Текст книги ""Фантастика 2025-198". Компиляция. Книги1-18 (СИ)"

Автор книги: Игорь Семенов

– Нет, – только и смог коротко произнести Михаил, и ему стало откровенно стыдно за эти слова. – К капитализму вернулись…

– Но… как же так? – удивился Василий Петрович.

– Вот так вот, бать… Так уж вышло…

– Война была? Нас разгромили? – нахмурился Василий Петрович.

– Нет, бать, – вздохнул Михаил. – Нас продали… И продали мы сами!

На какое-то время в комнате воцарилась полная тишина – пока Василий Петрович, наконец, не треснул со всей злости кулаком по столу.

– Завтра мне все расскажешь! – жестко произнес он. – А то, что сегодня говорил, я уж постараюсь проверить!

Однако вернулись к этому разговору лишь на выходных. На следующий день батя напрямую с работы уехал куда-то в центр, не говоря о том ничего ни жене, ни Михаилу с сестрой и вернулся уже поздно вечером, на пятницу и вовсе взял отгул и весь день пропадал где-то в городе – и вот, и наконец, в субботу, прогнав всех из дома к сестре, сразу ж по возвращению Михаила домой Василий Петрович перешел к теме разговора.

– Проверил я то, про что ты говорил, – вздохнул батя, выкладывая на стол записи Михаила. – Времени у меня немного было, но кое-что нашел. Есть у меня знакомый в одной конторе, он мне и почитать кое-что дал…

– Из какой конторы? – насторожился Михаил при последних словах бати. – Не КГБ хоть?

– Что еще за КГБ? – на этот раз пришла пора удивляться Василию Петровичу.

– Комитет госбезопасности…

– А, нет, не из госбезопасности, – усмехнулся батя. – Только оно вообще-то называется Министерство госбезопасности… МГБ СССР. Но нет, не оттуда… Организация п/я 52 – слышал, может быть, название?

– Конечно, слышал! – ответил Михаил. – Будущий НИИ «Волна»…

– Ну вот там как раз твоими СВЧ-приборами и занимаются… Так не поверишь! Я как этому своему знакомому твои записи показал – он за них как клещ уцепился!

– Еще бы, – согласился Михаил. – Это еще мелочь сущая…

– Ну и по остальному… Говорит, что все верно там – хотя и не представляет, откуда я все это узнал. Информация, дескать, хоть и не секретная, но и широкой огласке не придается. Очень узкоспециализированная вещь… Ну и по твоей теории строения Вселенной… Полдня вчера в научной библиотеке просидел, но кое-что нашел!

– Значит, теперь веришь мне? – спросил Михаил.

– А куда деваться? – пожал плечами батя. – Не до конца, но верю… А там уж видно будет. Ты мне лучше другое скажи. Сколько лет-то тебе там было?

– 49…

– Ровесники, значит… Даже не знаю, как и говорить с тобой теперь, – вздохнул батя. – Ладно, скажи лучше – как так случилось-то, что просрали мы в будущем нашу страну-то?

– Сложный вопрос, – ответил Михаил. – Начиная уже с того, что у нас там товарищ Сталин помер в марте 1953 года, а после него к власти пришел Хрущев…

– Никитка что ли? – удивился батя. – Это тот, что недобитый троцкист что ли? Товарищ Берия ему четвертной в 55-м выписал!

– Наверное. Хотя у нас его никто троцкистом не называл.

– Ну ясен пень, – усмехнулся батя. – Если там он победил… А март 53-о года… У нас ведь тогда как раз у товарища Сталина инсульт случился, почти два месяца в больнице пролежал. А как вышел – так, говорят, он почти парализованный был, ходил и то с трудом…

– Ну а у нас помер он, – вздохнул Михаил.

И он начал рассказ про дальнейшие преобразования «Хрущева и его приспешников»… Ликвидация МТС и укрупнение колхозов, бездарно организованное освоение целины, рассказал про «кузькину мать» и многое другое – и чем дальше шел рассказ, тем больше лезли глаза на лоб у бати.

