Текст книги "Регрессор в СССР. Цикл (СИ)"

Автор книги: Максим Арх

сообщить о нарушении

Текущая страница: 172 (всего у книги 272 страниц)

Глава 19

Если бы кто-то из будущего, скажем, решил бы 13 апреля 2022 года прикинуть, сколько времени прошло до сегодняшнего дня – 23 декабря 1977 года, то он не без труда бы смог вычислить, что судьбоносное в жизни мирового сообщества заседание состоялось 44 года 3 месяца 21 день назад.

По дороге на эшафот заехал в одно место, кое с кем переговорил, дал необходимые указания, выдал двести рублей и двинулся на лобное место. Туда приехал немного уставший, довольный проделанной работой при съёмке эпизода и недовольный тем, что вместо банкета в актовом зале, который вот-вот должен был начаться, я вынужден идти на судилище.

А в том, что это будет именно судилище, я, собственно, и не сомневался. Ну да ладно, прорвёмся. Как говорится: последний бой он трудный самый. Возможно, оно так и есть. Во всяком случае, сейчас мне это предстояло проверить на практике. И хотя, в глубине души я искренне надеялся, что это будет не последний бой, в прямом смысле слова, но всё же понимал – бой будет сложным, решающим и с абсолютно непредсказуемым финалом. Но отступать мне было некуда. Позади была не только моя жизнь и судьба, но и судьба моей семьи, моих близких и друзей, города, нашей страны – СССР, и как бы пафосно это не звучало – мира в целом. Высокопарно? Высокомерно? Отнюдь! Всё именно так, как и сказано выше – судьба дальнейшего развития мира решалась сегодня именно здесь и сейчас – в кабинете парторга Министерства культуры товарища Тарана.

Пропуск на меня был выписан. Снял пальто, сдав его в гардероб, и пошёл к лестнице, ведущей наверх. Перед тем, как идти в нужный кабинет, зашёл в туалет и переоделся в свой выходной парадный «смокинг» – школьная форма плюс белая рубашка и сандалии. Убрав сменную одежду в спортивную сумку, выдвинулся по месту предписания.

В приёмной на этот раз оказалась секретарша.

– Вы – Васин, – прямо с порога спросила она меня, приятно «выкнув».

– Хотя и не вооружён, но очень опасен, – не стал отрицать очевидного милый мальчик.

– Проходи, тебя ждут, – неожиданно тыкнула мне темноволосая женщина лет сорока. Я ей, понимашь, хотел сразу сказать пару ласковых про тыканье, но вспомнил свой зарок и смолчал. Та же, тем временем, встала из-за стола, цокая каблуками, подошла ко мне, поправила двумя руками рубашку и, подталкивая к двери начальника, прошептала: – Ну, ни пуха тебе, Саша, ни пера.

Открыв дверь в кабинет, увидел, что народа там видимо-невидимо. Все места были заняты людьми разных возрастов и разного пола. И самое удивительное было в том, что никого из них я не знал. Становилось не понятно, почему они не пригласили моих сверстников и знакомых из школы или района, в котором я живу. Там тоже есть комсомольцы, они меня знают и вправе говорить о знакомом, высказывая своё мнение. Во всяком случае их было бы более всего логично услышать, в отличии от этих, кого я вообще первый раз в жизни вижу.

«Как же они собираются меня обсуждать, если ничегошеньки обо мне не знают? Чужие люди будут решать мою судьбу? Неа! Этот самолёт не полетит! Ну их нафиг, пусть сами себя обсуждают».

Это мне сразу не понравилось, поэтому, как только я всё это понял, тут же произнёс: – Ой, извините. Ошибся кабинетом, – и, захлопнув дверь, улыбнувшись секретарю, добавил: – Надо же. Бывает же такое. Не туда зашёл. Во дела… Совсем, наверное, старенький стал. Не вижу ничего – ослеп.

– Васин! Зиночка, держи его! – заорали из-за двери, и не успел я выйти из приёмной, как выбежавший из кабинета парторг громко крикнул мне в след: – А ну, стоять! – и призывно махнул рукой: – Ты куда это собрался?

– Да я, наверное, ни туда пришёл…

– Туда ты пришёл – куда надо! Заходи! Мы тебя уже заждались.

– Вы считаете это имеет смысл?

