Текст книги "Регрессор в СССР. Цикл (СИ)"

Автор книги: Максим Арх

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 272 страниц)

Глава 2. Новый старый мир

26 июля. Вторник. 1977 год

Темнота… Что-то уж очень всё быстро произошло. Быстро и непонятно. Неужели так бывает. Я же даже на на спусковой крючок не нажал… Да, что там не нажал, я его даже с предохранителя не снял. Только дотронулся. И что тогда?.. Непроизвольный выстрел? Да вряд ли… Может, взрыв какой-нибудь?!

«Какой, например?» – спросил я сам себя.

«Хрен знает какой – термический или термоядерный, не суть… В данном случае это не имеет никакого значения. Важно, что раз – и темнота», – ответил я себе же.

«Почему в нашем посёлке и над моим домом? Или по-моему дому, будет правильней сказать?..»

«Откуда я это знаю – почему… Может, и не война вовсе, а инфаркт какой-нибудь. Быть может, я вообще уже умер…»

Мысль была странная, ведь я мыслю, а значит, жив. В голове всё путались.

Самое простое – это открыть глаза и посмотреть, что с домом. И уже потом начинать паниковать. Вначале необходимо осмотреться.

Легко сказать, да трудно сделать. Попробовал. Открыть глаза не получалось. Да и вообще ничего не получилось. Тело не ощущалось, и было словно не моим. Поймал себя на мысли, что кроме темноты вообще ничего – даже звуков.

«По ходу дела, я приехал. Это конечная остановка, и имя ей – Смерть!.. Все на выход…»

«Ну а что ты хотел? Бухать водку в таких количествах и не накосячить? Наверняка по-пьяному делу пистолет уронил и произошёл самовыстрел», – сказал себе я.

«Да что ты плетёшь-то? Ну, попил немного водочки… немного… и уснул», – отмазывал я сам себя от себя.

«И что теперь делать? Может, это ад?»

«Для ада тут несколько холодновато… – заметил я, и тут же неожиданная догадка осенила и ужаснула. – Скорее всего, меня взяли и уже похоронили… Причём похоронили заживо, как Гоголя…»

Есть версия о том, что писатель Николай Гоголь умер страшной смертью. Все подумали, что он скончался, и похоронили его, а он был не мёртв, а спал летаргическим сном. По той версии, через некоторое время писатель очнулся в могиле и задохнулся, так и не сумев выбраться.

Не знаю насчёт Гоголя: врут или нет, а вот то, что я живой и меня, по ходу дела, закопали, уже, по всей видимости, становится очевидным! Да! Очевидным! И, к тому же, ещё и невероятным!

«Ёлки-палки, да они совсем, что ли офанарели? Какая садюга это сделала?!»

Где вообще я нахожусь? Что это? Что за фигня такая! Так я в гробу? Почему я пошевелиться-то даже не могу?

Ладно, спокойно. Дыши глубже. Дыши чаще, а там разберёмся…

«О-о кстати, я же дышу… Воздух есть, а это уже кое-что. Это вам не хухры-мухры. Кислород это дело такое… Это, панимашь, всему голова… Кислород попадает в кровь, кровь гоняет мотор. Сердце бьётся и… Кстати, бьётся? – прислушался… – Вроде да. Значит, жив. Во всяком случае, пока жив. Главное, чтоб, как говорится – кислород до конца не перекрыли…»

И тут я осекся. На ум пришёл кинофильм «От заката до рассвета». Тот момент, когда из стен и склепов вылезают обезображенные, полуразложившиеся трупаки и скелеты…

«Брр… Ужас какой. Я что, так же вылезать буду и нападать на люд честной? Нет! Нет! Нет! Я так не хочу!.. Тогда, что же делать?.. Непонятно… Двигаться не могу, тела не чувствую, мир не ощущаю. Вокруг тишина и тьма… Ночь?.. Гм, может быть, раз ночь, нужно поспать? Отдохнуть. Набраться сил… И уж опосля… – предложил я сам себе.

И тут же с негодованием ответил на это мало адекватное предложение.

«Да ты обалдел, что ль?! Сейчас воздух закончится, и задохнёшься тут на фиг! Двигайся давай! Пытайся! Дерзай! Пора выкапываться, а не философствовать! Помрёшь же окончательно!..»