– Целина, говоришь? Что-то слышал я про это, вроде…

– У нас про то не только слышали. Про освоение Целины последняя шавка подзаборная знала! В газетах писали… Фильмы снимали… Песни пели… «Целинные земли и космос далекой – все это из нашей истории строки!» Даже комсомол получил орден за освоение Целины!

– Вот оно как? – удивился Василий Николаевич. – А ведь вспомнил, о чем речь шла! В 55-м в «Правде» статья выходила… Предлагали за десять лет распахать пятнадцать миллионов гектар земли. Там еще было что-то и про создание сети МТС, высадку лесополос, строительство дорог, помощь колхозам в освоении новых земель, только я уж и не помню всего того… Знаю только, что солдат туда много отправляли, дороги да поселки новые строить. Чтобы людям, кто приедет, сразу было бы где жить да чем работать.

– Ну а у нас не было ничего этого… Люди в палатках жили. Хлеб вырастили, а хранить негде, вывезти – дорог нет нормальных. Сколько зерна впустую потеряли – диву даешься, – вздохнул Михаил. – Технику нормально ремонтировать негде. Лесополос не высадили – и скоро те земли в пустыню превращаться стали. Целину освоили – а хлеб из-за границы везти стали! В центральной России многие деревни разваливаться стали… Все средства на Целину, а что здесь – так сами, дескать, справятся! МТС разогнали – и технику ремонтировать негде и некому стало. В колхозах миллионерах-то кое-где есть нормальная своя рембаза, а где помельче – так зачастую пара слесарей из тех, кто в город не смог удрать, да в хорошем случае какой-нибудь посредственный станочник. А за околицей целая свалка техники ржавой да поломанной! Я как СССР развалили у фермера одного работал – так диву давался, как в таких условиях вообще работать можно!

– У кого работал? – не понял батя.

– Да у кулака, если по-нынешнему… На заводе-то к тому времени совсем плохо стало.

– И кулаки, значит появились, – грустно усмехнулся батя. – Так неужели все зазря-то было?

– Нет, конечно, – усмехнулся Михаил. – Не зазря… Да только не смогли мы нормально распорядиться тем, что имели.

Потом рассказал Михаил и про так называемую «десталинизацию» и «борьбу с культом личности» в их мире, что вызвало у бати настоящее бешенство-то. Как выпустил из тюрем всякую власовскую и бандеровскую сволочь, реабилитировал откровенных бандитов и предателей…

– Да как так можно-то?! – разозлился батя. – Товарища Сталина так с дерьмом смешать? Правильно ему, сволочи троцкистской, товарищ Берия четвертак-то выписал! К стенке надо было сразу контрика поганого! Только как? Почему ваши люди контре такой власть-то доверили?

– Да по всяким причинам… Кто-то так привык власти верить, что ему и в голову не могло прийти, что ему нагло врут. А кто-то из этих… Из «репрессированных» был – порой и впрямь из тех, кого посадили по ошибке или ложному доносу, но зачастую и из самых настоящих бандитов и предателей. Им-то Советскую власть любить было не за что! У нас тут вот один «дядя Дима» неподалеку жил, кто как примет на грудь – так начинал орать, что он-де «за политику сидел»…

– Это какой? – удивился батя. – Федотов Димка что ли?

– Он самый, – усмехнулся Михаил.

– Так ведь все же кругом знают, что он за воровство сидел! Недавно ж как раз только вышел…

– Ну так ему ж не кражу, а «вредительство» написали…

Следующие пару минут Михаил выслушивал все, что его батя думает о такой фигне – однако все эти слова были исключительно матерными, но в какой-то миг батя все же более-менее успокоился и велел продолжать.

Рассказал Михаил и про космическую программу СССР – попутно узнав, что в этом мире первым космонавтом Земли стал не Юрий Гагарин, а совершенно неизвестный ему Валентин Васильевич Бондаренко, совершивший первый полет 4 марта 1961 года, космический корабль назывался не «Восток», а «Рассвет», а Гагарин стал лишь вторым космонавтом – за то в этом мире он совершил не один, а уже два полета.

