Текст книги "Титаник и всё связанное с ним. Компиляция. Книги 1-17 (СИ)"

Автор книги: Даниэла Стил

Соавторы: авторов Коллектив,Клайв Касслер,Владимир Лещенко,Лия Флеминг,Марина Юденич,Алма Катсу,Лес Мартин,Ольга Тропинина,Клаудия Грэй,Лорен Таршис
сообщить о нарушении

Текущая страница: 119 (всего у книги 331 страниц)

Глава тринадцатая

Лондон

Эрни Салливан

Женщина снова запела. Салливан сидел в малой столовой и хмуро смотрел на закрытую дверь гостиной модного лондонского дома, которая была не в состоянии заглушить оперное сопрано Евы Ньютон, потрясавшее публику по всей ее родной Австралии. Он уже выучил распорядок ее утра. Сначала она разогревала голосовые связки чередой тревожных и несозвучных восклицаний. Затем переходила к гаммам, а далее – к ариям. Тот факт, что мисс Ньютон была родом из Австралии, нисколько его не подкупал. Европейская опера могла нравиться сливкам сиднейского общества, стремящимся копировать все европейское, но жители Гулагонга предпочитали гармонику или скрипку и что-нибудь более оживленное.

Первое потрясение от того, что Бен Тиллет поручил его заботам своей любовницы – оперной дивы, которая жила в прекрасном доме и была матерью четырех детей Тиллета, ни один из которых не носил его фамилии, уже прошло.

– Жена не знает, – сказал ему Тиллет. – На самом деле, очень немногие знают о Еве. Здесь тебя никто искать не будет.

Салливан не удержался от вопроса.

– Как ты можешь себе все это позволить?

– Никак, – беззаботно ответил Тиллет. – Мы с женой живем в очень скромном доме в Путни. – Он обвел рукой просторную прихожую, в которой хлопотала служанка в белом фартуке: – Это все оплачивает семья Евы. Удивительно, что ты, будучи австралийцем, никогда не слышал о ней.

– У нас большая страна, – ответил Салливан и удивился, ощутив вдруг приступ тоски по дому, по голубому небу и бескрайним просторам.

Он решил не спрашивать у Тиллета, как и уж тем более зачем он обзавелся богатой любовницей. Рабочим Тиллет представлялся «самородком» из народа, выпускником суровой школы жизни. Салливан даже представить себе не мог, как члены профсоюза восприняли бы этот шикарный дом и супружескую неверность Тиллета.

Ева пропела последние пронзительные ноты арии. Салливан решил, что посвященные, наверное, восхитились бы ее способностью достигать тона, близкого к звучанию собачьего свистка, но он сам испытывал облегчение оттого, что эта тишина означала окончание ее разминки. Салливан вернулся к чтению «Дейли инкуайрер», где были напечатаны измышления репортера, известного лишь под псевдонимом Интеррогантум. Редакция газеты, прекрасно понимая, что не многие из ее читателей знают латынь, прилежно дала перевод псевдонима – «Вопрошающий».

Этот репортер, судя по всему, признанный недостойным штатной должности или права подписываться собственным именем, тщательно формулировал самые возмутительные предположения, облекая их в форму вопросов. Но эти вопросы указывали на факты и подробности, часть из которых была на удивление близка к собственным воспоминаниям Салливана. Интеррогантум задавался вопросом о причинах хаоса, который сопровождал спуск спасательных шлюпок. Правдивы ли слухи о стрельбе, о пассажирах третьего класса, запертых на нижних палубах, или о мужчине, а может быть, и о нескольких мужчинах в женской одежде? Верно ли, что младенца сбросили с палубы в шлюпку с большой высоты? Правда ли, что оркестр играл до последней минуты, и мог ли кто-нибудь расслышать музыку в общем шуме? Действительно ли капитан Смит управлял «Титаником» по своему усмотрению, или за его спиной стоял Брюс Исмей, требовавший увеличить скорость?

Продолжая чтение, Салливан все сильнее хмурился. Он сам задавал себе те же вопросы, что и Интеррогантум.

