Текст книги "Регрессор в СССР. Цикл (СИ)"

Автор книги: Максим Арх

– Да, говорили же мы уже об этом сто раз. Даже ради этого провели диспансеризацию. Убедились, что Васин обычный человек. И других доказательств у нас нет! Нет! Хоть ты тресни! – вспылил Порхунов, тоже поднявшись и встав напротив друга. – И пока нет стопроцентных доказательств, то нечего из пустого в порожнее воду переливать! У меня совещание скоро!

– Так я ж тебе и показал именно такое доказательство! Вот оно! – он указал на лежащую фотографию. – Там же написано, что премьера фильма «Человек земли» состоится седьмого января. Понимаешь? ЧЕЛОВЕК ЗЕМЛИ! И… Седьмого января!!

– И что, что седьмого?!?!

– А то!! Вспомни, что у нас за праздник по христианской традиции в этот день?

– Что за… праздник, – неожиданно для себя обомлел хозяин кабинета, начиная понимать, что сейчас услышит что-то очень таинственное.

– Рождество! – торжественно произнёс Петров, а затем, вопросительно посмотрев на коллегу, спросил: – То есть рождение кого?..

– …

Глава 8

3 января 1978 года. Вторник

События дня:

– Раскол в партии Индийский национальный конфесс. С 25 февраля часть партии во главе с Индирой Ганди называется Индийский национальный конфесс (И)

– Рабочая встреча в верхах двух мировых лидеров.

Завидово

Наш автомобиль, после проверки моих документов, въехал за высокий забор правительственной дачи.

Большие укутанные снегом лиственные деревья и ели, буквально кричали на каждом шагу, что именно тут находится центр корневой системы, питающий всю страну.

Подъехали к двухэтажному большому дому и остановились у парадного входа.

Войдя внутрь, разделись, повесили вещи в платяной шкаф.

Кошкин осмотрел меня и, отведя в сторону, напомнил то, о чём говорил в дороге:

– Александр, повторяю, у Леонида Ильича ничего просить не нужно. Ни к чему нагружать его своими проблемами. На нём лежит большая ответственность за всю нашу страну. Ему необходимо думать о более масштабных вещах. Любые отвлечения от этого могут негативно сказаться на всех нас. Просто посиди, поговори, расскажи о себе, об учёбе, о семье. Если же тебе нужна какая-то помощь, то после беседы с Леонидом Ильичом расскажешь в чём проблема. Я попробую помочь. Ты меня понял?

– Да, – кивнул я, соглашаясь с логичными доводами помощника.

Разумеется, я не собирался грузить генсека всем подряд и что-то выклянчивать для себя лично. Ведь у меня сейчас было все, что нужно для шестнадцатилетнего пионера. Но вот для страны… Для страны я хотел попросить кое-чего.

Пройдя по коридору, вошли в относительно большую комнату. К моему разочарованию никакой сверх роскоши и золотой лепнины со статуями я не увидел. Обычное светлое помещение с большими окнами, шторами бежевого цвета. По стенам стоят шкафы, диван и кресла. В углу тумбочка с телевизором. Посреди комнаты большой овальный стол, покрытый белой матерчатой скатертью с рюшечками. Стол сервирован и готов к чаепитию. На нём стоит десятилитровый бронзовый самовар, рядом с которым чайник для заварки, сахарница, столовый сервиз и другая положенная в таких случаях утварь. Кроме этого, естественно, закуски: пирожные, мороженое, торт и тому подобные яства.

Судя по количеству стульев, в трапезе собиралось принять участие шесть человек.

Как только мы вошли, второй охранник прошёл в открытую дверь соседней комнаты, расположенной справа от нас. И через минуту оттуда, относительно бодрой походкой в спортивном синем костюме с приятной улыбкой на лице, вышел Генеральный Секретарь ЦК КПСС дважды Герой Советского Союза Леонид Ильич Брежнев.

Легендарная личность, о которой снято множество, как художественных, так и документальных фильмов, написано множество книг и монографий, подошёл к нам и, приветливо протянув руку, произнёс:

– Ну, здравствуй, Саша.

На что я, слегка осипшим от торжественности момента голосом, негромко ответил:

– Зрасьте, э-э, дядя Леонид Ильич.

С этого момента встреча в верхах началась.

