Текст книги "Титаник и всё связанное с ним. Компиляция. Книги 1-17 (СИ)"

Автор книги: Даниэла Стил

Соавторы: авторов Коллектив,Клайв Касслер,Владимир Лещенко,Лия Флеминг,Марина Юденич,Алма Катсу,Лес Мартин,Ольга Тропинина,Клаудия Грэй,Лорен Таршис
сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 331 страниц)

Глава 59

В последнюю субботу августа пятьдесят детей радостно высыпали из вагона на платформу вокзала Колвин-Бэй в Северном Уэльсе. В руках они держали мячи, биты и сумки с купальными костюмами; радостно махали соломенными шляпами и жмурились на солнышке. Мэй они показались стайкой белых бабочек, что разлетелись по пляжу, трепеща крылышками. Она страшно устала от шитья, недосыпа и сомнений, стоило ли вообще сюда ехать. Все дело в том, что нужно приглядеть за Эллой, чтобы та опять не начала сочинять небылицы.

– Больше никаких басен про капитана Скотта и прочих выдумок, – строго сказала она дочери. – Твоего отца звали Джозеф Смит, он был плотником из Эджуорта.

– Прямо как Иосиф из Назарета, – заметила Элла.

– Опять начинаешь? Не дерзи и слушай, что тебе говорят.

– Ты ведь не будешь носить свое старушечье платье? В нем ты на ворону похожа! Ты обещала, что не будешь! У мамы Хейзел новое платье. Надень и ты новую юбку, ладно?

Мэй была поражена. Подумать только, совсем юная девица, а уже сравнивает женщин между собой. Мэй несколько раз встречала миссис Перрингс в школе. Ее дочь Хейзел – лучшая подружка Эллы. Кажется, они подходят друг другу.

Долли Перрингс всю дорогу вязала, болтала обо всякой всячине, в том числе о своем новом приятеле Джордже, солдате из Уиттингтонского гарнизона, который всегда отличался чистыми ногтями и аккуратно причесанными усами. Миссис Перрингс была одета в яркое бело-розовое летнее платье, а подстриженные волосы взбила в пышную шапочку. Неудивительно, что в сравнении с ней Мэй кажется Элле невзрачным мотыльком.

Девочка и не догадывается, какую боль причинили ее слова матери. Мэй подумала о галках – черных, как и вороны. Они воруют блестящие вещи, а кто она сама, если не воровка? Пожалуй, так и надо ее называть. Мэй напряжена, словно туго сжатая пружина, измождена и обессилена. Она словно стоит на краю крутого утеса: стоит подуть ветру, и она рухнет вниз. Уверенность в себе, которую Мэй ощущала после стычки с Флорри, растаяла и превратилась в усталость. Любое действие дается ей с огромным трудом, даже в этот ясный солнечный денек. Когда в нос Мэй пахнуло соленым морским ветром и водорослями, она почувствовала дурноту. Море! И как вообще она позволила уговорить себя приехать на морское побережье? Это какое-то безумие.

Она шла позади других матерей, сопровождавших детей в поездке.

– Не отставайте, миссис Смит… Мэй. Давайте найдем местечко, где можно выпить чаю, и отправимся на прогулку, подышим воздухом, пока мисс Парри и другие учительницы проведут с девочками урок природоведения. Для них-то учеба продолжается, а для нас – нет.

Собственные ноги казались Мэй чужими. Еле тащась, она вместе со своей спутницей зашла в небольшое чайное кафе, однако вместо крепкого терпкого напитка ощущала во рту лишь теплую воду. При виде волнующегося моря ей стало дурно.

– Какой прекрасный вид, – восхитилась миссис Перрингс. – Отсюда можно наблюдать за приливом. Поглядите, водная гладь такая безмятежная и ровная, точно серебряное озеро или мельничный пруд. – Она продолжала щебетать, не обращая внимания, что Мэй сидит к морю спиной.

– У моря есть и другое лицо, страшное и жестокое, – неожиданно произнесла Мэй вполголоса. – Оно завлечет тебя, убаюкает обманчивым покоем, а потом швырнет в ревущие волны.

– Ах да… Прошу прощения, моя дорогая. Хейзел говорила, что ваш муж погиб в море. Овдоветь в столь молодом возрасте – это ужасно. Когда мне принесли телеграмму, извещавшую, что Филипа убили на Галлиполи, я была готова наложить на себя руки. Не знаю, что бы я делала, если бы не малышка Хейзел. Она моя маленькая помощница, мое утешение – наверное, как и Элла для вас. По крайней мере, у нас есть дети, в которых сохранилась частичка наших мужей.

