Текст книги "Регрессор в СССР. Цикл (СИ)"

Автор книги: Максим Арх

сообщить о нарушении

Текущая страница: 214 (всего у книги 272 страниц)

Глава 24

– Не надо так говорить, – осадил меня мидовец. – Разговор предстоит ответственный, поэтому держись в рамках приличия.

– Да какой, на хрен, разговор? Мне сейчас не до этого! У меня сейчас о другом голова болит! Мы же договорились, что немецкую тему тянем до тех пор, пока необходимые инструкции не получим.

– Мы их получили. И именно поэтому ты здесь, – пояснил Кравцов.

– И что в них? Что говорит Москва? – спросил бывший пионер, буквально чувствуя всем сердцем, что сейчас он услышит какую-то дичь.

И не ошибся.

В течение пяти минут меня сначала просвещали, какие были даны инструкции из Центра, а затем пытались научить, что и как мне нужно будет говорить на предстоящем сеансе связи.

– … Ласково и ещё раз ласково! Ты меня понял? Нужно, чтобы Марта не нервничала и спокойно ждала конца экспертизы.

– Быстрее бы этот конец настал. Всем бы легче было, – поморщился я.

– Тут ты прав. Но пока экспертизы нет, нужно эти две недели продержаться.

– Почему две?

– Потому что морская баржа «Буревестник» уже покинула порт в Ленинграде и приблизительно через 12–15 дней будет у нас. На её борту, кроме актёров «Хищника» и необходимого реквизита, находится международная чрезвычайная комиссия.

– Гм, международное ЧК, интересно, одобрил бы такое товарищ Дзержинский, – хмыкнул я.

– В таком деле бы обязательно одобрил, – крякнул Лебедев, а затем убеждённо, словно бы выступал на партсобрании, заговорил: – Сейчас, товарищ Васин, на тебе слишком много завязано. Ты сам этого хотел. И нужно отдать тебе должное – ты этого добился! Так что помни – на тебе теперь лежит огромная ответственность! А значит, ты должен сделать всё, чтобы немка была довольна.

– Бред какой-то, – прошептал я и невольно обречённо добавил, словно отвечал не мидовцу, а учительнице-экзаменаторше, которая так любила Анну Каренину: – Пишется через дефис…

– И никакой не бред, – начал было говорить Лебедев, но закончить свою мысль не успел.

Открылась дверь и посольский секретарь сказал, что связь с ФРГ установлена.

– Не подведи, – прошептал мидовец, снял трубку, и вероятно, мысленно перекрестившись, предал её мне. – Говори.

– Алло, – сказал я, морщась от вполне закономерного потрескивания в трубке.

– Саша, это ты? – прошуршали в ответ.

– Привет, Марта.

– Привет. Саша, я так хотела с тобой поговорить. Как у тебя дела?

– Нормально. Ты как? – проявил участие я под одобрительный взгляд мидовца.

– Плохо. Почему ты не звонишь? – хлюпнула носом собеседница.

– Может быть, потому, что я нахожусь на другом краю Земли? Как думаешь, это уважительная причина?

– Васин! Помягче! Ты чего творишь-то?! – мгновенно зашипел Лебедев.

– Да ничего я не творю, – отодвинул я трубку от уха и раздражительно прошептал мидовцу ответ: – Нормально разговариваю. Не лезьте! Не нравится? Разговаривайте сами!!

– Поласковее! Нежно!!

– Да и так норм, – буркнул я, сморщился от негодования, а затем, состроив улыбку на лице, нарочито елейным голосом перебив что-то говорившую девушку, поднёс трубку к уху и произнёс: – Дорогая, как там поживает уважаемый герр Вебер?

– Кто? Папа? Папа хорошо! Но я хотела бы поговорить с тобой о нас.

– Я тоже. Но о нашем дорогом и уважаемом папе не спросить я не имел права! – решил не запутывать я немчуру, и, удовлетворённо посмотрев на схватившегося за голову Лебедева, продолжил: – Кстати, я тебе песни записал. Ты уже в курсе?

– Да. Спасибо большое. Мне сказали, что скоро мне их покажут. Я верю, что они замечательные, как и все твои песни, – лестно отозвалась девушка.

– Я тоже, – выразил питающий надежду юноша и на этой замечательной ноте решил заканчивать разговор: – Ладно, Марта, пока. Буду на гастролях в ваших краях, обязательно забегу.