Мы сидели в его кабинете, куда он пригласил меня пройти. Оказалось, что чаепитие откладывалось на потом, где-то на полчаса, а пока он предложил просто посидеть и поговорить.

По свидетельствам очевидцев тех лет, а теперь и я это со своей стороны со всей ответственностью могу подтвердить, в личном общении Генеральный, как человек, был очень приятным.

Вот и сейчас убеждаясь в этом я, всё ещё не веря своим глазам, отвечал на задаваемые «любопытной легендой» мне вопросы.

<…>

– Как учёба, гхм? На какие оценки учишься?

– На отлично, – не слукавил отличник боевой и политической.

– Молодец! – похвалил меня Генсек. – Родители твои как? Кто они?

Я не удивился такому вопросу и рассказал собеседнику о том, что живу с мамой и бабушкой. Где родились они. Как и где выросли.

– Ага, ясно. Мне так и доложили, гхм, что отца у тебя нет, – кивнул хозяин дома. – Ну да ладно, гхм, об этом мы после ещё поговорим. А сейчас я вот о чём тебя спросить хочу: – Вот ты был за границей, гхм. Как ты считаешь, наша молодежь живёт не хуже?

«Интересно, что он имеет в виду, под фразой „после поговорим“ об отце»? – удивился я и ответил собеседнику на интересующий его вопрос, что, мол, абсолютно не хуже. Что, типа, естественно, необходимо стремиться к совершенству, но пока никаких особых отставаний, типа, нет. Но могут, конечно, они и возникнуть. Однако пока беспокоится не стоит.

– Ну это хорошо, если оно так, – ответил тот.

– Ага, – подтвердил я.

Разумеется, я лукавил, ибо отставания уже были видны. Особенно разного рода техники. Поэтому было очевидно, что если в стране техники: машин, радиоаппаратуры, электроинструментов, больше и она лучше, то, соответственно, и народ в ней живёт лучше, который, в свою очередь, и включает в себя молодёжь. Другое дело, что все ли могут позволить себе эту технику. У всех ли на неё найдётся, как говорится, кэш?

Но это другой вопрос. Сейчас я собирался, используя тему телевизоров и магнитофонов, плавно подвести собеседника к мысли, что неплохо было бы технологичные производства покупать закордонном в более большем объёме для более быстрого увеличения уровня жизни в стране.

Когда бы он у меня спросил, что, мол, я имею в виду?

Я бы ответил, что неплохо было бы приобрести заводы для производства того, чего в стране либо нет, либо выпускается в небольших количествах.

Он попросил бы меня уточнить. И я бы уточнил. В первую очередь заводы по производству жвачек. Причём много и разных. Во вторую очередь, кроссовок разных ТОП фирм и всевозможных сапог. В третью очередь фабрики по выпуску разнообразной джинсы. В десятую очередь конвейеры для производства «Мерседесов», «БМВ» и другого ширпотреба. Одним из инвесторов и полноправным партнёром у СССР должен был быть скромный пионер Вася.

Да. Я так думал. Может не совсем так гиперболизировано, но в таком русле. И заводы для производства жвачки и пошиву джинс в моей повестке стояли. И предложить я хотел построить эти заводы за свои деньги, которые я скорее всего смогу заработать за следующие пару лет. Да и уже заработал не мало.

Я всё это хотел сказать, но вовремя остановился. А остановился я, потому что понял. И даже не понял, а осознал, как это будет выглядеть со стороны Генерального секретаря СССР.

Вот сидит он, человек прошедший войну, вся грудь в орденах и медалях, уже не первый год руководит огромной страной. А вот перед ним сидит шестнадцатилетний пацан неделю назад скакавший по сцене в папахе, который возомнил о себе невесть что и который имеет смелость давать советы старшим, а ещё и поучать.

В общем, обалдев от внезапных видений, я пришёл к выводу, что заводы те строить обязательно надо. И дизайнерские и конструктивные особенности и моменты мне тоже следует подсказать. Только подсказывать мне это нужно через проверенного человека. А именно, через товарища Щёлокова, который является не только министром МВД СССР, но и фронтовым другом товарища Брежнева.

Всё это мгновенно пронеслось у меня в голове и я, потеряв суть текущего разговора, кивнул головой и сказал:

– Ага.

