина казалась Люси смутно знакомой.

Она отдернула руку. Нельзя позволить безумице – если та была таковой – свободно разгуливать по первому классу. Может, бедняжка забрела на верхнюю палубу из третьего? Какое еще объяснение тут можно найти? Однако нельзя же подпускать ее к каютам первого класса.

И все же… безумная или нет, женщина замерзнет, если леди Дафф-Гордон ее не впустит.

Люси хотелось, чтобы рядом оказался кто-нибудь еще, кого она могла бы попросить о помощи, однако она была одна.

Нет… нельзя позволить женщине умереть. Совесть пульсировала внутри словно открытая рана.

Поколебавшись еще мгновение, леди Дафф-Гордон толкнула дверь (ее, как выяснилось, нисколько не заклинило) и шагнула на палубу.

Но куда же пропала женщина? Ее нигде не было. Леди Дафф-Гордон посмотрела налево, потом направо, хоть в темноте было плохо видно. Дыхание вырвалось призрачно-белым шлейфом.

Вдруг чья-та рука зажала ей рот.

Люси испуганно дернулась, но вторая рука впилась ей выше локтя.

– Тише, – шепнул ей на ухо мужчина. – Не двигайтесь. Вы ее спугнете.

Это был мистер Стед, тот странный старик, оккультист. Люси кивнула, и он убрал руку от ее рта. Его ладонь была покрыта чернильными пятнами, будто он часами что-то строчил.

– Вы ее тоже видите?

– Это дух.

Люси поняла, что ее трясет.

– Ба! Исчезла. – Он казался озадаченным и расстроенным – даже печальным.

Люси оглянулась, но вокруг не было ничего, кроме темноты, порывистого ветра, ночи, окутавшей их огромный корабль, и крошечных точек звезд в небе высоко над всем этим, мерцающих и холодных.

* * *

Вода была пеной вокруг ее головы, водоворотом пузырьков, несущихся и струящихся повсюду. Вода бросала во все стороны. Вода никогда не стояла на месте, никогда не дремала, никогда не насыщалась. Вода всегда неслась куда-то и везде.

С водой пришли голоса, разнесшиеся далеко-далеко.

Ты не понимаешь, дорогая: он потерял бизнес. Он говорит, что его выгнали эти жуткие типы из «Стандард Ойл». Ты что, не слышала об этом? Во всех газетах писали….

Она ушла и забеременела. Разрушила себе жизнь, и ради чего? Любому ясно, его намерения не были благородны. Не знаю, что мы будем делать, если однажды узнают соседи….

По его словам, в Америке его ждут лучшие перспективы. А здесь никакой работы.

Он пошлет за нами, когда устроится. Нет, мне это не нравится, но что я могу поделать….

Пузырьки коснулись ее щек, приподняли волосы, понесли их, длинные, черные и струящиеся, как водоросли во время прилива. Она отвернулась, словно еще могла их слышать. От голосов никогда не сбежать.

Я не хочу провести всю жизнь в горничных….

Ты обманываешься, если считаешь, что так будет лучше…

Похоже, они так ничему и не научились. Так и не изменились. Их нельзя спасти от самих себя. Лучшее, на что можно надеяться, – спасти горстку юных, жаждущих. Невинных.