Рассказал про ракету Н-1 и грандиозный провал советской лунной программы 60-х годов… Потом начал рассказ про брежневский «застой», дефицит, про вырождение и деградацию коммунистической партии, медленно превращавшейся в сборище карьеристов и лицемеров, про раздаривание народного добра всяким якобы строящим социализм папуасам, которые на деле лишь нашли, кому сесть на шею.

– У нас в конце 60-х даже частушка появилась. «Ладушки-ладушки, Куба ест оладушки. А мы серим и пердим, черный хлебушек едим», – грустно усмехнулся Михаил. – Хотя на Кубе-то все же хоть нормальные люди были. В отличие от всяких папуасов…

– А вот с частушками такими – это ты брось! – стукнув кулаком по столу, произнес Василий Петрович. – У нас, знаешь, хоть и не тридцатые годы. За глупость уже не сажают. Но из комсомола за такую частушку вылетишь как пробка! Быстрей собственного визга! А оно-то хоть и не обязательно комсомольцем быть, но одно дело не вступать, а другое – вылететь!

– Так я лишь сказал, какие в том мире частушки были…

– Вот пусть там они и будут! – ответил батя. – А у нас такого нет и не будет никогда! Кубе, правда, мы тоже помогали несколько… Но своих ради этого обдирать никто не позволит!

– А с Африкой и Азией у вас что? – поинтересовался Михаил.

– Ну кое-кому продаем что-то… Но бесплатно они ничего не получают! Люди, знаешь, не ценят того, что им даром досталось… Спустят все бездарно, а потом начинают орать, что им еще и еще должны! Так что они нам за все сполна платят… Видел, может, в магазинах бананы с апельсинами продают? Вот их тоже из Африки везут… И не только их. Помню, в газетах даже писали, что в оплату советского оборудования привозят… Руды, нефть, фрукты с овощами эти. Из Вьетнама, говорят, даже людей присылали – у нас на юге дороги строили, в колхозах работали, даже на заводы кое-кого отправляли. Да одновременно в техникумах учились, чтобы потом уже специалистами на родину вернулись…

– А у нас был «институт дружбы народов», – усмехнулся Михаил. – Детишек всяких арабских шейхов да негритянских вождей учили…

– Классовых врагов учили? – удивился батя.

– Ага…

– Бред какой-то… У нас, я слышал, есть политехнический институт дружбы народов… Но туда отправляют учиться простых пролетариев! Кто до того в наших техникумах да ремесленных училищах хорошо учился. Про них даже по телевизору как-то сюжет показывали…

– Ну а у нас оно вон как было…

Напоследок Михаил кратко, поскольку дело уже шло к вечеру, рассказал о приходе к власти Андропова и его «чудачествах», о «перестройке и ускорении», про новые потоки клеветы на все советское и постепенное уничтожение страны. Когда в решающий момент вдруг оказалось, что выйти на защиту СССР стало попросту некому! И про разруху и бандитский беспредел 90-х, где довелось прожить последние годы ему…

– Да, – когда Михаил закончил рассказ, произнес батя. – Задал ты нам задачку… Знаешь, теперь я окончательно поверил, что ты и впрямь из будущего. Такое просто невозможно придумать.

А самое главное – Василий Петрович вдруг наконец-то до конца осознал, что он уже говорит не с семнадцатилетним пацаном, а со вполне себе взрослым мужиком. Как бы даже не старше себя… И если даже всю историю еще можно было как-то подделать, сфальсифицировать, то за пару дней настолько повзрослеть было просто невозможно! Но вслух он этого решил все же не говорить…

Глава 5

Суббота прошла как-то незаметно… Забыв даже про обед, Михаил и Василий Петрович сравнивали историю своих миров и отмечали различия – которые, как оказалось, начались уже довольно давно. Как минимум, с войны, начавшейся тут на неделю позже и шедшей немного иначе… В отличие от прошлого мира, здесь, по всей видимости, приказ о приведении войск в боеготовность успел прийти в части и даже был отчасти исполнен – но это помогло мало. Точнее, почти неделю немцев удерживали на границе, но затем те рванули как бы не с удвоенным темпом, и уже к Смоленскому сражению все вернулось на круги своя. Или не совсем? Ведь все же война началась тут позже на неделю, а закончилась позже лишь на три дня. Четыре выигранных дня – много это или мало? Сложный вопрос… И не в этом ли и причина всех последующих различий? Сталин, например, чуть здоровее оказался или еще что-то иначе пошло?

