Текст книги "Титаник и всё связанное с ним. Компиляция. Книги 1-17 (СИ)"

Автор книги: Даниэла Стил

Соавторы: авторов Коллектив,Клайв Касслер,Владимир Лещенко,Лия Флеминг,Марина Юденич,Алма Катсу,Лес Мартин,Ольга Тропинина,Клаудия Грэй,Лорен Таршис
сообщить о нарушении

Текущая страница: 176 (всего у книги 331 страниц)

1916

Глава тридцать третья

19 ноября 1916 г.

ГСЕВ «Британник»

Даже по ночам в палате не удается поразмыслить.

Кровати в основном пусты, «Британник» направляется в Мудрос, где – как говорят – примет большинство своих пациентов. Тех, кто поднялись на борт вместе с Марком в Неаполе, разместили вместе, чтобы облегчить работу медсестрам и санитарам, и оказавшись среди них, Марк обнаружил, что вокруг полно людей, которым сон причиняет боль. Он лежал в койке, слушая, как они хнычут и скрежещут зубами, мучимые кошмарами. Некоторые бормотали, будто разговаривая с кем-то. Иные бились, сражаясь с оставленными на далеких берегах врагами. Теперь, в маленькой, более уединенной комнате, приходится мириться с криками лишь одного пациента.

И со своими собственными.

Марк прикован к постели в основном из-за истощения. Однако он способен ходить с помощью трости, хотя медсестра Дженнингс предпочитает, чтобы он не делал этого в одиночку. Он больше не может лежать спокойно – не теперь, когда он боится открывать глаза, опасаясь снова увидеть над собой это зловеще знакомое бледное лицо. Эти странно пустые, ищущие глаза. Не важно, что сейчас ночь – ночь и день все равно стали для него едины. Марк встает, надевает тусклый халат военного образца и тянется за тростью, которая кажется чужеродной в ладони.

В столовой обнаруживается еще несколько пациентов, которые бросили надежду уснуть – большинство из них сидят в темноте поодиночке. Один читает при электрическом свете единственной лампочки. Четверка за дальним столом всерьез взялась за карты. В прежние времена у Марка бы зачесались руки к ним присоединиться, но сейчас при виде колоды у него сводит нутро.

Он выбирает стул и садится в темноте, поглаживая пальцами набалдашник трости, словно лелеет старую обиду. Энни Хеббли жива. Встреча с ней высвободила целый поток воспоминаний, которые Марк так старательно запрятывал подальше. Он очнулся в больнице в Нью-Йорке после крушения «Титаника», чтобы услышать, что потерял тех двух людей во всем мире, которые были ему важны: Кэролайн и Ундину. Ушли месяцы – годы на самом деле, – чтобы выкарабкаться. Сначала ему было плевать. Безумие или самоубийство казались бесконечно проще и легче, чем попытки найти способ жить дальше.

Лишь спустя полгода он смог взглянуть на список жертв «Титаника», проверить, кого из людей, которых он встретил на борту, уже нет. Он был потрясен количеством погибших – особенно среди богатых американцев, цеплявшихся за некое представление о благородстве, которое, казалось, ускользнуло от британских аристократов – тем удалось найти место в спасательной шлюпке. Например, сэру Дафф-Гордону и Джозефу Брюсу Исмею. У Космо Дафф-Гордона и вовсе возникли неприятности из-за того, что тот влез в шлюпку, а затем пытался подкупить члена экипажа, чтобы лодка отплыла подальше от тонущего судна. Так ему и надо, думал Марк. Лучшие люди – Астор, Гуггенхайм, Стед – пропали без вести и считались погибшими. Впереди ждали месяцы и годы расследований и судебных процессов.