А что насчет капитана Лорда? – вопрошал репортер. – Выжившие утверждают, что им было приказано грести к кораблю, огни которого были видны на горизонте. Члены экипажа лайнера «Калифорниан» под командованием Стэнли Лорда, принадлежавшего судоходной компании «Лейланд», утверждают, что они сообщали капитану о сигнальных ракетах, но «Калифорниан» оставался на месте. Виновен ли капитан Лорд в гибели многих людей, которых можно было спасти?

Салливана охватила ярость. Репортер никого не обвинял. Он просто задавал вопрос. Но что это был за вопрос! Салливан сам не видел огней, но слышал, что их видели не только члены экипажа, но и пассажиры, у которых не было причин лгать. Если судно капитана Лорда было рядом, почему он не подошел? Салливан был в воде, когда боровшийся за жизнь «Титаник» наконец сдался и скрылся под волнами, но корабль тонул при полном освещении, а экипаж пускал сигнальные ракеты. Как мог капитан лейландовского лайнера утверждать, что не видел его?

Капитан Лорд уже покинул Соединенные Штаты, не дав удовлетворительного ответа американскому сенату. Даст ли он правдивый отчет о своих действиях британской общественности, когда вернется в Англию? – интересовался Интеррогантум.

Салливан не мог не восхититься анонимным газетчиком. Он не обвинял – только спрашивал. Но сами вопросы содержали в себе обвинения. Это была работа настоящего мастера.

Он уже собирался продолжить чтение, когда его внимание привлекло какое-то движение. Дети – двое мальчиков и две девочки, которые были ему официально представлены, радостными голосами приветствовали появление своего отца. На мгновение Салливан пожалел, что лишен счастья семейной жизни. Тиллет, конечно, не был мужем Евы, но он был отцом этих детей. Увы, Салливан даже в юном возрасте знал, что у него есть цель в жизни, которая не давала возможности отвлечься на брак. Он не мог даже думать о женитьбе, пока не выполнит задание деда. Он прогнал из головы воспоминание о двух сестрах с «Титаника»: Поппи с ее серьезной задумчивостью и Дейзи, полную огня и стремящуюся взять от жизни все. Любая из этих женщин могла бы изменить его жизнь.

Тиллет вошел в столовую и закрыл за собой дверь.

– Твою одежду доставили из «Хэрродса», – сказал он. – Я распорядился отнести свертки в твою комнату. А пока прочти вот это, – он бросил на колени Салливану газету и отошел к буфету, чтобы налить себе кофе.

– Свежий номер, – бросил он через плечо. – Новые размышления Интеррогантума и фотография кое-кого знакомого. Определенно, теперь тайна выплыла наружу.

Салливан взял в руки газету. На первой полосе красовалась фотография огромного лайнера «Уайт стар». На секунду Салливану показалось, что это была очередная фотография «Титаника» из тех, что постоянно печатались в газетах, не имевших нового материала. Традиционные последние фотографии «Титаника», сделанные, когда он выходил из Куинстауна и направился через Атлантику в свой первый и последний рейс. Эти изображения почти каждый день размещала то одна газета, то другая.

– Ничего не понимаю, – пожал плечами Салливан, поглядев на Тиллета.

– Поймешь, – ответил Тиллет. – Это не «Титаник». Это фотография лайнера «Адриатик» той же «Уайт стар». На нем возвращаются Исмей и выжившие офицеры. Обрати внимание на заголовок: «Офицеры “Уайт стар” бегут от повесток».

– Новые повестки? – спросил Салливан.

– Это было неизбежно, – заметил Тиллет. – Частные лица в США планируют подать гражданские иски против «Уайт стар лайн». Теперь Исмей, Лайтоллер и другие офицеры спасают свои шкуры.

– В буквальном смысле? – уточнил Салливан.

– Нет, не в буквальном, – ответил Тиллет. – Я имею в виду, что, каким бы ни был вердикт сенатских слушаний, будут еще гражданские иски, и выживших офицеров вызовут в качестве свидетелей. Их жизни ничто не угрожает, но репутация пострадает.

