Текст книги ""Фантастика 2025-192". Компиляция. Книги 1-33 (СИ)"

Автор книги: Николай Новиков

Соавторы: Дарья Верескова,Сергей Тамбовский,,Владимир Кощеев,Андрей Корнеев,Вера Ширай,Наталья Алексина
сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 332 страниц)

Глава 19

– Очень интересно, – Романов на секунду прикрыл глаза, потом продолжил, – в рядах заговорщиков наблюдается разброд и шатания… от Лжедмитрия начинают убегать самые близкие соратники – так?

– Да, очень похоже, – не стал спорить Воронцов, – будете разговаривать с Кунаевым?

– А куда же я денусь, – вздохнул Романов, – буду, конечно… не расскажете, что там за стрелок такой на площади выискался?

– Вы не поверите, Григорий Васильевич, – отвечал министр, – но это не стрелок, а в некотором смысле стрелочница…

– Женщина? – искренне удивился генсек.

– Да, причем еврейка, причем родом с Западной Украины.

– Вторая Фанни Каплан у нас появилась, – начал размышлять вслух Романов, – она же тоже где-то там родилась, на Волыни кажется. И по какой причине эта Каплан решила меня убить?

– Сказала, что вы лично не выпустили на лечение за границу ее мать, она и умерла здесь…

– Странно, – задумался Романов, – я, кажется, к еврейской эмиграции никогда отношения не имел… ну ладно, давайте досмотрим пресс-конференцию.

Товарищей, которым доверили задавать вопросы, отбирали, судя по всему, очень тщательно, так что ничего особенно острого не прозвучало. Романова заинтересовал только сотрудник газеты «Советская Россия» с трудновыговариваемой фамилией. Он поинтересовался национальным вопросом – будут ли изменения в этой политике и если да, то какие именно. На что Алиев достаточно нервно ответил, что национальная политика будет полностью преемственной и изменения если и состоятся, то после тщательных обсуждений. Тогда товарищ из «Советской России» не унялся и напрямую спросил про референдум в Карабахе – не ожидается ли аналогичных мероприятий в других регионах страны. Алиев совсем нервно ответил, что в обозримом будущем такого больше не предвидится.

– Нервничает Гейдар, – заметил Романов, – и руки у него немного дрожат, заметили?

Воронцов подтвердил дрожание рук, а тут снова зашел главврач и доложил о прибытии товарища Кунаева.

– Пусть заходит, – согласился Романов, – поговорю с человеком.

– Пятнадцать минут, – предупредил Лебедянцев, – больше не разрешаю – вам отдыхать надо.

Романов согласился, и в палату зашел первый секретарь ЦК Компартии Казахстана и член Политбюро с 1971 года. Он был хмур и озабочен и первым делом попросил аудиенции наедине с генсеком.

– Юлий Михайлович, выйдите, пожалуйста, – предложил Романов Воронцову, тот молча покинул палату, – присаживайтесь, Динмухамед Ахмедович, я внимательнейшим образом вас слушаю.

– Как ваше здоровье, Григорий Васильевич? – первым делом поинтересовался тот.

– Спасибо, уже идет на поправку – врачи говорят, что ничего жизненно важного не задето.

– Это хорошо, это хорошо, – пробормотал Кунаев, – я думал, что террористы в нашей стране остались в глубоком прошлом, ан оказалось, что нет. Кто на вас покушался, установили?

– Разбираются, – не стал вдаваться в подробности генсек, – расскажите лучше, что там в Москве творится – за последние сутки я совсем выпал из контекста.

– Хочу повиниться перед вами, – сходу бухнул заготовленную версию Кунаев, – как говорят у нас на Востоке – шайтан попутал.

– Шайтан это черт что ли? – уточнил Романов.

– Да, приблизительно то же самое, – пустился в богословские уточнения Кунаев, – в переводе с арабского это слово значит «заблуждение», вот я и заблудился немного… а чтобы отогнать злых шайтанов у нас на Востоке принято обратиться непосредственно к Аллаху – он помогает.