И тут неожиданно на правую щеку упало тепло. Через веки начал пробиваться свет. Появились звуки… Вот поёт сверчок… Вы когда-нибудь слышали, как он поёт? Я тоже слышал, но это было так давно. Сверчки и детство были в одно время, настолько далёкое от нынешнего, что иногда кажется, что всё это был лишь сном.

Теперь мы больше слышим совершенно другие звуки: звуки приходящих эсэмэсок и мобильных звонков, звуки работы триммеров и бензопил, звуки от ударов пальцами по клавиатуре и работы компьютера, шумы автострады…

А вот сейчас я услышал крайне аномальный звук, который никак не сочетался с творившейся вокруг вакханалией прогресса. Я знал – это поёт он, сверчок.

«Какой же ты, сверчок, ты молодец! Давай, сверчок, давай, не ленись! Труби на всю округу! Разбуди всех!.. Пусть эти сони уже проснутся и меня, ёлки-палки, наконец, откопают!»

Через мгновение звуки стали более насыщенными. И мне показалось, что кроме сверчка я услышал звуки человеческой речи.

Парнишка чего-то говорит, а бабулька отвечает…

Слышу голоса?! Гм, стоп. Наверное, я всё же просто стал сумасшедшим и окончательно тронулся умом!

Опять тёплый свет.

«Солнце, солнышко. Где же ты было несколько минут или часов назад, когда я был в застенках? Какое же ты прекрасное, солнышко. Как же мне тепло и хорошо…»

Опа, кто-то жужжит. Кто? Комар? Комар!

«Сейчас сядешь, комар, ко мне на лицо и укусишь – сволочь. Злющий комар! Как же я вас, комаров, ненавижу. Вас и всё ваше кровососущее племя. Вы, кровопийцы, способны обломать любой отдых. И сейчас обламываешь! И вообще что ты тут разлетался? Укусить хочешь? А если ты кусал кого-то до меня? Принесёшь ли ты мне какую-нибудь болезнь?.. Или нет?..»

Мысли вновь запутались: солнце, комар, ночь… что за белиберда в голове?!

Решил отогнать жужжащего назойливого вампира. Приоткрыл рот и попытался на него дунуть. Но что-то опять пошло не так…

Прямой родственник графа Дракулы, увидев мои поползновения, тут же, не теряя ни секунды, залетел в рот с такой скоростью, будто именно этого момента он дожидался всю свою комариную жизнь, и теперь им было грех не воспользоваться.

– Тьфу-тьфу-тьфу на тебя, шизанутый кровопийца, – прокашлял я, дернулся и начал плеваться, махая руками.

– Саша. Что случилось? Ты что, поперхнулся? – раздался голос рядом.

– Ба, не волнуйся, кхе-кхе, всё нормально. Просто что-то в горле… Комар залетел… Поперхнулся, – проговорил смутно знакомый голос ребёнка, и я принялся опять плеваться и кашлять.

– Вот, держи. Попей водички. Подожди. Давай, сынок, я тебе по спине постучу.

Мне стали постукивать ладонью меж лопаток.

– Кхе-кхе… Всё, хватит… хватит.

– Ну? Полегче тебе?

– Да. Спасибо, ба, – поблагодарил я, вздохнул и прилёг на бок.

«Что за фигня-то мне попала в рот? Какие-то насекомые свихнувшиеся стали. Не успел рот открыть – и на тебе… Может, это заражённый какой-нибудь комар».

«Господи, ну что за бред ты несёшь! Ты что, в Чернобыле, что ль какот-то? Какие ещё заражённые комары?» – пытался образумить я себя.

«Всё может быть. Хорошо бабуля по спине хоть нормально треснула, а то помер бы оттого, что комар в горле застрял – позорище! Хотя явно ведь, комар был большой!»

«Гм, а где я вообще? Во сне…»

Приоткрыл глаза и через пелену сна увидел дорогого мне человека.

А молодец у меня бабуля! Как сейчас помню… Молодая. Сколько ей на вид? Лет пятьдесят пять – пятьдесят семь? Где-то так. Пятьдесят пять лет – разве это возраст для нас теперешних?

«Красивая, добрая, замечательная моя бабушка. Как же я тебя люблю. И как же жаль, что ты умерла».

Глаза намокли, и соленые капли по переносице покатились на губы. Сдержаться от нахлынувшей печали не было сил. И я заплакал. Даже не заплакал, а зарыдал. Да так, как давно не рыдал. Навзрыд. Уткнувшись в подушку и проклиная то, что не могу вернуть те мгновения, которые уже никогда не повторятся.

