Текст книги ""Фантастика 2025-192". Компиляция. Книги 1-33 (СИ)"

Автор книги: Николай Новиков

Соавторы: Дарья Верескова,Сергей Тамбовский,,Владимир Кощеев,Андрей Корнеев,Вера Ширай,Наталья Алексина
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 332 страниц)

Глава 19. Тбилиси

12 апреля, утро, Старая площадь

Телефонный аппарат АТС-1 зазвонил в квартире Романова в половине шестого утра.

– Слушаю, – сказал в трубку он сонным голосом. – Вы уверены? Хорошо, на Старой площади через час… Соколова и Цинёва не забудьте пригласить.

И через час в кабинете Гришина началось экстренное заседание, посвящённое событиям в столице Грузинской ССР.

– В Тбилиси волнения, – начал только что избранный Первый секретарь Грузии Патиашвили, – на улицах по самым предварительным подсчётам около ста тысяч демонстрантов. Были попытки штурма государственных учреждений, но не очень настойчивые.

– Какие требования у протестующих? – сразу задал главный вопрос Романов.

– Вернуть Шеварднадзе, – пожал плечами Патиашвили, – это главное требование.

– А неглавные? – потребовал точности Гришин.

– Еще требуют дать свободу Гамсахурдиа с подельниками…

– Уточните пожалуйста, кто это такой, – попросил Романов, – а то похоже некоторые из собравшихся не в курсе.

– Звиад Гамсахурдиа, – начал по памяти Патиашвили, – сын известного грузинского писателя, сам тоже писатель и литературовед. Начал свою оппозиционную деятельность еще в 56 году, когда в Грузии были протесты относительно разоблачения культа личности. В дальнейшем стал активным членом известной Хельсинкской группы, сотрудничал с подпольным изданием «Хроники текущих событий», помещался в психиатрическую клинику на полгода и два с половиной года провел в заключении по 70-й статье УК. Сейчас находится в ссылке в Дагестанской АССР.

– Ясно, – бросил Гришин. – Ещё какие-то требования у протестантов имеются?

– Замечены плакаты антисоветского содержания, – добавил Патиашвили.

– Какие, например? – попросил уточнения Соколов.

– Например «Долой КПСС» и «Грузия будет свободной»… также было несколько тем националистического характера, в толпе мелькали анти-осетинские и анти-абхазские лозунги.

– Что будем предпринимать, товарищи? – спросил Гришин.

– Предлагаю выехать на место и поговорить с народом, – предложил Романов, – мы с товарищем Патиашвили могли бы выполнить эту миссию.

– Это небезопасно, – заметил молчавший до этого Цинёв, – в толпе вполне может оказаться несколько человек с огнестрельным оружием.

– Волков бояться, в лес не ходить, – ответил ему Романов, – верно, Джумбер Ильич? – обратился он за поддержкой к Патиашвили.

– Поддерживаю предложение Григория Васильевича, – откликнулся тот, – однако надеть бронежилеты перед выступлением всё же не помешает.

– Тогда мы вылетаем немедленно, – посмотрел на часы Романов, – обеспечите транспортом, Сергей Леонидович? – обратился он к Соколову.

– Безусловно, Григорий Васильевич, – ответил тот.

– А Гамсахурдия и этих… его друзей по ссылке… хорошо бы вернуть в Тбилиси, и чем быстрее, тем лучше, – добавил Романов.

– Согласен, – выдавил из себя Гришин, отчётливо видно было, как ему неприятна эта тема. – Георгий Карпович, займитесь этим вопросом. Только волнений на национальной почве нам и не хватало на сегодняшний день. Да, а что там с абхазами и осетинами? – спросил он у Патиашвили.

– У них, я имею ввиду южных осетин, начались движения по самоопределению и выходу из состава Грузии, – ответил Патиашвили, – Верховные советы этих двух республик готовят обращения наверх с этим вопросом.

