Текст книги ""Фантастика 2025-112". Компиляция. Книги 1-30 (СИ)"

Автор книги: Лариса Петровичева

Соавторы: Дан Лебэл,Кристина Юраш,Александр Нерей,,Ольга Булгакова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 340 страниц)

Принц понимающе кивнул, но его лицо стало таким бледным, что Эвглин испугалась, как бы Альден не грохнулся в обморок.

– Будет больно? – спросил он, и Харвис ответил вопросом на вопрос:

– Разве королевская кровь не презирает боль?

Альден не ответил.

После завтрака вся компания вышла на поляну перед домом, и Харвис сказал:

– Сейчас я отправлюсь на болота – это примерно две лиги к северу. Вы, господа, тоже пойдете со мной – охота на русалку дело долгое и муторное, мне понадобится ваша помощь.

Полковник сдвинул кепи на затылок и разочарованно произнес:

– А говорили, вы всемогущий…

Эвглин вся эта ситуация уже не нравилась. Они были в одной лодке, на них велась охота, но все постоянно поддевали друг друга, и Эвглин понимала, что это вряд ли приведет к чему-то хорошему. Впрочем, Харвис ответил вполне добродушно:

– Я же не предлагаю вам ее потрошить, Матиаш. Просто будете держать ее за хвост. А вам, Альден, достанется самое простое – котелок с потрохами.

– А я? – спросила Эвглин. Харвис посмотрел на нее таким теплым взглядом, что ей захотелось улыбнуться.

– А ты будешь ждать нас здесь, – ответил Харвис. – Я не потащу свою жену на болота.

– Совершенно верно, – поддакнул Альден. – Вам нечего там делать, дорогая Эвглин. Это очень опасно, а мы не хотим подвергать вас опасности.

Харвис недовольно посмотрел на него, но ничего не сказал. Он поцеловал Эвглин на прощание, и скоре мужчины уже шагали в сторону деревьев. Впереди, прокладывая тропинку, скакал толстый огненный колобок, который Харвис быстро слепил из сорванных травинок. Когда они почти приблизились к краю леса, Харвис обернулся и, взглянув на Эвглин, помахал ей рукой. Эвглин подняла руку в ответ, и на какой-то миг ей стало тревожно.

Ей показалось, что она видит Харвиса в последний раз.

Лес – не такое спокойное место, как хочется думать. Он хранит свои тайны и не очень-то радуется посторонним. Сейчас, стоя на крыльце, Эвглин вспоминала, как вчера здесь падали деревья и рассыпались серебряной пылью, чтоб обратиться в мебель и стены их временного пристанища. Вряд ли все это понравилось лесу…

Вскоре пошел дождь.

Эвглин вернулась в дом, села на диван в гостиной и стала смотреть в окно. День становился все темнее и темнее – теперь, когда дождь покрыл лес влажной пеленой, мир забыл о лете и стал совсем осенним. Где-то тоскливо прокричала птица, ей угрюмо ответила вторая. Харвис наверняка развернул над идущими зонтик артефакта, и они движутся к болоту, не испытывая ни малейшего дискомфорта…

«Уходи».

Голос, прозвучавший в ее голове, был незнаком. Не мужской и не женский, он звучал с противной вкрадчивостью, которая заставляла выпрямляться волосы на руках. Эвглин огляделась – никого. Она была в доме одна. За окном по-прежнему шел дождь, и, отодвинув штору, Эвглин не увидела никого, кто мог бы с ней заговорить.

«Уходи. Ты чужая».

По позвоночнику словно провели ледяным мокрым пальцем. Уходя в лес, Харвис знал, что тут нет ни диких животных, ни пугающих лесных существ – но он ошибся. Здесь было что-то дурное и темное, пробужденное их появлением.

Наверно, от него и сбежали прежние обитатели избушки. Отправились в поход через лес, потому что оставаться было невозможно.

«Уходи».

Голос навевал воспоминания о неровной бурой глади болот, в которой изредка появляются окошки темной воды – и тот, кто смотрит из этих окошек, способен одним взглядом остановить чужое сердце и пожрать душу.

– Кто ты? – спросила Эвглин и вздрогнула: настолько громко прозвучал ее голос. Он раскатился по дому, и дождливая тьма проглотила звуки.