Мэй посмотрела на миссис Перрингс так, будто видела ее впервые в жизни, потом встала и побрела к берегу, где дети, выстроившись парами, медленно шли друг за другом, время от времени останавливаясь, чтобы поднять ракушку или оставить отпечаток ботинка на песке.

Море вот-вот поднимется и всех утопит, волны сомкнутся над головами и… Мэй вновь слышала вопли тонущих, полные боли и ужаса взывания к Богу и матерям: «Помогите! Помогите!» Она зажала уши руками, чтобы заглушить эти страшные голоса, не слышать барахтанья обледенелых рук и ног, плеска о воду весел в лодках, удаляющихся от тех, кто молил о помощи.

Мэй вдруг заметила, что несколько девочек закатали юбки и шлепают по мелководью, а вдали виднеется голова мужчины – пловец то скрывался в волнах, то выныривал на поверхность, в точности как когда-то делал Джо. Мужчина заплыл слишком далеко и теперь тонет, тонет, как Джо! В мыслях Мэй вернулась в свой прежний кошмар и опять пыталась спасти несчастного.

– Назад, назад! Человек тонет! Мы должны поднять его в лодку! – закричала она.

Она чувствовала, как ее руки колотят по холодной воде, она тянется к Джо, а драгоценный сверток, их дочь, уплывает все дальше и дальше.

– Верните его! – истерически визжала Мэй. – Не отдавайте его морю! Поднимите их в шлюпку… Элен… Джо!.. Подожди меня! Вернись!

Кто-то обнял ее за плечи.

– Миссис Смит, миссис Смит, вам нехорошо. С этим человеком все в порядке, скоро поднимется прилив.

Мэй вырвалась из объятий.

– Нет… мне нужна моя девочка, моя Элен!.. Я не вижу ее!

– С Эллой все хорошо, миссис Смит. Прошу, возьмите себя в руки, вы пугаете девочек. Немедленно прекратите. – Голос стал строже, теперь в нем звучали резкие учительские нотки. – Идемте, вам нужно принять успокоительное.

Мэй рванулась прочь. Она видела мужа и дочь, видела, как они тонут!

– Элен, Джо, вернитесь! Подождите меня, я иду к вам!

Мэй вбежала в воду, не обращая внимания на холод Ирландского моря и подняв тучу брызг. Она не слышала предостерегающих голосов и заходила все глубже. Нужно найти Джо и Элен, ведь они взывают к ней из темноты той ночи. Мэй должна быть рядом со своей семьей, а не с этими чужаками.

Чьи-то сильные руки вытащили ее на берег. Мэй яростно отбивалась, словно это были те же руки, что затаскивали ее в шлюпку, навсегда разлучая с мужем и дочерью. Кто-то хлопал ее по щекам.

– Да придите же в себя, в конце концов! Элла в безопасности. Смотрите, вот она. Успокойтесь, миссис Смит, вашей дочери ничто не угрожает. Сегодня прекрасный летний день, мы все приехали на отдых. Элла побудет рядом с вами.

Мэй уставилась на темноволосую девочку, которая взирала на нее в полном ужасе.

– Уведите ее… – простонала Мэй. – Это не моя дочь… Элен покоится на дне океана.

– Миссис Смит, – раздался суровый мужской голос, – прекратите говорить глупости. Ваша дочь в безопасности, она рядом с вами. В самом-то деле, хватит!

– Это не моя дочь, – настаивала Мэй, тупо разглядывая густые длинные ресницы, глаза цвета темного шоколада. Она затрясла головой, которая внезапно сделалась очень тяжелой. – Это не мой ребенок. Мое дитя мертво.

Она почувствовала, как в руку ей вонзилась игла, а потом стало темно.

* * *

Элла видела, как мать билась в конвульсиях, закатив глаза и дико вопя; видела, как с ее потемневшей юбки потоками стекает вода, а растрепанные волосы висят мокрыми сосульками. Она походила на ведьму, страшную ведьму из детской книжки. Когда она стала бесноваться и отказываться от родной дочери, Элла побежала прочь от толпы перепуганных девочек, изумленно наблюдающих за этой сценой, – побежала так быстро, как только могла. Страх, стыд и гнев тугим клубком сплелись у нее в душе, отчего внутри все сжалось и нестерпимо хотелось завыть. Что случилось? Что она сделала не так? Чем вызвала этот чудовищный припадок у мамы? Теперь поездка на взморье для всех испорчена, и виновата ее мать! Элла испытывала жгучую злость и стыд одновременно.