– Это надо немедленно прекратить, – быстро ответил Романов, – это как джинн из бутылки, если вырвется, назад затолкать очень сложно, если вообще возможно…

12 апреля, вечер, Тбилиси

Соколов выделил делегации от ЦК транспортник ИЛ-76, вместо с ними в трюме сидела рота бравых бойцов из дивизии Дзержинского. Романов с Патиашвили проинструктировали в полёте командира роты, бравого капитана Прошкина.

– Вот что, капитан, – сказал ему Романов, – ваша задача тихо и незаметно сидеть в грузовиках позади трибуны на площади Ленина, пока мы будем говорить. Никаких самостоятельных действий не предпринимать, всё оружие, кроме холодного, оставить в самолёте. Действовать только по моей личной команде.

– А каким образом мы должны будем действовать, товарищ Романов? – попросил уточнений капитан.

– Надеюсь, что никаким образом вам действовать не придётся, – вздохнул Романов, – но если поступит сигнал о начале работы, то вам надлежит выстроиться в цепь и отгородить толпу митингующих от трибуны. Холодное оружие применять только в самом крайнем случае, если вас, например, будут убивать. Понятна раскладка?

– Так точно, товарищ Романов, – откозырял капитан, – а если протестанты нас сомнут? Их же численно больше в десятки раз.

– Постарайтесь, чтобы не смяли, – предложил ему Романов.

Тбилисский аэропорт имени Шота Руставели встретил борт с Романовым и компанией ароматами цветущих растений.

– Шикарная всё же у вас республика, – сказал Романов Патиашвили, – фрукты, море и субтропики.

– Кавказский хребет, Григорий Васильевич, – откликнулся тот, – отделяет нас от холодных ветров с севера. Согласен, что жить здесь комфортно и весело.

– Так давайте же не усложнять жизнь разными эксцессами, – предложил Романов, – а наслаждаться каждым моментом времени, пока мы живы…

На площади Ленина была сооружена импровизированная трибуна – не возле здания ЦК, а напротив, у Пушкинского скверика. И с неё, с этой трибуны горячо и проникновенно кто-то говорил на грузинском. В мегафон, издалека слышно было не слишком хорошо, но слышно. Толпа перед трибуной, конечно, была весьма далека от заявленных ста тысяч, но двадцать-двадцать пять, пожалуй, набралось бы.

– Кто это там выступает? – спросил Романов.

– Не знаю, – пожал плечами Патиашвили, – сейчас много болтунов развелось, дело вот только никто делать не хочет.

– Ну что, надо занимать очередь на выступление, – задумчиво сказал Романов, – а то ведь наверняка тут у многих жжёт.

– Не надо, – бросил Патиашвили, – я сейчас всё улажу – пройдёте без очереди. Распорядитесь пока нашим конвоем.

И грузин быстрым шагом двинулся по направлению к трибуне, огибая собравшийся народ по дуге вдоль проспекта Руставели, а Романов вернулся чуть назад, где стояли три крытых Урала с бойцами.

– Подъезжаете вон к тому скверику, – проинструктировал он капитана, – и сидите там тише воды, ниже травы до поступления моей команды.

– Что за команда будет, и как мы её увидим? – уточнил капитан.

– Ты или твой заместитель должны неотрывно держать в поле зрения меня с Патиашвили – как только увидите мою правую руку, вытянутую в горизонтальном направлении со сжатым кулаком, это и будет сигнал. По нему выполняете действия, о которых мы договорились ещё в самолёте. Вопросы?

– Курить можно?

– Можно, но не всем вместе – по очереди.

– Что делать, если к нам будут обращаться местные?

– Отвечайте, что обеспечиваете безопасность митинга.

– А в случае физического воздействия?

– В смысле на вас будет оказано воздействие? Хм… действуйте тогда по обстановке, но аккуратно.

– И ещё – не вопрос, а размышление… – предложил капитан.