– Кстати, – вдруг вспомнилось Михаилу. – А у нас тут пятидневка что ли?

– Ну так с этого года, – даже удивился батя. – Пять по восемь стали работать вместо шесть по семь.

– А я только сейчас вдруг вспомнил, – ответил Михаил. – У нас такое только с весны 67-о было…

Вот тебе и еще различие… Хотя, казалось бы, такая мелочь! Число часов в неделю-то не изменилось. И ведь таких вот мелких различий тут явно немало должно было набежать… Не мелких, впрочем, тоже. Вот, например, те же артели, про которые батя достаточно подробно рассказал Михаилу…

Как выяснилось, в этом мире в СССР, помимо государственных предприятий, существовала и «промысловая кооперация» – преимущественно занимающиеся производством продукции народного потребления кооперативно-коллективные организации, продукцию которых можно было купить в магазинах по цене лишь немногим, до 13%, выше, чем у произведенной на госпредприятиях аналогичной продукции. И хоть доля артелей в общем промышленном производстве страны и составляла лишь чуть больше 5%, но это ведь если говорить обо всем, что делается в СССР, включая танки, ракеты с ядерными боеголовками, турбогенераторы для электростанций и металлорежущие станки. В то время, как в производстве многих видов товаров народного потребления доля артелей достигала очень приличных значений… Другое дело – что далеко не все были готовы (да и не все имели возможность) платить больше за «кооперативную» продукцию. Так что очереди на некоторые виды товаров были и в этом мире, хоть и значительно меньшие, чем в родной реальности Михаила… Государство пока, увы, не могло обеспечить всех всем необходимым. Тем более, что в этом мире, как оказалось, люди и в целом были более «привередливыми» как к качеству товара, к чему в реальности Михаила зачастую относились по принцип «бери что есть, другого не будет», так и к его разнообразию. Носить всем однотипную одежку (особенно когда вопрос касался женщин!) и ставить одинаковую, зачастую весьма дурацкую, мебель? Да идите вы нафиг! Я вон сейчас пойду у артельщиков куплю!

Это, кстати, вызывало самые что ни на есть противоречивые мнения в руководстве страны – причем, споры явно стояли серьезные, раз порой доходило даже до «народных масс». Кто-то заявлял, что промысловая кооперация – это потакание «мещанству» и «буржуазной роскоши», что противно духу строителей коммунизма. И всему, дескать, свое время. Другие, наоборот, говорили, что артели позволяют «сглаживать углы» в плановой экономике, обеспечивая население необходимыми товарами народного потребления и позволяя своевременно реагировать на требования текущего момента и выступали за создание «гибкой системы планирования», которая позволила бы корректировать планы исходя из текущих потребностей. Но этого было мало… Как оказалось, в этом мире существовал еще и предложенный академиками Китовым и Глушковым проект «Общегосударственной автоматизированной системы управления народным хозяйством», причем ее создание было официальной политикой партии – о чем и в газетах не раз уже писали, и по радио с телевиденьем сюжеты показывали. Жить в СССР этого мира и не знать о проекте ОГАСУ было просто невозможно! Ее воспринимали уже как дело ближайшего времени – максимум трех-четырех пятилеток. И уж если и сейчас темпы роста советской экономики превышали любые западные страны, то уж тогда «буржуям сраным» останется только сдаваться! Правда, тут батя никаких особо подробностей рассказать не мог – он никогда этой темой специально не интересовался. Так, помнил, про что в газетах писали да на радио говорили…