– Васин, ты чего! – зашипел Лебедев. – Говори с ней! Скажи ей что-нибудь хорошее!

– Саша, ты что? – словно услышав мидовца, вторила ему девица. – Мы же ещё не поговорили.

– Н-да? – хмыкнул я. – А я думал, что поговорили.

– Конечно же нет! Мы не поговорили о ребёнке!

– Ну да, ребёнок, – согласился я, прикидывая, что по этому поводу можно сказать. С другой стороны, девочка была беременна и лишняя нервотрепки ни ей, ни будущему малышу были абсолютно не нужны. Поэтому:

– Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо! Только плачу постоянно.

– Зачем ты плачешь?

– Затем, что я в смятении…

– Ты выпиваешь? – поинтересовался я, пытаясь понять, трезва она или нет.

– Уже нет. Мне сказали, что нельзя.

– Правильно тебе сказали – нельзя! А то это плохо отразится на ребёнке.

– Я знаю! Я уже неделю как держусь. Хотя нервы на пределе.

– У всех так, но тебе сейчас нужно крепиться.

– Я креплюсь. Но очень сложно. Я не знаю что делать.

– Аборт? – негромко брякнул я по-русски и, увидев в мгновение ока сделавшиеся безумными глаза Лебедева, тут же поправился: – Я говорю – хорошо.

– Что ты имеешь в виду? – не поняла Марта.

– Ничего. Говорю, что ты молодец, что взяла себя в руки. Так держать.

– Саша, я словно в мышеловке. Столько мыслей…. Мне нужно с кем-нибудь их обсудить.

– А разве ты их не обсудила с папой? – напомнил я.

– Обсудила, но это другое, – вновь хлюпнула носом собеседница. – Ты не можешь ко мне прилететь?

– Нет. Это исключено!

– Тогда я прилечу к тебе!

– Это тоже исключено. Тут нигде нет аэродрома, – наврал я, не моргнув глазом.

– Тогда я прилечу в США, а оттуда….

– Не надо! Я занят! – рявкнул я, боясь, что все мои планы пойдут коту под хвост, если эта «сантабарбара» не закончится в самое ближайшее время.

– Но я не знаю, что мне делать! Помоги мне!! – закричала немчура и зарыдала самыми горькими слезами.

Я ощутил, что ей действительно сложно, и, чтобы хоть как-то успокоить Марту, стал нести нежную белиберду, что, мол, всё будет хорошо, что, мол, я её одну не брошу, и что, мол, ни она, ни ребенок никогда ни в чём не будут нуждаться.

Эти незатейливые слова словно бы послужили спусковым механизмом, открывшим бездну девичьих переживаний.

В мгновение ока собеседница не выдержала и стала рыдать ещё сильнее. Бурный эмоциональный поток, невзирая на расстояние и постоянное шуршание, полился на меня как из ведра.

В тысячный раз клятвенно пообещав, что всё будет даже не отлично, а просто великолепно и намного лучше, чем было до этого, и, добавив, что обязательно позвоню на следующей неделе, наконец, повесил трубку и, полностью опустошённый, сел на стоящий рядом стул.

Лебедев протянул стакан воды, тяжело вздохнул, и сочувственно посмотрев на меня, произнёс:

– Вот так, брат Васин, любишь кататься, люби и саночки возить.

– Да ладно вам, – махнул я рукой, отчётливо понимая, что настроение у меня буквально на нуле.

– Ты в Санта-Крус-дель-Норте поедешь или тут останешься?

– Поеду домой, – тяжело поднялся я со стула. – Работать надо.

– Это ты правильно сказал. Это тебя отвлечёт, – согласился со мной Лебедев. – Сегодня я не приеду. Буду завтра утром. У меня тут переговоры срочные намечались с местными товарищами. Так что ты поезжай, а плёнки, что сегодня отсняли, отдашь Минаеву. Он их сюда привезёт.

Я кивнул и, попрощавшись, в сопровождении Кравцова пошёл на выход.

– Ну, ты, Васин, и ловелас. Такого ей наговорил, что она теперь будет с нетерпением ждать твоего следующего звонка – места себе не найдёт, – ухмыльнулся комитетчик, когда мы стали спускаться по лестнице.

– Девушки любят ушами, – выдал я прописную истину. – Её нужно было успокоить, и я это сделал.

– Молодец! Неплохо справился с поставленной задачей.