– Выкладывай, – разрешил ему Романов.

– Напрасно вы затеяли эти переговоры с толпой, Григорий Васильевич, – честно ответил капитан, – ни в чём вы их не убедите… а вот здоровье или даже жизнь потерять, это запросто.

– А как надо было действовать? – заинтересовался Романов, – мне правда интересно – расскажи…

– Брать надо было не роту, а пару-тройку батальонов нашей же дивизии, построить их вдоль того же скверика, – и он махнул рукой в сторону цветущих каштанов, – и очистить площадь. А самых буйных принять в автозаки. Вот и вся история.

– Не знаю, капитан, – хмуро ответил Романов, – может ты и прав… время покажет. А пока действуем по утверждённому плану.

А тут и Патиашвили вернулся вместе с двумя помощниками, был он крайне взволнован и постоянно вытирал пот со лба.

– Григорий Васильевич, – сразу же выпалил он, – обстановка накаляется, собравшиеся собираются штурмовать здание ЦК Компартии – какое будет ваше решение?

Романов переглянулся с капитаном, потом ответил:

– Я своих коней на переправе не меняю – как решили, так и будем работать. Что там с очередью на выступление?

– С этим-то всё в порядке – через пять минут у них окно, можно вклиниваться… да, насчёт бронежилетов…

– Залезайте в кузов первого Урала, – сразу понял вопрос капитан, – там вам всё наденут.

–

На трибуне было неуютно и ветрено, на Романова с Патиашвили (и трёх телохранителей из девятки) уставились десяток пар настороженных глаз.

– Это Романов, – представил его грузин, – он скажет пару слов собравшимся, как мы и договаривались.

– Пусть говорит, – с сильным акцентом высказался видимо главный из них, – у нас свободная республика, каждый имеет право голоса.

– Тогда объяви его, – предложил Патиашвили, а этот главный поднял мегафон ко рту и сказал:

– Генацвали, слово имеет Председатель Совета министров Романов, – обошёлся он без имени-отчества.

Романов принял у него из рук мегафон (древний и потёртый в разных местах) и начал:

– Товарищи, меня прислали из Москвы разобраться в ситуации. Так я приехал и разбираюсь, но что-то никак не пойму сути? Может, кто-то из вас сформулирует главные болевые точки, из-за чего народ вышел на улицы? – и он вопросительно посмотрел на главного.

Тот забрал у него из рук мегафон и огласил весь список:

– Мы требуем вернуть батоно Эдуарда на место, это главное требование. Второе – немедленно освободить грузинских политзаключенных, включая Звиада. И третье – отменить как незаконные решения властей Абхазии и Южной Осетии о выходе из состава Грузии. Территориальная целостность нашей республики не должна ставиться под вопрос, – и он вернул мегафон Романову, хитро прищурившись.

Народ на площади тем временем сильно заволновался, временами переходя на крик – примерно, как во время футбольного матча, когда назначают несправедливый пенальти в ворота хозяев.

– Спасибо, батоно Мишико (Романову шепнули на ухо, что это один из лидеров оппозиции Михаил Саакашвили), отвечаю на поставленные вопросы. Начну со второго, если позволите…

Шум на площади слегка поутих, поэтому слова Романова стали слышны.

– Звиад Гамсахурдиа, Мераб Костава и Георгий Чантурия сегодня утром освобождены из мест лишения свободы и, насколько мне известно, сейчас едут по направлению к Тбилиси.

Площадь заорала и заулюлюкала, празднуя свою пусть маленькую, но победу, но Романов и не думал останавливаться.

– Идём далее – абхазский и осетинский вопрос… давайте решать это не на площади, а путём переговоров – от постановки вопроса о самоопределении до реальных дел дистанция огромного масштаба. И митингами тут ничего не решить…

– А вы сами-то как относитесь к этому? – неожиданно спросил у него Мишико.