– А ты так не считаешь?

– Не считаю. Я думал тут товарищеский суд, а значит, меня должны судить знакомые со мной товарищи. А вы кого пригласили? Что это за люди? Почему они должны обсуждать меня?

– Это комсомольцы, как и ты.

– Ну, это ещё бабушка надвое сказала, – задумчиво произнёс я, поправляя воротничок белой рубашки, который, по моей просьбе, мама накрахмалила.

– Прекрати пререкаться и заходи. Я тебе два дня назад говорил о собрании. Ты согласился прийти и никаких претензий не предъявлял. Так что давай заходи и хватит «Ваньку валять».

Не стал отвечать на очередное хамство в виде очередного тыканья и приторной улыбки, за которой отчётливо читался оскал. Цыкнул зубом, глубоко вздохнул и, посмотрев в потолок, произнёс антинаучное и чрезмерно антиматериалистическое: – Ну, Вы сами эту кашу заварили! С Богом! – и, под широко открывшиеся глаза парторга и секретаря Зиночки, зашёл внутрь «чистилища».

Как культурный человек поздоровался, чуть приклонив голову вперёд и влево.

– Здравствуйте, братья и сёстры.

А в ответ лишь удивление и всего пару: «здрасьте-здрасьте».

Моему удивлению не было предела.

«Так, понимашь, гостей не встречают!»

– Видали, кто соизволил нас посетить? – с небольшой долей иронии произнёс Таран и, пройдя в противоположный конец кабинета, сел в кресло, стоящее во главе стола.

– Не позволительное хамство и расхлябанность, – встрял в разговор усач.

Не стал отвечать на их реплики относительно культуры, а осмотрел собравшихся, которых, к слову, оказалось около двадцати человек. Лица их были напряжены, хмуры, раздражительны и приятности беседы абсолютно не предвещали.

«Блин, чё-то засада какая-то. Может ну их нафиг и как всегда в окно?»

Поморгал и вновь осмотрел собрание. Более внимательно.

Нужно сказать, что на этот раз я разглядел некоторые приятные лица и понял, что, возможно, всё не так уж и плохо. Часть комсомольцев – человек пять, смотрели на меня влюблёнными глазами… Их понять было можно – культовый идол из сказок и мифов материализовался всего в нескольких метрах от них. Ну разве это не доказательство того, что чудеса случаются.

Среди них увидел и старосту группы во ВГИК – Машу Державину.

«Ничего себе, хоть одно милое лицо».

А после этого заметил, так сказать – сочувствующего старца. Пётр Карлович Дорн – третий заместитель Министра культуры, сидел степенно по правую руку от парторга и изредка записывал что-то к себе в блокнот.

«Гм, Пётр Карлыч, может и поможет, если вспомнит, что я в его глазах сверхсекретный тайный суперагент КГБ, как минимум».

Ну а другая часть разглядывала меня с явной неприязнью. Почему? За что? Было не понятно. Может им, действительно, не нравилось и их раздражало моё творчество, а может быть им «хвост» так накрутили, что они волей-неволей прониклись ненавистью к самому прекрасному человеку во вселенной.

– Итак, Васин, а вот и ты. Отдай комсомольский билет Елизавете Андреевне, – показал рукой на, сидящую с краю, женщину с блокнотом. – Она номера сравнит. А то в деле путаница произошла. А сам проходи.

– В каком ещё деле? – не понял я.

– В твоём, в твоём. Давай билет.

– Нету, – постучал по карманам.

– То есть как это нету? Ты почему его не принёс?

– Не посчитал нужным.

– Да ты что?!

– А что не так? Обязательно нужно было принести? Но мне никто ничего об этом не говорил.

– Ты и сам должен был догадаться, – произнёс неприятный толстый мужик, сидящий рядом с парторгом.

Я не стал ему напоминать, что не культурно вмешиваться в разговор с незнакомыми людьми, не представившись, а лишь пожал плечами и, улыбнувшись, произнес, начав со стихов:

– Увы, не все такие умные как Вы, – затем хмыкнул и перешёл на прозу: – Но если Вам это так важно, то я могу съездить домой. Мне не влом. Я быстро. Одна нога здесь, другая там. Подождёте пару-тройку часиков?