Ну а под вечер домой вернулись от тетки мама с сестрой, и все разговоры о параллельных мирах и будущем прекратились. Говорить об этом всей семье батя пока не собирался, и Михаил спорить не стал. Тут ему, пожалуй, виднее…

А вот следующий день был воскресеньем, и Михаил решил заняться тем, что поподробнее изучить этот мир… Для начала – хотя бы родной город. И, как вскоре выяснилось, город таки достаточно сильно отличался от того, что он помнил по детству… Тут и архитектура несколько иная, и те же вывески артелей, и памятники Сталину – еще два из которых он обнаружил в городском парке и на набережной. Причем, в парке же нашлись и еще два памятника деятелям социализма – товарищам Берии и Пономаренко… Так что традиция ставить прижизненные памятники советским вождям в этом мире явно продолжалась. Хотя нет, в случае с Берией Михаил сильно сомневался, что он прижизненный – у власти тот был всего лишь год. А вот памятник товарищу Пономаренко был явно новенький – не иначе как поставили к десятилетию его нахождения у власти…

Ради интереса Михаил съездил и в Ленинский район города, где застал примерно ту же самую картину… На «Стрелке» вместо хрущевок-пятиэтажек новенькие «сталинки». Такой же этажности, но с «архитектурными излишествами», пусть и на минимальном уровне, с высокими потолками и четырехскатными крышами. Более старые и более богато отделанные «сталинки» по левой стороне Красноармейского шоссе. Разделенная будущим проспектом трамвайная линия, где один путь отстоял от другого на несколько сотен метров – поскольку второй путь уже изначально положили вдоль заводов, с минимумом пересечений с автомобильной дорогой, а изначально построенный еще до революции первый шел по другой стороне будущего вдоль домов. Впрочем, через несколько лет трамвай станут делать скоростным – и тогда второй путь тоже перенесут на другую сторону. Это уже у Михаила на памяти было… Несколько непривычные автомобили с табличками «ЗиС» вместо «ЗиЛ», «борьбы с культом личности» в этом мире не случилось, вот и автозавод никто не переименовывал. Цеха и корпуса заводов, гигантов советской электроники, на одном из которых предстоит работать и ему – уж в этом плане он думал полностью повторить сделанный в иной реальности выбор. Жалеть ему было не о чем, менять что-либо незачем. В прошлой жизни он в полной мере использовал представившиеся ему возможности и, если бы не уроды-«перестройщики», так бы всю жизнь и проработал на одном месте.

Вспоминая прошлую жизнь, Михаилу порой становилось откровенно смешно… «Перестройка»… Сколько надежд на нее поначалу было! Считали, что вот теперь-то, наконец, решим накопившиеся за десятилетия проблемы страны, теперь жить станет лучше, не станет того же дефицита! Это уж позже начались шуточки про Горбачева – а поначалу-то ему и впрямь верили… Впрочем, продолжалось это недолго – очень скоро уже пошли первые анекдоты на счет носящейся между цехов пустой кары или «нет, сынок, это тебе меньше есть придется»… Развалил страну, сука – за то нобелевскую премию получил! И целую кучу орденов с премиями – не поскупились «буржуины» на варенье с печеньем… Хотя на деле заслужил он только Орден Иуды – только не серебряный, а урановый. С обязательным круглосуточным ношением!

А сколько людей потом верили Ельцину? И ведь бежали голосовать за него! Впрочем, сам Михаил к тому времени уже не верил никому – и на выборах 91-о года проголосовал за Макашова. Чисто потому, что тот не занимал никаких должностей в органах власти – партии, министерствах, Верховном Совете… «Реформы» последних пяти лет к тому времени уже доконали настолько, что никакого доверия к этим организациям и их членам уже не осталось. Ну а потом началось такое, что даже «застойные» времена вспоминались как страна мечты…

«Что ж, – гуляя по этому, «другому», городу, мысленно усмехался Михаил. – Вот и выпала тебе возможность прожить вторую жизнь… В другой стране – такой, о какой ты мечтал». Только, твою дивизию… Сможешь ли ты спокойно жить, помня про ту, иную историю? Ведь это только на первый взгляд кажется, что тут какая-то страна мечты… А что на самом деле? Наверняка же есть и какие-то свои, здешние проблемы! Наверняка тоже не все единогласно одобряют «политику партии и правительства»! Наверняка и тут есть какая-нибудь сволочь, которая мечтает развалить, уничтожить, сдать Западу страну и восстановить капитализм! И хоть простые советские люди о том явно ни сном, ни духом – но многие ли в его мире знали про преступные действия Мишки Меченого и его приспешников? Многие ли понимали, что те хотят развалить страну?