– Вот тут меня спрашивают о моём личном отношении к абхазо-осетинским петициям, – сказал в мегафон Романов, – отвечаю – сугубо отрицательно. Всё наболевшее можно решить в рамках существующих субъектов, поэтому незачем плодить лишние сущности, от которых потом будет мучительно больно.

Толпа взревела ещё раз, как бы не вдвое громче – так болельщики празднуют решающий гол своей команды за минуты до конца матча.

– И наконец, последний вопрос, относительно Эдуарда Амвросиевича, – продолжил Романов. – Давайте разберёмся вместе.

Глава 20. В гостях хорошо, а дома лучше

– Напомню некоторые моменты его биографии – 1956 год, Эдуард руководит кутаисским комсомолом во время известных народных волнений, напомнить его слова того времени?

– Напомнить, – раздалось сразу из нескольких мест толпы.

– Сталин, сказал он, ничего хорошего для Грузии не сделал. Эти волнения грузинского народа были подавлены в том числе усилиями батоно Эдуардо. Идём дальше, 1972 год, Шеварднадзе первый секретарь Компартии Грузии – с чего он начал свою работу? Правильно, с посадок и арестов – около 30 тысяч разных руководителей пошли по этапу в Сибирь, а еще 40 тысяч были сняты со своих постов, причём многие совсем без оснований. И такого человека вы хотите вернуть в свои руководители?

Толпа загудела, но на октаву ниже тоном.

– Я, как председатель Совета министров СССР, – продолжил Романов, – обещаю всем собравшимся, что с Эдуардом Амвросиевичем ничего плохого не случится, но вернуть его в руководство не в моих силах. Так что давайте разойдёмся по-хорошему и продолжим общение в более цивилизованных формах.

И в этот момент прозвучал одинокий выстрел откуда-то из правой половины площади Ленина – в Романова стрелок не попал, но Патиашвили упал на дощатый пол трибуны, обливаясь кровью. Романов немедленно выбросил вбок правую руку, сжатую в кулак, и из грузовиков посыпались бойцы, одетые в камуфляжную форму с разводами. К Романову немедленно бросились охранники, закрыв его своими телами, а тот наклонился и спросил у Патиашвили, как он.

– Вызовите скорую помощь, – попросил он у Саакашвили, – видите же, человек кровью истекает, – а потом поднес ко рту мегафон и сказал в толпу, – ну что вы тут детский сад устроили – теперь же у властей есть законные основания разогнать ваш митинг, как экстремистский.

– Не надо, – сурово сказал один грузин, стоявший в первом ряду, – мы сейчас сами найдём этого стрелка.

А охранники тем временем начали подталкивать Романова к ступенькам, чтобы он покинул опасное пространство. Тот сопротивляться не стал, но напоследок всё же бросил пару предложений в толпу:

– Разойдитесь лучше сами, – сказал он, – иначе к вам будут приняты соответствующие меры. А все наболевшие вопросы мы решим в рабочем порядке, это обещаю вам я, Григорий Романов.

Поздним вечером этого же дня где-то в Тбилиси

– Ну здравствуй, Звиад Константинович, – сказал Романов, когда тот вошёл в дверь. – Как добрался, как здоровье?

– Спасибо, Григорий Васильевич, – ответил Звиад, садясь в кресло напротив, – вашими молитвами. Мне бы помыться, – продолжил он без пауз, – а то завшивел совсем в этом Кизляре.

– Десять минут и пойдёшь мыться, – строго отвечал ему Романов. – Дело у меня к тебе очень простое – в течение недели-двух тебе надо будет возглавить оппозиционное движение Грузии. Желательно при этом отодвинуть в стороны нынешних крикунов, в особенности Саакашвили такого – слышал?