– Спасибо. Вы с нами поедете или тут останетесь?

– Конечно, с вами. Куда ж я без вас.

– Ясно, – кивнул я и задал актуальный вопрос: – Как, по-вашему, сколько по времени мне придётся динамить Мотьку?

– Сколько потребуется, Васин, – он вздохнул и повторил: – Сколько потребуется.

– Ну, хоть приблизительно-то Вы знаете? Вам же говорили план?

– Говорили, – подтвердил тот и молча продолжил идти, как ни в чём не бывало, спустившись на первый этаж в вестибюль.

Заметив нас, Сева с Юлей поднялись со стульев, однако, увидев, что я веду напряжённый диалог с комитетчиком, подойти не решились, оставшись стоять у гардероба.

Но мне сейчас было не до них. Безразличие Кравцова меня буквально взбесило. Я остановил его, ухватив за плечо и, пристально глядя в глаза, потребовал:

– Я категорически требую, чтобы Вы посветили меня в тот самый план! В конце концов, лапшу девушке на уши вешаю я! И я хочу знать, чем это закончится!

– Хочешь знать?

– Да. И требую, чтобы вы мне раскрыли, чем закончится этот сюжет.

– Прямо требуешь?! – явно издевался Кравцов.

– Да, требую! Требую, чтобы Вы рассказали всё, как будет. Я должен знать, к чему готовиться, и каков будет финал!

– Ну, раз ты так настаиваешь, то хорошо, я тебя просвещу, – и действительно просветил. – Готовиться, Васин, тебе надо к свадьбе, потому что в финале ты женишься.

– …?!?!?!?!?!?!? – услышав благую весть, в категорической форме заявил Васин и мгновенно упал в обморок.

Глава 25

Всю дорогу до лагеря я, взывая к небесам, к конституции и апеллируя к социалистической законности, пытал Кравцова двумя единственными вопросами, на которые сам же и давал единственные ответы.

Вопросы были такими:

– Да вы не охренели часом?! Совсем кукушка поехала, вот так вот в одночасье милому пионеру жизнь калечить?!

И так как полковник всю дорогу молчал, как рыба об лёд, то отвечал за него я, громко крича на всю округу:

– Охренели! Охренели!! Охренели!!!

Сева с Юлей смотрели себе под ноги, водитель никак не реагировал, следя за дорогой, а я делал небольшую паузу для того, чтобы отдышаться и вновь начинал конструктивную дискуссию Васин vs Васин, задавая всё те же архиважнейшие вопросы:

– Да вы, мать его, не, мать его, охренели ж, мать его, так ведь?! А?!?

Но перед лагерем Кравцов прекратил осмотр пейзажа, посмотрел на меня и таки снизошёл до ответа.

– Нет, Васин, мы не охренели. Мы делаем так, как надо. А ты вот, наверное, не понимаешь всей сложности ситуации!

– Это я не понимаю?! Да вы без меня меня женить хотите!!

– Это мелочи, – отрезал тот.

– Что?!?!? – задохнулся от негодования я. – Мелочи?!? Жизнь мою на кон поставили, а вы мне про мелочи?!

– Никуда твоя жизнь не денется, – пообещал полковник. – И хватит всё якать и якать. Ты ведешь себя как не как ответственный человек.

– Я? Почему?

– А потому, Васин, что ты забыл то, что обещал Родине.

– Уж не жениться ли на «дойчен фрау», случаем? – сморщился я, готовый разбить любые аргументы и, пока собеседник ничего не возразил, воскликнул: – Ведь это нонсенс – жениться без любви!

– Какой ещё любви? Тут речь не о любви, а о благе страны. Так что прекрати ныть.

– Да что значит ныть?! Я не ною, а хочу справедливости и честности в этом важном для меня вопросе.

– Опять ты заладил одно и то же – я да я. О всеобщем благе надо думать. А не о себе, – ухмыльнулся собеседник.

– Вот я и думаю о всеобщем! – заверил я и тут же выдал пришедшую на ум мысль. – Давайте ей найдём кого-нибудь другого! Я явно не подхожу, – быстро огляделся и, показав рукой на друга, произнёс: – Вот. Сева – это прекрасная кандидатура! Не пьёт, ответственный и красивый.

– Саша, ты что? – широко раскрыв глаза, прошептал ошарашенный «жених» и удивлённо уставился на рыжуху, которая, в свою очередь, тоже сидела с распахнутыми глазами и ртом.