«Бабушка, бабушка, зачем же ты умерла. Ну, зачем?! Ведь ты оставила меня совсем одного на этом свете! Как же мне было тяжело. Бабушка… ааа!»

Я плакал и плакал, а она гладила меня по волосам, что-то приговаривая…

Я ощущал её. Ощущал тепло её рук. Всё было очень и очень реально. Что это? Сон? Или это не я? Могу ли я действительно видеть и чувствовать прикосновения к голове? Ощущать тепло рук близкого человека. Человека, которого нет более двадцати лет? Как?! Как может быть такое, что сейчас меня успокаивает бабушка, которая давно умерла? Это же невозможно!..

Да невозможно, но это есть… Это есть или было… или будет….

В голове зазвучали слова:

Кто знает, что ждет нас?

Кто знает, что будет?

И сильный будет, и подлый будет.

И смерть придет, и на смерть осудит…

((с) Г. Аполлинер прим. Автора)

У меня спёрло дыхание. В ушах зазвенело. Я широко открыл рот и пытался вздохнуть. Сделать это не получилось.

«Всё! Конец! Теперь я умираю по-настоящему! Станция конечная! Поезд дальше не идёт! Просьба освободить вагоны! Короче говоря, все на выход!»

Я буквально почувствовал всем естеством, что смерть стоит совсем рядом. Где-то невдалеке. Стоит и словно хищник ждёт своего часа. Я не вижу, но чувствую её. На ней чёрный саван, а в руках она держит косу. Она пришла забрать своё…

«Где же воздух? Как им надышаться?..»

«Окно…» – пытаюсь сказать я, но не могу.

Бабушка в ужасе, и окно уже давно распахнуто, но это не помогает.

Я же тем временем делаю, использую последний шанс и, напрягаясь изо всех сил, борюсь за жизнь. Такие вот простые и пафосные слова – «бороться за жизнь». Но именно вместе с ними я частицей сознания цепляюсь за мироздание, ловя спасительные мгновения.

Неожиданно в голове зазвучал укоризненный холодный и монотонный голос.

«А для чего тебе жить? Ты уже прожил жизнь. И чего в ней стоящего было? Что сейчас-то тебе от жизни надо? Опять будешь водку пить да жизнь прожигать?»

Вопреки разумному, неожиданно для себя решил упорствовать.

«Да! Именно для этого она мне и нужна. Как мне нравится, так я и живу! И пошли все на фиг, кто с этим не согласен!»

«Ого, какие мы грозные. Бессмысленная, никчёмная жизнь, и она ему нравится. Нонсенс! А если разобраться, что в ней хорошего-то?»

«А плохого-то чего? Живу и никого не напрягаю, пока меня не напрягают».

«Н-да… Глубоко… Философ! Мыслитель!»

«Если и не слишком монументально – зато, правда! Хочу, и живу, как хочу!»

«Гм, упёртый… А знаешь что?! Ну и чёрт с тобой. Живи. Но помни, я всегда рядом. Накосячишь и я сразу приду. И уже тогда ты так легко не отделаешься музыкант. А вообще – это будет даже интересно…»

«Что тебе будет интересно? Как я водку пью или…»

Но мне не ответили…

…и меня начало отпускать. Что-то взяло и ушло из груди. Что-то просто перестало перекрывать кислород, и я, наконец, вздохнул! Конечно, до действия типа «я вздохнул полной грудью» было очень далеко, но какая-то часть кислорода всё же попала в легкие – уже хлеб.

Перевернулся на другой бок, пытаясь прийти в себя. Бабушка тем временем, суетясь, присела рядом и положила влажное полотенце мне на лоб.

Охохох… Бабушка. Вот она сидит рядом и светится. Просто солнце через часть открытой ставни создает некую ауру вокруг её силуэта. Взгляд настороженный, взволнованный и любящий. Как же хотелось бы мне, чтоб это был не сон. Я смотрел на неё и не мог вымолвить ни слова. В горле стоял ком.

Так что же со мной? Как такое возможно? Неужели это действительно не сновидение, а правда? Почему всё так реально? И если это правда, то почему я? Почему именно я? И кто это мог сделать? Божественное вмешательство? Безусловно. Только, Боже мой, зачем?! Разве, кроме меня, других людей на Земле нет? Разве я именно тот, кто достоин… достоин жить заново?.. Во дела… И с кем я в голове разговаривал? Крыша поехала, или это игры воспалённого воображения?