– А что это вы мной командуете? – пошёл на принцип Звиад, – я теперь свободный человек, буду делать то, что мне надо, а не то, что вам…

– Тэээк – Романов достал из папки картонное дело и открыл его, – что мы тут имеем? А имеем мы платного осведомителя КГБ СССР под агентурной кличкой «Сова». Завербован 8 сентября 1978 года… пролистываем немного… вот, самое интересное – Сова сообщает, что Георгий Чантурия имел контакты с американскими гражданами Робертом Стоуном и Джорджем Берковицем, в результате чего получил 5000 (прописью пять тысяч) долларов США на текущие расходы. Пролистываем ещё немного… по информации от Совы в Тбилиси в конце октября планируется тайное собрание оппозиционных сил, где будут присутствовать… продолжать?

– Не надо, – поморщился Звиад.

– Если будете кобениться, Киса, то как говорил Остап Бендер, останетесь без ключа от квартиры с деньгами. И без денег тоже – ваши соратники с большим интересом ознакомятся с содержимым этой папочки.

– Я всё понял, – хмуро ответил Гамсахурдия, – не надо никого с этим ознакамливать.

– Тогда слушайте дальше, – и Романов кратенько зачитал ему перечень дел, которые необходимо осуществить в ближайшее время. – Да, и в столицу подъезжайте как-нибудь на недельке – я вас с Андреем Дмитриевичем сведу – из вас отличная пара общественных деятелей получится.

После этого разговора Романов ещё заехал в больницу к Патиашвили – рана у того оказалась лёгкой, так что ничего страшного не случилось. И ещё чуть позже охранникам сообщили, что стрелка с площади нашли и привезли, как говорится, выдать с головой.

– Ну что с тобой делать? – спросил Романов, осмотрев молодого грузина с большими обвисшими усами. – Ружьё-то где взял?

– У деда в шкафу, – ответил тот.

– Ещё и деду попадёт за то, что плохо хранит огнестрелы… ладно – ведите его в СИЗО, я распоряжусь, чтобы там по справедливости всё порешали… а мы тут, кажется, все дела сделали, – обратился он к заместителю Патиашвили, – в гостях, как говорится, хорошо, а дома лучше – пора и честь знать.

16 апреля, Кремль, Особая папка

– Виктор Васильевич, – сказала телефонная трубка голосом Болдина, заведующего общим отделом ЦК КПСС, – в соответствии с установленным порядком вам следует ознакомиться с материалами, хранящимися в так называемых «закрытых пакетах».

– Раз надо, значит ознакомлюсь, – хмуро отвечал Гришин, – а сколько их там всего, этих закрытых пакетов? Какой объём информации?

– По имеющимся у меня данным… – в трубке зашелестела перелистываемая бумага, – всего на сегодняшнее число в архиве ЦК КПСС значится двенадцать закрытых пакетов, в среднем в них по 20-25 листов… есть ещё особые папки, их очень много, очень – но в процедуру передачи новому генеральному секретарю их обычно не включают.

– Хорошо, заносите, – скомандовал Гришин, – через час с четвертью, у меня окно в совещаниях. Да, и ещё один вопрос – могу я подключить к ознакомлению с этими материалами Григория Васильевича?

В трубке не некоторое время воцарилось молчание, а затем прозвучало:

– Да, конечно, Виктор Васильевич, никаких возражений нет.

Через час Романов подошёл к Гришину и они вдвоём встретили Болдина, которого сопровождал сотрудник общего отдела с чемоданчиком типа дипломат.

– Василий Петрович, – обратился к нему Гришин, – оставьте дипломат и можете быть свободны.

Тот чётко выполнил команду и испарился в мгновение ока. А Болдин открыл дипломат своим ключом и осторожно начал выкладывать содержимое на стол.

– Вот, – сказал он, закончив это дело, – все двенадцать пакетов перед вами – можете ознакомиться.

– Тут всё заклеено и печати стоят, Валерий Иванович, – уведомил его Романов.

– Ничего, по окончании осмотра снова опечатаем, – заверил его Болдин. – Открывайте смело.

Гришин взял в руки верхнюю папку с названием «О положении в Афганистане», разорвал заклейку и вынул небольшую стопку листков.