Маму затолкали в машину «Скорой помощи», дверь в которой запиралась на замок, будто в тюремной карете. Все стояли и смотрели, разинув рты, а Элле хотелось нырнуть в море и спрятаться под водой. И только мисс Парри попыталась утешить ее.

– Боюсь, твоя мама нездорова. Полагаю, сказалось нервное перенапряжение, поэтому некоторое время за ней нужно будет присмотреть. Не волнуйся, она поправится. А теперь подумаем, кто будет приглядывать за тобой. Миссис Перрингс предлагает тебе несколько дней пожить у них. В колледж я сообщу. Элла… мне очень жаль.

– Что я сделала не так? – чужим голосом спросила Элла.

– Ничего. Твоя мама больна, а когда у людей случается помутнение рассудка, они говорят ужасные вещи, такова природа воспаления мозга. Выкини эти мысли из головы. Обещаю, мама ничего и не вспомнит, когда выздоровеет.

Зато я не забуду, – мрачно подумала Элла и с горечью воскликнула:

– Она сказала, что я – не ее дочь!

– В ней говорит болезнь. Разумеется, ты – ее плоть и кровь, даже не переживай по этому поводу. Идем, до отхода поезда мы еще успеем выпить чаю. Хейзел побудет с тобой. Ты можешь ехать в учительском купе, там тебя никто не побеспокоит. Понимаю, ты очень устала.

Элла развернулась и устремила взгляд на бурное море и чаек, что с криками кружили над ним. Запах соли и водорослей щекотал ноздри. До конца жизни она будет помнить, как мать шла все дальше на глубину, словно собиралась утопиться. Элла заплакала, стараясь не всхлипывать. Кто теперь позаботится о ней?

Вода простиралась до серого горизонта. В небе собирались тучи, темные грозовые тучи. Солнце скрылось, волны стали выше, их рокот усилился. Это из-за них мама заболела!

Не хочу тебя видеть, море! Ненавижу тебя!

Глава 60

Селеста стояла на вокзале. Из Ливерпуля они ехали довольно долго, так что она успела привыкнуть к забытым английским голосам, которые сейчас доносились с платформы. В воздухе густо пахло хмелем – от соседней пивоварни, железными опилками и сажей, а восточный ветер резво трепал полы ее пальто.

– Смотри, – показала она Родди, – вон шпили собора.

– Не очень высокие, – только и ответил мальчик.

– Сделаем дедушке сюрприз, – предложила Селеста и наткнулась на озадаченный взгляд сына.

– Дедушка не здесь, он в Америке. – От усталости Родди плохо соображал.

– Тебе повезло, у тебя целых два дедушки. Ну, давай погрузим вещи в такси.

Транспортное средство не вызвало у Родди восторга.

– Это всего лишь экипаж с лошадью, а где же автомобили?

Они путешествовали почти налегке, только с ручной кладью. Немногое удалось скопить за десять лет жизни за границей, подумала Селеста; впрочем, сейчас это не имеет значения. Каждый метр дороги домой она связывала с прошлым, вспоминая прежние дни. Какие магазины и лавки еще остались? Вот здесь, где теперь синематограф, стоял старый театр… Вот башня с часами, отель «Лебедь», музей, библиотека, соборный пруд – надо же, совсем не изменились! Экипаж миновал старинную арку и въехал в Соборный двор, где Селеста и Родди сошли. Она непроизвольно улыбалась. Какой приятный сюрприз для семьи!

Почти волоча за собой Родди по узкому проходу, Селеста вновь чувствовала себя маленькой девочкой. От всей души надеясь, что отец окажется дома, она потянула за шнурок звонка у дома номер четыре.

Сгорбленный старик открыл дверь и воззрился на нее в радостном изумлении.

– Ах ты, господи, ну, входи же, входи скорей. Мэй говорила, что ты скоро приедешь, только вот… А этот молодой человек, видимо, Родерик. Много о вас наслышан, юноша.