– То есть вы меня сейчас в роли Аллаха позиционируете? – усмехнулся Романов, – ну-ну, хотя я, пожалуй, до него не дотягиваю. И что там ваш шайтан сказал?

– Он сказал присоединиться к группе заговорщиков, чтобы убрать вас из кресла Генерального, – полностью открыл карты Кунаев, – и я не совладал с соблазном. Однако сегодня после просмотра передачи, где вы произносили речь рядом с Мининым…

– Ее все-таки прокрутили по телевидению?

– Да, в половине третьего по Первому каналу… так вот после нее морок шайтановых слов развеялся и я осознал, что был в корне неправ.

– Образно выражаетесь, – усмехнулся Романов, – но в целом я вас понял и объяснения принял. Расскажите лучше поподробнее о планах шайтана – кто, когда, где и главное почему затеяли такую перестановку в Кремле?

Но тут открылась входная дверь, и в нее вошел главврач с очень решительным выражением на лице.

– Григорий Васильевич, во-первых, пятнадцать минут истекли и вашему посетителю надлежит удалиться…

Кунаев без лишних слов встал и вышел, а Романов уточнил.

– А во-вторых что?

– Приехала группа медицинских специалистов из четвертого управления Минздрава, во главе с Чазовым. Они хотят осмотреть вас…

– Я не возражаю – пусть осматривают.

И сразу же вслед за этим в палату зашли трое, Чазов и еще двое в белых халатах. Главный медицинский специалист страны был относительно молод… относительно своих пациентов, конечно – 56 лет это не возраст для Политбюро. На лице у него играла приветливая улыбка.

– Добрый день, Григорий Васильевич, – поздоровался он.

– Вечер уже, Евгений Иванович, – поправил его генсек, – а так-то да, добрый…

– Позвольте представить вам моих коллег, – продолжил Чазов, нисколько не смутившись, – слева товарищ Канунников, справа Штейн, мои заместители по четвертому управлению. Как ваше самочувствие?

– Спасибо, уже идет на поправку, – ответил Романов, – непрофильный я пациент для вашего управления сейчас – у вас же там одни сердечно-сосудистые дела…

– Не только, – Чазов сел на единственный в палате стул, остальные остались стоять рядом, – неврология тоже случается. Но огнестрельных ранений – это да, давненько не видел. Куда попала пуля, покажете?

Романов откинул одеяло и показал пальцем примерное место ранения.

– Могло быть и похуже, – заметил Чазов, внимательно рассмотрев бок пациента, а потом позволил себе критическое замечание, – и куда только ваша охрана смотрела?

– Я недавно пролистал одну книжку по этой теме, – ответил Романов, уложив одеяло на место, – там было сказано, что телохранители в среднем предотвращают не больше десяти процентов покушений на жизнь охраняемых лиц. Так что все в пределах статистических погрешностей…

– Давайте так договоримся, Григорий Васильевич, – Чазов пропустил мимо ушей реплику о статистике, – перевозить вас в столицу пока нет необходимости, да и небезопасно это, но и в городской больнице вам оставаться не годится. Я тут вчерне обсудил вопрос с местными руководителями – километрах в десяти отсюда в одном загородном поселке есть прекрасная дача, она будет полностью предоставлена вам. Я лично проконтролирую переезд и обустройство на новом месте. Ваша супруга уже едет сюда и присоединится к вам на этой даче.

– Не возражаю, – немедленно откликнулся Романов, – а теперь вы может быть что-нибудь расскажете о том, что же произошло в Кремле за последние сутки?

– Григорий Васильевич, – прижал обе руки к груди Чазов, – я человек маленький и о том, что происходит в высоких коридорах власти, знаю постольку-поскольку… что в народе говорят, могу передать.