Пока кувыркался и пытался вздохнуть, заметил, что тело моё изменилось. Вероятно, каким-то образом трансформировалось.

«Только трансформеров нам и не хватало», за то правда ухмыльнулась какая-то моя часть

«Ничего себе ты слова знаешь», – вновь прозвучал детский голос в окончательно больной голове.

«Конечно, знаю, – категорически подтвердил я. – Я мультик «Макрон 1» знаешь, когда смотрел? Нет? Тогда, когда ты ещё под стол пешком ходил. Поэтому слово трансформация я произнёс не просто так, а со знанием дела. К тому же, я вообще-то как-никак учёный, если чо».

«Вывод?»

«Вот прям так сразу?»

«Да! Какой вывод из всего что здесь и сейчас произошло, я могу сделать?»

«Ну… Гм… Так сразу, конечно, и не скажешь…»

«Давай уже… а ещё учёный!» – настаивала одна из частиц меня.

«Ок. Слушай! Как гипотеза, конечно, но в первом приближении сойдёт. Уменьшение формы и объёма вещества, в данном случае существа – это невероятно. Такое изменение агрегатного состояния должно сопровождаться скачкообразным изменением свободной энергии – энтропией.»

«Э-э».

«Норм?»

«Норм-то, конечно норм, но вот вопрос: а свободная энергия куда делась?»

Посмотрел по сторонам и никаких разрушений, к счастью, не обнаружил. Также оставался открытым вопрос и о законе сохранения вещества, сформулированный Ломоносовым, который по-простому звучит так: «Если где-то что-то прибыло, то где-то убыло». Значит, переместилось только сознание? Гм… Нелогично, но хоть какое-то объяснение. Хотя… Пощупал рукой под одеялом и нащупал кожаную сумку.

«Боже мой, неужели там ноутбук с телефоном и планшетом? – обалдел я. – Ну, ни хрена себе! Так он со мной переместился? А значит вот куда ушла лишняя энергия от перемещения. Вот это да! Шикарно!.. Может быть, ещё что-то вместе со мной переместилось тоже?»

Проверить, что ещё, пока не представлялось возможным, из-за присутствия в комнате бабушки, так что ревизию придётся оставить на потом. А пока… бабушка… любимая моя бабушка!

Вновь из глаз непроизвольно полились слёзы… Я позволил себе это. Позволил, и вновь заплакал…

Слёзы радости текли из глаз словно полноводные реки. Я плакал и не мог остановиться.

Минут через пять решил, что просто необходимо взять себя в руки иначе сердце может не выдержать не только у меня, но и у обнимающей меня и рыдающей вместе со мной бабушки.

Нужно было успокоиться, понять и сделать хотя какой-то чёткий приблизительный вывод.

Через мгновение результат обдумывания на скорую руку был готов.

В результате какого-то воздействия сторонней силы я подвергся переброске в свое прошлое без потери памяти… Вот так-то!

«Обалдеть!!»

Конечно, был и другой вариант, который, как ни прискорбно это сознавать, исключать тоже было нельзя – я сошёл с ума, всё это мне мерещится, а сейчас я в горячке хожу по деревне и пугаю мирно спящих граждан пьяным видом и пистолетом.

Тяжело вздохнул… Такой результат анализа был, нужно сказать, неприятен…

Тогда что?

Правильно! Не будем о таком думать. Будем всё-таки надеяться, что это перемещение сознания, а не «клиника».

Вроде бы стало на душе чуть полегче. Но всё же вопросов было много. И один из них: как же такое возможно? Быть может, это какой-то сбой? Сбой в матрице мира? Что-то такое, что и представить себе никто и никогда не мог?! Что-то такое… – сейчас я произнесу, погодите, не торопите, – такое, что даже представить себе могли только сёстры Вачовски?!

Сложно, конечно, было это произнести, но всё же ура, я смог!

«Да? А что тут такого интересного?» – спросите вы.

«А вы знаете, кто это? Что это за сёстры такие? Нет? Дело в том, что были два брата-акробата и любили они не бояръаниме, а научную фантастику. И вот как-то решили они написать роман, который стал, потом очень популярен и по нему даже сняли серию суперфильмов».

«Как называется?» – спросите вы.

«Да просто – «Матрица», – отвечу я.

