Текст книги "Регрессор в СССР. Цикл (СИ)"

Автор книги: Максим Арх

Глава 11
Пелена

Не успела казарма окунуться в сон, как раздался стук в двери. Это оказался дежурный, который не только стучал, но кричал, чтобы мы разбирали баррикаду. Заявление было смелое и мы не сразу пришли в себя от наглости и хитрости «дедов».

Посмотрев на настенные часы, которые показывали 5:59, стали думать – засада это или нет. В конечном итоге через пару минут, сверив часы с наручными часами тех, у кого они были, пришли к выводу, что уже утро. А это, в свою очередь, означало, что воинская часть уже, можно сказать, проснулась. И, следовательно, нападения сейчас уже не будет.

Разблокировали двери и узнали от дежурного, что уже дана команда «Подъём!»

Начинался новый день службы, где каждая минута расписана.

Туалет. Утренняя физическая зарядка. Уборка, заправка постелей, чистка обуви, мытьё рук. Утренний осмотр. Завтрак. Информирование, тренировки по специальной, строевой подготовке. Развод на занятия, инструктаж личного состава перед занятиями. Ну, и наконец, обед!

Как и вчера, получив час послеобеденного отдыха, пошёл в лазарет, дабы проведать своего закадычного нового приятеля. Но, к сожалению, внутрь медсанчасти меня на этот раз не пропустили. Дежуривший там на дверях «дед» сказал, что сегодня санитарный день – санобработка, и что посещений нет.

Расстроился этому факту, но делать было нечего, а поэтому пообещал, что зайду завтра, и, зевнув, стал обдумывать, как мне убить почти час времени. В конечном итоге, решив, что обед достаточно уже провалился, а через полчасика провалится полностью, пошёл к турникам и брусьям, чтобы посидеть там в тишине, забыв обо всём, и, минут за пятнадцать до окончания периода свободного времени, немножко позаниматься физкультурой.

У спортивной площадки рос большой дуб, под которым стояли покрашенные в синий цвет деревянные лавочки. Вот на одной из них я и собирался обосноваться, радуясь тому, что никого поблизости нет, я могу побыть в одиночестве и привести свои мысли в порядок.

Но, к сожалению, как это часто бывает, абстрагироваться от суровой реальности у меня не получилось. Только я присел, и собрался было подставить свой светлый лик ласковому Солнцу, как меня оскорбили.

– Ты, что ль, Кравцов, баклан?

От неожиданности я аж дар речи потерял.

«Ну, ничего себе общение», – вздохнул я и посмотрел на подошедшего хама, одетого в солдатскую форму.

Обычный парень лет девятнадцати-двадцати. Высокий, немного щуплый, с длинными худыми руками. По неряшливому виду (расстёгнуты верхние пуговицы гимнастёрки, расслаблен ремень, пилотка на затылке, руки в карманах и наглость во взгляде), можно было со всей уверенностью однозначно утверждать, что ко мне подошёл один из «дедов».

Вчера, в запале боя, у меня не было возможности детально рассмотреть и запомнить всех контрагентов, приперевшихся на разборки, хотя, казалось бы, именно их лица я больше всего и должен был запомнить. Ведь именно по этой части тела так каждому из них приложился как минимум один раз. Но, увы, не запомнил. Впрочем, кое-что, с помощью дедуктивного метода, разработанного Шерлоком Холмсом, я, глядя на этого длинного, предположить всё же мог. Судя по всему, этого «деда» вчера в казарме у нас не было. И утверждение моё было не голословным, а самым что ни на есть обоснованным, где основанием является логическая цепочка. И такой вывод я сделал сразу, как только посмотрел на физиономию подошедшей ко мне личности. А она – физиономия, была без каких-либо следов знакомства с моими кулаками. Можно сказать, девственно чистая была физиономия. Помятая, конечно, от пьянки, которая, очевидно, вчера у них была, но, тем не менее, без синяков и ссадин. Следовательно, на месте ристалища этого штемпа, очевидно, не было.