Так и здесь наверняка есть нечто подобное! И пусть даже начальные позиции заговорщиков куда слабее – но это лишь дает отсрочку во времени. А как дальше пойдут дела? Сможет ли советское правительство не допустить прихода к власти подобных уродов? Не скурвится ли и здесь коммунистическая партия? Не устроят ли им здешний аналог «перестройки»? И главное – непонятно, что же делать. Пойти сдаться госбезопасности? А поверят ли они? Не примут ли за психа или, например, американского шпиона, засланного с целью подрыва чего-нибудь там? А если и поверят – что тогда? Не посадят ли куда-нибудь под пожизненный «домашний арест»? Не решат ли попросту избавиться от него чтобы не мешался под ногами со своими речами о развале СССР? А если, того пуще, он попадет как раз к заговорщикам, кто, благодаря его знаниям, развалит СССР еще быстрее? Нет уж, перебьются! Мало того, что есть очень большой риск того, что все это окажется бесполезно, так еще и пожить хочется не в пусть и «элитной», но тюрьме, а в нормальном мире…

За мыслями о своем прошлом-будущем Михаил даже и не заметил, что ноги привели его на окраину района, что по этим временам было весьма рискованно. Тех, кто «с другого района», в эти времена не больно-то любили… Особенно если они были не, как он сейчас, одни, а с девчонкой. И тут уж все сильно зависело от конкретного места. Где-то действовали своеобразные «законы чести», а где-то были и «полные беспредельщики», кто мог сразу набить морду любому «чужаку». Потому в «чужих» местах дальше центральных улиц старались по одному не ходить. Чревато, как говорится. Более-менее сойдет на нет это все лишь к концу 70-х – началу 80-х, но буквально через несколько лет появится снова – и уже даже в более жестокой и циничной форме. Но раз уж он заперся сюда, то следовало сразу проверить один вопрос…

Повернув на нужную улочку и пройдя несколько кварталов, Михаил вскоре оказался около такого знакомого ему домика – хотя в той реальности впервые он видел его уже в гораздо более старшем возрасте, так что сейчас он выглядел куда новее. Как-никак незадолго до войны построен! У кого бы еще только разузнать все?

– Девочка, – заметив на улице девчонку лет десяти с авоськой в руках, спросил Михаил. – А не знаешь, Дмитриевы в этом доме живут?

– Да, живут, – кивнула девчонка. – А вы откуда знаете их?

– Долгая история, – неопределенно ответил Михаил. – Знаю. А у них дочка, примерно твоя ровесница, есть же?

– Нету, – на этот раз даже удивилась девчонка. – Олежик у них есть, он со мной в классе учится!

– А ты когда родилась? – уже примерно догадываясь на счет ответа, спросил Михаил.

– В 54-м! – радостно ответила девчонка. – На день Ноябрьской Революции!

– Ну спасибо, – вздохнул Михаил.

До «нейтральных» мест, центральных улиц района, Михаил дошел быстрым шагом, никого из ровесников, к счастью (ибо результат встречи мог быть разный – он понятия не имел, какие тут нынче царили обычаи), не повстречав. Однако мысли его были где-то далеко-далеко… Это что же получалось? В этом мире вместо его Оли родился пацан? Выходит, да… Другого объяснения не было. И, кстати… Почему революция-то Ноябрьская?