– Это избранные материалы из 79-80 годов, – пояснил Болдин, – период непосредственно перед вводом нашего воинского контингента в Афганистан и сразу после него.

– Это мы с Григорием Васильевичем и так помним – принимали участие во всех этих делах, – с этими словами Гришин засунул листки обратно и открыл вторую папку.

– А это о вводе наших войск в Чехословакию в 68 году, – вздохнул Болдин, – тяжёлое время было…

– Тоже не очень интересно, – заметил Гришин, беря в руки третью папку.

– А здесь собраны секретные материалы о московских процессах 36-39 года, – пояснил Болдин, – там много такого было, что широкой общественности лучше бы не знать.

– Да-да, – рассеянно ответил Гришин, мельком пересматривая документы, – Зиновьев, Каменев, Рыков, Бухарин, Ягода… всё это мохом уже поросло.

– Дальше там ещё есть о нашем ядерном проекте и создании ракетно-ядерного щита, о космических программах, подборка времён так называемого Карибского кризиса, но самое интересное, – продолжил Болдин, – заключается в последних двух папках.

Гришин вытащил на свет божий эти две папочки и разложил их перед собой – на левой было написано «О Пакте Молотова-Риббентропа», а на правой «О военнопленных поляках».

– Уберите всё остальное в чемодан, а вот об этих двух последних действительно поговорить было бы неплохо, как вы считаете, Григорий Васильевич?

– Совершенно с вами согласен, – кивнул головой Романов, – я слышал, что скоро Ярузельский в Москву приезжает, так он непременно поднимет вопросы как по первому, так и по второму пункту.

– Да, он через неделю прибудет с визитом, – подтвердил Гришин, – итак, открываем для начала Молотова-Риббентропа, – и он решительно оторвал наклеенную сверху полоску.

Внутри было не особенно много бумаг, буквально пять-шесть – протоколы заседаний Политбюро, текст Пакта и секретный протокол к нему с приложенной картой.

– Так-так-так, – почесал в затылке Романов, – это, я так понимаю, тот самый протокол, который безуспешно разыскивают уже 45 лет. А что в последней папке?

Гришин вскрыл и её – там лежало немного побольше документов, он вынул все их наружу и передал половину Романову.

– Ничего, подтверждающего версию геббельсовской комиссии, я тут не вижу, никаких рещений «в особом порядке», бюрократическая переписка и ничего более, – спустя некоторое время сообщил Романов, – а вы как считаете, Виктор Васильевич?

– Примерно так же… – ответил тот, – но всё равно же нам никто не поверит, если мы это обнародуем, скажут – кремлёвская пропаганда и подтасовка фактов. А вопрос по Катынскому лесу до сих пор стоит очень остро.

– Что же мы в итоге будем со всем этим делать, Виктор Васильевич?

– Моё мнение – ничего, – пожал плечами тот, – уберём обратно в пакет до следующего генсека…

– Есть ещё предложение уничтожить оба дела – и все концы, так сказать, в воду, – осторожно высказался Болдин.

– Не думаю, что это правильный шаг, – после непродолжительного раздумья ответил Гришин, – от необратимых поступков надо по возможности воздерживаться. А Ярузельскому скажем, что ничего нового в наших архивах по сравнению с предыдущими годами не обнаружено, вот и всё…. и да, в Катыни можно бы мемориал открыть, строго в русле версии, где поляков постреляли немцы…

– Если они откроют такой же в Тухоле, – добавил Романов, – там ведь очень немало советских бойцов умерло, в этом концлагере.

– Думаете, Ярузельский на это пойдёт? –спросил Гришин.

– Думаю, что вряд ли… но таким образом и катынское дело можно будет спустить на тормозах. А сейчас давайте опечатаем всё это, – обратился он к Болдину, – и можете всё убирать, у нас и других дел на сегодня предостаточно.