Текст книги "Титаник и всё связанное с ним. Компиляция. Книги 1-17 (СИ)"

Автор книги: Даниэла Стил

Соавторы: авторов Коллектив,Клайв Касслер,Владимир Лещенко,Лия Флеминг,Марина Юденич,Алма Катсу,Лес Мартин,Ольга Тропинина,Клаудия Грэй,Лорен Таршис
сообщить о нарушении

Текущая страница: 234 (всего у книги 331 страниц)

16

Удивленное лицо Бо поднимается над краем лодки, и я прикусываю язык, чтобы не вскрикнуть.

– Что ты здесь делаешь?

– Тот же вопрос.

– Где Джейми?

Он хмыкает.

– Не здесь.

– Там еще кто-нибудь есть? – Я поднимаю чехол повыше.

Бо тянет его обратно, а потом отвечает на своем неуверенном английском:

– Нет. А теперь иди, безбилетница, пока тебя никто не увидел. – Он укладывается назад, снова накрываясь чехлом.

– Где ты видел его в последний раз?

На его лице мелькает хитринка.

– А что? Беспокоишься, что он тебя обыграет?

– Конечно нет, – лгу я. – Переживаю из-за вредного влияния на брата.

Темные черточки его бровей изгибаются.

– Нас досматривали перед посадкой.

– Досматривали?

– Да. Ни у кого с собой нет никаких вливаний.

– Не вливания. – У меня вырывается смешок, и Бо моргает, словно в него плеснули водой. – Влияния. – Я повторяю слово на кантонском, прежде чем продолжить на английском: – Вы с тем старым кривозубым ворчуном считаете, что девушки не должны указывать парням, что делать.

Он хмурится.

– Я имел в виду, что Джейми может и не захотеть больше следовать распоряжениям сестры.

Я шмыгаю носом.

– А с чего ты взял, что он раньше следовал моим распоряжениям?

«Титаник» кренится, и я хватаюсь за гладкий край лодки.

– Он рассказывал мне о – как это сказать? – рождественской елке.

Кажется, будто холодный ветер касается моего лица.

– Он рассказывал тебе об этом?

Однажды сырой, холодной весной, когда нам было по одиннадцать, я увидела, как мужчины вырубают подлесок в садах Кадоган-плейс, в паре кварталов от нашего дома в Челси. Я сказала Джейми, что нам нужно притащить домой одну из елок, чтобы взбодрить Ба, который на тот момент уже двадцать восемь дней не выходил из дома после того, как его вышвырнули с общественного теннисного корта, поскольку «собакам и китайцам нет нужды играть в теннис». Если не было возможности пользоваться общественными кортами, значит, он не мог давать уроки, а он уже потратил все припрятанные в чайнике деньги на ракетки. Джейми отказался помогать мне добывать дерево, заявив, что это паршивая идея, и вообще, Ба не стоило покупать эти ракетки. Тогда я ответила, что он паршивый сын, раз так говорит. В итоге он согласился, но как он мог сообщить о таком совершенному незнакомцу?

– Ты что, велела ему еще и не рассказывать никому эту историю?

Возмущенное облачко пара срывается с моих губ.

– Не злись. Это было забавно. – У его губ появляется ямочка, словно крошечная звездочка, выглянувшая из-за туч. – Чьей идеей был осел?

Я фыркаю.

– Моей.

Джейми сломал запястье, когда осел, которого мы позаимствовали дотащить елку, понес, волоча дерево за собой. Возможно, он все эти годы винит меня за проблемы с запястьем.

– Половина веток была обломана, когда мы дотащили елку домой. Мама заявила: «У вас ’пилки вмест’ м’згов, если вы решили, что я п’зволю п’ставить этот жуткий обруб’к дома». – Я изображаю привычный мамин кокни. Бо не может сдержать смех. – Ба порубил елку на дрова. По крайней мере, из дома ему выйти пришлось.

Подставки скрипят, когда он начинает ворочаться.

– Залезай внутрь, чтобы не пришлось потом использовать вредные вливания.