«А раз так, то какие у него могут быть ко мне претензии? И почему он начал общения с обзывательства?»

Одним словом, удивился столь непонятной ситуации, и задал вполне подходящий для данного момента вопрос:

– Ты кто такой? И чего хамишь?

– Я не хамлю, а базарю с тобой. Я парламентёр. Шпыняев Олег Романович. Запомнил?

– И чего тебе надо, Шпыня? – не стал я запоминать ФИО, а сократил фамилию до первых букв.

Вероятно, я угадал с прозвищем, которое было у Шпыняева, потому что он скорчил недовольное лицо и заметно побелел.

«Ага, значит точно – угадал», – обрадовался я своей прозорливости.

Парламентёр же, сплюнул на песок себе под ноги, и, прищурившись, прошипел:

– Слышь, спросить тебя хочу, ты зачем друзей моих побил? Ответить надо.

– Это ты про кого говоришь? Про тех лохов, что вчера в казарме огребли? Они, чего, друзья тебе? Да это погань фаршмачная! – решил я не миндальничать с ним и сразу перешёл на агрессивное общение.

Я понимал, что с таким контингентом разговаривать на нормальном человеческом языке попросту нельзя. Любую логику, попытку договориться и решить всё мирным путём, такие вот кадры, мгновенно начинают воспринимать как слабость. И, соответственно, сразу же борзеют ещё больше.

Помня это, я собирался действовать по народной мудрости, как-то сказанной Остапом Ибрагимовичем Бендером: «Нам грубить не надо. Мы сами грубияны!»

Вот сейчас я, как и визави, стал грубить. И о чудо! Мои слова контрагенту не понравились.

«Офигенно! Сам грубит – это ничего, это можно. А как ему в ответ сказали грубо, так сразу морда кирпичом!» – усмехнулся я, в очередной раз пытаясь понять логику двойных стандартов подобного контингента. И, разумеется, в очередной раз постичь их бестолковую философию не смог.

До моих размышлений парламентёру дела не было, поэтому он презрительно бросил:

– Не лохов ты побил, а «дедушек» ваших. Которых вы, салаги, должны любить и уважать.

– До дедушек моих те граждане, которых ты так кличешь, точно не дотягивают, как возрастом, так и интеллектом. Что же касается тебя, Шпыня, то не завидую тебе. Имея таких друзей, как те козлы, что вчера хотели начать издеваться над новобранцами, ты сам козлом вскоре станешь.

– Кого ты козлом назвал, баклан⁈ – зарычал собеседник и, вытащив руку из кармана, протянул открытую ладонь к моему лицу. Но не ударил и даже не дотронулся, а остановил её в пяти сантиметрах от носа. – Урою тебя, щенок!

В очередной раз удивился творящемуся здесь беспределу, и решил выяснить будет ли этот тип нападать средь бела дня или нет. Этот факт я хотел установить для того, чтобы понимать насколько свободно я могу действовать в дальнейшем.

Небрежным движением отодвинул своей рукой его руку от моего лица и, улыбнувшись, спровоцировал:

– Ты гавкать будешь или укусишь?

Шпыня вновь побелел от злости, стиснул зубы, осмотрелся по сторонам, заметил несколько солдат, стоящих у столовой, и, вероятно, поняв, что нападать сейчас – когда на улице светло и есть свидетели – опасно, показушно засмеялся.

– Боишься? И правильно делаешь. Бойся. Сегодня вам всем конец придёт!

– Что за конец? И почему он придёт?

– А потому, что вопросы к вам имеются. На кого вы баллоны катите⁈ Мы вам объясним, как надо уважать старших. Ещё даже не духи, а так – недоразумения, а уже на «дедушек» рот открываете и зубы показываете. Вот за это и ответите. Особенно ты!