Салливан вспомнил события той страшной ночи – решимость Лоу выгрузить пассажиров и вернуться на поиски живых среди плавающих обломков; тумаки, которые раздавал Лайтоллер, чтобы отогнать мужчин, которые бросились к шлюпкам и могли погубить всех; судовых механиков, которые даже не пытались покинуть нижние палубы и продолжали работу, поддерживая освещение.

– Они все заслуживают наград и медалей, – произнес он.

Тиллет покачал головой.

– Только они их не получат. Вот капитана Рострона ждут всякие почести за то, что он провел «Карпатию» через лед и подобрал выживших, но экипажу «Титаника» медалей никто не даст, – он вздохнул. – Им достанутся только обвинения.

– Ты это хотел мне показать? – спросил Салливан, постучав пальцем по газете.

– Нет, – отозвался Тиллет. – Переверни страницу.

Салливан перевернул страницу и увидел фотографию женщины, которую сразу узнал.

– Дейзи! – воскликнул он.

– Нет, не Дейзи, – покачал головой Тиллет. – Леди Маргарита Мелвилл, дочь графа Риддлсдауна.

– Но это же…

– Одно и то же лицо, – продолжил Тиллет. – Тебе не показалось странным, что бравый капитан Хейзелтон приехал в Плимут, чтобы забрать двух девушек?

Салливан нахмурился. Дейзи была графской дочерью и, конечно же, не испытывала недостатка в деньгах. Тогда почему она оказалась горничной на «Титанике»?

15 апреля 1912 года

На борту «Титаника»

01:40 (по корабельному времени)

Салливан стоял в дверях курительного салона первого класса. «Вот, значит, как выглядит знаменитая английская выдержка», – подумал он, рассматривая бледного молодого мужчину, вцепившегося в каминную полку. Он снял спасательный жилет и стоял неподвижно, рассматривая картину, изображавшую океанский лайнер, входивший в бухту. Салливан знал этого человека. Это был Томас Эндрюс, главный проектировщик «Титаника», всегда сопровождавший капитана на ежедневных обходах и даже спускавшийся в бункер, где Салливан кидал лопатой горящий уголь. Что бы ни случилось с «Титаником», какой бы изъян теперь ни открылся, это бремя лежало на плечах Эндрюса, и он молча готовился заплатить наивысшую цену за то, что его корабль никогда не придет в порт.

Курительный салон был полон людей. Некоторые все еще были в спасательных жилетах, кто-то в вечерних костюмах, другие буквально в пижамах. Салливан увидел, что здесь собрались представители финансовой элиты мира – мужчины, посадившие женщин и детей в шлюпки и теперь ожидавшие своей участи. Одни проводили свои последние минуты за выпивкой, другие, собравшись в кружок, склонили головы в молитве, третьи стояли в одиночестве, глядя в пустоту. Четверо по-прежнему играли в карты.

Салливан застыл в нерешительности. Он искал выход на верхнюю палубу и понимал, что цель близка. Возможно, дверь в другом конце помещения выведет его наружу, но если нет, то придется возвращаться назад, а времени оставалось все меньше. Он чувствовал, как палуба под ногами ходит ходуном. В любую минуту «Титаник» мог начать свой последний спуск, и Салливан предпочел бы в этот момент оказаться на палубе и уцепиться за что-нибудь плавучее.

Он поднял руку, чтобы опереться о дверной косяк, когда сзади его кто-то толкнул. Кудрявая девушка в униформе горничной. Почему она еще здесь? Всех горничных уже отправили в шлюпки. Он глядел, как она решительно двинулась через салон. Она – член экипажа и должна знать, как выйти на верхнюю палубу. Он решил следовать за ней.

Девушка задержалась возле стола, за которым четверка картежников вдруг вскочила на ноги и устроила пьяную драку. На секунду ему показалось, что девушка каким-то образом оказалась втянута в потасовку, но потом он увидел, как горничная метнулась вперед и схватила что-то со стола. Он не удержался от внезапного приступа смеха. Она стащила выигрыш и теперь побежала к двери на другом конце курительного салона.