Селеста вошла в крохотный домик. Кругом громоздились стопки книг и бумаг. В нос ударил запах табака и пригоревшей еды.

– Вижу, Мэй не прибиралась у тебя уже несколько дней, – засмеялась Селеста.

Каноник Форестер замялся.

– А, ты ведь не знаешь… Бедняжка Мэй в больнице.

– Что? – Селеста встала как вкопанная. Нет, все должно быть не так! – Я понятия не имела, что Мэй заболела.

– Боюсь, эту молодую женщину терзают тайные муки. Мы тоже ничего не подозревали. Селвин ужасно огорчен. М-да… Я очень рад, что ты вернулась к нам после всех своих… трудностей. Как нельзя вовремя. Столько всего произошло… Присаживайся, присаживайся, я сейчас поставлю чайник, он где-то здесь.

– Придется нам засучить рукава и навести порядок, папа, – заявила Селеста. – Ох, ты даже не представляешь, как я мечтала о возвращении. – Она умолкла, заметив, что отец пристально смотрит на внука сквозь стекла полукруглых очков.

– Он так похож на Берти, правда? – тихо промолвил каноник, переведя взгляд на фото в серебряной рамке, на котором был изображен Бертрам в военной форме. – До сих пор не верится, что он уже не приедет домой. Хорошо, что твоя мама об этом не узнает. Все, все. Вы приехали, и славно. Погодите, скоро придет Селвин. Правда, должен предупредить, он не такой, каким ты его помнишь. Селвин тоже был очень болен, но он поправится, дай только время, как и Мэй.

– Что стряслось с Мэй?

– Я разве не сказал? Она в больнице Святого Матфея.

– В психиатрической лечебнице? – Селеста испытала шок. – Как так?

– Она немного не в себе, там ей помогают.

Услыхав дурную новость, Селеста тяжело вздохнула. Действительно, вовремя она вернулась. Она нужна здесь, и здесь ей рады. Наконец-то она с сыном дома.

Глава 61

Мэй проснулась и сперва не поняла, где находится. Напрягая затуманенный взор, она обвела глазами помещение. Больничная палата с высоким потолком, железные кровати вдоль стен, запах лизола…

Мэй показалось, будто она спала долгим сном: отяжелевшие руки и ноги затекли, язык распух, во рту пересохло. Пальцы нащупали тонкую ночную сорочку, которая задралась и едва ее прикрывала. Она попыталась приподнять голову, и в затылке запульсировала боль. Что она тут делает?

Во власти страха, она обессиленно опустилась на подушку. Какая разница, где она, ведь она так устала… Голову словно набили мягкой ватой. Мэй пока не могла вспомнить, как попала сюда, и только на краю сознания, одурманенного тяжелым сном, мелькали обрывки длинного путешествия. В горле саднило.

В палате помимо нее были и другие женщины. Шаркая по комнате, они с любопытством поглядывали на Мэй, но быстро шмыгнули по своим местам, когда вошла сестра в жестком накрахмаленном колпаке. Увидев, что Мэй открыла глаза, сестра улыбнулась.

– Ну вот, миссис Смит, наконец-то вы пришли в себя, – удовлетворенно произнесла она.

– Где я?

– В больнице Святого Матфея, дорогая. Здесь вы как следует отдохнете и выспитесь.

Мэй не поняла. Она что, в дурдоме, где держат сумасшедших?

– Где я? – повторила она вопрос.

– Я ведь уже сказала, в больнице.

– В какой?

Память по кусочкам возвращалась. Поезд, толпа детей, море… О боже, море!

– Где Элла, моя дочь?

Мэй резко села, собираясь встать с постели, но перед глазами все поплыло, и она едва не потеряла сознание.

– Ложитесь, ложитесь, миссис Смит. О вашей дочери хорошо заботятся, не волнуйтесь.

– Мы приехали в Колвин-Бэй… на поезде. Я в Уэльсе?

Почему ее губы не шевелятся, когда она хочет что-то произнести? Каждое слово дается с трудом.

– Разве я говорю на валлийском? Вы в Бернтвуде, в больнице Святого Матфея, уже больше недели. Пожалуйста, не надо волноваться, вам необходим покой. И прошу, не беспокойте других пациентов. Я скажу доктору Спенсу, что вы пришли в себя. Он наверняка захочет поговорить с вами.