Я благодарна темноте за то, что та скрывает мои покрасневшие щеки. Но тепло, поднимающееся от лодки, тянет меня магнитом.

– Ладно, но никаких непотребств.

– Каких не потребовать?

Я даже не пытаюсь объяснить на кантонском. Вместо этого осторожно перекидываю замерзшие ноги через борт лодки, пристраиваясь на только что освобожденном им месте. По ощущениям я словно опускаюсь в горячую ванну, и продрогшие кусочки моего тела тянутся еще ближе к его ровному теплу. Он укрывает нас лодочным чехлом, удерживая нагретый воздух.

Я пытаюсь уцепиться за остатки моего праведного негодования, но все внутри меня размягчается, будто кусок масла на горячем тосте.

– Послушай, Бо. Возможно, мы с тобой расходимся во взглядах, но, если ты заботишься о Джейми, ты должен хотеть для него наилучшего. Он изменился. Может быть, ты этого не замечаешь, потому что ты не знал его раньше. Когда-то он был легче, беззаботнее. А теперь ходит с таким видом, словно заблудился в зарослях.

– Что такое «заросли»?

Я не знаю этого слова на кантонском.

– Густые кусты. Вроде тех, в которых живут кролики.

– О. Так, может, заросли – это просто жизнь.

– Ага, жалкая жизнь, полная кроличьего помета и шипов…

Где-то неподалеку раздаются звуки шагов и голоса, прерывающие мою речь. Мы оба замираем.

– Как минимум двадцать два узла, – раздается энергичный мужской голос, чей владелец определенно привык перекрикивать рев океана. – Мистер Исмей день и ночь ходит за капитаном Смитом, требуя увеличить скорость. – Долговязый председатель встает перед моим мысленным взором. – Хочет отнять Голубую ленту[204]204
  Голубая лента Атлантики – переходящий приз, присуждаемый океанским лайнерам за рекорд скорости при пересечении Северной Атлантики.


[Закрыть] у Кунардов, этих скользких фрегатчиков. Если мы ускоримся, сможем заполучить королевский контракт на доставку почты. Тогда будем в золоте купаться. Сможешь купить своей девчонке блестящий камушек на палец.

Они приближаются, стуча ботинками так громко, словно бьют молотом по наковальне.

– Ерунда, – сипит его спутник. – Она уже сказала нет.

– Это потому, что ты беден, как мышь, – заявляет энергичный. – Но скоро для нас все может измениться. Постой. – Его ботинки останавливаются прямо рядом с нашей лодкой. – Рядом со мной Бо застывает, как труп, но мое сердце стучит, как барабан. – Похоже, тут пара… – неужели он видит нас? – петель слетела.

Мое сердце бьется о ребра, словно птица о прутья клетки. В любую секунду они обнаружат, что мы здесь прячемся, и решат, что мы безбилетники, и отчасти это так и есть. Картины того, как меня заставляют идти по доске или привязывают к бушприту, – Джейми рассказывал, что именно так наказывают матросов, – оживают в моей голове. Я буду разорвана на части, удобрив океанское дно своими внутренностями, кровью и мозгами, – да, определенно кучей мозгов. И тогда нам так и не удастся выступить перед мистером Стюартом. По крайней мере, Джейми будет сожалеть о том, что так жестоко обошелся со мной.

Мое дыхание становится слишком поверхностным и частым, и я не могу унять дрожь в конечностях.

Теплая рука ложится на мою. Мозоли, покрывающие ладонь и пальцы Бо, прерываются гладким бугорком его ракушечного кольца. Рука, сжимающая мою, словно безопасная гавань посреди шторма. Ее тепло поднимается от кисти к предплечью, отвлекая от катастрофических мыслей, заполнивших голову.

Ткань над нами дергается. Я стараюсь врасти костями в дно лодки, а в моих ушах вторым океаном шумит кровь. Но вместо того чтобы открыться, наш потолок лишь туже натягивается, когда руки матросов надевают слетевшие петли на крюки.