Один из игроков, явно не такой пьяный, как его партнеры, пустился в погоню. Салливан отпустил дверной косяк и заскользил по наклонившейся палубе. Корабль застонал. Оставшиеся картежники пытались встать на ноги, но тут мебель начала срываться со своих мест. Игроки повалились в кучу. Салливан неловкой походкой двинулся вперед, расталкивая богачей, хватавшихся за поручни в попытках удержать равновесие. Он распахнул дверь и наконец оказался на палубе.

Салливан уставился на фотографию в газете, стараясь прогнать воспоминания о том, что произошло дальше. Нужно было сосредоточиться на одном. Он знал, кто такая Дейзи, или, во всяком случае, думал, что знал, и ему было известно, что она сделала. Он даже пытался защитить ее от последствий. Теперь оказалось, что она была графской дочерью. Зачем аристократке работать горничной на «Титанике»? Зачем ей красть деньги? Он вспомнил ту ночь, когда она разыскала его на «Лапландии» и предложила… Ну, на самом деле, он не был уверен в том, что она предлагала, только в том, что он отказался.

В голове роились противоречивые мысли. Если Дейзи – дочь графа, то, значит, и ее сестра тоже. Как он мог не обратить внимания на то, как Поппи презрительно отчитала мисс Стап, старшую горничную? «Моей сестре нездоровится, и она не будет отвечать ни на какие вопросы».

В последующие дни, пока «Лапландия» медленно разрезала волны Атлантики, он почувствовал расположение к высокой девушке и даже начал сочувствовать ей. А она наверняка презирала его, как потомка каторжников, и даже исподтишка смеялась над ним. Несмотря на разочарование, он не смог заставить себя пожалеть о том, что помог ей, когда они прибыли в Плимут. Он знал, что сделала Дейзи, а Поппи – нет. Аристократка или нет, она не заслуживала того, чтобы быть замешанной в преступлении, которого не совершала.

– Я немного знаю об этом семействе, – сказал Тиллет. – Дейзи – второй ребенок, а Поппи, леди Пенелопа Мелвилл, вероятная наследница. Если у графа не родится мальчик, леди Пенелопа унаследует титул и груду тюдоровских кирпичей в гемпширской глуши.

– И все же она была на «Титанике», работала горничной, – заметил Салливан.

– Может быть, она разделяет устремления своей сестры, – предположил Тиллет. – Они отрабатывали проезд на «Титанике» как первый этап путешествия в Калифорнию. Леди Дейзи хочет стать кинозвездой, новой Мэри Пикфорд.

– Я знаю, чего она хочет, – кивнул Салливан, вовремя удержавшись, чтобы не добавить: «И знаю, какую цену она готова заплатить». – Она милашка, но бешеная, как вомбат.

– Никогда не встречал вомбата, поэтому не могу судить, насколько они бешеные, – улыбнулся Тиллет.

Салливан задумался.

– Возможно, «бешеная» – не то слово. Она хитроумна и готова на что угодно, лишь бы добиться своего.

– А ее сестра?

– Дейзи вечно водит ее за нос, – пожал плечами Салливан и отложил газету. – Послушай, я ценю то, что ты меня укрыл, но, думаю, ты делаешь из мухи слона. Возможно, агенты «Уайт стар» и искали меня, когда мы только высадились на берег. Но сейчас слушания уже идут. Все уже сказано, и мне нечего добавить.

– Я думаю, ты что-то видел, – покачал головой Тиллет.

– Я видел то же, что и другие.

– Но ты выжил и можешь рассказать.

– Рассказать о чем?! – огорченно воскликнул Салливан.

– Должно быть, это как-то связано с произошедшим в машинном отделении, – сказал Тиллет. – Сотни людей выжили и могут рассказать, что происходило на палубе. А из тех, кто находился в машинном отделении, выжили единицы.

Салливан закрыл глаза, вновь переживая тот ужас: ледяная вода, врывающаяся в бункер, обжигающий пар, трель аварийного звонка, когда начали опускаться водонепроницаемые двери. Хескет погиб. Шепард тоже.

– Выжил не только я, – сказал он. – Офицеры погибли, но Диллон и Баррет спаслись.

– Можно предположить, что их заставили молчать или говорить то, что от них требуется, – произнес Тиллет. – А ты – проблема. Кто-то не хочет, чтобы ты покинул страну или мог свободно говорить.