Марк причислял себя к этой кучке проклятых трусов. Историю своего спасения он услышал, когда пришел в сознание: как его выловили из ледяного океана, пока спасательный пояс еще не успел напитаться водой. Его прибило к шлюпке, на которой еще было место, и какая-то пассажирка уговорила остальных втащить его к ним. После крушения жизнь для него превратилась в один бесконечный кошмар, начавшийся с пробуждения в нью-йоркской больнице. Ему пришлось ампутировать несколько пальцев на ногах, но, по словам врачей и прочих, ему необычайно повезло: мало кого вытащили из этих ледяных вод живым. Марк пробыл без сознания несколько дней. К тому времени, как он очнулся, о великой трагедии на море уже узнал весь мир. Выживших на «Титанике» чествовали по всему городу, заставляли выступать, о них писали в газетах.

Марк жалел, что не может разыскать ту добрую самаритянку и сказать ей, что он не стоил ее беспокойства: на корабле не нашлось бы менее достойного человека. Лучше бы она приберегла добрый поступок для старика Стеда или кого-нибудь, кто сделал в своей жизни хоть каплю хорошего. А она потратила его впустую на Марка. Стало еще хуже, когда он узнал, что выжил, а его жена и ребенок – нет.

Он был благодарен за одно: дневник Лиллиан уцелел. Ладонь потянулась к нагрудному карману, где Марк всегда его хранил. Дневник чудом пережил часы, проведенные в воде после крушения «Титаника», как будто так и должно быть. Как будто память о Лиллиан должна сохраниться еще долго после того, как все остальное исчезнет. Высохшие странички тихо шуршали под пальцами.

Марк долгое время не мог смириться с новостями, особенно касательно Ундины. Ему хотелось верить, что она еще жива, что ее спасли, но власти, не имея ни малейшего представления о ее личности, передали ее в сиротский приют. И она до сих пор где-то в каком-нибудь унылом заведении, воспитанная без любви, как ребенок из печальных романов мистера Диккенса. Или ее удочерили и она выросла, веря, что она другой человек, потому что приемные родители ничего не рассказывали ей о «Титанике» – ждут, пока она подрастет и будет готова справиться с ужасной правдой. Будь она жива, ей бы исполнилось четыре. Через некоторое время Марк начал понимать, что, представляя дочь живой, он видел ее похожей на Лиллиан: изумительным ребенком, сияющим, как солнце, но с темными, спутанными, непослушными волосами.

Он стал самозванцем в собственной жизни, в собственной шкуре. Его прежнее «я» умерло давным-давно – наверное, даже до того, как он ступил на корабль. Он не знал, кем стал. Может, призраком – а все остальное лишь его чистилище.

Он не потрудился сообщить семье Кэролайн об их браке. Какой в этом был бы смысл? Когда изучили судовой журнал – в конце концов, они с Кэролайн значились там как муж и жена – он поклялся скорбящему отцу Кэролайн, что это лишь канцелярская ошибка, что он даже не был знаком с его дочерью. Марк не хотел унаследовать состояние Кэролайн и не собирался разрушать воспоминания отца о любимой погибшей дочери. Она принадлежала отцу; оглядываясь назад, Марк не был уверен, что вообще когда-либо знал ее по-настоящему.

В итоге Марк перенес путешествие через океан, чтобы вернуться домой, в Лондон, и прятался там в своей маленькой темной квартирке, пока не разразилась война. Как ни странно, для него это стало своего рода облегчением – сама мысль о том, что мир разрывает сам себя на части, словно все сошли с ума. Так он ощущал себя менее одиноким. Может, мир всегда был жестоким, беспощадным местом, и теперь, по крайней мере, вскрылась правда. Это ведь уже не его личное несчастье, не темный секрет, пожирающий изнутри.

Кроме того, ему нравилась идея отправиться на фронт: лучше умереть на поле боя, чем медленно сходить с ума от горечи и одиночества. Вдруг в грязи балканских полей или на холмах Галлиполи он сумеет возродить свою честь?

За четыре года, минувшие после крушения «Титаника», Марку удалось свести жизнь почти к нулю: двухкомнатная квартирка, дни, которые он проводил за работой клерка в бухгалтерии, ночи, когда он мерил пол шагами или гулял, пока не выбьется из сил и не сможет заснуть. Воскресенье стало днем его покаяния: он ходил по разным кладбищам и сидел перед могилами, заменявшими ему пучину, упокоившую Лиллиан, Кэролайн и Ундину.