Целая вечность проходит, прежде чем мы начинаем шевелиться. Я не знаю, кто первым расцепляет наши руки. Но когда мы наконец открываем наше гнездышко холодному воздуху реального мира, отползти друг от друга нам удается не сразу.

Бо прочищает горло.

– После тебя, безбилетница.

Он указывает на лестницу в задней части палубы, откуда он сам проскользнул сюда. Его простая куртка скрыла матросскую форму, и поскольку шел он в компании нескольких пассажиров, его никто не остановил.

Он сжимает руки в кулаки и прячет их в карманы, принимая беззаботный вид.

– Договорились с остальными встретиться в общей гостиной. – На его лице смущение, как, впрочем, наверняка и на моем. – Хочешь присоединиться?

– Нет, – отвечаю я слишком поспешно, все еще ощущая его руку в своей. – А ты иди.

Его лицо расслабляется, кажется, от облегчения.

– Спокойной ночи.

* * *

12 апреля 1912 года

На следующее утро я просыпаюсь до рассвета от голодного урчания в желудке. Бесплатная коробка шоколада, которую я без проблем употребила на ужин, если не считать проблемой прилагающееся к ней обязательство встретиться с капитаном, превратилась в приятное, но далекое воспоминание. Желание получить выпечку и чай заставляет меня нажать на кнопку вызова стюарда. Несколько мгновений спустя появляется служанка.

– Чем я могу помочь вам, мадам? – Она отводит глаза от моей вуали.

– Я бы хотела, чтобы мне подали чай с выпечкой через тридцать минут. И не жалейте мармелада. Я буду принимать ванну. Пожалуйста, принесите все сюда и не наливайте чай.

– Будет исполнено, мэм.

Я действительно вхожу в образ. Как легко, должно быть, привыкнуть к тому, что люди прыгают, едва ты велишь. Наверное, это как разнашивать новую шляпку. Чем дольше носишь, тем сложнее сохранить ее прежнюю форму.

Наполнив ванную, я достаю из Библии, которая теперь хранится в сундуке миссис Слоан, фото родителей.

– Доброе утро, досточтимые родители. – Я ставлю фото на столик и начинаю утреннюю разминку. – Джейми злится на меня за то, что я выиграла пари. Но он это переживет. Как всегда.

Однако Джейми все еще держит обиду на Ба. И тот Джейми, которого я знала, никогда так не стремился избавиться от члена своей семьи. Я завершаю разминку и прячу фото в сундук, чувствуя, как сомнения кружат в голове хищными птицами.

Выкинув Джейми из головы, я погружаюсь в пенную воду. Возможность мыться, даже не чувствуя себя грязной, – одно из главных достоинств первого класса.

Булочки уже ждут меня на столе к тому времени, как я выбираюсь из ванны, благоухая бергамотом. Кимоно смотрит на меня из гардероба. Оно, словно дерзкая девчонка, безмолвно спрашивает, действительно ли я та женщина, что рискнет надеть его. Я неторопливо поглощаю сахарную плюшку, а затем булочку с мармеладом, запивая их отличным английским чаем.

Подкрепившись, снимаю кимоно с вешалки. Оно как будто само скользит по моим плечам, обвивается вокруг них, как игривый зверек, устраивается поудобнее. Пуговицы, спрятанные внутри наряда, удерживают вместе его части, а глубокая шляпка-ток цвета павлиньих перьев становится отличным финальным штрихом.

Я ковыляю к зеркалу, ничуть не удивляясь тому, что похожа на тюленя, угодившего в приливную волну.

Это просто платье, – слышу я слова Эйприл. – Предполагается, что ты должна его носить, а не становиться для него вешалкой.

Я расправляю плечи и расслабляю шею. Напружинив ноги и выпрямив спину, смотрю, как отражение в зеркале из тюленя становится павлином. Неплохо. И все равно я накидываю сверху пальто цвета ванильного кекса. Павлин тщательно выбирает момент, когда распустить свой хвост.