«Нет, Александр. Ты что-то перепутал. Или ты врёшь», – скажите вы и напомните мне, что роман написали братья Вачовски.

А я наберу воздуха и, соглашаясь, скажу:

«Да. Вы абсолютно правы. Были братья, а теперь стали сёстры. Толерантненько, правда?!»

«Ничего себе! Во дела!» – воскликнете вы и будете правы.

Все эти мысли вновь мгновенно пронеслись в голове, но ясности всё равно не прибавили.

Так, что же – сбой той самой пресловутой матрицы? Той, где люди и не люди вовсе, а части компьютерного кода?

Действительно «во дела»…

Сел на кровать и уставился на бабулю.

– Ну что ты сынок, ложись, ложись. Полежи немного, – произнесла она.

Не знаю почему, но бабуля, как правило, называла меня либо по имени, либо «сынок». Внуком же почти никогда не называла.

Вздохнул и потёр ладонью лицо. Сон не прошёл… Встал и на ватных ногах подошел к зеркалу. Из зеркала на меня смотрел ребёнок. Всмотревшись в отражение, понял нереальное – на меня оттуда смотрел я. Именно я, только очень молодой и забыто смутно знакомый. Но, как ни крути – это был именно я.

Волосы над верхней губой – усы, только начали чернеть. Густые тёмные волосы на голове с причёской а-ля «Beatles». Ровный нос, ещё не сломанный в драке. Карие глаза. В общем, обычный русский парень с обычной русской внешностью. Обернулся и посмотрел на бабушку, которая, сочувственно глядя на меня, во все глаза что-то прочитала.

– Саша, Саша, ложись. Что ты молчишь? Что ты молчишь, Саша? Ты можешь дышать? Что это было, Саша, сынок? Нужно немедленно к врачу. Нужно бежать звонить в «скорую»?! Саша… – беспокоилась она.

…И ещё, и ещё…

– Всё нормально, бабуль, не волнуйся, – устало прошептал я и лёг.

– Ой, Сашенька у тебя, что горло заболело? Какой у тебя грубый голос. Простыл? Где же? Лето же? Говорила я тебе не купаться столько в пруду. Давай сейчас горячее молоко с мёдом сделаю?

– Нет, ничего не болит. Всё хорошо. Не волнуйся, – успокаивал я её, как мог, держа себя изо всех сил в руках.

Вдох… Выдох… Вдох… Начало отпускать. Муть в глазах потихонечку стала исчезать, а в ушах перестало звенеть.

Нужно успокоиться…

«Ух… Вот это накрыло так накрыло. Всё… Отдышался. Держим себя в руках! Вроде отошёл. В смысле хорошо, что просто отошёл, а не отошёл, например, в миро иной. С такими-то исполнениями… Н-да…»

– Бабуль! Всё! Успокойся, – решил вести себя, как ни в чём не бывало, и вновь сел. – Всё хорошо.

Поднялся с кровати и на дрожащих ногах прошел из сеней, где лежал в большую комнату.

Открыв дверь и войдя внутрь, первым делом посмотрел на стену. Там висел отрывной календарь. Внутри всё колотилось, и к чему-то странному и необычному я был готов. Но, всё же, посмотрев на календарь, впал в ступор.

В сотый раз за последние пять минут, протерев глаза, вновь посмотрел на цифры, напечатанные на листке.

– Ба, – обратился подросток к стоявшей рядом бабушке, – скажи, пожалуйста, сегодня, какое число?

– 26 июля Сашенька. А ты что, забыл?

– А год 1977?

– Э-э, да.

– От Рождества Христова?

– Да. 1977, гм… от Рождества… – тоже впала в ступор бабушка, вероятно не зная, как на такое реагировать. – А ты что? Забыл?

– Нет-нет, всё нормально. Это я так – шучу… Просто я вспомнил тут кое-что, гм… – попытался весело отшутится я, но весёлости в голосе не было. – Просто вот тут вспомнил… Подумал и, гм… понял…

«Так ведь, наверное, и деревенские ребята живы!.. Ребята живы! Все живы и счастливы! Все! Как один! И… И… О Боже!! БОЖЕ!! И мама… Мама жива!! Мама!.. О, Господи! Точно, точно жива! И здорова! И…, – голова закружилась. – А… Конечно… Конечно… И Оля… Олечка… Так ведь и Олечка, жена моя, наверное, тоже жива… жива!!! Или… стоп… нет… она же… нет… она не жива… она ещё… она не совсем жива пока. Она родится только через три года… в 1980 году… Но всё равно! Она родится! Она будет жить и будет жива!!»