– Но они, гхм, всё же есть, эти отставания… – задумчиво произнёс Леонид Ильич и неожиданно прервался, поменяв тему. – Кстати, мне сообщили, что ты до сих пор не комсомолец, – поднял бровь. – Как же так? Тебе сколько лет?

– Шестнадцать.

– Тогда в чём дело, гхм?!

– Так получилось, – пожал я плечами.

– Гхм, мне доложили, что получилось, но непонятно только как?! Ну да ладно, гхм, пусть получилось, гхм, но сейчас-то ты уже вступил в ряды ВЛКСМ? – задал вопрос Генсек и, увидев моё отрицательное покачивание головой, удивлённо открыл глаза и произнёс: – Как же так?! Почему, гхм, ещё не в комсомоле?!

– Да вот пока как-то не до этого было, – неопределённо отмазался пионер, говоря как можно тише.

Ну что сказать. Конечно, готовясь к встрече, я подозревал, что такой вопрос скорее всего возникнет. И, в общем-то, был готов к нему. Своей стратегией я избрал безвольное бездействие, совмещённое с рационализаторским утопическим предложением. Другим вариантом могло быть обычное доносительство. Я мог легко наябедничать, преувеличить и вызвать гнев сильного мира сего от того как и кто несправедливо не хотел принимать прекрасного мальчика в комсомол. Просто назвал бы виновных и баста. Уверен, вызванный такой манипуляцией гнев, с большой долей вероятности, обязательно достиг бы адресатов, если не сегодня, то завтра. И не только их. Естественно, многих бы за такой подход к работе покарали. Разумеется, кто-то бы обязательно попал под раздачу и из не виновных, как, к сожалению, иногда водится в подобных случаях, кто-то бы обязательно сумел бы соскочить и выйти сухим из воды. Само собой, подставив под молотки правосудия кого-нибудь другого. Что-то подобное обязательно было бы.

Само собой, мне было бы жаль тех, кто просто получил бы за компанию ни за что. Но дело на самом деле даже не в них. Точнее сказать – не только в них. Ну сколько бы человек было бы наказано? Строго – ну максимум человек пять-семь. Комсорги первичек: в школе, в институте, в филармонии, куда приписано наше ВИА и в министерстве. Может быть, получил бы ещё кто-то из Московской ячейки ВЛКСМ. Директорам всех этих заведений, скорее всего, тоже перепало бы на орехи. Вот, собственно, казалось бы, и всё.

Всё? Да, нет – на самом деле совсем не всё!!

Наверняка, в дальнейшем события развивались бы так…

После такого громкого, но тихого дела, которое моментально бы исчезло из любого общения, началась бы потеха. Крайне вероятно, что на верху, поняв, что таких «косяков» может быть много, инициировали бы масштабные проверки с дальнейшими выводами. Причём проверки эти были бы по всей стране. Всех комсоргов бы наизнанку вывернули, а вместе с ними и тех, кто не вступил в комсомол по тем или иным причинам. И не только их, но и родственников тоже.

Глобальная огромная вакханалия с репрессивными мерами, в которой больше всех пострадают, с огромной долей вероятности, не верхи, а низы. Сколько судеб будет сломано? Много? Думаю достаточно много. И нужно ли нам такое счастье? Уверен, что нет.

Впрочем, что вполне естественно, я думаю, подобной проверки комсоргам так и так не избежать. Обязательно прошерстят. Вот только закавыка в том, что шерстить будут мягко, нежели было бы, если бы я сейчас тут исполнил небольшое шоу. «Хны… Хны… Хны… Они не хотели меня принимать, потому что я песню написал про Вас и сказал, что партия наш рулевой!»

От таких предположений, на тему: «Что бы было?», по спине побежали мурашки и меня аж передёрнуло.

Леонид Ильич же, тем временем, продолжал, совершенно расстроено:

– Саша, ну как же не до этого тебе было, гхм? Ты что?! Комсомол – это же прямой путь в партию. Или ты не понимаешь этого?

– Понимаю, конечно. И обязательно собираюсь просить, чтобы меня приняли в их ряды, но лишь по достижении восемнадцатилетнего возраста.

– Почему?

– Хочу принять этот выбор по достижении совершеннолетия, – пояснил я, всё ещё отгоняя в голове призраки большой чистки.

– Не понятно, гхм… Зачем ждать, если можно вступить сейчас? – недовольно произнёс хозяин дома.