– Ну передайте хотя бы это, – согласился Романов, – в народе у нас всю правду знают даже лучше, чем в коридорах власти.

– Хорошо, – Чазов кивнул своим коллегам, и они покинули палату, так и не сказав ни одного слова, – в курилке нашей лечебницы сегодня слышал – паны дерутся, а у холопов чубы трещат, было там сказано.

– Ну это известная поговорка, – поморщился Романов, – а чего-нибудь более практического там не услышали?

– Сказали, почему же нет, – улыбнулся Чазов, – азербайджанца нам только в начальники не хватало, сказали, тот, что был, хотя бы русский.

– Тоже верно, – ответно улыбнулся генсек, – а еще что?

– Если совсем честно, то поругивают вас, Григорий Васильевич, – пустился в откровения Чазов, – говорят, что при Леониде Ильиче спокойнее как-то было, а сейчас сплошные нововведения какие-то…

– Это нормально, – отвечал Романов, – я бы удивился, если б меня не ругали. Но в целом-то жизнь в стране все же получше, чем год-два назад, с этим трудно спорить.

– Да, – вздохнул Чазов, – с этим точно не поспоришь, жить стало лучше, жить стало веселей. Давайте уже будем перебираться в более спокойное место…

Переезд в Зеленый город (а именно это загородное место имел ввиду Чазов) прошел спокойно и буднично. Каталку с генсеком задвинули в медицинский РАФик, сзади пристроились две Волги с охраной, и весь этот кортеж без мигалок, чтобы не создавать лишнего шума, отправился по улице Родионова на дачу первого секретаря обкома.

Высокие железные ворота, выкрашенные в защитный зеленый цвет, автоматически сдвинулись в сторону, пропустив все три экипажа на территорию дачи. Не такая уж она и огромная была, и дача, и территория, и всего в два этажа. А у порога Романова уже ждала его супруга Анна Степановна.

– Здравствуй, Аня, – сказал ей генсек, когда она расцеловала его прямо на каталке, – боевое ранение вот получил.

– Неугомонный ты у меня, – только и смогла ответить она.

А Чазов добавил, затянувшись сигаретой:

– А я ведь здесь неподалеку родился – вон туда если свернуть, направо с главной аллеи, а не налево, там будет деревня Ройка, моя малая, так сказать, Родина…

– Съездите, – ответил ему Романов, – навестите того, кто там остался…

– Обязательно.

Когда Романова закатили в большой зал на первом этаже, он тут же осведомился:

– А связь здесь имеется?

– Ну конечно имеется, Григорий Васильевич, – сказал Христораднов, он присоединился к кортежу по дороге, – ведомственное же сооружение, и АТС-1, и АТС-2 в комплекте.

Глава 20

Москва, Кремль

Алиев сидел в своем кабинете и смотрел в одну точку уже добрых четверть часа. Эта точка сфокусировалась на Ивановской площади за окном – там кругами ездила уборочная машина, сгребая листья и грязь на обочины. Равномерное движение оранжевого транспорта несколько успокаивало взвинченные нервы Гейдара. Тишину нарушил звонок вертушки.

– Слушаю, – ответил он, глядя уже на герб государства, нарисованный на аппарате, – да, в курсе… да, заходи…

Через некоторое время в дверь постучался, а затем зашел товарищ Щербицкий. Лицо у него было такое же скорбное, как и у хозяина кабинета. Он без лишних слов уселся в гостевое кресло и без спроса закурил сигарету, это было Мальборо.

– Ну что, дорогой Гейдар, поговорим что ли? – предложил он, выпустив столб дыма к потолку.

– Поговорим, – Алиев так же без слов достал из ящика стола пузатую бутылку Двина и разлил ее в два бокала, наполнив их чуть ли не до верха, – почему нет.

– Я вот только что побеседовал с прибалтами, – задал Щербицкий неожиданное направление беседы.

– Со всеми? – уточнил Гейдар.