Похоже, самое время забрать свой выигрыш.

Солнце все еще не взошло, и коридоры тускло освещены электрическими лампами. Я задерживаю дыхание, проходя мимо каюты мистера Исмея, словно он может услышать мое взволнованное дыхание или ощутить повышение влажности. К счастью, он, похоже, не из ранних пташек.

Я спускаюсь в лифте на палубу Е, поражаясь, каким чопорным кажется коридор первого класса по сравнению со своим неугомонным близнецом, идущим по другому борту – Шотландской дорогой. Коридор выводит меня в Плавники, и отсюда я направляюсь в каюту 14.

Из-за приоткрытой двери, которую я раньше не замечала, – должно быть, кладовой – просачиваются голоса.

– Сам виноват, что тя облапошили!

Я замедляюсь, узнав развязный тон стюарда узкоглазых, Скелета.

– У вас, Бледигов, ума с гулькин нос, не хватает даже на то, чтобы не продуть весь куш за вечер. Господи Исусе. – Шмыг. – Ты позор семьи.

Я поджимаю губы. Бледиг – это тот молодчик, выигравший в тотализатор. А Скелет – хранитель коробки со ставками.

– Он надул меня, клянусь, кузен, – хнычет собеседник Скелета. Может, это Бледиг? Они родственники?

– Тсс, не зови меня так. Хочешь, чтобы все узнали, как ты выиграл?

– Прости, куз… прости. Эти узкоглазые скользкие как угри. Подловил меня на трех девятках. Девятка – мое несчастливое число, ты же знаешь.

Узкоглазые. У меня по коже бегут тревожные мурашки. Я потираю руки, но чувство не исчезает. Значит, Бледиг проиграл все до пенни. Но которому из узкоглазых?

Налитый кровью глаз появляется в дверной щели. Я сдерживаю вдох.

Прежде чем Скелет успевает разглядеть меня, я сбегаю в сторону каюты 14 так быстро, как позволяют проклятые туфли. Не потрудившись даже постучать, я врываюсь в каюту и захлопываю за собой дверь.

Бо смотрит на меня со своей койки, на которой он сидит, опустив босые ноги на пол. Лучик солнца скользит по его скуле, на которой уже пробилась легкая щетина. В его взгляде читается вопрос, но я шагаю прямо к Джейми, развалившемуся на койке, как в гамаке под пальмами. Я тыкаю его под ребра.

Он вздрагивает и распахивает глаза.

– А? Вал, что за черт? – Он утыкается лицом в подушку, но я отнимаю ее.

– Ты играл прошлым вечером?

Он приоткрывает один глаз, морщась от солнечного света.

– Ты играл, хоть и клялся этого не делать. Я слышала, как Бледиг рассказывал Скелету о том, что его провел узкоглазый, и знаю, что это был ты. Просто признайся. – Мой голос натянут и, хотя я стараюсь говорить потише из-за мальчишек, обида во мне разворачивает крылья и точит жало. – Так ты хочешь от меня избавиться.

Джейми трет глаза.

– Я не играл, сестренка, – говорит он спокойнее. Верхние койки скрипят и стонут под просыпающимися мальчишками.

– Тогда кто…

– Это я. – Слова Бо бьют по мне, как та шишка, что я не заметила когда-то.

– Сколько вы заработали? – спрашивает Винк деловито, пусть и только что вернулся из страны снов.

Бо не отвечает, но это и не нужно. Бледиг потерял все до пенни, а значит…

– Два фунта, – устало отвечаю я.

– Так, эти два фунта, да их вчерашние четыре шиллинга. Они сравняли счет. – Голос Олли звенит от изумления. Винк морщится.

Джейми, теперь уже полностью проснувшийся, открывает рот, но не может подобрать слов. Бо виновато смотрит под ноги.

– Что ж, Джейми, надеюсь, тебе понравится блуждать по зарослям.

– Ты о чем, сестра?

– Спроси у своего дружка.