– Товарищи, да он издевается над заседанием, – раздались крики с мест и напряжение в воздухе сгустилось ещё больше.

– Спокойно, товарищи. Спокойно. Заседание по обсуждению персонального дела комсомольца Васина Александра Сергеевича открыто. Номер комсомольского билета мы уточним чуть позднее, раз произошла путаница, – громко произнёс парторг и, глянув в мою сторону, показал рукой на свободный стул, стоящий в конце стола, и добавил: – Садись, Васин, туда.

– Гм, персональное дело, панимашь, – буркнул себе под нос и прошёл на предложенное место.

– Итак, Васин, сегодня все мы здесь собрались, чтобы обсудить твоё поведение. Поднимись, когда с тобой говорят.

– Если заседание в мою честь, то это что получится – мне стоять тут несколько часов? – резонно заметил Васин, продолжая сидеть.

– А что тут такого? Тебе постоять невмоготу? – рявкнул усач.

Я не обратил на неорганизованные выкрики с мест никакого внимания, почесал нос и философски заметил: – Мы, товарищи, с вами товарищи. Мы общество и должны быть все как один в строю. А посему, какой вывод из этой истины можно сделать? Да очень простой – стою я, стоите, все вы и наоборот – сажусь я и садитесь вы.

– Ладно, сиди пока, – махнул рукой парторг, не став продолжать начинающуюся демагогию.

– Вот же нахал какой, – проскрежетало пару человек с мест.

– Тишина, – призвал всех к порядку агент Дорн. – Давайте, товарищи, конструктивно работать.

Все с этим согласились, дружно промолчав.

Глава 20

– Идём дальше, – продолжил товарищ Таран. – На заседании, кроме меня, присутствуют, – и стал называть имена и должности, а я стал их определять и отсортировывать по визуальным спецэффектам. – Ну, меня ты знаешь – Таран Павел Павлович – парторг. Я председательствую на этом собрании.

«А ещё ты балабол, который панибратски любит называть человека «братком» и тот, кто не смог выкружить мои лаве. Зато гонора, сколько было… «Да, я это», «да, я то»… А на деле оказался треплом. Как там, в народной мудрости-то говориться: «На словах я – Лев Толстой, а на деле – *** простой!» Вот не Львом ты оказался дяденька. Совсем не Львом…»

– Это Пётр Карлович Дорн – третий заместитель Министра Культуры товарища Демичева. (фактически реинкарнация Всесоюзного старосты товарища Калинина: седой, бородатый, в очках и с простецким лицом).

«О-о! Свои! Этого седого дедулю я помню. Вижу и он меня не забыл. Вон как глазки сверкнули. Помнит, что он является моим внештатным агентом, которому с его фамилией даже псевдоним присваивать не нужно. Надеюсь на сегодняшнем сходняке будет топить за своего «куратора» от спецслужб – меня».

– Марат Львович Вереница – Член Бюро ЦК ВЛКСМ. (Не приятный на вид, чуть полный усач, разглядывающий меня с неприязнью).

«Ну-ну. С тобой, по ходу, придётся повоевать. Уж больно наглый взгляд у тебя, усатенький. Посмотрим, кто кому более гладко причешет и кто, в конце концов, останется без усов. Гм, опять стихами закончил…»

– Савелий Паничкин – комсорг Московской филармонии. (Прилизанный тип, с собачьей преданностью смотрящий по очереди на Тарана и на Вереницу иногда, правда, не забывая поглядывать и на всесоюзного агента 0077 Дорна).

«Не тот это Савелий и даже совсем на нужного Савелия, по кличке Сева, не похож. Мой-то «Ух»!!! А этот так… – просто погулять вышел… Как говорится – не пришей к п*** рукав. Явный приспособленец, карьерист, подлиза и, как правило, коз** на не ровных копытах. Характерный «сальный» вид, во всяком случае пока, такие во мне чувства вызывает. Буду очень рад, если ошибусь, но, к сожалению, скорее всего, этого не будет. Уж больно глаза преданно смотрят на начальство, ловя каждое его движение, в стремлении предугадать их желания и всячески им угодить. Таких верноподданнических глаз у нормальных людей не бывает. А вот у всяких п**** – у каждого первого имеется именно такой взгляд. Ну да ладно, посмотрим, через несколько минут, что окажется на самом деле. Глядишь, может я и ошибусь…»

– Елизавета Андреевна – секретарь-референт. (Зрелая тётенька в больших очках. Причёска, а-ля, башня. Лицо морщинистое и сморщившееся ещё больше при моём появлении.