– А ничего, товарищ Сева – для дела надо. Для Страны!

– Но я не могу…. У меня Юля…

– Ничего, – махнул я рукой. – Стерпится-слюбится. – Выдав эту народную мудрость, с надеждой посмотрел на Кравцова и спросил: – Ну что, товарищ гвардии генерал, договорились?

– Нет. Не пойдёт. Можешь даже и не подлизываться. Немецкая дама желает тебя. И наше руководство желает то же самое, – ответил Кравцов.

– Странные желания у нашего руководства, – вздохнул я, прикидывая, какой бы ещё аргумент привести.

Но Кравцов не дал мне сосредоточиться.

– Так что хватит, как ты говоришь, прикалываться, и выполни свой долг – по справедливости, как честный человек.

– Да какой там долг?! Я не хочу! Я не буду! Я не умею! Я никому ничего не обещал!

– Обещал, Васин. Обещал, – холодно произнёс тот. – И вообще, ты слишком увлёкся самолюбием и забыл клятву, данную тобой, и сейчас ведёшь себя как клятвопреступник!

– Кто? – опешил бывший пионер. – Да какую клятву я нарушил-то?!?!

– Вот видишь, ты не помнишь. А вот общество всё прекрасно помнит. Напомнить? – и он, не дожидаясь разрешения, твёрдым голосом заговорил: – Я, Васин Александр Сергеевич, вступая в ряды всесоюзной пионерской организации имени Владимира Ильича Ленина перед лицом своих товарищей торжественно клянусь… – ну, что там дальше помнишь?

– Помню, – кивнул я и процитировал клятву пионеров СССР этих лет. – …горячо любить и беречь свою Родину, жить, как завещал Великий Ленин, как учит коммунистическая партия, всегда выполнять законы пионеров Советского Союза. – Посмотрел на Кравцова и спросил: – Но причём тут это и моя женитьба?

– А притом, Васин, что мне очень грустно слышать, как ты цитируешь и клянёшься в том, чего сам не понимаешь. А ведь там, перед лицом своих товарищей, ты поклялся в том, что будешь горячо любить свою Родину. А Родина, Васин – это наш народ. И народ, Васин, возглавляет наша партия и правительство. И если, Васин, Родина попросила тебя жениться, то ты должен, нет, ты обязан, выполнить поручение Родины.

– Но причём тут это? – прошептал я, стараясь въехать в суть текста ещё раз. – Это другое…

– Нет, Васин, это не другое. Это одно и то же. Ты что, хочешь нам тут двойные стандарты, что ль, устроить?! А знаешь, кто таких двойных стандартов придерживается на мировой арене? Правильно – наши потенциальные враги. Надеюсь, ты не такой? – задал провокационный вопрос Кравцов и, увидев мой отрицательный ответ, удовлетворенно произнёс: – Вот и хорошо. И раз ты обещал делать всё возможное на благо Родины, то флаг тебе в руки – делай!

– Но это же была пионерская клятва. А я уже не пионер! – попытался отмазаться комсомолец.

– Пионеров бывших не бывает, – категорически отрезал полковник, хлопнул рукой мне по плечу и, традиционно заржав как конь, добавил: – Женишок ты наш…

На эти колкости я реагировать не стал, а решил успокоиться, хорошенько всё обдумать и разработать достойную линию защиты. Так просто, как глупый телёнок на бойню, я идти не хотел и не собирался.

Вернулись в лагерь в четыре часа дня. А это значило, что у нас ещё куча времени, чтобы поработать.

Прошёл на площадку № 1, сел на свой рабочий шезлонг и попросил Севу включить рацию. Пока тот настраивал радиоаппаратуру, к нам подошёл Корнеев. Увидев, что тот хочет что-то сказать, прервал его, попросив подождать минуту, а сам вызвал по рации режиссёра Сегурко. Тот сообщил, что все необходимые для съёмок площадки приготовлены и актёры, находясь на них, репетируют свои роли.

Отдал приказ о пятиминутной готовности и посмотрел на Якова Евсеевича:

– Докладывайте.

Ну, тот и доложил.

Как оказалось, в моё отсутствие произошло сразу три ЧП с личным составом. Один из элитников поранил ягодицу, сев в воде фактически у берега на морского ежа. Другой сильно обгорел и сейчас с температурой лежит в лазарете. А третьего, точнее третью, укусил за палец примат.