Дверная ручка выскальзывает из моей потной руки, но я хватаюсь покрепче, отчаянно желая выйти. И хотя у золотой рыбки больше шансов уплыть из своего аквариума, чем у меня сбежать с этого корабля, я бегу изо всех сил.

17

Я спешу по Шотландской дороге, иду на цыпочках, мечтая сорвать эти проклятые туфли и швырнуть в ближайший иллюминатор. Гул, доносящийся из котельных шахт, соревнуется с шумом в моей голове. С чего бы кому-то выбирать унылую однообразную работу, от которой день за днем все больше покрываешься копотью? Где в ней творчество?

Акробатика, конечно, физически сложна, но, по крайней мере, ты можешь увидеть результаты – новый номер, новая вершина, способ оставить свой след. А Джейми настолько одарен от природы, что из утробы матери вылетел почти кувырком, да еще и вытянув меня, вцепившуюся в его лодыжку. В Америке у него будет бескрайнее море возможностей. У нас нет классического образования, но Джейми достаточно умен, чтобы стать служащим. А может, даже ученым.

Что ж, свою жизнь он может выбросить на помойку, но мою – нет. У меня пять дней, чтобы найти и впечатлить мистера Стюарта. Может, меньше, если корабль собирается ставить рекорд ради этой Голубой ленты. Желудок сжимается, словно я укусила недозрелый лимон.

Если с мистером Стюартом не выгорит, может быть, я смогу подкупить какого-нибудь чиновника, чтобы тот пустил меня в Америку. Мне понадобятся еще ананасы для жонглирования. Планы, как всегда, полусырые.

Минуя один из трапов, выходящих на Шотландскую дорогу, я с удивлением замечаю моряка с бритой головой – Минг Лаи – и русскую девушку, наполовину разговаривающих, наполовину жестами объясняющих что-то друг другу. Они настолько поглощены беседой, что не замечают меня.

Дверь ближайшей каюты открывается, и выходят родители девушки. Мать похожа на более хрупкую копию своей широколицей дочери, унаследовавшей крепкое отцовское телосложение. Да, ее отцу, с бугрящимися на руках мускулами и мощной, увитой венами шеей, ни капли не хочется перебегать дорогу. Все четверо устремляются прочь от меня, направляясь в обеденный зал.

Кажется, что узы их дружбы становятся все прочнее, несмотря на столь заметные различия. Как здорово, должно быть, когда родители одобряют твой выбор. Или, возможно, понимание того, что знакомство это временное, позволяет ослабить рамки. Можно и погулять.

Холодный воздух приводит меня в чувство, едва я добираюсь до полуюта. В такую рань людей здесь очень мало. Уже другой член экипажа – однако такой же надутый, как и Ква, – меряет шагами мостик, острым, как у добермана, взглядом обозревая окрестности.

Если бы Джейми выиграл пари, заставил бы он меня вернуться в Лондон? Согласно китайским традициям, старший мужчина встает во главе семьи, решая такие вопросы, как будущее сестры. Но когда это я слушалась его приказов? По словам Бо, это работает и в обратную сторону. В любом случае, тот Джейми, которого я знала, всегда ценил мое мнение. Как в тот раз, когда я предложила заплатить мальчугану, чтобы он зазывал на наше представление, что более чем окупилось. Или когда я сказала ему перестать носить такие короткие штаны, потому что в них он был похож на щеголя.

Наверное, я и в самом деле слишком часто им командовала. Но я никогда не делала этого, чтобы доказать свое превосходство, только чтобы все стало проще. Я не хотела, чтобы ему расквасили нос за то, что он так расфрантился. Разве это так плохо? Но теперь я ему больше не нужна. У него есть друзья, которые проследят, чтобы он не влезал в неприятности. А у меня нет никого.

Мысленно я возвращаюсь в тот безрадостный день, когда свалилась в угольную яму по дороге в дом вдовы, куда шла за Джейми. Мама отправила его туда помочь бедной женщине полоть сорняки. Джейми нашел меня несколько часов спустя. Он скатился вниз по желобу и обнял горько рыдающую меня так крепко, что я почувствовала его сердцебиение, как когда-то в животе у мамы. Он всегда был рядом со мной. А теперь нет.