– Я найду способ уехать, – дерзко ответил Салливан. – Я уеду в Америку.

– Зачем?

Вопрос был простой, но Салливан не мог на него ответить. Если он расскажет, Тиллет не поймет. Только другой австралиец мог его понять.

Сейчас он был нужен Тиллету.

– Что за такое важное дело, что ты не можешь остаться здесь и рассказать правду? Память погибших заслуживает того, чтобы ее чтили. Почему ты не можешь этого сделать?

Салливан попытался выкинуть слова Тиллета из головы, но было слишком поздно. «Память погибших заслуживает того, чтобы ее чтили». Образ деда, чья обида заставила его проделать дальний путь из Австралии, начал меркнуть. На смену ему приходили мысли об аде, который творился в машинном отделении, где храбрецы страдали и умирали, чтобы выиграть время для пассажиров. Он снова видел их. Инженер-механик Хескет, оглушенный потоком ледяной воды, сбившим его с ног. Инженер-механик Шепард, беспомощно лежащий на палубе. Инженер-механик Харви, с перекошенным лицом наблюдающий за работающими из последних сил помпами. Салливан глубоко вдохнул. Что-то настойчиво крутилось в его памяти, но он не мог четко осознать, что именно.

– А как насчет Хейзелтона? – спросил Тиллет.

Салливан бросил на него злобный взгляд: он вот-вот был готов вспомнить что-то очень важное.

– А что с ним не так? – проворчал он.

– Он не тот, кем кажется, – сказал Тиллет.

Салливан попытался вернуться мыслью к тому, что происходило в машинном отделении, но момент уже был упущен. Теперь оставался только Тиллет, по-прежнему говоривший о капитане Хейзелтоне.

– Не знаю, как он связан с графскими дочками, – продолжал Тиллет, – но до меня дошли слухи, что, будучи в Индии, он нередко бывал на службе без мундира.

– Что ты имеешь в виду?

– Вел нелегальную работу. Проще говоря, был шпионом.

– Какое отношение это имеет ко мне? – спросил Салливан. – За мной ему шпионить незачем.

– Я бы не был так уверен, – ответил Тиллет. – Хейзелтон сейчас сотрудничает с Клайвом Бигемом, о котором известно, что он тоже состоял на секретной службе.

– Ну, значит, они оба шпионы, – начал терять терпение Салливан. – И что мне с того?

– Отец Клайва Бигема – лорд Мерси, который ведет слушания по делу «Титаника». Его сын – секретарь комиссии, и он привлек капитана Хейзелтона к совместной работе. Два шпиона. Я нахожу это интересным.

Салливан раздраженно хмыкнул. Его не интересовали игры, которые вело британское правительство. С чего бы человек, шпионивший в Индии, мог иметь отношение к катастрофе «Титаника»? С другой стороны, почему этот же человек взял на себя труд встретить «Лапландию» и увезти дочерей графа Риддлсдауна? Все это, может, и любопытно, но для Салливана не имело значения.

– Не понимаю, как это касается меня, – сказал он. – Это не объясняет, почему мне следует здесь скрываться.

Тиллет потер руки.

– Думаю, эта катастрофа – не просто несчастный случай.

– Вот теперь ты говоришь так же, как тот дурак из газеты со своими безумными обвинениями.

– Ну, я не дурак и никого не обвиняю, – холодно возразил Тиллет. – Я пытаюсь тебе помочь.

– Но…

Тиллет остановил его, подняв палец вверх.

– Я в хороших отношениях с капитаном Хейзелтоном и могу поговорить с ним. Думаю, нам следует спросить, знает ли он, что от тебя нужно комиссии. Полагаю, он будет со мной откровенен. Если хочешь, я побеседую с ним сегодня же.

Салливан задумался. Разговор с Хейзелтоном означал очередную задержку. Ему придется отложить попытку сесть на поезд до Дувра, чтобы попасть на паром во Францию.

Ему вдруг показалось, что он слышит хриплый голос деда, рассказывающего о темном пятне, брошенном на его семью. Он слышал собственный голос – поначалу детский, обещавший восстановить справедливость. Исполнение обещания задержалось. Можно ли отложить его еще раз?