Как он дошел до такой жизни – почти отшельник, несчастный и одинокий? Он вспоминает самые счастливые времена: несколько месяцев после рождения Ундины, когда они с Лиллиан жили у Кэролайн. Такая жизнь была, конечно, необычной и неловкой: тогда Марк не мог никому рассказать об этом. Но он отдал бы что угодно, лишь бы снова вернуть те дни.

Он пробирается по кораблю, направляясь обратно к своей жесткой узкой койке. Из-за трости получается медленно, особенно на крутых лестницах. Звук шагов и стук трости кажутся слишком громкими в ночной тиши, и Марк чувствует себя чудовищем из кошмарного сна, преследующим испуганного ребенка. Он заглядывает в палату, ожидая увидеть Энни. Ее нигде нет, и эта мысль до боли знакома. Однажды Марк уже был в точно таком же положении.

Он ее оттолкнул. Увидел в ее глазах замешательство и боль. Он знал, сам не понимая откуда, насколько острым был нож предательства. Как она словно вся сжалась от этого, от его настойчивого требования держаться порознь.

Что ты наделала, Энни?

Могла ли она броситься за борт?

Возьми себя в руки, парень.

Разве она не знает, что он проклят, что любить его – это проклятие? На нем лежит груз ответственности за смерть двух женщин. Удивительно умных и ярких женщин, которых он не заслуживал. Они умерли не после того, как влюбились в него, нет – они умерли после того, как он их сломил, заставил их сердца кровоточить от боли.

Он не возьмет на себя еще один такой груз.

Сна сегодня не будет, это ясно – по крайней мере, без выпивки. Вернувшись к койке, Марк открывает крошечный шкафчик в ногах и достает фляжку. Встряхивает: плещется примерно на четверть. Дежурной сестре, застань она его пьющим, увиденное не понравится, хотя многие мужчины так делают.

Марк делает глоток за глотком, не утруждая себя паузами, чтобы прочувствовать вкус. Он просто хочет вырубиться. Но в такое отчаяние его приводит не беспокойство за Энни. А то, что он не может ни забыть, ни простить себе – то, как он поступил с Лиллиан. И то, что сделал потом, спустя несколько дней, как ее тело выловили из Темзы. Воспоминание прокручивается в голове снова и снова, пока он погружается в глубокий сон.

Как он опустился на одно колено и сделал Кэролайн предложение.

Глава тридцать четвертая

– Тебе не нужно ничего говорить, – шепчет Энни.

Марк вздрагивает, просыпаясь.

От него пахнет виски.

Он ее боится – его глаза полны ненависти. Но на этот раз Энни готова. Пока он спал, она осторожно привязала его руки к кровати, чтобы он не смог возразить или оттолкнуть ее.

– Тш-ш, – спокойно продолжает Энни. – Я понимаю, Марк. Правда. Я понимаю, ты не хочешь заново переживать прошлое, и пусть это причиняет мне боль, я тебя прощаю. Но… дай мне сказать. Я пришла сюда по другой причине: я хотела бы помочь тебе вернуть жизнь. Потому что ты сказал, что ты один в этом мире… но это не так, Марк. Ундина все еще жива. Она пережила крушение. Разве тебе не говорили?

Как будто щелкнул выключатель – и омертвевший, смирившийся мужчина перед ней вдруг оживает.

– О чем ты?

Энни рада, что именно она говорит ему об этом, что это она вернет в его жизнь радость. Ясно, как он страдал с самого крушения. Теперь все наладится, и за это он будет благодарен ей.

– Я была рядом, когда Кэролайн… утонула. Я нырнула в воду следом. Помогла спасти ребенка. Но получила травму и потеряла сознание. Не знаю, что случилось с ней потом, но знаю, что Ундина жива, Марк.

Он смотрит на нее пристально, с недоверием.

– Почему ты говоришь мне это сейчас? Почему не попыталась связаться со мной после случившегося?

Энни кажется, будто он на нее набросился.