– Э-э, кто? Кто её укусил? – обалдел я. – Что за примат?

– Точно установить не удалось, но, скорее всего, это была макака – это разновидность обезьян, – пояснил Корнеев.

– И где они нашли друг друга? Или обезьяна в лагерь сама пришла?

– Нет. По словам актрисы, она после обеда гуляла по джунглям и увидела милую обезьянку. Решила с ней поиграть и начала дразнить баранкой. Обезьяна это сперва терпела, а затем укусила и, отобрав еду, убежала по деревьям.

– И как палец у этой дразнительницы?

– Лидия Андреевна чувствует себя нормально. Врачи говорят, что палец ампутировать не нужно – заживёт.

– А это случайно не жена Хмелькова – секретаря Московского городского комитета? – почесал затылок я.

– Она самая, – подтвердил мои опасения бывший сторож.

– Н-да, дела, – сказал я и отдал приказ: – Яков Евсеевич, необходимо ещё раз провести разъяснительную работу среди личного состава. И вновь всем напомнить о технике безопасности. Буквально каждый день происходят ЧП. Наши граждане, словно малые дети, постоянно попадают в нелепые ситуации и теряют здоровье. Прошу Вас сегодня вечером после ужина организовать всеобщее собрание и на примерах разобрать методы противодействия любым напастям.

– Будет сделано, – кивнул тот и, видимо, увидев, что я собираюсь заняться другими делами, быстро произнёс: – Ещё один вопрос.

– Слушаю, – доставая сценарий восьмой, не доснятой до конца, серии, произнёс я.

– И актеры, и съёмочная группа просят твоего разрешения на купание. Говорят, что мы здесь уже три дня, а в воду разрешено заходить только до колена.

– Гм, даже не знаю, – задумался я. – А что на это говорит другое руководство?

– Лебедев считает, что купаться если и можно, то только централизованно и заходить в море только по пояс. Минаев считает так же, только предлагает заходить в воду не далее метра от суши. Ну, а Рюмин говорит, что купаться можно, только необходимо поставить буйки и за них не заплывать.

– А Вы как считаете?

– Если учесть, какой контингент у нас травмоопасный, то я бы вообще никому не разрешил к воде подходить ближе, чем на десять метров, – ожидаемо сказал тот.

– Ну, это само собой, – совершенно не понимая, зачем я вообще спросил мнение человека, который всю свою жизнь охранял зэков, – и я бы, возможно, с вами и согласился, но всё же мы на море и грех было бы этим случаем не воспользоваться. Поэтому я всё же склоняюсь к тому, что централизованно поплавать полчасика после трудового дня, перед ужином, это не только хорошо для здоровья, но и полезно для улучшения настроения.

Попросил соединить радиста с Рюминым и сообщил тому, что мне хотелось бы увидеть в море и у моря на пляже через два часа.

Как только прибыл на площадку № 3, сразу же перешёл к делу. Прикинул ракурс съёмки, поинтересовался о готовности всех и вся, проверил, достаточно ли много крови на Соерове, которого пытают, и приступил к съёмке.

Как только закончили, убежал на площадку № 11, где мы быстро отсняли сцену со спасением Шеннон.

Закончив ее, стал сверяться со сценарием, наблюдая, как в мою сторону движется однокурсница.

– Привет. Снимаешь? – произнесла Маша, посмотрев, как Сегурко со своими людьми начинают демонтировать аппаратуру.

– Привет. Уже закончили. Сейчас будем готовить другую сцену, – задумчиво произнёс я, пытаясь сосредоточится на тексте, но, осознав, что игнорировать девушку не по-джентльменски, оторвался от сценария и, посмотрев на Машу, спросил:

– Ты что-то хотела?

– Да – спросить, – чуть замялась она.

– Ну, – поторопил её я.

– Саша, а меня когда будем снимать?

– Э-э, тебя? Гм, а мы тебя разве ещё не сняли?

– Снимали уже несколько раз.

– Ну, так в чём дело?

– У меня же ещё будет один – более длинный эпизод, в котором я приму участие, – напомнила она.

– Так, а в какой серии?

– Я не знаю. Вот я и пришла, чтобы узнать.