В твоих силах все исправить. Найди эту женщину и очисти мое имя. Очисти имя нашей семьи

Решение пришло легко. С его дедом поступили несправедливо, но то же произошло и с моряками из машинного отделения. Старик был жив, а они – нет. Он сдержит обещание, данное деду, но голоса, взывавшие к нему из обжигающего ада котельной, требовали, чтобы их услышали немедленно.

Он посмотрел на Тиллета.

– Не знаю, чего они от меня хотят, но я с ними поговорю. Расскажу все, что мне известно.

Кенсингтонские сады

Лондон

Элвин Тоусон

Тоусон пересчитывал вчерашний выигрыш, досадуя, что ему так и не удалось найти партнеров, готовых делать высокие ставки. Пока вновь не станет безопасно пользоваться собственным именем, ему придется довольствоваться игрой на шиллинги и полукроны в захудалых лондонских пабах.

Он не находил слов, чтобы выразить свое недовольство. Ведь цель была так близка! Если бы ему позволили сойти на берег в Плимуте, он бы отыскал эту проклятую горничную! Мелкий выигрыш девчонка могла бы оставить себе. Деньги и золотые часы ничего не значили, но, вернув «Матрешку», он смог бы перестать прятаться и вернуться в круг профессиональных шулеров.

Теперь он понимал, что не стоило прекращать заниматься своим обычным ремеслом на лайнерах. Если бы он не решил попытать счастья на суше, ничего этого не произошло бы. В жизни на борту судна есть нечто такое, что делает наивного человека безрассудным, а значит – легкой добычей. Может быть, дело было в скуке долгого морского путешествия, а может быть – в чувстве, что деньги, проигранные в один день, можно отыграть на следующий, ведь никто никуда не денется, и люди были готовы рисковать.

Тоусон решил расстаться с океаном и снял комнаты в Биаррице осенью 1911 года, движимый лишь усталостью от жизни. Кто-то упомянул о том, как легко разбогатеть за игорными столами во Франции, и он решил обосноваться там на зиму. Говорили, что игроки на модном французском курорте проявляли необычайное безрассудство, которое подхлестывали слухи о близкой войне, сообщения о волнениях в Мексике и новости американской президентской гонки.

Поначалу все шло хорошо, но к марту 1912 года Тоусон понял, что основательно увяз. Карта не шла, и ни один прием из его обширного арсенала не мог переломить игру в его пользу. Он начал швыряться деньгами, словно жалкий дилетант, постоянно рассчитывая, что следующая сдача карт или бросок костей принесет ему удачу, и не успел оглянуться, как оказался по уши в долгах, словно зеленый мальчишка. Вот тогда ему и начали поступать угрозы. Сначала ему просто шепнули, потом – прислали записку, а в конце концов к нему в номер явились люди в темных пальто. Тоусон знал, что его кредит, а значит, и жизнь находятся в руках человека, который никогда не прощает долгов. Уйти от него можно только вперед ногами, и его посланцы с удовольствием устроили бы это в назидание остальным. Тоусону нужно было много денег, и немедленно.

Отчаяние толкнуло его на встречу, состоявшуюся на холодном, продуваемом ветрами пляже, где лишь редкие чайки могли подслушать тихий голос информатора. Там Тоусон впервые услышал о сказочной сибирской «Матрешке».

– Где сейчас этот камень?

– У курьера, который везет его в Америку, чтобы продать коллекционеру, готовому заплатить не за размер, а за уникальность. Это единственный подобный экземпляр в мире.

– Чем это может быть мне интересно?

– Курьер – сильный человек, месье, но у него есть две слабости: водка и карты, а вы – профессиональный игрок…

– Люди играют импульсивно, – покачал головой Тоусон. – Если камень у него, он отдаст «Матрешку» в сейф казначея. Он не поставит его на кон.

– Нет, камень не будет храниться в сейфе. Курьеру дано указание все время держать его при себе. Если он сядет за карточный стол, камень будет у него в кармане. Это искушение, а если добавить немного водки… то…

– И он плывет на «Титанике»?