Вернулся домой Михаил уже под вечер в откровенно паршивом настроении, даже говорить ни с кем не хотелось… Да, он сам ведь, по сути, не совсем он… Так что что удивительного в том, что вместо его жены, его Оли, тут оказался пацан в общем-то и не было. Обычная теория вероятности… Однако от осознания этой новости на душе было откровенно паршиво. И хоть Михаил и не был уверен, что с «копией жены» из этого мира у него бы что-то вышло, но какая-то смутная надежда теплилась. Теперь надеяться было не на что… Повторить прошлую жизнь уже точно не удастся. Ее тут просто не было. Не было никогда…

«Ну что, Мишка, – мысленно усмехнулся он. – Вот тебе и «страна мечты»! В которой тебе просто нет места!» Его что-то пробовали спрашивать родители с сестрой, но Михаил отвечал односложно и, в конце концов, от него отстали. Правда, выискав момент, Михаил все же спросил на счет Революции…

– Почему Ноябрьская? – даже удивился батя. – Так ведь седьмого ноября была!

– У нас ее называли Октябрьской… 25 октября.

– А зачем нам старый стиль? – не понял батя. – Мы же по новому с 18-о года живем!

Что ж… Выходит, после перехода на григорианский календарь здесь, чтобы не было таких «несоответствий», революцию тоже стали называть Ноябрьской – впрочем, на фоне других различий это проходило по статье «всякие мелочи»… Куда интереснее оказались многие другие различия, про которые Михаил еще вчера узнал. А они тут явно пошли уже давно, хотя «количество в качество» перешло совсем недавно… И если история 20-х – 30-х почти не различалась, во всяком случае на взгляд неспециалиста, то дальше различий становилось все больше и больше… И для того, чтобы в них полной мере разобраться, явно надо было топать в библиотеку и искать там материалы – чем Михаил и решил заняться на следующий же день…

Понедельник начинался по уже привычному распорядку – правда, к некоторому удивлению Михаила, на улице стукнул десятиградусный мороз – за то не было ни туч, ни надоевшей за прошлый день мороси. Точно также по пути в школу встретил Петьку с Семкой, точно те же, что и в прошлый понедельник, были уроки… На физике писали четвертную контрольную, про которую им на прошлом уроке говорила Наталья Николаевна. И тут, как он подметил еще на прошлой неделе на контрольной по алгебре, тоже списывали явно меньше, чем в его мире!

Быстро написав свой вариант контрольной, Михаил затем написал и передал шпаргалки Тохе и Светке, которые в этой реальности тоже у него списывали физику. После чего пошел и отдал тетрадку – все равно делать было больше нечего. От урока оставалось еще минут десять, а он уже все закончил. Следующим уроком была алгебра, где математичка первым делом объявила итоги прошедшей контрольной.

– Ну что хочу сказать, – просматривая список оценок, сказала она. – Контрольную написали неплохо, хотя могли и лучше. Двоек нет, троек семь. Остальные – четыре и пять. Сейчас делаем работу над ошибками. Кому раздала тетради – открываем их, смотрим свои ошибки и исправляем. Будут вопросы – поднимаем руки. У кого ошибок нет – сидим тихо, не мешаем товарищам. Кто хочет получить дополнительную оценку – могут написать другой вариант работы.

– Ольга Антоновна, – подняла руку Танька Алексеенко. – А можно переписать?

– Нельзя! – отрезала математичка. – У тебя три. Садись и пиши работу над ошибками.

– Если у меня сейчас три будет, то и за четверть тоже, – ответила Танька. – Меня батя убьет если на платку слечу…

Ну да, что в этом мире боятся, как тут говорили, «слететь на платку» и обычно учатся лучше что ли – Михаил уже знал… Ведь не получишь средний балл в 4,3 – придется платить за учебу по двадцать рублей в год. И это еще по новому указу от 56-о года, до того и вовсе требовалось иметь не менее, чем две третьих оценок «пятерки», а остальные – не ниже «четверки». В то время как сейчас можно было и тройки иметь, хоть и немного – их придется «закрыть» лучшими оценками по другим предметам. Странная и, на взгляд Михаила, в чем-то даже дурацкая система – но здесь к ней относились совсем иначе… Дескать, лентяям и дуракам в старших классах делать нечего – пусть или в ремесленное училище топают, или на работу. Ну или в техникум, если смогут экзамены сдать и там более-менее нормально учиться…

– Ладно, – махнула рукой математичка. – Иди к директору. Разрешит – перепишешь.