«Чё я тебе сделал-то? Что ж ты, тётя, на меня так смотришь? В глазах прямо ненависть какая-то горит».

– Маша Державина – староста группы во «ВГИК», в которой числится ответчик. (Светловолосая симпатичная девушка, 18 лет).

«О, эту красавицу я тоже помню. Она мне тогда – при первой встрече, очень понравилась. Я ей журналы со своими романами дал почитать, на недельку, месяца два назад. Хорошая Маша. И смотрит на меня во все глаза чуть краснея своим прелестным личиком. Останусь жив, обязательно приглашу в кафе-мороженое».

Ну а далее шли ещё какие-то имена, какие-то люди, которых я даже не стал запоминать, ибо смысла было в этом ровно ноль. Они мне никто. Я им тоже. Сегодня, возможно, мы встретились в первый и последний раз в жизни. Так к чему забивать голову их ФИО и должностями?

Единственный кого запомнил, и то не полностью, это длинного худого штемпа, который был на голову выше всех и, сидя с умным лицом, постоянно поправлял очки. ФИО долговязого не запомнилось, а вот то, что он является комсоргом «ВГИК» в мозгу засело.

Ещё пару минут парторг представлял присутствующих, а затем перешёл к делу.

– Итак, товарищи. На комсомольца Васина, к нам поступило множество разного рода жалоб. Но во всех из них говорится об одном – не достойное звания комсомольца поведение комсомольца Васина. Вы все, товарищи, читали эти письма и знаете о чём идёт речь. Поэтому обобщу кратко, не вдаваясь в подробности. Во всех жалобах говорится, что Васин ведёт себя отвратительно, хамит, пререкается, обзывается, не слушает советов товарищей и игнорирует приказы начальства.

– Ну ничего себе списочек, – хохотнул усатый Вереница и тут же стал пугать: – Да с такой характеристикой как он ещё в комсомольцах числится, я не знаю. Тут явная недоработка комсомольского актива учебного заведения, в котором числится этот студент.

– Доработаем, товарищ член Бюро ЦК ВЛКСМ! – тут же вскочил длинный штемп – комсорг ВГИК.

– Мы хотели с Сашей поговорить, но он всегда очень занят. Его тяжело поймать. Он кино снимает и песни пишет, – колокольчиком прозвенела староста и решила заступиться за меня: – Но, товарищи, вы не волнуйтесь, он больше так не будет себя вести. Я с ним поговорю, и он исправится.

«Гм. Очень самонадеянно. Но с другой стороны, Маша очень красивая девушка, так почему бы нам с ней не заняться, гм… моим перевоспитанием».

– Поздно уже исправлять. Теперь мы его воспитанием займёмся, – сказал Вереница и, повернувшись к парторгу, добавил: – Пал Павлович – извини. Я перебил тебя. Просто не могу сдержаться, когда вижу куда катится молодежь! А точнее отдельные её представители.

– Ну так это ещё не всё, Марат Львович, – обнадёжил всех Таран. – Мало того, что Васин ведёт себя так у нас в стране. Но он позволяет себе ужасные выходки за рубежом.

– Вот как? – поднял бровь усач и зло посмотрел на меня.

– К сожалению, это, подтверждённая документально, правда. Поэтому, товарищи, предлагаю начать разбор персонального дела именно с его заграничных свистоплясок. То, что комсомолец Васин хулиганит у нас в стране, это, товарищи, полбеды. Мы как-нибудь между собой всё смогли бы тихо уладить. Но этого Васину показалось мало, и он решил прославить нашу страну, последние слова, товарищи, я, разумеется, беру в кавычки, на весь земной шар. Давайте же разберёмся с его поездкой к его любимому западному свободному миру.

– Даже так? Любимому? – хмыкнул я, пытаясь вспомнить, кто мне говорил что-то подобное.

«Лебедев? Кравцов? А может кто из Минкульт?»

– Не придирайся к словам. Мы сейчас вот зачитаем, что ты там делал и по пунктам разберём. Все согласны с таким планом?