– Я же не знала, что ты выжил той ночью. Я же сказала: я получила травму. Я была больна и только недавно поправилась.

Она не хочет вдаваться в подробности про Морнингейт, потерянные годы, голоса, неуверенность. Прошлое есть прошлое. Она решила оставить все это позади, будто ничего и не было.

Энни пытается взять его за руку, но та все еще привязана.

– Я могу помочь тебе найти ее, Марк. Во-первых, мы должны добраться до Нью-Йорка. Там хранят записи о выживших. Там смогут сказать, что случилось с твоей дочерью, куда ее отправили. Я поеду с тобой. Тебе не придется искать ее в одиночку.

Но Марка будто не успокаивает все это. Он все еще сердится на нее.

Обеспокоенная, Энни начинает еще раз:

– Ты должен мне поверить, Марк: я желаю Ундине только добра. Вот и все, чего я всегда хотела. Мне ужасно жаль, что приходится тебе это говорить, но такова правда: есть еще кое-что, о чем ты не знал.

Однако он не обращает внимания на то, что она пытается сказать.

– Откуда она у тебя? – Он смотрит на ее брошь, хочет указать, но вдруг понимает, что привязан. – Украла у моей жены?

Энни не отступает.

– Твоя жена мертва, Марк. – Она дает ему впитать эти слова, осознать их вес. – Те жуткие вещи, что творились на «Титанике», – все было в точности, как нам говорил мистер Стед. Это был дух.

– Довольно, Энни! Хватит! – рявкает Марк, вырывая запястья из пут.

Его тон резок, хлесток, как пощечина. Энни отшатывается, ошеломленная.

Марк трет лицо, потемневшее, словно грозовая туча.

– Я больше не могу слушать эту чушь. – Ей показалось или он выглядит виноватым? – Ты ничего об этом не знаешь. Я вижу, ты не в своем уме. Неприятности на «Титанике» явно не прошли для тебя даром.

Энни дрожит, плачет. Это унизительно. Но он снова ее отталкивает, и она сомневается, что может это вынести.

– Нет, ну не плачь, я не злюсь. Просто беспокоюсь за тебя.

Но его жалость – это уже слишком. От нее только хуже.

Энни убегает, как никогда потерянная, отчаявшаяся. Она думала, что если что и изменит Марка, то это рассказ об Ундине. Что это заставит его понять.

Но что-то – или кто-то – явно настроил его против нее с самого начала.

Она лезет в карман за вещью, которую обнаружила, когда связала его запястья и обыскивала кровать. Какую-то записную книжку. Энни ее спрятала, чтобы изучить позже: Марк проснулся, не дав ей возможности даже заглянуть под обложку.

Но сейчас Энни вытаскивает ее на свет: это небольшой дневник. Она видела, как Марк хранил его у сердца на «Титанике» – он то и дело читал его в курительной комнате, когда думал, что никто не смотрит. Когда никто не смотрел… кроме Энни.

Она открывает первую страницу, и от написанного там имени по коже пробегает холодок – пусть Энни и знала, подозревала все это время, что увидит именно его.

Лиллиан Ноттинг.

1912

ВЕСТЕРН ЮНИОН,

14 апреля 1912 г.

«Карония»

7:10

Капитану «Титаника». Пароходы, идущие на запад, сообщают о целых айсбергах, обломках и ледяных полях на 42 с. ш. от 49 до 51 з. д. 12 апреля.

С ув., Барр

«Балтик»

11:55

Капитану Смиту, «Титаник». С момента отплытия ветер был умеренный, переменный; погода ясная. Греческий пароход «Афины» сообщает о прохождении мимо айсбергов и большого количества льда на 41.51 с. ш. 49.52 з. д…Желаю Вам и «Титанику» всяческих успехов.

Командир корабля

«Калифорниан»

18:30

Капитану Смиту, «Титаник»: лед замечен на 42.3 с. ш. 49.9 з. д.

С уважением, капитан Лорд

Глава тридцать пятая

14 апреля 1912 г. «Титаник»

Кэролайн разбудил крик.