От осознания всего сумбура в голове меня прошиб пот, и это не скрылась от глаз бабушки.

– Что опять? Плохо? – забеспокоилась она.

– Нет, нет бабуль. Нам с тобой нужно поехать в Москву! К маме! Срочно! – вытирая испарину, выпалил я.

– Зачем? – удивилась та.

– Срочно!.. К маме!.. Как зачем?! – не понял её я. Мысли путались и скакали, голова была словно не своя. – К маме нужно очень! Очень, очень! Нужно! Понимаешь?!

– Э-э… поняла… Хорошо. Давай съездим. Правильно! Пусть там тебя посмотрят, – согласилась бабушка, видя, что с внуком что-то действительно не то.

Я уставился на бабулю, постоял в непонимании несколько секунд и затем спросил:

– В смысле, посмотрят? – а затем понял. – Ах да, врачи же… – ведь мама работает медсестрой в скорой помощи.

Вот и действительно, пусть посмотрят, хуже не будет. К тому же, это неплохой повод поехать вместе с бабулей. А уж там…. А там я никого никогда никуда не отпущу. Вот Олю ещё найду, ну, гм… конечно же, когда она родится, подожду пока вырастет, и всё. И будем жить! Жить! Все вместе! Всей семьёй! Никого не отпущу от себя ни на шаг! Будем просто жить! Всегда! Долго! Счастливо! Вечно!

Разум зашёл за ум. Понять и осознать всё это, было просто невозможно. Вышел в коридор, подошел к ведру с колодезной водой, взял эмалированные ковшик, черпнул холодной жидкости и залпом выпил – вкуснотища. Давно позабытый вкус истинной воды. Н-да…

Нужно сказать, что для пацана, проводящего всё лето в деревне, вода являлось главным и приоритетным ресурсом. Носясь по всей округе в жару и дождь, с самого босоногого детства я всегда знал, где есть глоток свежести – в сенях! Тут всегда стояли вёдра с водой и «грибом» – вкуснейшим напитком. Причём было это действительно всегда. Интересно, почему в светлом будущем люди перестали делать этот бальзам от жажды.

«Ох, будущее…»

Сердце сжалось.

«Как бы не умереть по-настоящему. Сердце-то не резиновое. Вон как колотится, аж по ушам бьёт».

И неспроста… Возможно ли в это поверить. Я вернулся. Вернулся в свою юность. Вернулся спустя столько лет… Спустя столько чёртовых лет…

А сейчас нам предстоял путь в Москву 1977 года…

Просто так из деревни уехать было крайне сложно. В эти времена автобусы ходили по расписанию, и нужно было подгадать так, чтобы автобус подошел к станции незадолго до приезда электрички. Электрички же тут тоже были разные. «Голутвинская» и «Шиферная» – едут почти со всеми остановками, а значит, и дольше, нежели «Рязанская». Та мчит с минимальным количеством остановок и в полтора раза быстрее приезжает в столицу.

Как правило, когда мы едем из деревни, то выходим не на Казанском вокзале, а значительно раньше – на станции Ждановская.

Станция в 1989 году будет переименована в станцию Выхино. Ждановской же она была названа в честь Андрея Александровича Жданова, советского государственного деятеля, члена Политбюро. Что интересно, как член Политбюро и Секретариата ЦК, он отвечал за идеологию и внешнюю политику. Осуществлял руководство Управлением пропаганды и агитации и Отделом внешней политики. Заведующий же Отделом внешней политики был – Михаил Андреевич Суслов. Что ещё более интересно – после войны Жданов проводил линию компартии на идеологическом фронте в поддержку социалистического реализма. В августе 1946-го выступил с докладом, в котором осуждались лирические стихи А. А. Ахматовой и сатирические рассказы Михаила Зощенко – «Приключения обезьяны». Зощенко был охарактеризован как «подонок литературы», а поэзия Ахматовой была признана Ждановым «совершенно далёкой от народа». К представителям «реакционного мракобесия и ренегатства в политике и искусстве» был отнесены Дмитрий Мережковский, Вячеслав Иванов, Михаил Кузмин, Андрей Белый, Зинаида Гиппиус, Фёдор Сологуб. Этот доклад Жданова лёг в основу партийного постановления «О журналах «Звезда» и «Ленинград». По поручению ЦК партии руководил в июне 1947 года проведением «философской дискуссии» – публичная научная дискуссия общесоюзного масштаба в советской философии. На дискуссии присутствовало около 500 человек, в том числе секретари ЦК партии А. А. Кузнецов и М. А. Суслов.