– Да! – произнесло более девяносто процентов собравшихся и подняло правые руки вверх.

– Кто против?

– Я, – произнёс девичий голосок.

– Державина, ты что?! – удивился длинный комсорг ВГИК. – Голосуй как все!

– А я не хочу как все! Саша особенный! Его нельзя наказывать! – со слезами на глазах, произнесла та.

– Кто воздержался? – стал заканчивать голосование парторг.

Третий замминистра поднял руку.

«Гм, недовербовал я дядю. Что это, панимашь, ни вашим, ни нашим и сыграем, и спляшем? А где твёрдость в убеждениях, делах и поступках? Где неумолимое движение к заветной цели? Где непреклонная воля? Дома забыл? Ну, ничего, это мы поправим. И волю найдём и куда двигаться покажем… Короче говоря, раз недовербовал, то довербую!»

– Проголосовали: 18 голосов – «За», 1 – против, 1 – воздержался. Большинством голосов решение принято. Начинаем обсуждения заграничного позора. По-другому, товарищи, назвать эту поездку и то, что там происходило, попросту нельзя!

– Нормально всё там было, – вставил я реплику.

– Помолчи, Васин. Сейчас не до разговора. Сейчас слушай, что ты там набедокурил и мотай на ус.

Я промолчал и, прикрыв рот ладонью, зевнул – становилось скучно.

– Итак, комсомолец Васин, после двух сомнительных концертов в ГДР, вместе с другими участниками этих гастролей, поехал давать концерт в ФРГ.

– По поручению Минкульта! – вновь решил прояснить ситуацию я.

– Сейчас это не важно. С теми, кто дал такое поручение тоже разберутся. Сейчас речь о тебе, поэтому не надо перебивать. Говори только тогда, когда я тебя спрошу. Ты ездил в ФРГ?

– Ес оф кос.

– Не паясничай. Говори на родном – на русском языке. Или он тебе уже не родной?

– Был я в Западной Германии, но, повторюсь, не по собственной воле.

– Итак… ты там только выступал?

– Ну да.

– А вот у нас есть другие сведения. Ты там не только выступал, но и снимал, так называемые, клипы – музыкальные мини фильмы. Кроме того, ты написал новый материал для группы, как её… «Лям кримоса» и певицы Марты, которая является дочерью личного секретаря канцлера ФРГ. Так? Я ничего не путаю?

– Не знаю я, чья она там дочь. Мотя, гм… в смысле Матильда, гм… в смысле – Мальвина, просто молодая девчонка, которая захотела петь. Голос у неё есть, поэтому я решил помочь.

– Помочь, значит, он решил, – хмыкнул дознаватель. – Вы видели, товарищи? Слышали? Говорит, помог бедной капиталистке из ФРГ, чей папа советует их канцлеру, как лучше напасть на Советский Союз! – опёрся о стол руками и пристально посмотрев на меня с укоризной спросил: – А кто просил тебя помогать нашему потенциальному противнику? Нашим врагам, которые всячески гнобят рабочих Западной Германии? Впрочем и Восточной тоже… Это тебя твой американский друг – Тейлор подговорил?

– Никто меня не подговаривал. Я с ней пообщался, мне понравился её голос. И коль она захотела, написал для неё репертуар – музыку и тексты.

– Видали, что говорит?! Понравилась она ему! Видите ли, наши комсомолки ему уже не нравятся. Ему иностранок подавай. Принцессы ему нужны заграничные! – засмеялся Таран, и все присутствующие с удовольствием поддержали почин – заржав.

Насмеявшись вдоволь, парторг попросил секретаря-референта включить видеомагнитофон, а сам сказал:

– Мы, товарищи, сейчас с вами просмотрим один из короткометражных музыкальных фильмов, что снял этот деятель, а потом давайте обсудим, как мы такое могли допустить.

– Было уже, – тут же встрял я и напомнил: – Я уже это с некоторыми замминистра обсудил. Мы всё утрясли и всё уладили, – и обратился за подтверждением: – Да, товарищ Дорн?

– Кое-что, Александр, мы действительно обсудили, но, насколько я понимаю, сейчас речь идёт совсем о другом фильме. Давай не будем спешить, а посмотрим, что хочет нам продемонстрировать Павел Павлович и сделаем соответствующий вывод.