– Потому что хочу, чтобы в дальнейшем никто не смог упрекнуть меня, что в комсомол я вступил по принуждению иили из-за того, что без этого вступление дальнейшего продвижения по карьерной лестнице не будет.

– И кто ж тебя, гхм, в этом упрекнуть сможет? У нас с четырнадцати лет, гхм, все достойные молодые юноши и девушки, все вступают в комсомол. И никто никого не упрекает!

– У нас да, но вот на Западе, вполне могут, – произнёс я и, видя недовольное лицо собеседника, пояснил: – Понимаете ли, когда человек делает выбор в сознательном возрасте, то и спрос с него как со взрослого человека. Вот взять хотя бы получение водительских прав? Почему их не выдают в четырнадцатилетнем возрасте и при этом разрешают пользоваться дорогами общего пользования? А ответ прост. Потому что человек в 14–16 лет ещё не может осознать всю ответственность, которую он может нести перед обществом. Или другой пример – армия. По идее туда можно набирать с четырнадцати лет, но отчего-то набирают с восемнадцати.

– Это ты, Саша, загнул, гхм. Армия… Четырнадцатилетний пацан, гхм, даже автомат не сможет нормально держать, – заметно смягчился Генсек, а потом, будто бы что-то вспомнив, неопределённо покрутил кистью руки и добавил: – Конечно, на войне всякое бывало. И мальчишки, с девчонками даже, гхм, в таком возрасте героически сражались. Но, – он покачал указательным пальцем, – это была война. А сейчас войны нет, гхм. Поэтому все условия для спокойной жизни советских граждан, гхм, и в том числе молодёжи, гхм, у нас уже созданы. Так что ты это своё сравнение, гхм, не к месту привёл. Что же касается вождения, гхм, то в столь юном возрасте разрешать это никак нельзя, гхм, – опасно. Как ему доверить руль, если он ещё только-только из детства вышел. Он ещё не совсем, гхм, сформировавшаяся личность. У него, гхм, ещё молоко на губах не обсохло, а ты ему руль.

– Я полностью с Вами согласен, Леонид Ильич. Вот и я говорю, что рано с четырнадцати лет принимать в комсомол, – перефразировал я вторую часть фразы собеседника и, видя, что тот не сразу понял, что я только что сказал, продолжил: – Вступление в комсомол, тоже очень ответственное дело, причём, как для общества, так и для человека. Он должен стать личностью. Подрасти. И уже только потом… Так что нельзя туда принимать тех, у кого ещё молоко на губах не обсохло.

– Так во сколько ж принимать-то прикажешь, гхм? В тридцать? Или в сто? – недовольно буркнул Генсек.

– Хотя бы в восемнадцать, – ответил отважный безголовый пионер и добавил: – И, кстати говоря, это действо можно совместить с призывом в армию. Вот там прям в военкоматах и принимать.

– Э-э, гхм, – удивлённо посмотрел на меня Леонид Ильич и надолго задумался.

Глава 9

Я сидел, отрешившись от всего, и изучал стоящий на столе фарфоровый чайник с компотом внутри и замысловатым рисунком снаружи, и раздумывал над тем, каким образом мне теперь построить разговор, чтобы слезть с крайне опасной для меня и, скорее всего, для окружающих темы.

Хозяин дома же, тем временем, ожил, вновь пристально посмотрел на меня и, не спеша, но с ноткой стали в голосе, сказал:

– Это, Саша, гхм, не нам с тобой решать. Есть постановление комсомольской организации, что в её ряды вступают с четырнадцати, гхм, лет, так что наше с тобой дело, это постановление выполнять. А то, понимаешь, если каждый будет делать что хочет, гхм, то в стране порядка не будет. Так что не надо разговоров, переговори со своей первичной ячейкой, гхм, и вступай. Понял меня?

– Да, – кивнул я, точно поняв, что мои, архилогичные, доводы не были учтены моим собеседником.

– Ну, а твою идею, гхм, я Пастухову, сообщу. Что-то в этом здравое есть. Пусть подумают там, – хмыкнул Брежнев и, как бы вслух размышляя, добавил: – Но странно это будет выглядеть – семнадцатилетняя дылда, гхм, а всё ещё ходит в пионерском галстуке.

Я не стал говорить, что странно это будет выглядеть только первые пять-десять лет. Потом же это станет обыденностью, и все будут это считать за норму.