О проведённой дискуссии позднее Жданов скажет: «Дискуссия в том виде, в каком она была проведена, оказалась бледной, куцей, неэффективной, а поэтому и не имела должных результатов. В связи с этим ЦК решил организовать новую дискуссию с тем, чтобы к этой дискуссии были привлечены не только работники из Москвы, но и работники из республик и крупных городов РСФСР. Причина отставания на философском фронте не связана ни с какими объективными условиями… Причины отставания на философском фронте надо искать в области субъективного». По распоряжению Жданова в 1947 года начал выходить журнал «Вопросы философии» и было создано Издательство иностранной литературы.

Вот такой вот неоднозначный был товарищ…

В результате перестройки, устроенной Горбачёвым, станцию Ждановская переименуют в 1989 году одной из первых. Назовут Выхино. Вероятно, потому, что там находится деревня Выхино, которая была включена в состав Москвы совсем недавно – в 1960 году.

Ну, так вот. Путь из деревни в Москву строился так: доезжаем до «Ждановской», заходим в метро и едем до станции «Площадь Ногина», где делаем переход на «оранжевую линию».

Станция «Площадь Ногина» – это центр Москвы. Названа станция в честь революционера Виктор Ногина. Про него я помнил только, что 4 ноября 1917 года совместно с Каменевым, Зиновьевым и Рыковым Ногин подписал заявление во ВЦИК, в котором говорилось о необходимости «образования социалистического правительства из всех советских партий… вне этого есть только один путь: сохранение чисто большевистского правительства средствами политического террора»…

Короче говоря, станцию метро в 1990 году, разумеется, тоже переименуюти назовут «Китай-город». Почему именно так, ведь название, мягко говоря, непонятное и не слишком адекватное для центра столицы?! Порой иностранцы полагают, что название «Китай-город» возникло из особой симпатии России к Китаю.

Каких версий только нет… Одна из версий – когда-то там жила и трудилась китайская община, вот местные и назвали Китай. По другой версии, название произошло не от Китая, а от слова «кетай» – это кирпич, из которого построена стена, отделяющий эту часть города. Есть версия что, в этом районе располагались лавки торговцев, которые торговали «китовым усом» – из этого элемента делали корсеты для женщин. Также есть предположение, слово «китай» – тюркское и переводится на русский язык просто как «крепость, укрепление, укрепленное место». Наиболее же распространённая версия говорит о том, что название это связано с восточнославянскими, русскими словами «кита», «кит», сохранившимися в диалектах. Означает оно – «плетенничный», «как плетень», то есть построенный по принципу плетня – переплетения толстых вертикальных кольев или бревен молодыми гибкими побегами. Такие крепкие плетеные стены ставились на некотором расстоянии друг от друга, а промежуток между ними заполнялся, забутовывался землей, глиной, крупным щебнем, камнями. Так возводилась чрезвычайно прочная стена, которую трудно разрушить, пробить стеноломными машинами и даже пушечными ядрами.

В общем, после перехода на другую ветку метро мы оказываемся на «оранжевой ветке» и мчим до конечной, которая в этих годах – станция «ВДНХ(а)». Станции Ботанический сад, Свиблово, Бабушкинская и Медведково только строятся и будут открыты лишь осенью следующего года, то есть 30 сентября 1978.

В целом, путь предстоял неблизкий и с исторической точки зрения крайне интересный, особенно, если учесть, что протекать он будет через станции, которых в светлом будущем фактически нет.

Пока бабушка смотрела в железнодорожной брошюре расписание электричек, решил сесть и в очередной раз взять себя в руки, справедливо полагая, что спешка и истерика ничего не дадут – наоборот, только внесут нервозность. Поэтому нужно было успокоиться и начать мыслить хладнокровно.

Бабушка жива, мама жива и все они теперь будут жить ещё очень долго. Если мне дали второй шанс, то я постараюсь не допустить никаких ошибок и сделать нашу жизнь более долгой и без сомнения более счастливой. Осталось только понять, как лучше мне это всё будет сделать.