Женский крик.

Прошло мгновение, прежде чем она осознала, что крик был из ее сна, из ее собственного прошлого. Тогда она была с Марком. Она всегда будет помнить ту ночь, каждую ее секунду: как они прокрались в маленькую комнатку на чердаке, где их точно никто бы не обнаружил. Как они спешили, даже не сняв всю одежду. Шикали друг на друга, так боясь, что их подслушают. Нельзя было, чтобы Лиллиан узнала.

Кэролайн открыла глаза, дала им привыкнуть к темноте каюты. Под кроватью мягко покачивался «Титаник».

Она поискала Марка ладонью, чтобы успокоиться, но его не было рядом. Только матрас – еще теплый, примятый. Подушка тоже. Кэролайн не могла избавиться от ощущения, что все это неправильно. Марк не оставлял на постели такой след, да и витающий в воздухе аромат – густой, цитрусовый и мускусный одеколон – принадлежал не Марку. Одеяло на ощупь не такое, как было на их постели: сотканное из шелка, страшно дорогое, у нее такого никогда не было.

Где она?

Кэролайн села слишком резко, и комната закружилась. Зажала рот ладонью в страхе, что сейчас стошнит. Еще несколько мучительных витков, и вращение прекратилось.

Крик остался в сознании лишь далеким эхо. Его заменил звук льющейся воды. Плеск воды о ванну. Время от времени раздавался низкий рокот мужского голоса. Мужчина принимал ванну и разговаривал сам с собой.

Голос принадлежал не Марку.

Ее желудок снова сжался. В голове прокручивались крошечные фрагменты случившегося. Сон рассеялся, его место постепенно занимала реальность. Последним, что Кэролайн помнила, был бал. Толпы мужчин и женщин в вечерних нарядах. Огни свечей, отражающиеся от шелка и атласа, драгоценных камней и золота. Музыка и разговоры.

Ссора с Марком. Подозрение, охватившее сердце. Не о том, что он развлекался с Энни или хотел этого. Лишь о том, что он не любил ее, Кэролайн, что он не способен на это после всего, что случилось.

Потом она вспомнила, как уходила из танцевального зала. Под руку с кем-то.

Кэролайн поняла, где находится: каюта Бенджамина Гуггенхайма.

Она в мгновение ока выскочила из постели и на нетвердых ногах встала посреди рубиново-красного аксминстерского ковра. Как же так вышло?

Она прижала к глазам ладонь. Слишком много лекарства. Она предпочла бы остаться с Ундиной, но Марк уже ушел на бал, вспоминала Кэролайн теперь, и она боялась разозлить его еще больше, бросив одного.

Она вспомнила, как Марк взял ее за руку и повел танцевать – и как божественно было танцевать с мужем после долгого перерыва. Ей было так хорошо, так хорошо, как в их лучшие времена. А потом они поспорили из-за той стюардессы. А потом Марк исчез.

Ее платье было накинуто на спинку стула так, как явно сделал бы слуга. Кто-то видел ее здесь, в постели другого мужчины. В груди взвился стыд. Кэролайн показалось, что она сейчас упадет в обморок.

Я совершила ужасную ошибку.

После того как Марк ушел, Кэролайн была расстроена. Она сказала Гуггенхайму, что ей нужно подышать свежим воздухом, ожидая, что миллионер вежливо поклонится и уйдет, но тот последовал за ней наружу. Они стояли у перил. Поначалу ночной воздух казался восхитительным, он смывал ее раскаленный гнев. Гуггенхайм сказал, что видит ее расстроенные чувства, и призвал поделиться тем, что ее беспокоит… И, да поможет ей бог, она поделилась. Он слушал, как она говорила, и то, как он смотрел, заставляло ее чувствовать себя единственной женщиной на земле. Он не пытался ее прервать, или высказаться сам, или объяснить, почему Марк так поступил. Он просто слушал – что Кэролайн отметила с величайшим облегчением.