А вообще, по большому счёту, я абсолютно не упирался против вступления в ряды ВЛКСМ. В прошлой жизни, в конце концов, я ж вступил туда, и ничего в этом такого необычного или страшного не было. Был такой же комсомолец, как и миллионы других. Единственное, что выбешивало, так это постоянные собрания по поводу и без. То международную обстановку обсудить, то кого-то осудить и отчитать, то эти копеечные взносы отдавать, когда на пиво не хватает. А так, лично для меня, вступление было нормально. Комсомол, да и комсомол. Ведь, в его рядах была, если не вся молодежь СССР тех лет, то, как минимум, не малая её часть. И практически вся эта часть находилась в рядах ВЛКСМ, в равных условиях. Гм… Ну ладно, тут, я несколько кривлю душой, говоря о равенстве, ибо всегда находился тот, кто был равнее даже самых равных. Однако сути это не меняет, основная масса комсомольцев была одинаково равна в своих правах и обязанностях. Ведь сейчас, в 1978-м году, в комсомоле состоит более 36 миллионов молодых людей. Но вот вопрос, неужели все эти юноши и девушки осознанно, с чистыми помыслами, вошли в эту, бесспорно, полезную и нужную для страны организацию?

Сумневаюсь я… Извините, но сумневаюсь.

А ведь, именно такое огульное принятие всех подряд в свои ряды, в конце концов, и привело к краху, как системы, так и СССР.

Конечно, можно возразить, что, мол, и в октябрята и в пионеры принимают без особого согласия, и никто там прав не качает. Так, то разные вещи. Там речь идёт о юном возрасте – о ребёнке. А за ребёнка отвечают в периоде взросления взрослые. С комсомолом же не всё так однозначно. В ряды ВЛКСМ вступают ребёнком, а выходят из него во вполне сознательном возрасте, как правило, переходя на другую – более высокую ступень, вступая в коммунисты. Так, что там другой коленкор. В комсомоле человек находится в организации, и его побратимы буквально толкают его дальше – в партию. И даже, если в глубине души тот не хочет, то он всё равно идёт или пытается туда попасть, глядя на своих коллег по работе. Когда же он, в конечном итоге, туда попадёт, это становится началом конца – крушения, ибо ему всё до фонаря, ему всё безразлично. Он вступил в ряды только потому, что «жена» сказала, что, мол, у Ритки муж в партии, а ты нет. И им, возможно, дадут квартиру в новостройке, а мы ещё три года в очереди ждать будем. И путевки в Болгарию нам не дадут тоже! И… И… И… И ещё сто раз различных, да ещё с дополнениями, «И»…

Вот и вся убеждённость в идее выходит наружу. Поэтому с возрастом необходимо было что-то делать.

Но, не только это моё «рацпредложение», по замыслу должно было способствовать тому, что бы в организацию не попадали случайные люди. В восемнадцать лет, в общем-то, личность тоже ещё совсем не сформированная. И то, что человек идёт в армию, служит в ней и возвращается к гражданской жизни в возрасте 20–21 года, совершенно не делает этого молодого человека взрослым. Нет, по паспорту он взрослый. Но вот по сути…

Исходя из своего прошлого жизненного опыта, могу сказать, со всей ответственностью, что ветер в головах у 95 % молодых людей, начинает переставать гулять только к 27–30 годам. Разумеется, есть и такие, которые и в шестьдесят продолжают колобродить, но большинство к тридцатнику становятся более разумными хомосапиенсами.

Да-да, я всё прекрасно понимаю, что стране нужны халявные рабочие руки. Понимаю и то, что оболванить и послать на подвиги молодого человека гораздо проще, чем умудрённого опытом. Но к чему приведёт такая халява?

Вот и получается, что с одной стороны на чаше весов дешёвая рабочая сила и дальнейший развал, а с другой более серьёзные траты, но не допущения краха. Выбирайте на свой вкус. В той истории выбрали первый путь. Все в комсомол, все на стройки века. Вот они и перестроили в 1991 году как захотели.

Так что, по большому счёту, изначально, я собирался предложить именно такую концепцию вступления в комсомол. Исполнилось тридцать? Хочешь, вступай, а хочешь, нет. До тридцати лет же человек должен считаться вольноопределяющимся. (Название не суть, можно придумать любое).