Никто не возразил, а посему все уставились на телевизионный экран. Там появилась заставка, после чего начался показ, на мой взгляд, вполне безобидного клипа. Запись явно велась с экрана и была перезаписана с телевизионной трансляции. Об этом говорил значок в правом углу. Поэтому качество было – так себе. Но, для неизбалованного зрителя этого времени, вполне себе удобоваримое.

https://www.youtube.com/watch?v=jPnzDxDdtn4

Глава 21

– Ну, товарищи, видали, как наши комсомольцы ведут себя за рубежом? Что скажите?

– А тут и говорить нечего! Отвратительное поведение Васина и других членов ансамбля на лицо! Как можно по столу с едой прыгать в сапогах? Да ещё и показывать это бескультурье на весь мир! Это же мерзко! Так обезьяны только танцевать могут, – недовольно отчитала меня Елизавета Андреевна.

Услышав про обезьян, я немедленно посмотрел на тётеньку, не подумав высказавшую своё «профессиональное» мнение и тут же завёлся.

«Обезьяны говоришь…»

Однако вовремя успел взять себя в руки, вспомнив врачей в белых халатах, кареты скорой помощи, носилки и еле дышавшие тела, тяжело вздохнул и, повернув голову, стал наблюдать за снегом, идущим за окном.

– Кто ещё? – посмотрел на собравшихся парторг. – Смелее, товарищи.

– Музыка у ВИА ещё туда-сюда, а вот слова непонятные, – произнёс, до этого молчавший, седовласый мужик.

– Плохая это музыка, товарищ Самсонов. И вы, как композитор, должны были это уловить! Не наша она. Вы на нашей эстраде слышали что-то подобное? И не услышите никогда! Вот завтра будут транслировать конкурс «Песня 1977». Вы думаете, там такие, с позволения сказать, песни покажут? Нет! Это же иностранщина чистой воды!

– Я, в общем, тоже согласен с товарищем Тараном. Музыка, действительно, не очень. Что же касается текста, то очевидно, что он на немецком языке поётся, а потому не понятна обычным людям. Вот у меня есть перевод, – он потряс листами, зажатыми в руке. – И тут какая-то чепуха. Вообще ничего не понятно… «Сложи шпагу – Эйхо, Эйхо! Покажи себя – Эйхо, Эйхо!..» * (Возможно не точный перевод припева песни Jubel (dArtagnan). *прим Автора). Это же не логично. Одно дело сложи шпагу, а другое дело покажи себя. Логика тут, прямо скажем, хромает. Такое, что, нравится за границей?

– Судя по всему, да, – произнёс Самсонов, который оказался, к моему глубокому удивлению, каким-то композитором. – Неспроста же они целое лётное поле зрителей собрали.

– Одним словом – немчура… – вздохнул комсорг Московской филармонии.

– А я вот что хочу спросить: почему на тебе, Васин, школьная форма? неожиданно нахмурив брови, спросил Вереница не по теме. – Почему она вся сальная и заштопанная. Она же явно тебе мала! Почему ходишь как оборванец? Ты что и за границу так ездил? Хотел показать империалистам, что советские люди нищие?

– Нормальная одежда. Послужит ещё, – «проокав» произнёс я и поправил пиджачок. – А одежду я не могу купить, потому что мне зарплату не отдают. Павел Павлович в курсе.

– Да? – поднял бровь член ЦК ВЛКСМ и посмотрел на парторга.

– Это сложный вопрос, товарищи. И эту тему мы сегодня обсуждать не будем. Сегодня нас должно интересовать другое – отвратительное поведение ответчика. Хочу напомнить вам, товарищи, что Васин, вместе с другими артистами, был за границей и вёл там себя отвратительно. Мы получили множество сигналов о том, что, после безобразных выходок Васина, многие иностранные граждане до сих пор находятся в шоке. Его выходки обширно обсуждаются передовыми газетами Европы и даже Америки. На их телевидении уже вышло несколько программ, посвящённых тем концертам. Поэтому давайте, товарищи, вернёмся к музыкальной теме, а именно к этой песне. Такой странный текст, товарищи, по моему мнению, написан не просто так. Он написан, товарищи, чтобы мы с вами не смогли к нему предъявить претензии, потому что ничего бы из него не поняли. Что, собственно, и произошло.