На меня его очередное запугивание никакого впечатление не произвело. Я и так знал, что, если я не решу проблему дедовщины, то дедовщина решит проблему Васина. Другого расклада не было и быть не могло. Поэтому не стал обращать внимание на его трёп, а, видя, что общаюсь я с явным дураком, постарался у того выяснить весь расклад.

– Слышь, гонец, скажи: вот ты говоришь – «мы», а кого ты имеешь в виду?

– Кого имею, того и введу! – заржал тот от гениальной шутки.

– А конкретно? Можешь сказать, или ты просто балаболишь языком, корча из себя чёткого парнягу, а сам фуфел.

– Кого ты фуфелом назвал, баклан⁈ – тут же зарычал визави.

– Раз не фуфел, тогда скажи, кто будет? У кого претензии есть?

– Все будут. Все достойные люди этой части! Все деды и дембеля. Придём и убивать вас будем.

– Ну, а поконкретней?

– Конкретность вечером увидишь, – состроил злобную гримасу дурачок.

– И всё же мне хотелось бы знать пофамильно… – попросил я.

– Мало ли что тебе хочется. Сюрприз для вас будет.

– Не люблю сюрпризы. Может, скажешь? А заодно, хотелось бы знать, во сколько времени вы прийти собираетесь. Скажи.

– Хрен тебе!

– Опять грубишь, Шпыня. Я с тобой по-нормальному, а ты дуру гонишь.

– Мне пофигу, чего ты тут по-нормальному. Тебе и твоим щенкам – конец. Я сказал!

– Вот как, ну, удачи желать не буду, – улыбнулся я.

– А она всегда со мной, – выдавил из себя натужный смех Шпыня и, ощерившись, просипел: – Зря лыбишься, Кравцов. Давеча дружок твой тоже лыбился. Лыбился, лыбился, да перестал лыбу давить. Мы ему его улыбку-то подрихтовали немного. Теперь долго ему не до улыбок будет. Всю рожу в кровь разбили.

– Разбили? Вчера? Кому? Петрову?

– Петрову, Петрову. Жирному, что пасть свою открывал и отжиматься отказывался. Мы ему мозги вправили так, что, думаю, он ещё полгода кровью харкать будет.

– Почему кровью? У него же ребро лёгкие не пробило.

– Уже пробило. И уже не одно ребро! Ему все рёбра пересчитали!!

– Где пересчитали? – опешил я, а потом до меня дошло, и я прошептал: – Вы в лазарет к нему пришли…

– А ты думал, у нас туда хода нет? Есть! Мы везде достать можем! И тебя с другими щенками, не только сегодня достанем, но и в лазарете будете получать ежедневные порции люлей. Так что готовьтесь. Вчера мы твоего кореша толстозадого отфигачили, а сегодня к тебе придём и сделаем из тебя котлету! – он вновь ощерился, ожидая увидеть мой испуг, постоял, сверля меня глазами, а затем вновь сплюнул под ноги. – Ну, всё, я пошёл. Ещё свидимся. Жди ночи.

– Ночи? Гм… Пожалуй, что нет – ночи ждать долго, – произнёс я, отчётливо ощущая, как красная пелена начинает застилать глаза. Улыбнулся, трясущейся от напряжения рукой почесал себе бороду и, ничего хорошего не предвещающим для визави голосом, спросил: – Слышь «амбассадор», а ты куда собрался-то?

Он ещё вероятно даже понять не успел, что я сказал, а я уже к нему подпрыгнул и схватил рукой тварь за кадык.

Кровавая пелена полностью застила глаза, укутав разум.

Последнее, что я помнил, и что крепко засело в моей памяти, так это: хрип ещё больше побелевшего от страха дурака:

– Эй! Эй! Ты чего⁈ Я посланник! Я парламентёр! Меня нельзя трогать! Помогите!! Не надо!!!

Глава 12
Странные дела

Старослужащие первой роты

– Пацаны, смотрите, что эта падла сделала, – показывая сломанные пальцы на руках и вытирая локтем слезы, промямлил бывший парламентёр.