– Да, месье.

– И вы уверены, что этот камень имеет большую ценность?

– Нет, месье. Его ценность нельзя назвать большой. Ведь он в мире такой всего один. Поэтому он бесценен.

В целом, думал Тоусон, одеваясь, гибель «Титаника» оказалась не столь уж большой бедой для него лично. Конечно, погибли люди, но он сам остался в живых, а в последние минуты, когда смерть уже смотрела ему в лицо, курьер сунул руку в жилетный карман и достал «Матрешку».

Тоусон аккуратно завязал галстук. Сегодня он снова придет на слушания и должен выглядеть респектабельно, но при этом не привлекать внимания. Возможно, он допустил ошибку, постоянно спрашивая у констебля о горничных. Больше он этого делать не будет.

Тоусон сомневался, что кто-нибудь сможет отыскать его в этом медвежьем углу Лондона, но такая жизнь ему уже опротивела. Он не мог выживать на играх с грошовыми ставками в мелких лондонских пабах. Ничего, вскоре все изменится. Его единственным утешением было то, что невежественная горничная наверняка не знает истинную цену украденного ею камня. Понадобится специалист, чтобы понять, что скрывает его изъян. Горничная, возможно, попытается продать украденное, и Тоусону нужно найти ее до того, как камень попадет в руки какого-нибудь мелкого ювелира, который отправит его на резку и огранку.

В дверь постучала домохозяйка. Ее лондонский акцент резал американцу ухо.

– Ваш завтрак, мистер Ротерхайт. И вы просили принести газету.

Тоусон открыл дверь и наклонился, чтобы подобрать газету. Он прочитал заголовок об офицерах «Уайт стар», удирающих от судебных повесток. Мимоходом вспомнил офицера, который, несомненно, спас жизнь ему и всем остальным, кто провел ту ночь на днище перевернутой складной шлюпки. В сердце Тоусона было мало места для благодарности, но он считал, что Лайтоллер не заслуживал позора. Это был человек другой породы, который заставил Тоусона на какой-то миг устыдиться собственного поведения.

Он пробежал глазами ежедневную галиматью от Интеррогантума. Почему он не подписывается собственным именем? Наверное, ему стыдно писать такую чушь. Тоусон даже подумал отправить редактору анонимное письмо, предполагающее, что Интеррогантум – всего лишь дурак, лезущий не в свое дело. Каждый день этот тип плодил такое неимоверное количество слухов, что скоро станет невозможно найти среди них даже крупицу истины. Тоусон на минуту задумался. Возможно, в этом и заключалась его цель. Он пожал плечами. Ему было нечего сказать, и он не имел ни малейшего желания выступать на слушаниях.

Тоусон перевернул страницу и едва не выронил газету от удивления. Он вернулся в спальню и захлопнул за собой дверь. Как такое возможно? Он подошел с газетой к окну, чтобы рассмотреть ее в свете утреннего солнца.

Светская дама леди Маргарита Мелвилл, дочь графа Риддлсдауна, позирует перед Даличским клубом, рассказывая о своем путешествии на «Титанике». «Это было просто потехи ради», – утверждает она, говоря о своей службе горничной первого класса на злополучном лайнере «Уайт стар».

Тоусон швырнул газету на кровать и повернулся к окну. Сердце бешено стучало; казалось, что все тело пылает. Ему всегда везло, но никогда не везло так сильно. Он поднял оконную раму и вдохнул прохладный утренний воздух. Теперь он знает ее имя!

Он отошел от окна. Воровка оказалась вовсе не неотесанной девчонкой из саутгемптонских трущоб, неспособной отличить бриллиант от стекляшки, а настоящей аристократкой. Насколько хорошо она разбирается в драгоценностях? Наверняка достаточно хорошо, чтобы распознать в «Матрешке» бриллиант, но не выкинет ли она его из-за изъяна? А вдруг она уже продала его за бесценок? Нужно срочно ее найти.

Манеж Лондонского Шотландского полка

Гарри Хейзелтон

Хотя Шеклтон и был другом Гарри и его появление на слушаниях по делу «Титаника» вызвало бурю интереса, Гарри уже начал терять терпение. Юристы задавали вопросы и выслушивали ответы, не выказывая ни малейших эмоций. Даже Шеклтон был не в силах пробудить в них праведный гнев.