– Это теория заговора! Такую формулировку можно применить к любому тексту, состоящему из букв. Даже самому нейтральному! – вмешался я в дискуссию.

– Какая ещё теория? Тут чистые факты! – буркнул Вереница, стараясь прижать милого Сашу к стенке неоспоримостью доказательств.

– Нет, товарищи, это как раз не чистые факты, а чистой воды теория заговора – «мандела» не даст соврать!

– Помолчите, ответчик! – быстро заткнул меня парторг. – Сейчас вопросы задаём мы. Так что мы имеем на выходе? А имеем мы, товарищи, сомнительный текст и сомнительную музыку. Ну да ладно, пусть с ними разберутся в Главлит и, при необходимости, подключат соответствующие органы. Сейчас мы их оставим в стороне и поговорим о другом. Сейчас, товарищи, давайте перейдём к тому, что мы видим на экране. А на экране мы видим вроде бы мушкетёров и пирующих людей. И вроде сначала бы всё нормально и благородно. Всё чин по чину… Но, товарищи, как мы смогли убедится впоследствии, всё это лишь в начале. В дальнейшем начинает происходить вакханалия. Какие-то дамы, больше похожи на девиц лёгкого поведения, окончательно потеряв стыд, начинают вести себя аморально – пьют, залезают на стол, танцуют там и чуть ли не задирают юбки выше головы. Это, товарищи, явное аморальное и недопустимое в советском обществе поведение. И это поведение пропагандирует кто? Правильно – советский комсомолец Васин. Вот так, товарищи, получается. И ещё, задайте себе вопрос: кто такие эти дамы, задирающие юбки выше головы и пытающиеся, не побоюсь этого слова, показать свои прелести? Знаете кто они? Нет? Ну, так я вам скажу – это наши комсомолки, учащиеся разных учебных заведений, которых этот аморальный режиссёр, – показал, через весь стол, на меня указательным пальцем, – заставил заниматься продажей себя на сцене!

– Жесть, – аж крякнул я от последней формулировки.

– Правильно Вы ставите вопрос, товарищ парторг. Очень верно! Но у меня есть ещё один вопрос. Недавно возник. Можно? – спросил Паничкин.

– Прошу.

– Я вот что хочу спросить: вот там, на столах стоят яства – поросёнок, там, вино, шампанское. Всё высший сорт. Фрукты там, курица с картошкой, жареные колбаски. Это всё настоящие продукты или бутафория?

– Настоящие, – не стал врать самый честный человек на Земле.

– Ага… То есть вы со своим ансамблем, выехали на природу, пообедали, напились вина, залезли на столы, поплясали, а потом показали всё это по телевизору? Так? Я всё правильно увидел?

– Ну в общем-то, э-э…

– А я говорю, что так! – рявкнул тот. – Именно так, как я и сказал! И никак иначе! Набрали первосортной еды, алкоголя, развратных девиц, и, напившись, устроили пьяный разгул! Ославили нас на весь мир своим дебошем! Показали всему миру, что мы пьяницы и развратники! Это, товарищи, самая настоящая идеологическая диверсия!

– Да ну, Вы преувеличиваете. Мы просто поели вот и всё, – стал пояснять ответчик, но был лишён слова.

– Молчи, Васин! Молчи и слушай, что тебе говорят старшие и более опытные в этих делах товарищи. Раз говорят разврат и дебош, значит, так оно и есть! Им виднее, – произнёс парторг крайне пространную речь и обратился к прилизанному: – У Вас всё? – увидел согласный кивок. – Хочет кто-то ещё высказаться?

– Я, пожалуй, тоже скажу пару слов, – поднялся со стула Вереница.

– Пожалуйста, Марат Львович.

– У меня ещё один вопрос возник к организатору этого сабантуя: а кто оплачивал такой, без сомнения, дорогой банкет? Из чьих карманов шли деньги на оплату этого пьянства? Из кармана нашего Министерства культуры?

– Не знаю. Может Тейлор? – предположил я.

– А может и нет… Товарищи – это просто смешно! Наши артисты выезжают за рубеж и живут там, на широкую ногу! Жируют за наш счёт! И тратят там баснословные народные деньги на проституток!