– Кроме эстонца, с Пуго и Гришкявичусом… Вайно оказался недоступен…

– И что прибалты?

– Выходят из игры они, оба…

– Понятное дело – ждут, чем все кончится и тогда примкнут к победителю.

– Да, именно так…

– А что армяне с грузинами?

– Эти совсем на связь не выходят, отвечают секретари…

– Про Слюнькова даже и спрашивать не буду, – угрюмо констатировал Алиев.

– Отчего же, – Щербицкий сделал большой глоток Двина, – за спрос денег не берут. Белорусы в самом начале дистанцировались от нашей затеи – в этом направлении и продолжают двигаться.

– А мы ему что-то предлагали, Слюнькову?

– Да. конечно – полноценное членство в Политбюро плюс пост первого зампреда Совета министров.

– И он не согласился?

– Напрямую не отказал, но и слова «да» не было сказано…

– Итого у нас сейчас в деле твоя Украина, мой Азербайджан и Молдавия со Снегуром, это точно… выбыли Белоруссия с Казахстаном – тоже точно. Остальных будем считать неприсоединившимися, как этих… страны третьего мира, – чуть помедлив, заявил Алиев.

– А мы с тобой, выходит, страны первого мира, – произнес абстрактную мысль Щербицкий. – Что дальше будем делать, дорогой Гейдар Алиевич?

– Надо изолировать Романова, вот что, – достаточно резко выдал тот, – а лучше, если бы его совсем не было на том свете.

– Чазов в курсе этой проблемы? – вежливо уточнил Щербицкий, допив бокал до конца.

– Он всегда и во всем в курсе, – не задумываясь, отвечал Гейдар, – только притворяется тихим и скромным эскулапом.

– Тогда ждем завтрашнего утра… да, и я бы все же подстраховался и заблокировал все перемещения Романова… где он там сейчас?

– В пригородном поселке «Зеленый город», – сверился Алиев с какой-то бумажкой на столе, – на даче первого секретаря Горьковского обкома… Христораднова Юрия Николаевича.

– Я о нем ничего не знаю, – объяснил Щербицкий, – нет, на пленумах и съездах, конечно, пересекались и даже внешне его помню, но это и все – что он за человек-то?

– Обычный партийный деятель, – хмуро начал пояснять Алиев, – начинал карьеру мастером на ГАЗе, потом резко пошел в гору – секретарь райкома, секретарь горкома, секретарь обкома. Ничего примечательного.

– С ним, значит, проблем не возникнет в случае чего?

– Думаю, что нет….

– А кто еще там вместе с Романовым на этой даче оказался?

– Те, что летали с ним в Париж – Воронцов и Силаев…

– Странный набор кадров, – поморщился Щербицкий, – с бору по сосенке… а что у нас, кстати, с КГБ и с армией?

– Примаков и Соколов держат нейтралитет… – ответил Алиев, – строго в соответствии с обещаниями.

– А милиция?

– Федорчук остался в стороне… да и роль милиции тут самая небольшая, хотя…

– Забыли мы про него, – озаботился Щербицкий, – нехорошо.

– А вот прямо сейчас и позвоню, – и Алиев подтянул себе вертушку с гербом.

* * *

А в это время на даче в Зеленом городе происходило следующее – туда без дополнительных объявлений явился товарищ Примаков, текущий руководитель КГБ СССР. Романов принял его сразу же.

– Добрый вечер, Григорий Васильевич, – вежливо поздоровался он, присаживаясь на стульчик возле дивана, – как самочувствие?

– Спасибо, Евгений Максимович, уже идет на поправку… последний наш с вами разговор прервался очень неожиданно – может расскажете, что там случилось такое экстраординарное?

– Конечно расскажу, – кивнул Примаков, – только сначала хорошо бы убрать отсюда всю медицинскую бригаду из четвертого управления.

– Включая Чазова?

– Его в первую очередь…

– И почему их надо убирать?