Что же я такого сделала, что меня упекли сюда? – недоумевала Мэй. Она мысленно порылась в памяти, и острые осколки больно укололи ее: она вспомнила, как била руками по воде и кричала. Но почему? И где Элла? Странно, что она не ощущает тревоги, и внутри все словно онемело.

– Я должна идти домой. Нечего разлеживаться, меня ждет работа и домашнее хозяйство.

– Если вы не успокоитесь, мы опять уколем вам снотворное, – предупредила сестра и склонилась над Мэй, чтобы поправить простыни. – Необходимо, чтобы ваш рассудок отдыхал, а не возбуждался. У вас сильное нервное истощение.

– Когда я смогу увидеть Эллу?

– Детей сюда не пускают, но к вам уже приходили ваши знакомые. Они передадут дочери все новости.

– Какие знакомые?

– О вас справлялась дама из собора. Дважды заходила и приносила цветы. Видите эти прекрасные гладиолусы? – Сестра указала в сторону, на вазу, в которой стоял большой букет остроконечных цветов самых разных оттенков.

Неужели заходила жена директора колледжа? Весьма любезно с ее стороны.

– Простите, что доставила беспокойство, но мне нужно домой.

– Нет, моя дорогая, это никак невозможно, по крайней мере, пока вы не поправитесь. Вы ведь пытались утопиться.

– Я… что? – Мэй съежилась под простынями.

– Вы забежали в море, вас пришлось уводить на берег силой. Напугали людей своими причудами. Согласитесь, подобные вещи нельзя допускать.

От слов сестры голова у Мэй пошла кругом. Если бы только она могла вспомнить! Однако в памяти все сливалось в одно цветное расплывчатое пятно, а отдельные картинки, едва только Мэй пыталась вглядеться в них пристальнее, распадались на мелкие кусочки. Да, там было море… гладкое и блестящее, как серебряное зеркало, которое показывало Мэй ее же собственные грехи. Ей хотелось разбить это зеркало. Оно возвращало те картины, которые больше никогда не хотелось видеть: волны, смыкающиеся над головами, корабль, уходящий под воду, в коварную океанскую глубину… Мэй почувствовала, что сейчас заплачет, но слез не было – глаза оставались сухими, в них щипало. Почему я здесь? Что я натворила? И где малютка, которую вытащил из воды капитан?

Устыдившись, Мэй отвернула лицо от сестры, мечтая вновь погрузиться во мглу забвения, растаять в осеннем тумане, который ранним утром поднимается над прудом Стоу.

Дни тянулись унылой чередой. Все вокруг казалось блеклым и бесцветным. В ветхом, застиранном больничном белье Мэй чувствовала себя нелепо, точно это была не она, а какая-то другая женщина, утратившая самое себя. Еда в столовой была безвкусной, как жеваная бумага; тело, накачанное лекарствами, налилось свинцовой тяжестью. Мэй с трудом выползала во двор на прогулку, с трудом переставляла ноги, двигаясь по больничным коридорам.

Из открытых окон тянуло дымом костров, и когда она, шаркая, обходила вокруг больницы, сухие листья хрустели под башмаками, будто толченое стекло. Пальцы распухли и перестали гнуться, поэтому, сидя в рабочей комнате, Мэй лишь смотрела, как другие плетут корзины. Она не могла сосредоточиться ни на вязании, ни на набивке мягких игрушек. Время от времени сестра уговаривала ее заняться чем-нибудь полезным.

– Не могу, – жаловалась Мэй. – Руки не слушаются.

Все происходило словно в замедленном темпе. Мэй наблюдала за женщиной, которая плела кружева при помощи заостренных палочек: склонившись над валиком, она сосредоточенно переплетала нити, не обращая внимания на зрительницу. Если бы и Мэй могла с головой уйти в какое-нибудь занятие…

Она теребила катушки с намотанными на них нитками и видела себя совсем юной девочкой, полной надежд, слышала щелканье станков, разговоры товарок, перекрикивающих шум машин. Она снова была на бумагопрядильной фабрике, молодая, энергичная, верящая в любовь и светлое будущее. Куда делась та девушка? Кто эта грязная старуха, сгорбленная от горя?