В конце концов разговор перешел на другие темы. Кэролайн рассказывала о своем отце в Пенсильвании и о том, как с нетерпением ждала с ним встречи – да и просто жаждала поскорее оказаться в Америке, где она понимала, чего от него ждут, что говорить, как себя вести.

– Довольно смело было завести ребенка за границей, – заметил Гуггенхайм, пока они глядели на бесконечную черноту.

Щеки Кэролайн вспыхнули: больше всего ее страшила необходимость объяснить отцу появление Ундины. Да, Кэролайн писала ему, что привезет с собой Марка; а вот их брак стал бы сюрпризом. Лучше отцу сперва познакомиться с Марком, а уж потом она осторожно сообщит новость. Ему понравится уравновешенность Марка, его интеллект и манеры.

Или она так думала. А теперь она не знала, что делать.

– Вы замерзли, – произнес Бенджамин, пробежав пальцем по гусиной коже на ее руке. Блаженное облегчение сменилось холодом, и у нее застучали зубы. Люди в мехах и теплых пальто, прогуливаясь мимо, разглядывали ее с любопытством – или, может, это было презрение. Они могли знать Гуггенхайма и его репутацию.

– Пойдемте в мои комнаты, выпьем. У меня есть кое-что, что вас согреет.

Гуггенхайм отослал слуг и сам налил коньяку. Пока он был занят напитками, Кэролайн осмотрела каюту. Создавалось впечатление, что она отличается от ее собственной, но такого, конечно, не могло быть. Тем не менее она казалась теплее. Богаче. Стулья обиты узорчатой материей. На столе – прекрасные шахматы с каменными фигурами, партия не окончена. В воздухе висел тяжелый аромат, пряный и мускусный. Кэролайн заглянула в спальню через открытую дверь, где с крючка на стене свисал бордовый шелковый халат. Это была во всех отношениях мужская комната – даже в большей степени, чем любой кабинет, бильярдная или охотничий домик, где ей доводилось бывать; и повсюду виднелась печать присутствия Гуггенхайма.

Пока они потягивали коньяк, Гуггенхайм рассказывал о себе. Он был где-то возраста ее отца, но Кэролайн обнаружила, что ей с ним легко. Всякий разговор с Марком становился слишком натянутым. Ундина, деньги, где жить, как провести жизнь – каждая тема была проблемой, способной спровоцировать ссору. Кэролайн устала ходить вокруг него на цыпочках. Чувствовать, что ей все время нужно защищаться или извиняться за свои желания.

С Гуггенхаймом было просто. Может, потому, что у них обоих водились деньги – его состояние, конечно, много больше, но сам принцип был тот же. Они смотрели на жизнь одинаково.

– Мне неприятно видеть, как вы страдаете из-за одного неверного решения, – произнес Гуггенхайм, легонько поглаживая тыльную сторону ее руки указательным пальцем. Они вернулись к разговору о ее браке. – Неверного, поспешного решения. Я тоже принимал плохие решения. Как и все мы, так? Разве должны мы страдать из-за этого всю оставшуюся жизнь?

Вот что она сделала с Марком – поступила поспешно. Она сблизилась с ним лишь из-за Лиллиан. Может, именно Лиллиан она и любила все это время, а вовсе не Марка. Он был прекрасным развлечением, проводником к Лиллиан. Но именно Лиллиан, которую она глубоко оплакивала, занимала ее сердце.

Эта мысль привела Кэролайн на грань слез.

Что там говорил Гуггенхайм? Минуты пролетали в сладкой дымке. Теперь они сидели бок о бок на кушетке, рука Гуггенхайма покоилась на плечах Кэролайн, придавливая, притягивая ближе. Запах пряностей и мускуса стал насыщеннее, он заполнял легкие и голову. От коньяка онемели губы, Кэролайн было трудно говорить. Гуггейнхайм объяснил, как обстояли дела и чего она могла ждать. Что у него есть жена, с которой он не был близок в течение многих лет, но которую не мог оставить. Дети, которых мало учили заботиться об отце и которые унаследуют все. А он по-прежнему нуждался в теплых отношениях.