– Во избежание разных неожиданностей, – пояснил Примаков, – вами же, кажется, местные медики занимались с самого начала?

– Ну да, из больницы имени Семашко, – подтвердил Романов, – главврач мне очень понравился, как уж его зовут-то… Лебедянцев, кажется.

– Вот пусть Лебедянцев вами и занимается…

– А Чазов что?

– А он уже отбыл по направлению к Москве.

– Что-то вы очень резко начали командовать, Евгений Максимович, – заметил генсек, – я, кажется, не давал вам таких полномочий.

– Эх, Григорий Васильевич, Григорий Васильевич, – вздохнул Примаков, – если бы сейчас было мирное время, я бы с вами согласился…

– А сейчас что, война идет? – тут же заметил этот пробел в примаковской аргументации Романов.

– Практически да…причем гражданская – самая опасная разновидность войн. Когда сын поднимает оружие против отца, а брат стреляет в другого брата. В такие времена надо быть особенно бдительным и не упускать рули управления из своих рук.

– Ну тогда расскажите, наконец, в подробностях и в лицах – что там вчера произошло в Москве, как развивалось и чем закончится… по вашему мнению, конечно.

– Хорошо, – вздохнул Примаков, – я сейчас все расскажу… только началось все не вчера, конечно, а гораздо раньше…

– Я вас слушаю самым внимательным образом, – Романов поудобнее устроился на своем диване и зафиксировал взгляд на качающейся яблоневой ветке за окном.

Авиабаза Саваслейка, Горьковская область

В 17.15 командир части полковник Старостин вызвал к себе майора Шаповалова и подполковника Субботина. В кабинете также находилось третье лицо – худощавый мужчина с залысинами в гражданском костюме, который сидел в углу и перелистывал свой блокнотик.

– По вашему приказанию прибыли, – синхронно доложили летчики начальнику, невольно косясь на постороннего.

– Сегодня для вас запланировано особое задание, – устало произнес Старостин, также косясь на гражданского человека, – с ним вас ознакомит ээээ…

– Подполковник Субботин, – напомнил о себе человек у окна, – заместитель начальника Третьего главного управления КГБ.

Особист, синхронно подумали оба пилота, а Старостин неожиданно спросил у того:

– Мне выйти или как?

– Почему же, оставайтесь, Иван Анатольевич, – выдавил особист из себя подобие улыбки. – У меня от вас никаких секретов нет. Итак, – он предложил летчикам присесть к столу и развернул на нем крупномасштабную карту области, – что вам предстоит сделать в ближайшее время…

Через четверть часа инструктаж закончился, пилоты встали и вышли на свежий воздух. Шаповалов вытащил беломорину из пачки, закурил и спросил у Субботина:

– Ты понял что-нибудь?

– Чего непонятного, – угрюмо ответил Субботин, прикуривая свою сигарету, – взлетели, заняли эшелон, добрались до отмеченной точки, выпустили две ракеты и назад.

– Ты понял, что это за точка?

– 56−19–37 северной широты, 44−00–27 восточной долготы.

– Да это-то понятно, – поморщился Шаповалов, – а на местности это что?

– Окрестности Горького… – продолжил угрюмым голосом Субботин.

– И давно ты выполнял боевые пуски по жилой застройке, а не по полигонам?

– Никогда не выполнял, – ответил Субботин, но сразу добавил, – хотя нет, два раза было, во время командировки в Анголу.

– Ну так где Ангола и где Горький?

– Ты к чему клонишь-то, говори прямо…

– Я к тому клоню, что в случае чего мы с тобой крайними окажемся, вот к чему, – зло отвечал Шаповалов, – все отопрутся, а мы в борозде, вот чего.

– Невыполнение приказа это знаешь что?

– Знаю… но можно ведь выполнять приказ по-разному, верно?

– Это хорошая мысль, – Субботин затушил бычок сигареты и выбросил ее в урну, – погнали выполнять приказ… а детали по дороге обкашляем.