– Ближайший автобус будет через два с половиной часа. Как раз подъедем к вокзалу. А там, через двадцать минут и электричка подойдёт, – произнесла бабушка, убирая расписание в комод, что стоял в углу комнаты.

Так, значит, полтора часа у меня есть.

– Бабуль. Я к ребятам на пруд быстренько сбегаю, ладно?

– Саша, – забеспокоилась бабуля, – а ты как себя чувствуешь-то?

– Да нормально всё. Комар, собака такая, чуть не съел меня, а теперь вроде всё нормально.

– Ну, раз нормально, то сбегай к шалопаям своим. Только недолго. У нас автобус, не опоздай, а то потом до вечера ждать придётся. Поздно приедем. Или, может быть, не поедем?

– Поедем. Кстати, может за водой в колодец сходить?

– Зачем? Раз в Москву уезжаем. Потом свежей и принесём. Вот приспичило тебе в Москву ехать. Ты точно себя хорошо чувствуешь? – спросила она и положила мне ладонь на лоб. – Вроде не горячий, – и, раздумывая, – давай-ка температуру тебе померяем. Где у меня тут градусник-то был…

– Ну, ба… – откуда ни возьмись во мне пятидесятилетнем проканючил пятнадцатилетний я… Занавес!

Через пять минут стало ясно, что температура у меня тридцать шесть и шесть. Надев шорты с майкой, и нацепив сандалии, побежал через деревню к пруду. Назывался пруд – Зелёный.

И вот я стою на пригорке. Внизу водоём, и вода в нём, то ли от ила, то ли от водорослей действительно от светло-зелёного к бирюзовому.

На одном из берегов находится небольшой песчаный пляж. Там на покрывале и расположилась часть нашей дружной деревенской «банды». Другая же её часть в это время весело плескалась в воде.

Наша компания… Мои ребята…. Как же долго, очень, очень долго я вас не видел…

На непослушных ногах спустился вниз… к моим давно ушедшим друзьям.

– О, Сашок пришёл. Здорово. Садись с нами в карты, – сказал Зяма – Эдик Зимов.

Сейчас ему шестнадцать лет. Погибнет в драке в конце девяностых.

– Привет ребята. Спасибо, – еле слышно прошептал я.

Горло пересохло, на глаза снова стали накатывать слёзы.

– Саш, ты что? Садись вот сюда, рядышком, – сказала Лиза Савичева, пятнадцати лет от роду.

Одна из двух девчонок в нашей компании. Всё в тех же девяностых она получит шальную пулю на улице, идя с работы, домой, когда две банды будут что-то делить между собой.

– Да, – выдохнул я и присел.

Вероятно, вид у меня был такой какой-то неправильный, потому как ребята что-то почувствовали и заметно напряглись.

– Саша ты чего? У тебя что-то случилось? – заикаясь, спросил Юра Фомин по прозвищу Небыстрый.

Через несколько лет он начнёт гнать самогонку на продажу и сам сопьётся наглухо. Затем будет кодироваться, не пить пару дней и опять уходить в запои на месяцы. А в двухтысячном при «отмечании» очередной кодировки у него остановится сердце. Сейчас ему, как и мне, почти пятнадцать. Тоже живёт в Москве, только в Измайлово.

– Да всё нормально, – выдавил из себя человек смотрящий на ушедшее.

– Ну, а если нормально, то давай в бур-козла на пару.

– Не ребята. Я попрощаться зашёл.

– Почему попрощаться? – спросила Лиза. – Ты что, уезжаешь?

– Да. Надо в Москву съездить. На недельку…

– Ха-ха-ха. Нужно тебе… Зачем? Нужна тебе эта Москва – шум, гам, суета… Эх ты, молодой… Ничего ты не понимаешь. Тут воля, тут свобода, – задвинул свой спич Зяма и потянулся.

Из воды вышли и подошли к нам ещё два парня и девочка. Теперь вся наша банда была в сборе.

Парней звали Лёша и Федя. Лёша Горелов по прозвищу Гарик, семнадцати лет от роду, будет единственный, кроме меня, кто доживет до 2018 года, а затем умрёт от туберкулёза. Связь с ним в то время будет периодически прерываться, потому что я не буду знать, на свободе он в этот момент или нет. Свои криминальные похождения он начнёт этой зимой. После драки на танцах должен будет получить свой первый срок.