– Я чувствую, что мы необычайно подходим друг другу, Кэролайн. Хотел бы это проверить. А вы? – его дыхание пахло коньяком и сигарами, обдавало ее ухо теплом.

Гуггенхайм легонько задел ее щеку.

Кэролайн повернула голову и ощутила на своих губах его губы. Он целовал ее по-джентльменски, а не урывая свой шанс. И не так крепко, как Марк. Поцелуи Марка были всегда жадными, голодными. Гуггенхайм ее испытывал – нежно, почти дразня этой нерешительностью. Кэролайн ответила ему, черпая смелость в коньяке. Она обхватила его гладкую щеку ладонью, погладила. Вот с таким мужчиной я должна быть. Кэролайн вспомнила, как думала, что если скажет это себе достаточно раз, то поверит.

С ним она чувствует себя в безопасности, говорила она себе.

Или, по крайней мере, ее одиночество дарило ей это чувство. Как будто оно было под стать его собственному.

Теперь, шагая по пустым коридорам мимо тихой возни редких стюардов, которые проснулись так рано, чтобы подготовиться к новому дню, Кэролайн разглядела в темноте правду: она совершила ужасное. Ее жизнь обращалась в пепел, рушилась вокруг нее.

Кэролайн скользнула в каюту, с некоторым беспокойством отметив, что дверь была самую малость приоткрыта – возможно, ее просто не заперли плотно, вот она и приоткрылась из-за качки корабля. Хотя эта деталь вызывала у Кэролайн жутковатое дурное предчувствие. Она беззвучно закрыла дверь за собой. Каким-то чудом Марк был в постели. Кэролайн ожидала увидеть, что он не спит, ждет в халате, со скрещенными руками, с назревающей на лице бурей, готовый на нее броситься. Где ты была? Где ты была все это время? Однако из спальни доносилось его тихое похрапывание.

Кэролайн сбросила платье – теперь оно было ей отвратительно, это было напоминание о ее вероломстве, годное лишь для сожжения, – и надела халат. Стоя над туалетным столиком, она наткнулась пальцами на упаковку кокаина, который ей выписала доктор Лидер. Кэролайн так не терпелось принять лекарство, что она чуть не рассыпала содержимое глянцевого конверта по всему столику, но все же сумела добавить порошок в стакан и развести водой, как было велено. Получилось больше, чем она должна принимать за один раз, но Кэролайн все равно проглотила лекарство. Чуть больше – какая разница-то?

Она встала над кроваткой, чтобы взглянуть на Ундину. Вид спящей малышки всегда ее успокаивал. Она спала так безмятежно, в блаженном неведении о невзгодах жизни. Иногда Кэролайн пугала мысль о том, что теперь она несет ответственность за чужую жизнь, но обычно она радовалась этому. Радовалась тому, что есть кто-то, кто будет любить ее безоговорочно. Кто-то, кого нужно растить, защищать. Кто-то, кто всегда будет с ней. Сегодня, глядя на спящего ребенка, она чувствовала вину. Она предала отца Ундины. Будущее вдруг стало неопределенным. Очень неясным.

Ни с того ни с сего малышка расплакалась. Вернее, это был даже не плач. Ундина еще никогда не издавала таких звуков. Она будто подавилась, будто не могла дышать. Такой звук вызывал у родителя чистую, неподдельную панику. Кэролайн схватила малышку, но не смогла понять, что же делать. Малышка открыла глазки, моргнула, продолжая плакать… Нет, задыхаться. Чем, черт возьми, Ундина могла подавиться? Не раздумывая, Кэролайн перекинула ее через руку и сильно похлопала по спине. Не помогло. Ее охватила паника. Иррациональные, сбивающие с толку вопросы затопили разум вспышкой ярости. Что вообще могло поместиться в такой крошечный ротик? Могла ли эта ужасная мисс Флэтли оставить что-то в кроватке? Кэролайн подняла малышку, пытаясь заглянуть ей в рот. Шли секунды, странный булькающий звук не затихал, Ундина все сильнее краснела, и Кэролайн, не зная, что еще делать, полезла пальцами Ундине в рот.