– Вообще-то в сценариях, что были розданы актёрам, должна быть эта информация. Покажи свой текст, – попросил я и, когда она передала мне его в руки, прочитал: – Двенадцатая серия. Вот, видишь, тут это написано, – поднял на неё глаза и пояснил. – А снимать её мы будем, скорее всего, послезавтра.

– Так скоро? – наигранно удивилась девушка, сделала шаг, почти вплотную приблизилась ко мне и завела свою «шарманку»: – Саша, сцена очень сложная. Давай мы с тобой её прорепетируем. Приходи ко мне сегодня после отбоя в мою комнату.

– Маша, мы же говорили уже с тобой об этом. Мне некогда – я работаю. И к тому же сейчас я не готов к таким отношениям, – сделал шаг назад я.

– А я готова, – вновь приблизилась Маша. – Я хочу, чтобы ты был моим.

– Маша, хватит. Люди смотрят, – опять сделал я шаг назад и покосился на втихаря разглядывающих нас сотрудников. – Успокойся. Мне сейчас не до этого.

– Ага. А с Мартой – немкой этой – до этого тебе было?!?! – неожиданно предъявила она.

– Откуда ты знаешь? – удивился я, а потом вспомнил, что эта тема мало того что транслировалась на весь корабль, так она и в слухах обсуждается до сих пор. – В общем, неважно, откуда знаешь.

– Знаю. А ещё я знаю, что я лучше неё! – она попыталась меня обнять.

– Да хватит уже! – остановил я её поползновения, и вытянул руки, тем самым мешая ей приблизиться. – Прекрати! Я сказал: мне сейчас не до амурных дел! Я другое дело делаю!

– Хорошо. Я подожду! Не буду тебя отвлекать, – пообещала она, ласково улыбнувшись.

– Спасибо! – поблагодарил я девушку, убрав руки.

Чуть постоял в молчании и, поняв, что та уходить никуда не собирается, ушёл сам, проклиная тот день, когда взял эту озабоченную с собой.

На площадке № 11 меня ждали. За пятнадцать минут отснял сцену разговора раненого Соерова и Кати, после чего переместился опять в пещеру.

Там сцену удалось снять вообще за четыре минуты.

А затем финальная съёмка была на площадке № 1.

Мотор!

…

Снято!

Посмотрел на часы, подозвал Севу и попросил пригласить сюда всех тех, кто находится на других площадках или на отдыхе.

Когда через пять минут весь наш творческий коллектив собрался, я попросил тишины и произнёс:

– Товарищи, очередной рабочий день подошёл к концу. Хочу сказать, что всё пока получается неплохо. И даже, может быть, хорошо. Все вы молодцы, но я призываю вас не расслабляться и почивать на лаврах, а постоянно иметь настрой на ещё более самоотверженный труд, – народ согласно зашумел. – Но, товарищи, я хочу сказать, что не только работой наполнена наша жизнь. Кроме неё есть ещё и заслуженный отдых. Сейчас, после трудового дня и перед ужином, все вы, естественно, по желанию, не спеша и в порядке трудовой дисциплины, можете пойти на пляж, что находится перед нашим лагерем и в оборудованном месте для купания искупаться в своё удовольствие.

Народ больше не стал меня слушать и, не обращая внимания на то, что я ещё хотел кое-чего сказать, с криками «УРА!», с шутками и прибаутками моментально умчался в теперь известном ему направлении.

Оставшись один, почесал панаму и пошёл вслед за ними, ибо негоже мне было отделяться от коллектива.

Там – рядом с пляжем у пальм – застал стоящих Лебедева и Минаева, которые сосредоточенно наблюдали за плесканиями в воде наших граждан.

– Что скажете? Нормально мы с товарищем Рюминым всё организовали? – обратился я, к ним показав рукой на то, что удалось сделать.

А сделать нашему куратору вместе со стройбригадой за столь короткое время удалось немало: огородить тросами и буями достаточно большой участок моря, поставить на пляже две раздевалки и две переодевалки (одна для мужчин, другая для женщин.) Кроме этого, на скорую руку был сделан импровизированный душ для ополаскивания пресной водой после купания в море. Пока это были три обычных шланга с холодной водой, но назавтра строители обещали сделать и оборудовать нормальные пляжные кабинки с нормальным душем.

Отчёт о проделанной работе мне предоставил Рюмин пять минут назад, и сейчас я это видел воочию.