Человек из пионеров вышел и живёт себе. Окружающие смотрят на него, и если он за 10–15 лет ничего не натворил, а наоборот творил добро, то велком в организацию. Очень многие не станут ждать такое количество лет, а станут жить, как им хочется. Естественно, найдутся и те, кто затихарится и скрупулезно будет ждать своего часа. Но таких будет меньшинство! Основная масса неблагонадёжных уйдёт в другие аспекты жизни, дабы не терять времени даром, «в пустую». Тем самым они хоть немного облегчат путь наверх тем, кто верит в то, что говорит, когда произносит торжественную клятву о вступлении в пионеры.

«Я, (фамилия, имя), вступая в ряды всесоюзной пионерской организации имени Владимира Ильича Ленина перед лицом своих товарищей, торжественно клянусь горячо любить и беречь свою родину, жить, как завещал великий Ленин, как учит коммунистическая партия, всегда выполнять законы пионеров Советского Союза».

Вот именно такие люди и должны идти дальше. Остальные же должны отсекаться временем. Если, разумеется, целью является сохранить страну в тех границах, которые есть на 1978 год.

Также вот ещё что… Разумеется, моё сверхпрогрессивное предложение – по поводу тридцати лет, не панацея. Возможно, имеет смысл сократить срок до двадцати семи или даже до двадцати пяти лет. Но двадцать пять это край. Крутовато, конечно, но такова жизнь. По-другому никак. По-другому получается перестроечный лозунг: «Наберут по объявлению, а потом стране каюк».

Всё это я хотел сказать, но, видя, что для Генсека эта тема больная и он её воспринимает близко к сердцу, решил своё рацпредложение отложить до лучших времён. К тому же такой возрастной ценз, всё равно не решал ещё одной глобальной проблемы – обязательность вступления в ряды ВЛКСМ, если хочешь движение карьеры вверх. Фактически такое принудительно-добровольное вступление – есть Ахиллесова пята данной организации.

Тут же в Союзе сейчас принцип такой… Если человек хочет стать начальником, он обязан быть в партии. А соответственно до этого он должен был быть в комсомоле, а ранее в пионерии. Вот и всё… Хочешь быть начальником? Тогда становись в начале комсомольцем. Активничай на заседаниях. Говори пламенные речи. Клейми всех и вся кто хоть как-то расходится с принятой линией партии. В общем, активничай и показывай рвение. И, уже после всего этого, тебя, обязательно, в эту самую партию примут. Вступив же в неё, у тебя появляется шанс и если ты правильно им воспользуешься, то сможешь, в конечном итоге, стать начальником. По-другому никак. Если ты не в партии, то предел твоего карьерного роста – мастер и даже не начальник цеха.

Нет, конечно, как и везде, наверное, были исключения. И даже, возможно, беспартийные становились где-то когда-то начальниками цеха, но это были случайности, и директорами заводов таким людям, как правило, было никогда не стать.

Так стоит ли удивляться тому, что, как только страна стала испытывать относительно не большие трудности, вся эта не настоящая комса тут же забыла те пламенные речи и клятвы, которые произносила совсем недавно и в мгновения ока переобулась.

А всё почему? Да потому, что искренности в тех обещаниях и речах абсолютно не было. А было желание, как можно быстрее, забраться как можно выше. Туда где деньги в конвертах, личные водители и автомобили, личные дачи, пансионаты и пайки. Этим людям хотелось власти, и они её получили. Ну а дальше всё по накатанной – они разрушили себя и стали разрушать окружение. Их выросшие дети, привыкшие к глобальной халяве, когда её им оказалось мало, решили в одночасье просто раздербанить страну. И раздербанили.

Н-да… Вроде бы всё ясно. Вроде бы вопросы все по тысяче раз обсуждены и выводы были сделаны. Но остаётся всё же неясным один вопрос: как быть с теми миллионами советских людей, которые искренне верили и делали всё от себя зависящие и возможное, чтобы счастливое завтра всё же настало? А ведь их здесь сейчас десятки и сотни миллионов.

В предыдущей моей жизни, таких людей за ненадобностью списали, оставив за бортом истории. Так что же необходимо сделать мне, чтобы в этот раз всё произошло по-иному и к рулю управления государством были допущены умные (это в первую очередь), искренние и убеждённые люди? Как отделить зёрна от плевел?