Репортажи об американском расследовании описывали американских сенаторов, выражавших сомнение в услышанном. Пусть они и не имели опыта в морских делах, но знали достаточно, чтобы чувствовать неладное. Увы, юристы, заправлявшие в манеже, подобного негодования не проявляли. Они вызывали свидетелей по очереди и задавали один и тот же вопрос десятком разных способов, а потом нередко спорили друг с другом о толковании ответа, после чего один из них просто задавал вопрос снова. Эта процедура повторялась без конца, и каждый из юристов старался добиться преимущества для той стороны, которую представлял.

Шеклтон нервно ерзал на месте, в очередной раз услышав вопрос о том, считает ли он разумным снижение скорости лайнера при опасности обнаружения айсбергов.

– Я бы предпринял меры предосторожности и сбавил ход независимо от того, рассчитано ли судно на плавание во льдах. Следует держать самую малую скорость, которая только позволяет управлять судном с учетом его размеров.

– Вы бы сбавили ход?

– Да, я бы сбавил ход.

– А если бы вы шли со скоростью в двадцать один – двадцать два узла, полагаю, это было бы дополнительной причиной ее снизить?

Голос Шеклтона дрогнул.

– Вблизи льдов вообще нельзя идти на такой скорости!

Лорд Мерси посмотрел на него со своего места на возвышении.

– И вы полагаете, что все лайнеры совершают ошибку, сохраняя такую скорость в районах, где были замечены льды?

– Думаю, высокая скорость судна может в значительной степени увеличить вероятность столкновения.

Гул голосов в зале заглушил следующие вопросы, задаваемые юристами, которые пытались разобрать ответ Шеклтона и применить его каждый в своих интересах. Расследования по обе стороны Атлантики были направлены на выяснение скорости «Титаника» в ночь столкновения с айсбергом, причин, по которым корабль шел с такой скоростью, и попытку понять, кто же приказал идти таким ходом. Шеклтон снова высказал мнение, что всем судам в подобных обстоятельствах не следует разгоняться. Он и раньше говорил, что вблизи льдов его судно шло бы со скоростью не больше четырех узлов. Безусловно, он дал им пищу для размышлений. Некоторые уже жалели, что попросили его выступить. Мнение Шеклтона обладало определенным весом, но никакая судоходная компания не смогла бы получать прибыль, если бы ее суда робко крались через Атлантику на четырех узлах.

Гарри уже встал, когда заметил, что не только он собирается выйти. Со скамьи в переднем ряду встал человек и направился в дальнюю часть зала. Гарри тут же узнал в нем одного из репортеров, которых видел в Плимуте. Он вспомнил подслушанный за завтраком разговор. Чарли – так звали толстого репортера, который еще сохранял достаточно совести, чтобы не печатать откровенную ложь, а человек, выходивший сейчас из зала, был Дэн, собеседник Чарли.

Он предположил, что Дэн пошел, чтобы сообщить свои последние измышления Интеррогантуму, и подумал, какие выводы этот распространитель слухов мог бы сделать из показаний Шеклтона.

«Все трансатлантические суда должны ограничить скорость до четырех узлов?»

«Будет ли это концом британского трансатлантического судоходства?»

«Проигнорировал ли капитан “Титаника” совет героя-полярника?»

Гарри вышел, закрыл за собой дверь и удалился в свой кабинет. Со вздохом он посмотрел на стопку показаний экипажа. Он уже прочел все эти документы не по одному разу. Он читал их так часто, что, наверное, мог по памяти воспроизвести некоторые показания, но все же до сих пор не понимал, что ищет. Усиливало неразбериху и то, что некоторые члены экипажа, которых задержали в Соединенных Штатах, теперь вернулись в Англию и дополняли данные под присягой показания собственными воспоминаниями. Трагедия все еще продолжала давать новую пищу газетчикам. Минул почти месяц, но каждый новый свидетель, представавший перед уполномоченным по кораблекрушениям, лишь усиливал неразбериху.