Он пришёл к своим друганам, которые отдыхали в роще за забором части, расположившись на травке. Появления Шпиняева, державшего обе руки перед собой, застало их за игрой в буру, и очень удивило.

– Это кто тебя? Опять тот борзый из третьего взвода шалит? Он? – нахмурился их признанный лидер – Горкин.

– Он, сволочь поганая! Садист!

– Вот, в натуре, собака бешеная, – держась за волосы, что ему чуть не оторвали, прохрипел Чернявый, который сегодня ночью уже имел честь узнать этого новобранца. – Спортсмен он, по ходу дела – боксёр.

– Козёл он, а не боксёр, – выдавил из себя Шпыня.

– Да грохнуть эту падлу и всех делов, – поглаживая челюсть, озвучил всеобщее мнение Кудрик, имевший знакомство с кулаком Кравцова одним из первых.

– Тихо! – скомандовал Горкин и обратился к Шпыняеву: – Так чего он на тебя напал? Ты ж как бы ни при делах был. Или он чего, совсем крышей поехал и на всех нападает?

– Я ж говорю, он тронутый – козлина поганая! – тут же зарычал Черняев.

– Да погоди ты! Пусть Шпыня скажет!

– Да чего там говорить, – сморщился от боли потерпевший. – Я его на спортплощадке заметил. Подошел. Сказал ему, что о нём думаю. Но бить не бил. И даже не пытался. А он…. он первый напал. Исподтишка! И пытал меня!

Шпыняев потряс руками, демонстрируя чуть ли не завязанные в узел пальцы, и вновь заплакал от боли.

– Да не вой ты, а лучше в лазарет иди. Чего ты сюда-то припёрся?

– Чтобы рассказать и предупредить.

– Толку от твоих предупреждений ноль. Собственно, оно и понятно – мозгов у тебя тоже ноль. Этот щенок Зёму так отхреначил, что тот в казарме до сих пор лежит и встать толком не может. А Зёма с удара любого вырубает, так этот салага всё равно его уложил! И ещё кроме Зёмы он шестерых помял. Так есть у тебя мозги или нет, что ты на эту зверюгу в одиночку попёрся? Молчишь? Вот и я думаю, что нет у тебя мозгов. Ясно же, что он спортсмен какой-то недоделанный. Так на фига ты с ним лясы точил, ведь изначально было понятно, что он по законам армии жить не хочет и беспределит. А беспредельщику ничего объяснить нельзя. Он только силу понимает. Так что твои страдания напрасны – не надо тебе было к нему подходить.

– Я думал попугать…

– Попугал уже… Все теперь боятся. Считай, что ты свою миссию выполнил. Так что давай, вали в лазарет, может, удастся спасти что-нибудь.

Шпыняев от этих слов вновь завыл и, развернувшись, собрался идти.

Но бугор, кое-что вспомнив, окрикнул его.

– Эй, Шпыня, ты сказал, что он тебя пытал. А чего он хотел узнать-то от тебя?

– Хотел узнать, как мы будем на их беспредел отвечать.

– А ты чего?

– Я, – даже не задумавшись, начал врать потерпевший, – сказал, что никто претензий к нему не имеет, повздорили немного и всё.

– А про сегодняшнюю ночь ничего ему не рассказал?

– Конечно, нет, – Шпыня сделал твёрдое лицо (насколько это было возможно в данной ситуации) и не менее твёрдым голосом заявил: – Я своих не сдаю!

Заявлено было вполне убедительно, и никто из «дедов» не стал сомневаться в его словах. Бывший парламентёр развернулся, радуясь, что его коллеги по статусу не узнали о том, что он всё рассказал проклятому лоху обо всех планах на вечер. А попутно назвал все имена и фамилии «дедов» и дембелей, которые собираются принять участие в разборках.

Когда Шпыняев скрылся, Кудрик, всё ещё вспоминая про полученный удар в челюсть, негромко произнёс:

– Гонит Шпыня. Вы видели, как тот зверь ему пальцы завернул? Наверняка раскололся.