– Спасибо! – радостно крикнула, выбегая из класса, Танька.

Вернулась назад она буквально через пару минут. Директор разрешил… Ага, ничего не ново. И, судя по всему, это тут хоть и не массовая, но вполне обычная практика. Не знать о ней попросту не могут, но смотрят явно сквозь пальцы.

– Тогда после уроков приходишь сюда, – ответила математичка. – Сейчас все равно не успеешь уже.

В прошлом мире во время работы над ошибками Михаил обычно, чисто от нечего делать, писал второй вариант, но сейчас у него как-то не было никакого желания этим же заниматься. Ничего интересного там все равно не будет, школьные задачки нынче выглядели для него откровенно смешными. После дифференциальных-то уравнений в частных производных. Каких-нибудь уравнений Лапласа…

– Ты на что написал? – на перемене спросила у Михаила Ленка.

– На пять, естественно, – коротко ответил он.

Ленка явно хотела что-то еще спросить, но Михаил лишь отвернулся и постарался убраться подальше. Блин, пока он в школе на нее заглядывался – делала вид, что ей все пофиг! Лишь в апреле этого года она «милостиво согласилась» с ним гулять – отчего он тогда был на десятом небе от счастья. А сейчас, как стала ему безразлична – так сама вдруг начала за ним бегать… Вот только Ленка-то теперь ему и нафиг не нужна. Хватит с него прошлой жизни… И там накушался по уши.

На истории тоже писали контрольную по 30-м годам. Так что на последнюю четверть оставались лишь война и послевоенное время… Тут тоже особых проблем не было – хотя в прошлом мире не любил Михаил историю. Как и литературу, кстати, – два самых нелюбимых его предмета были. Потом опять немецкий, где его вызвали к доске – и тут повезло, что основы грамматики он уже успел более-менее освежить в памяти. Так что, получив четверку, сел обратно. А потом опять труды – и опять продолжение изучения фрезерных работ…

– Эх, каникулы скоро! – выходя со школы после уроков, довольно усмехнулся Петька.

– Ага, – согласился Семка. – Ты там тырчок свой приготовил уже?

– Не, – махнул рукой Петька. – Успеется еще… Тут вон снег еще лежит… В сарай все равно не влезешь.

– А ты свой не вытаскивал еще? – обратился уже к Михаилу Семка.

– Чего? – не понял он.

– Так мопед же!

«Твою ж дивизию!» – мысленно выругался Михаил. Как он мог забыть-то? Ведь и в той реальности батя ему в десятом классе мопед купил – уже поздней осенью, правда. Так что он на нем в 65-м уже и не ездил, так он и простоял до весны, когда все более-менее растаяло. Эх, а ведь самый настоящий мопед был, двухскоростной, предмет зависти пацанов! На нем он тогда и с Ленкой катался тоже, на речку гонял, к родственникам в деревню… На нем же и в студенческие годы катался вовсю. Но это было тогда, в настоящем детстве… Сейчас же мопед этот казался ему чем-то мелким и неинтересным. Вот была бы машина… Но нет, ее у него не было ни в той, ни в этой реальности, хотя и водить научился.

– Нет еще, – ответил Михаил.

– Что, прикатишь в школу на нем?

– Посмотрим, – пожал плечами Михаил.

В прошлой реальности он и впрямь прикатил на мопеде в школу, где сначала собралась целая толпа поглазеть на него. Он-то у них в школе оказался одним из первых, у кого был «настоящий мопед», а не «тырчок»! Не самым первым, но почти… А потом какой-то так и не установленный (а потому и не получивший в морду) «шутник» снял с карбюратора шланг и открыл бензокран – и мопед пришлось, яростно матерясь, катить до дома. Ну ничего, если уж он решит и в этом мире на мопеде прикатить, то выследит урода – и тогда ему точно с фингалом ходить!