– Здесь полсотни первый, полсотни первый, – сказал в микрофон ведущий борта МИГ-31 майор Шаповалов, – прошу разрешения на взлет.

Переговорное устройство покашляло и дало добро на рулежку на вторую полосу.

– Температура у земли плюс десять, видимость пять тысяч, давление 750, занимайте эшелон десять-пятьсот, – продолжил бубнить дежурный. – На соседних эшелонах через пять минут будут две тушки, Горький-Тамбов и Казань-Ленинград. Более в радиусе пятисот километров никого.

– Принял, – коротко ответил командир, подмигнул штурману и включил прогрев двигателей.

* * *

Примаков закончил свой доклад Генеральному, вытащил платок и промокнул взмокший лоб.

– В целом все ясно, Евгений Максимович, – со вздохом сказал ему Романов, – ваше поведение также укладывается в рамки лояльности… но хотелось бы немного пояснений вот по какому вопросу…

Но задать этот вопрос он не успел, потому что в дверь постучался, а потом заглянул офицер охраны. Он сделал знак Примакову, тот разрешил ему войти.

– Товарищ Верховный главнокомандующий, – громко начал тот, но Романов поморщился и разрешил обращаться без чинов, – товарищ Романов, воздушная тревога, красный уровень! Необходимо переместиться в убежище.

– И как я туда пойду? – спросил генсек первое, что пришло в голову, – я же неходячий.

– Тут лифт есть, мы вас переместим, – пояснил офицер.

– Ну перемещайте, – разрешил он, а потом вспомнил про все остальное, – а что за тревога такая – американцы войну начали?

– Никак нет, – все так же молодцевато продолжил офицер, – воздушный борт наш, с авиабазы Саваслейка. Приближается с большой скоростью.

– Дожили, – в сердцах бросил Романов, когда его уже катили по коридору, – свои же бомбить сейчас будут…

Глава 21

Прошло две недели

МИГ-31 так и не долетел до намеченной точки пуска ракет Х-29 (наш ответ на американские Маверики АГМ-65), по дороге забарахлил левый двигатель, поэтому командир корабля принял решение прекратить выполнение задания и вернуться на базу. В итоге Шаповалов и Субботин были повышены в звании, а командующий авиабазой Саваслейка Старостин уволен по неполному служебному соответствию. В отношении заместителя начальника Третьего управления КГБ Сироткина и первого зама Цинева, пославшего его в Саваслейку с таким заданием, было заведено уголовное дело с заключением обоих под стражу.

Вся катавасия со сменой власти в Кремле собственно закончилась на следующий после неудачной атаки МИГа на обкомовскую дачу в Зеленом городе. Вслед за Кунаевым из столицы сбежали Щербицкий со Снегуром. Оставив товарища Алиева расхлебывать заваренную кашу в одиночестве. Министр обороны Соколов внезапно вышел из зоны недоступности и примчался на дачу под Горьким, дабы заверить генсека в полной своей лояльности.

А Романов полежал еще немного на диване в гостиной под чутким присмотром местных врачей и через три дня перебрался в Москву. На предоставленном товарищем Примаковым боевом вертолете МИ-8. И под сопровождением звена СУ-25. Во избежание.

А далее в высоких начальственных кабинетах начался новый тридцать седьмой год… нет, троек НКВД-КГБ в составе начальника этого ведомства, секретаря обкома и главного регионального прокурора не создавали, как-то обошлись более прозаичными средствами. Сначала расчистили центральные органы власти, а затем и за регионы взялись.

Во всех республиках, исключая Россию с Белоруссией конечно, были проведены экстренные пленумы республиканских ЦК – в итоге на своем посту уцелел только товарищ Вайно из Эстонии, который вовремя сумел откреститься от подельников. Насчет Кунаева были ожесточенные споры, но в итоге и его все же заменили на Назарбаева. Примаков хотя и повел себя правильным образом к концу конфликта, но по зрелому размышлению его все же убрали в Институт США и Канады. А новым руководителем КГБ стал Чебриков.