– Я тоже так считаю, – поддержал его Чернявый.

– Да какая разница, знает он что-нибудь или нет? – презрительно сплюнул наземь Горкин. – Всё равно молодняк опасается, что мы ответим. И правильно делает. Они прошедшей ночью баррикаду в казарме сделали. Боялись, что мы придём. И сегодняшней ночью, наверняка, тоже это сделают. Но баррикада там – фигня. Позовём пацанов из других рот и отхреначим третий взвод так, чтобы другим щенкам неповадно было. Их там человек двадцать, а нас будет больше пятидесяти. Так что мы выиграем и отомстим за неуважение. Призывник, новобранец и дух бесплотный должен уважать старослужащих от черпака до дембеля. Черпак должен уважить деда, а дед мечтать о дембеле! Так есть и так должно быть. Другого не дано! А значит, мы закон соблюдаем и правда на нашей стороне.

Посчитав такую версию закона вполне логичной, его кореша продолжили отдых, а он, ещё раз всем напомнив, что распитие спиртных напитков начинается в десять вечера, а на бой они идут ровно в 00:00, пошёл отдыхать в казарму.

Августовское солнце и плотный обед вымотали негласного пахана первой роты, а потому телу перед предстоящей пьянкой и гулянкой был необходим отдых.

* * *

Иннокентий Кравцов

О том, что предводительствует у дедов первой роты некто Горкин, парламентёр мне рассказал почти сразу. Как и то, что нападение они планируют провести в полночь. Для того, чтобы получить ещё большее преимущество, за десять минут до начала штурма они встретятся с другими дедами и дембелями, что придут на подмогу из второй, третьей и четвёртой рот. Сколько конкретно человек будет принимать участие в нападении на наш взвод, Шпыня не знал, но предполагал, что около пятидесяти.

Уточнив ещё некоторые нюансы, я отпустил посланника ритуальным пинком под зад, а сам направился в лазарет.

Дежурный, что стоял на дверях, увидев меня, вновь попытался препятствовать.

– Салага, я тебе сказал, что сегодня входа сюда нет.

– Слышь ты, – набычился я на него, не дав тому продолжить быковать, – если ты сейчас же меня не пропустишь к моему другу, я с тобой сделаю то, что сделал вчера с «дедами» в казарме моего третьего взвода. Слышал про такой случай? Вижу, что слышал. Так что свали в сторону. Я знаю, что тут ночью произошло. Петрова чуть ли не до смерти забили, а ты помогаешь этот случай скрыть! Так что свали, пока гнев мой и на тебя не упал.

Не став больше разговаривать с опешившим солдатом, с силой толкнул того в плечо, и, краем глаза увидев, что тот улетел через стул и упал на пол, прошёл внутрь холла и направился в палату к избитому парню.

Прошёл по коридору и открыл дверь, но в палате никого не оказалось. Более того, там не было ни коек, ни тумбочек.

«Заметают следы», – понял я.

Хотел было возвратиться к дежурному и узнать, куда делся мой новобранец, но увидел, что тот сам бежит ко мне.

– Ну, смотри сам, я тебя предупреждал, – зарычал я и направился к нему навстречу, собираясь выбить из того всю дурь.

Однако дежурный, очевидно, прочитав мои намерения, поднял руки вверх, показывая, что драться не собирается, остановился, а потом, спиной пятясь назад, быстро затараторил:

– Петрова здесь нет. Его в городскую больницу увезли. Там у него нога сильно повреждена, и ключица ещё.

– А почему здесь ничего не сделали? – остановившись, спросил я.

– Я не в курсе, но краем ухом слышал, что тут ничем помочь не смогут. Сложная операция.

– Ясно.

Шпыпя мне рассказал, что Петрову руку сломали и избили. Про ноги он ничего не говорил. Даже несмотря на методы полевого допроса.