Вот. Вот! Кэролайн что-то нащупала. Твердое и металлическое. И потянула.

В ее плечо вцепилась рука. Кэролайн развернулась, едва не выронив ребенка. Это был Марк, и его взгляд метал молнии.

– Что ты творишь? Отдай ее мне!

Он не стал дожидаться и буквально вырвал Ундину из рук жены.

Кэролайн стояла, дрожа, ее нервы были на пределе. Что это было? Плач прекратился. Марк был в другом конце гостиной, Ундина лежала у него на плече. Малышка угукала, как всегда делала на руках у Марка, и он ворковал ей в ответ.

Ну-ну… теперь все уже хорошо…

– С ней было что-то не так, – голос Кэролайн звучал испуганно, виновато. – Я пыталась помочь…

– Не знаю, о чем ты. Она в порядке, – отрезал Марк через плечо.

Почему он держал Ундину так далеко от нее? Ей хотелось обнять дочь, убедиться, что все действительно хорошо.

– Разве ты не слышал? Она издавала такие ужасные звуки…

– Единственное, что я слышал, – это ты, – голос Марка сочился упреком. – Ты не в себе… Как обычно в последнее время. Опять приняла это свое лекарство, да, Кэролайн? Как-то ты зачастила, я б сказал.

– Что ты имеешь в виду?

– Уже почти утро. Тебе что, правда нужна эта дрянь в такой час?

Так оно и было. Небо за иллюминатором уже светлело. Кэролайн даже не подумала. Прием лекарств превратился в привычку.

Марк кивнул в ее сторону.

– Я слышал, что от кокаина можно серьезно заболеть… А еще от него появляется зависимость, как от опиума. Тебе бы поумерить…

Кэролайн хлопнула по туалетному столику ладонью.

– Я следую указаниям врача! Это лекарство!

Она ждала, что Марк скажет что-нибудь успокаивающее. Ну-ну, моя бедняжечка, ты столько всего перенесла. Погладит ее по спине, принесет воды. Но нет. Марк отвернулся, все еще держа ребенка на руках.

Кэролайн резко вдохнула, задержала дыхание. Все казалось неправильным. Она не могла сказать наверняка, не искажала ли вина ее восприятие. Воздух стал холоднее, молчание – более зловещим. И что-то определенно было не так с Марком. То, как он смотрел на нее, будто хотел, чтобы она исчезла. Будто он ее ненавидел. И Марк даже не спросил, где она была. Неужели ему все равно? Неужели он догадался? Мог ли он учуять от нее запах другого мужчины или понять все по печально опущенным уголкам ее рта?

– Я лягу вместе с Ундиной, чтобы она снова заснула, – вяло сообщил Марк, направляясь в спальню.

И закрыл за собой дверь.

Кэролайн оперлась о кроватку, ее усталый взгляд остановился на пустом месте, где только что был ее ребенок. Может, Марк прав; может, это лекарство виновато в том, что с ней происходит. Она словно медленно сходила с ума. И да, она действительно принимала много кокаина в последнее время. Всякий раз, когда ее что-нибудь расстраивало, она шла за порошком. Конверт почти опустел, а Кэролайн боялась идти к доктору Лидер и просить новую порцию. Нет худа без добра. Пора прекращать.

А как же Ундина? Если Марк решил, что Кэролайн зависима, он может отнять у нее ребенка. Они женаты, он в законном праве. От этой мысли по спине пробежал холодок. Она может потерять малышку навсегда.

Кэролайн потянулась в пустую кроватку, как будто все еще могла ощутить там Ундину.

Что это, в складках одеяльца? Ладонь нащупала что-то твердое, холодное, металлическое. И влажное.

И Кэролайн поняла: вот что было в горле Ундины. Она действительно давилась. И Кэролайн ее спасла.

Она вытащила находку из скомканного одеяла, как ленту, продетую в люверс. Что же это лежало в кроватке Ундины, словно змий в райском саду?

Это был крестик на цепочке. Крошечный золотой крестик.