Министра обороны тоже заменили на его первого зама – на Дмитрия Язова. А товарищ Воронцов, доблестно проявивший себя от начала и до конца, стал Председателем Совета министров. О секретаре Горьковского обкома также не забыли, он получил хотя и хлопотную, но почетную должность министра путей сообщения.

И еще Романов неожиданно вспомнил про Горбачева, который с марта месяца прозябал в Народной республике Гондурас. Подумав непродолжительное время, генсек вернул его в родные пенаты и назначил министром сельского хозяйства – пусть поднимает Нечерноземье. И Егора Кузьмича Лигачева вместе с Николаем Ивановичем Рыжковым ввели в Политбюро, пока кандидатами.

С национальным вопросом Романов все же решил не торопиться, следуя известной китайской мудрости про реку и трупы врагов… ведь как хорошо известно, если лягушку кинуть в кипяток, она выпрыгнет обратно, а если потихоньку нагревать воду, то она и сама не заметит, как сварится. Супруга генсека Анна Степановна горячо поддержала его в этом деле… а если быть точным, то в отсутствии этого дела в обозримом будущем.

– Тише едешь, Гриша, – сказала она как-то раз, – дальше будешь.

– Ага, – хмыкнул он, – от того места, куда едешь, – но спорить не стал.

А что происходило во всей остальной нашей бескрайней Родине, за пределами узкой властной прослойки? Да если брать в общем и целом, то почти ничего и не происходило. Посудачили в курилках, пообмывали кости начальству на лавочках, поспорили во время коллективных выпивок в производственных и творческих коллективах – на этом собственно все и завершилось. На площади и центральные улицы никто не выходил… ну почти никто, крохотный процент отмороженных протестантов против всех и всего в каждом обществе величина практически постоянная.

Романов почти что выздоровел после того злосчастного покушения (покушавшуюся, кстати, осудили закрытым судом на десять лет в колонии строго режима), но работал, не выходя из своего жилища на улице Косыгина. И вот как-то утром, читая свежую прессу, он натолкнулся на заметку под названием «Нужна ли нам такая Память?». Интересно, хмыкнул он, дочитав до конца разгромную статью о митинге этой самой Памяти на Манежной площади под руководством некого Васильева.

– Аня, – позвал он супругу, – ты что-нибудь слышала о таком названии? – и он протянул ей «Советскую культуру», раскрытую на нужной странице.

– Аааа, – тут же ответила она, – антисемиты… слышала, как же – про них много где судачат. Тебя опять национальный вопрос заинтересовал что ли?

– В таком разрезе эта тема пока что не всплывала, – дипломатично ответил Романов, – хотелось бы разобраться поподробнее.

– Не лез бы ты опять в эти вопросы, – мудро заметила Анна, – здоровее будешь – мало тебе выстрелов в Горьком было?.

На что Романов призадумался, но своего решения все же не поменял… свежеиспеченный председатель КГБ товарищ Чебриков прибыл с докладом по этому вопросу на следующий день.

– Это весьма взрывоопасная тема, – сразу же позволил себе отвлеченную ремарку он, – желательно бы пресечь все это на корню, пока не разрослось.

– Я понял, Виктор Михайлович, – Романов прошелся по ковровой дорожке к окну, посмотрел во двор, где с берез опадали последние листья, потом продолжил, – по существу проблемы что скажете?

– Краткая историческая справка, – Чебриков открыл огромный блокнот формата больше даже, чем А4 и начал зачитывать монотонным голосом, – общество «Память» возникло в Москве в 1980 году…

– Ого, – сразу перебил его генсек, – во время Олимпиады что ли?

– В справке не написана, – смутился Чебриков, – конкретное время, возможно, что и во время Олимпиады… изначально это была группа любителей русской истории при Обществе охраны памятников.