Я прикусываю задрожавшую губу и пытаюсь сосредоточиться на небе. Всего несколько облаков разбавляют его чистую лазурь. Следуя за нами, морская птица лавирует и скользит в невидимых воздушных потоках. Вот и я буду как эта птица. Как бы ни крутила меня жизнь, я все равно полечу своим путем.

– Маленькая сестрица, – произносит кто-то по-кантонски, вырывая меня из мыслей. Моряк с быстрыми руками, Барабанщик, подходит ко мне. Со своего пояса он отцепляет барабанчик-трещотку – двусторонний цилиндр с двумя бусинами, шнурком закрепленными на палочке. Он крутит барабан, и бусины легко ударяют по натянутой коже. – У тебя такое печальное лицо.

Я вытираю глаза рукавом.

– А почему ты не ешь с остальными?

– Я уже закончил. – Он похлопывает себя по животу, такому плоскому, что он кажется впалым. В его живых глазах теперь плещется не веселье, а забота и участие. – Когда Джейми сообщил нам, что его сестра-близнец здесь, Тао ничуть не удивился. Он сказал, что близнецы всегда вместе, как имбирь и чеснок. Их используют и по отдельности, но в конце концов они всегда встретятся в одном и том же блюде.

При виде его улыбки я не могу сдержать свою, пусть и короткую.

– Имбирь и чеснок теперь будут приправлять разные блюда, каждый сам по себе.

– Надеюсь, что нет, маленькая сестрица.

Мои глаза снова увлажняются. Я пытаюсь найти в небе морскую птицу, но та уже улетела. Барабанщик очень добрый, но нагружать других своими проблемами грубо.

– А ты кочегар или барабанщик?

– И тот, и другой. Бригадир на нашем прошлом корабле знал, что мой барабан помогает людям работать лучше.

– Вот этот крошка?

– Большой мне с собой взять не удалось. – Он пожимает плечами. – Есть много способов создавать музыку. Не всегда нужен барабан, чтобы барабанить. Так же, как мы улыбаемся без улыбки или плачем без слез.

Прядь темно-каштановых волос выбивается из-под его шапочки, почти доставая до острого носа. Любопытно, что на его лице видны черные полосы, как у кочегаров. Он не работает на «Уайт Стар Лайн» и не должен быть измазан в угольной пыли.

– Маленькая сестрица уже видела котельную?

– Нет. – Трудно скрыть горечь в моих словах.

– Здешние намного чище тех, что на судах «Атлантической паровой компании».

– Откуда ты знаешь?

На его лице появляется хитрая улыбка. Он откидывает голову назад, словно хочет оглядеть меня с ног до головы.

– Я покажу тебе. Идем.

Я иду за Барабанщиком по Шотландской дороге, разрываясь на части от любопытства, с одной стороны, и тревоги – с другой. После падения в угольную яму котельные возглавляют мой список мест, куда лучше не ходить, опережая даже канализационные туннели и темные подвалы. Однако каким бы отвратительным мне оно ни казалось, я хочу увидеть место, на которое Джейми променял свою семью. Но лишь при дневном свете.

Взгляд Барабанщика скользит по мощеному полу, а руки при ходьбе взлетают, как шнурки его трещотки. Этот человек – настоящий сгусток энергии, вроде солнца, и от одного его присутствия мне становится теплее.

– До того как я устроился в «Атлантическую паровую компанию», я работал со старшим кочегаром «Титаника» на пароходе «Виконт». В последний вечер перед отплытием я набрел на него в пабе, и мы распили по кружечке. Я сказал ему, что плыву на «Титанике», а он спросил, не соглашусь ли я помочь ему, эм, слегка смягчить людей, как раньше на «Виконте».

– А зачем их смягчать?

– Католики и протестанты не особо ладят. А музыка приводит людей в доброе расположение духа. К тому же работа идет быстрее.