«Вот же хитрый гад. Очевидно, он подумал, что если расскажет про ноги, то я ему и их переломаю. И, нужно сказать, хитрозадый парламентёр предугадал мои возможные шаги. Узнай я про ноги Петрова чуть ранее, Шпыня бы на карачках полз в лазарет!» – негодовал я, рассматривая дежурного и пытаясь при этом успокоиться и не выместить на нём злобу.

– Я не вру. Честно говорю! – напомнил о себе солдат.

– Хорошо, считай, что претензии к тебе почти все сняты. Почему почти? А потому, что осталось выяснить один маленький вопрос: ночью ты дежурил?

– Нет! Клянусь! Не я! Я в восемь утра только заступил!

– А кто? – улыбнулся я своей неотразимой улыбкой.

Но ответить мне дежурный не успел. Входная дверь в лазарет с силой распахнулась, и внутрь влетел только что не к ночи помянутый Шпыня.

Да не просто влетел, а с претензиями на оказание неотложной помощи.

– Дохтора! Срочно! – заорал он на всю Елоховскую, выпучив глаза. Обвёл взглядом холл и, увидев дежурного, вновь закричал: – Дежурный, чего стоишь? Зови лекаря! Мне срочно! Я поломанный веся!

А потом он увидел меня и тут же прекратил истерику.

Я, естественно, тоже его заметил, поэтому, продолжая улыбаться, отвернулся от дежурного и лёгкой, безмятежной походкой направился к бывшему парламентёру.

Когда подошёл к застывшей фигуре, то положил ему руку на плечо и как можно более дружелюбным голосом спросил:

– Говоришь: веся поломанный? А ноги у тебя как? Рабочие пока? Ну, ничего, это дело наживное. Это мы сейчас исправим.

Мои слова моментально вывели контрагента из прострации. Он удивлённо посмотрел на меня, словно бы видел впервые в жизни, а затем, очевидно, поняв смысл моих ласковых слов, неимоверно громко завизжал:

– Помогите! Спасите!! Убивают!!!

И молнией выскочил на улицу.

Дежурный удивлённо посмотрел на хлопнувшую дверь, затем на меня и спросил:

– Что с ним?

– Не обращай внимания. Очевидно, что Шпыня получил солнечный удар, – ответил я и вернулся к предыдущей теме. – Так кто вчера тут дежурил?

– Шпыня…

– Он уже ушёл. И больше пока не придёт. Ты мне скажи, кто на дверях ночью стоял?

– Э-э, я и говорю – Шпыня – Шпыняев.

– Ах вот даже как? – удивился я и посмотрел на то место, где только что стоял бывший парламентёр, потом покачал головой. – Надо же, даже при полевом допросе промолчал! Бывают же такие стойкие люди. Его бы героизм да в правильное русло, – хмыкнул и повернулся к дежурному. – Как узнать, в какое медучреждение положили Петрова?

Оказалось, что в центральную больницу города Мурманск. Как туда мне попасть, я пока не придумал, но было понятно, что навестить парнишку всё-таки будет обязательно надо.

Поблагодарил дежурного и вышел на улицу. Пора было идти в учебный корпус. Перерыв заканчивался, сейчас должны были быть проведены занятия по строевой подготовке.

Не став обращать внимание на прячущегося и подглядывающего из-за кустов Шпыню, направился по своим делам. Сейчас мне этот клиент был не важен, ведь пока он был частично нейтрализован, а, значит, не опасен. Пусть подлечится, а там я с ним ещё раз потолкую и более популярно объясню, что нельзя быть подонком и допускать избиения вообще, а избиения раненых и больных – в частности. Может быть, даже придётся объяснить ему на примерах. И даже лучше, и, скорее всего, не на примерах, а именно что на примере – на его примере, например. Да и не просто объяснить, а, что называется, на пальцах. Думаю, о чьих пальцах будет идти речь, он и сам быстро сообразит – не маленький.

Но это всё будет не сейчас. Сейчас мне нужно придумать, каким образом дать достойный ответ полусотне здоровых бойцов, которые все, как один, хотят моей крови.