– Спокойней, Марат Львович. Спокойней. Прошу Вас держать себя в рамках, – вступился за наш мирный пир мой абсолютно вневедомственный агент Дорн.

– А что тут я неправильно сказал, товарищи? На мой взгляд, факт разложения Васина и его прихлебателей-подпевал на лицо. Тем более нам достоверно известно, что именно Васин писал сценарии для этих, так называемых – клипов. Но просто опозорить нашу культуру ему и ему подобным показалось мало. Они пошли дальше. Стали жировать за наш счет, без счёта тратя налево и направо нужную нашей стране валюту! А это уже, товарищи, самая настоящая диверсия!

– Да это американец всё оплатил… – попытался я снять, практически беспочвенное (наверное), обвинение, ибо не помнил, кто там и за что платил, так как денег я к тому времени уже не считал.

– Да чёрта с два! Это мы всё оплатили! Мы уверены, что вы там народные деньги прогуливали! И это обязательно докажет следствие! – неожиданно противно завизжал прилизанный.

– Васина за растрату необходимо немедленно привлечь к суду! – поддержал его длинный.

Поднялся бубнёж, где каждый говоривший не слушал остальных, а слышал и слушал лишь себя.

– Товарищи, – прервал всех Вереница, тяжело поднимаясь со стула. – Пьянство, хамство, разбазаривание народных средств, абсолютное пренебрежение общества, вот лишь малая часть всех грехов этого гражданина. Поэтому, я не вижу смысла нам тут рассусоливать. На мой взгляд, всё очевидно и лежит на поверхности. С такими, как он, нам нечего церемониться, ибо с ними нам не по пути. Следовательно, логичным и заслуженным наказанием за всё это безобразие будет лишь одно справедливое возмездие – исключение этого гражданина из комсомола!

– Товарищ Вереница, Вы предлагаете поставить вопрос на голосование прямо сейчас? – стал соблюдать видимость процедуры парторг.

– Да, ибо ждать не имеет смысла. Всё давно предельно ясно! – подтвердил тот.

«Блин, чего-то быстро они всё решили, – в свою очередь обалдел я, занервничав и посмотрел на часы… – Ёлки-палки, ещё рано для ответного хода. Нужно потянуть время».

– Товарищи, разрешите вопрос. Вот вы все такие умные и авторитетные. Поэтому, просто скажите, пожалуйста, мне вот что. Вы, сколько денег нашей стране принесли? Какой продукт вы выпустили, для того чтобы нашей любимой Родине стало легче дышать, а народу легче жить? А?

– Мы поняли, Васин, куда ты клонишь! Но ты не о том говоришь! Все мы работаем на своих местах и тоже делаем свой вклад. Наш лозунг: «От каждого по его способности, каждому – по его труду». Под этим лозунгом мы трудимся, в отличии от твоих капиталистов, – не согласился со мной парторг.

– Окей. Я разве против? – не стал я ловить его за язык за последние сказанные слова. – Только я это к тому, что вы всё хотите зафигачить под одну гребёнку. Без исключений. А исключения из правил иногда есть, ибо они нужны.

– И исключение, конечно же – ты, – усмехнулся Вереница. – Весь мир крутится вокруг Васина и только вокруг него.

– Пока нет. Но в скором времени обязательно будет, – пообещал Васин.

– Наглец! – поддержал шефа Паничкин.

– Нахал! – не отстал от него долговязый.

– Куда тока мать смотрит?! – влезла секретарь-референт.

– Ты слышишь это, Васин? – показал рукой парторг, – Это говорят твои товарищи, которых ты в грош не ставишь.

– Почему же? Я их ставлю, как Вы и сказали – в грош.

– А ну немедленно замолчи и не смей оскорблять советских людей! Ишь выискался на нашу голову – «фон-барон». Мал ещё пререкаться! – зарычал член ЦК ВЛКСМ и обратился к заседанию: – Товарищи, я думаю, уже всё ясно и…

– А может быть ещё пообсуждаем и услышим ещё мнения товарищей? – не смело предложил третий заместитель министра.

– Смысла нет, Пётр Карлович. С Васиным, я думаю, уже всем всё предельно ясно. Нужно голосовать.

– И так, товарищи, кто за то, чтобы исключить Васина из комсомола? – взял слово парторг.