– Ты хочешь сказать, «Уайт Стар Лайн» наняла тебя?

– Конечно нет. Но для меня честь помочь другу. Он и тебе разрешит посмотреть. Но сначала придется надеть матросскую форму.

Я вздрагиваю, когда воспоминания об угольной яме становятся отчетливее.

– Вообще-то, я стараюсь избегать темных и тесных помещений.

– А-а. Не волнуйся, маленькая сестрица. Там высокие потолки и много света.

Каюта 14 пуста. Пока никто не вернулся, я выскальзываю из кимоно и надеваю матросскую форму. Барабанщик ведет меня к спуску в шахту котельной номер 6 с Шотландской дороги.

Он оценивающе разглядывает мою простую шапку, затем снимает свою, на которой вышита эмблема «Атлантической паровой компании».

– Надень эту.

Шапка сползает мне на уши, отчего я становлюсь как две капли воды похожа на любого из узкоглазых.

Несколько пассажиров видят, как мы исчезаем в стене. Должно быть, со стороны кажется, будто мы знаем, что делаем, поэтому никто не возражает.

Мы оказываемся в крошечной комнатке с отверстием в полу, в которое спускается металлическая лестница. Я иду за Барабанщиком вниз по лестнице, и по спине от нетерпения бегут мурашки. Это напоминает мое путешествие в грузовой трюм, с той лишь разницей, что сейчас я не пытаюсь ни от кого сбежать. С каждым пройденным уровнем на лестнице становится все теплее, и запах горящего угля смешивается с запахом разгоряченных тел, жира и морской воды.

Я уже теряю счет пройденным палубам, когда мы наконец добираемся до котельной номер 6.

Со своей позиции на лестнице я вижу четырех черных драконов, стоящих бок о бок, с тремя отверстиями в каждом, похожими на горящие глаза и пасть. Укладчики грузят уголь в вагонетки, чтобы кочегары кормили драконов, а остальные метут пол или следят за трубами, кранами, шкивами и прочими неизвестными мне штуками. Здесь словно другая вселенная, из огня и стали, пота и энергии, и, да, света.

Барабанщик легко спрыгивает на металлические пластины пола, и я приземляюсь рядом.

– Добро пожаловать в котельную номер 6! – Он простирает руку в сторону драконов. – Разве они не красавцы?

Наше появление вызывает ажиотаж среди рабочих. Мужчины разных возрастов разглядывают нас, но под слоем грязи невозможно понять выражения их лиц. Один пожимает Барабанщику руку, другие выкрикивают приветствия.

– Поглядите-ка, кто свалился в кроличью нору. – Человек с мускулами размером с мою голову хлопает меня по спине с такой силой, что лишь чудом не проламывает ребра.

Барабанщик кланяется ему и представляет мне на своем ломаном английском:

– Брэндиш, друг.

Брэндиш жмет мне руку. Волосы у него желтые, а вот все остальное, включая зубы, черное.

– Все друзья Барабанщика – мои друзья, дорогуша. – Басок у него усталый, но добродушный, из тех, от которых дети с колен падают. – Когда Барабанщик с нами, мы все ладим. Ну так что, взбодришь нас сегодня?

Барабанщик, внезапно засмущавшись, отмахивается. Но тут Брэндиш принимается топать и хлопать. Топ-хлоп, топ-хлоп-хлоп. Топ-хлоп, топ-хлоп-хлоп. Остальные присоединяются, стуча не только ногами, но и лопатами, и вообще всем, что попадается под руку.

Барабанщик начинает покачивать головой, отчего челка падает ему на глаза. Затем он закатывает рукава. Все эти испачканные копотью лица сейчас, похоже, повернуты к нему, даже лица тех, кто стоит у топок.

С улыбкой, напоминающей ломтик дыни, он протягивает мне свою трещотку.

– Я буду очень рад, если ты согласишься помочь мне.

Я неуверенно кручу инструмент. Та-та. Та-та.

– Быстрее.