Скорость выполнения посольским моих поручений меня радовала всё больше и больше. Создавалось впечатление, что он готов был в кровь разбиться, но только бы сделать быстро и чётко. Это было просто превосходно. Становилось очевидным, что с таким интендантом и без того неплохой шанс на то, что у нас всё задуманное получится, значительно увеличивался.

– Мне кажется, что ограждённый буями участок получился чрезмерно большим, – слегка щурясь от солнца, вынес свой вердикт начальник экспедиции – товарищ Лебедев. – Тут сколько? Пятьдесят метров в ширину? Я бы сократил до двадцати – тридцати.

– Вы представляете, какая толчея тут начнётся после уменьшения зоны купания? Нас ведь почти шестьдесят человек. Они вон и так чуть ли не плечом к плечу плескаются. А Вы ещё урезать хотите. Я, наоборот, думаю, что для большего комфорта необходимо расширить на такое же расстояние, – не согласился я.

– Неправильно думаешь ты, Васин. Не расширять надо, а сужать. На узкой полосе следить за купающимися товарищами будет легче. А чтобы они не мешали друг другу, необходимо разбить весь коллектив на две или три группы и выделить этим группам индивидуальное время.

– Товарищ Лебедев, а зачем разбивать? Они ведь и так у нас разбиты по классам, – напомнил госконцертовец. – Вот пусть и купаются после трудового дня по два класса за заход.

– Правильно говорите – хорошая идея.

– Не пойдёт, – не согласился я. – Если сделать, как Вы предлагаете, то многим трудящимся придётся выбирать – либо ужин, либо купание. Имеем ли мы право заставлять людей выбирать из такого?

– Ну, так ты сделай так, чтобы часть купалась до приёма пищи, а другая после. Вот и всё, – быстро разрулил ситуацию бывалый бюрократ Лебедев. – И ещё, мне кажется, мы тут с вами не доработали. На воде должна быть лодка со спасателями и спасательными кругами. Думаю, для техники безопасности и для нашего спокойствия это будет совсем не лишним.

– Спасатели? Да ведь и так до шейки только зайти можно. Дальше буйки.

– Вот именно. А там, где до шейки, это уже глубина. Там и утонуть можно.

– Им же и поплавать хочется, и понырять, а мы их этого лишаем.

– Дома пусть ныряют. А тут нам главное, чтобы без никому не нужных ЧП!

– Так что им, как детсадовцам у кромки воды сидеть? – высказал я своё логичное «фи».

– А хоть бы и у кромки. Зато сидели бы они там на попе ровно, и никто никаких проблем бы нам точно не принёс. У нас и так травмы одни. Не хватало еще, чтобы действительно кто-то утонул, – сердито произнёс Лебедев, потом вздохнул и прошептал: – А вообще, не нравится мне эта затея с купанием. Они и на суше как дети малые, а тут море-океан… Как бы чего не вышло.

Я не был столь пессимистично настроен, но спорить с начальством не стал, а согласился на то, что при купании должны дежурить кроме ответственных товарищей, смотрящих за дисциплиной, ещё и спасатели – хуже точно не будет.

Решив, что сам окунусь после ужина, направился в столовую.

Но дойти до неё я не успел.

– Укусили! Укусили! – прокричали где-то позади меня, оглянувшись, увидел спешащую ко мне Юлю.

– Что? – обалдел я. – Кто укусил? Кого?

– Акула Лидию Андреевну укусила!

У меня всё внутри похолодело.

– Офигеть! С чего ты взяла?

– Ко мне подбежала Раиса Петровна, это…

– Неважно, – перебил я. – Говори по теме.

– Так вот, она и сообщила, чтобы я тебя нашла. И что актрису укусили, – она отдышалась и добавила: – Большая белая акула укусила.

– Большая белая акула?! Етить-колотить! Примата ей, что ли, мало было?! – обомлел я, мысленно простившись с женой секретаря МГК, и сломя голову помчался на пляж.

Пока бежал, в голове крутилось только одно желание:

«Хоть бы они бы ошиблись. Хоть бы это была не та «Большая белая акула», о которой слагают легенды и которая размером с одноэтажный дом».

Нет, конечно, укус любой акулы тоже не сахар. Но вот что касается большой белой акулы, то тут вообще пипец. Да, собственно, там уже и не укус вовсе будет, а совсем другое… Там правильней будет говорить уже не «укусили», а «откусили».

И останется только один вопрос: насколько много? Ибо такой тип акул и половину человека может оттяпать запросто на раз-два.