– ВООПИК? – уточнил Романов, – знаю такое общество, там числятся очень уважаемые люди типа Леонова, Корина и Свиридова…

– Правильно, а еще в правлении там Глазунов, Пиотровский и Рыбаков, – добавил Чебриков, – так вот, поначалу, как я уже сказал, это был просто кружок по интересам, который через несколько лет трансформировался в подобие политической организации… кстати, свое название они взяли от романа Чивилихина – слышали про него?

– И даже читал, – откликнулся Романов, – но не до конца, где-то на середине неинтересно стало.

– Так вот, изначально руководили этим объединением совершенно случайные люди типа авиаинженера Фрыгина и слесаря Андреева, но с течением времени, как это обычно происходит, случайные люди заместились профессионалами. У руководства памяти сейчас стоят Дмитрий Васильев, Константин Смирнов-Осташвили и Николай Лысенко, профессии у них у всех какие-то есть, но в последние годы это профессиональные политики.

– Лысенко-Лысенко, – задумчиво повторил Романов, – он не родственник тому самому Лысенко, который генетик?

– Скорее анти-генетик, – поправил его Чебриков, – если вы имеете ввиду Трофима Денисовича. И нет, никакого отношения наш Лысенко к тому не имеет, фамилия довольно распространенная.

– Хорошо, продолжайте.

– Так вот, где-то в начале текущего года общество «Память» очень сильно активизировалось, при этом политические взгляды его здорово эволюционировали. От мирной защиты памятников культуры и сохранению культурного наследия прямиком к пламенному антисионизму и даже антисемитизму.

– Взрывоопасная тема, – заметил Романов, – Российская империя, если мне не изменяет память, подорвалась именно на ней… евреи были главной движущей силой Октябрьской революции, верно?

– Все верно, Григорий Васильевич, – вздохнул Чебриков, – поэтому мое личное мнение, если вам интересно… – и он сделал паузу.

– Конечно интересно, – подбодрил его генсек.

– Я считаю, что Память эту надо либо запретить полностью, либо в качестве более мягкого варианта – как-то разложить изнутри. Чтобы не было таких уже экстремистских лозунгов, как на недавнем митинге.

– И какие же там лозунги были?

– Да скопировали у черносотенцев, помните такую организацию при царе?

– Помню, конечно – Пуришкевич, Союз Михаила Архангела. За веру, царя и отечество – такие были лозунги?

– Не совсем, Григорий Васильевич, какой сейчас может быть царь – у них в ходу в основном вневременное «бей жидов, спасай Россию».

– В самом деле? – удивился Романов, – это нехорошо… наше общество явно не готово к таким призывам…

– Вот и я говорю – деятельность Памяти надо либо совсем прекратить, либо как-то загнать в рамки законности… только еврейских погромов нам сейчас и не хватает…

– Я хотел бы поговорить с лидерами Памяти, – неожиданно выдал генсек, – можно на этой неделе.

– Правда? – изумился Чебриков, – и что вам это даст?

– Посмотрю вблизи, что это за люди, – пояснил он, – да, и хорошо бы все это проделать без публичной огласки… а то ведь сами знаете, что из этого факта можно раздуть. Кстати – у нас же, кажется, функционирует какой-то Антисионисткий комитет?

– А как же, есть такой, в 83 году сделали, председатель Драгунский…

– Писатель?

– Нет, генерал-полковник, дважды герой. А еще там числятся актриса Быстрицкая, композитор Блантер, режиссер Лиознова.

– Блантер это который Футбольный марш написал? – тут же отреагировал Романов, напев фальшивым голосом, – пам-пам-парарапам-пам-пам.

– Да, именно он.

– С ними я бы тоже побеседовал… а совсем хорошо бы было устроить круглый стол из Памяти и этого комитета, я бы там в роли ведущего мог выступить.