Стараюсь подстроиться под общий ритм. Та-тат-та-тат-та-тат…

Барабанщик переплетает пальцы, а затем выгибает их, хрустя костяшками. Потом подносит сложенные ковшиком ладони к губам, дуя сквозь отверстие, образованное его большими пальцами. Мотив соленой песенки «Пьяный моряк» вылетает из его ручной флейты, и не проходит и минуты, как все вокруг начинают подпевать.

 
Йо-хо, идем мы в море,
Йо-хо, идем мы в море,
Йо-хо, идем мы в море
Рано до рассвета!
 
 
Ржавой бритвой выбрей пузо,
Ржавой бритвой выбрей пузо,
Ржавой бритвой выбрей пузо
Рано до рассвета!
 
 
Йо-хо, идем мы в море,
Йо-хо, идем мы в море,
Йо-хо, идем мы в море
Рано до рассвета!
 
 
Мордой сунь его в телегу,
Мордой сунь его в телегу,
Мордой сунь его в телегу
Рано до рассвета!
 
 
Йо-хо, идем мы в море,
Йо-хо, идем мы в море,
Йо-хо, идем мы в море
Рано до рассвета!
 

С каждой новой строчкой топот и стук ускоряются, и лопаты летают быстрее, сливаясь перед моим взглядом в сплошные металлические пятна. И у меня на сердце становится легче. Я стараюсь не отставать, чувствуя странное умиротворение оттого, что являюсь частью общей симфонии.

Барабанщик пускается в пляс, перескакивая с одной ноги на другую. Затем он останавливается, как заводной солдатик, и пробирается мимо котлов на другую сторону, где еще больше печей и приветственные крики звучат еще громче. К тому времени, как они вывешивают пьяного моряка на просушку, пот с Барабанщика течет ручьями, и, я клянусь, «Титаник» прибавил пару узлов после того, как мы пришли.

Возможно ли, что Джейми обрел покой здесь, в этом далеко не спокойном месте, особенно когда Барабанщик заряжает всех своей энергией. Может быть, когда твое тело так тяжело работает, душа отдыхает. Да, это тяжелая, грязная работа, но я не могу не признать, что здесь есть дружба и даже своего рода семья.

Каким-то образом поход на нижнюю палубу позволил взглянуть на все издали, как дозорному на марсовой площадке. Впервые я могу по-настоящему увидеть Джейми и его жизнь, которую он собрал из осколков. Она вовсе не такая, какой я ее считала, темная, унылая и рутинная, а напротив, полная тепла и даже успешная. Если ему придется уехать, он никогда больше не увидит свою новую семью. Хотя я по-прежнему не понимаю, почему он должен бросить прежнюю.

Брэндиш, сияя, как лампочка, несет кружку воды умирающему от жажды Барабанщику. Он пьет, но его смеющиеся глаза гаснут, когда Барабанщик замечает мою грусть. Он протягивает мне кружку.

Выдавив улыбку, я возвращаю ему трещотку и говорю на кантонском:

– Семя пробило шелуху и дало всходы.

Он отмахивается от этой фразы, означающей, что его талант налицо.

Брэндиш почесывает полотняную шапочку, прикрывающую его соломенные кудри.

– Здорово, что ты спустился и разбудил моих парней. Капитан подгоняет нас с шести утра. Хочет прибыть в Нью-Йорк на день раньше. Могу поспорить, завтра захочет уже на два.

Он утирает лицо рукавом, и невозможно понять, шутит он или говорит серьезно. Но если второе, то у меня еще меньше времени, чтобы найти и поразить мистера Стюарта.

Барабанщик хмурится.

– К чему спешка?

– Он хочет побить какой-то рекорд. Хочет, чтобы о его последнем плавании заговорили, я считаю, а это значит, придется заставить этого красавца пахать на пределе.

– Я бы хотел помочь, но…

Барабанщик кидает взгляд на меня.

– Пожалуйста, оставайся, – прошу я его. – Мне нужно поговорить с Джейми.

Он улыбается.

– Имбирь и чеснок. Хорошо.