– Не хотите попробовать? – спросила сестра, подводя ее к месту, с которого можно было наблюдать, как создаются кружева. Хлопчатобумажные нити послушно следовали за коклюшками, и кружево выплеталось так незаметно, так волшебно!.. Ритмичное мелькание катушек и палочек заворожило Мэй, загипнотизировало взгляд. Она подумала о сетях, что ткут пауки: тонких, прозрачных, с широкими проемами между нитями. Ее разум – точно отрез кружева, в нем тоже много дырчатых проемов и узелков. Джо и Элен, Элла, океан и та роковая ночь. Закончатся ли когда-нибудь кошмары?

Как теперь разобраться в себе? Она слишком утомлена и объята страхом. Зато она может переплетать нити, создавая что-то новое. Мэй сидела и внимательно смотрела на тонкие заостренные коклюшки, которые порхали над валиком, словно чьи-то изящные пальцы. Да, она тоже попробует.

Позже, гуляя вокруг внешнего корпуса лечебницы, Мэй вдруг поняла, что больница Святого Матфея – не такое уж страшное место. Здание величественно высилось над округой, точно замок, вырастающий из тумана, и Мэй испытала благоговейный трепет перед его огромными размерами. Она слыхала о нем, но никогда не видела. Здесь ей не нужно задумываться о грядущем дне и готовить еду, можно просто сидеть в большой столовой и есть, что подадут. Конечно, ей поручают какую-то несложную работу, однако остается много времени, когда она может сидеть с коклюшками и плести узоры из нитей, обучаясь новому ремеслу, которое расслабляет ее негнущиеся пальцы.

Жизнь здесь похожа на сон и столь же нереальна. Мэй выдернули из действительности и поместили в этот замок, чтобы она обрела покой, но за его пределами осталось дитя, о котором она обязана заботиться.

Элла не заслуживает такой участи. Она всего лишь ребенок, сбитый с толку и напуганный, а теперь еще и по-настоящему осиротевший. Кто присматривает за ней? Если бы не проклятая усталость, если бы не тяжесть в руках и ногах… А может, Элле лучше без нее? Кому нужна такая мать?

* * *

В течение нескольких недель после печально закончившейся поездки на морское побережье все в школе относились к Элле с большим вниманием и заботой. Казалось, рядом с ней люди ходят на цыпочках, как будто у нее на груди висит табличка: «Ее мать упекли в дурдом. Она осталась одна, так что нечего пялиться». На самом деле все было не так. Хейзел была очень добра к Элле, а миссис Перрингс разрешила пожить с ними, поставив в спальню дочери раскладушку. Элла не понимала, почему маму увезли со связанными руками, почему держат взаперти в больнице для умалишенных и почему ее нельзя навещать. Миссис Перрингс пыталась объяснить:

– Ей нужен покой, милая. Она пережила сильное потрясение. Вид моря напомнил ей о твоем отце и о том, что он утонул. Врачи о ней позаботятся. Твоя мама не хотела бы, чтобы ты запустила учебу. Я заходила в колледж и к канонику Форестеру. Маму навещают, делают для нее все, что нужно. Не беспокойся, мы будем забирать ее почту, а тебе купим кое-какие необходимые вещи.

Эллу интересовал только один вопрос:

– Сколько она еще там пробудет?

– До тех пор, пока врачи не решат, что она поправилась и может вернуться домой. Будь спокойна, ты на время останешься у нас, а там посмотрим, как пойдет дело.

Элле нравилось ходить в школу вместе с Хейзел, а стоило ей загрустить, как мисс Парри тотчас придумывала для нее какое-нибудь задание. Элла скучала по парку Ломбард-Гарденс и виду, что открывался из окна ее комнаты на пруд Стоу. Службы в соборе она не посещала, так как Перрингсы были методистами, и по воскресеньям Элла ходила с ними в их церковь на Тэмуорт-стрит – там никто не знал, где находится Мэй.

Дни превращались в недели, и постепенно Элла начала привыкать к жизни с новой «сестрой», ее матерью и солдатом-дядей Джорджем.

В первую субботу, которую они провели вместе с Хейзел, девочки играли у ручья в Незерстоу, и Элла вспомнила о небольшом колодце под крышей из зарослей плюща. Это место было связано со Святым Чедом, там Элла и Мэй загадывали свои сокровенные желания. Пока Хейзел занималась на фортепиано, Элла сбегала к колодцу и горячо помолилась святому, чтобы он ускорил выздоровление мамы. Почему она не возвращается домой? Не хочет видеть Эллу? Действительно ли она ей не родная дочь? Во что бы то ни стало нужно выяснить правду. И у Эллы созрел план.