«Я тот, кто тебя отсюда выдавит, – ответил голос, и по гостиной прошелся ветер: душный, затхлый, пахнущий гнилью и разложением. – Выйди из дома. Прочь из моего мира».

Эвглин не запомнила, как вышла из дома. Дождь тотчас же обрушился на нее, вымочив до нитки, но впереди, на поляне, дождя не было – там светило яркое летнее солнце, и большая арабская семья гуляла возле Эйфелевой башни. Эвглин смотрела на влажную дымящуюся раму, обрамлявшую вид на родной мир, и не знала, что с ней происходит: жива ли она еще, дышит ли, может видеть и понимать?

Над домом нависла тень – лохматая, темная, сложенная из еловых ветвей и костей птиц и животных, переплетенных стеблями трав. На поляну легла пелена тяжелого запаха гнилых ягол. Эвглин не оборачивалась – просто знала, что за спиной стоит нечто, которое было сильнее всех магов этого мира и всех возможных миров.

И это нечто настолько ненавидело ее, что открыло ей ворота домой. Оно не хотело существовать в одном мире с Эвглин – и убивать ее не хотело, чтоб не мараться.

«Это? – спросил голос. – Или это?»

Париж в рамке растаял. Эвглин увидела знакомую аллею парка, драконий скелет американских горок за оградой и рыжего беспородного пса, который бежал за брошенной ему палкой. Подхватив ее, он вернулся к хозяевам, в которых Эвглин с восторженным ужасом узнала Таню и Кира, ее однокурсников – узнала и не сдержала крика.

Земля качнулась, мягко уплывая из-под ног. Эвглин закричала. Все, что было с нею в Эльсингфоссе, утратило смысл – она снова могла стать Гелей Шуваловой, стать собой, вернуться к себе. Что-то мягко толкнуло ее в спину, и Эвглин сделала шаг к солнечному летнему дню и друзьям.

«Иди, – сказала тьма за спиной. – Уходи уже. Ты мешаешь мне».

На мгновение Эвглин ослепла – когда зрение вернулось, то она уже медленно шла по асфальтированной дорожке парка, оставив за спиной дождь и лес чужого мира. Воздух был упоительно сладким, и Эвглин – нет, уже Геля! – глотала его и не могла надышаться. Первой ее заметила собака и с радостным лаем бросилась к старой знакомой, а потом уже Таня заорала:

– Геля, ты?! Гелька! – и тотчас же зажала рот. Казалось, ее глаза сейчас вывалятся из орбит от ужаса и счастья.

– Это я, – прошептала Геля на русском. – Я вернулась.

И упала на асфальт.

* * *

Русалку они поймали почти сразу – им повезло наткнуться на добычу, едва выйдя к болоту. Молодая, жирная, похожая на большую жабу, она сидела на кочке и меланхолично жевала комаров – гнуса тут было предостаточно, русалка не голодала. Увидев ее, полковник скривился и дотронулся до лица жестом, отгоняющим нечистого.

– Ну и дрянь! – охотно поддержал его принц, который никогда прежде не видел русалок. – Я-то, дурак, думал, что они похожи на прекрасных дев…

– На прекрасных дев похожи ундины, а не русалки, – поучительно заявил Харвис и сделал такой жест, словно что-то солил. Русалка сразу же сомлела и сонно распласталась на кочке. – Но до ундин нам далеко, они живут в Среднеземельном море. Давайте перетащим ее, где потверже.

Принц и полковник шагнули к русалке с такими лицами, словно Харвис предложил им залезть в навозную кучу голыми руками. В каком-то смысле так и было: в отличие от остальных лесных и болотных духов, русалки не считали нужным умываться и чистить шкурку цвета охры. Пахло от них соответствующе – птицы падали на лету.

– Мощная вонища… – сообщил полковник, перетаскивая русалку на траву. – Помнится, во время Салаинского перехода у меня тоже ноги воняли. Но не до такой степени, помилуй Господи…

Принц молчал. Он шумно дышал через рот, и Харвис предметно опасался, что его высочество сомлеет без чувств рядышком с русалкой. Мысленно подтрунивая над своими помощниками, Харвис понимал, что медлить незачем. Дождь погружал лес во влажную тоскливую мглу, вечерело, и в душе у Харвиса поселилось стойкое дурное предчувствие. Ему казалось, что кто-то ходит в лесу, замирает, когда они оборачиваются, и продолжает движение, когда на него перестают смотреть.

А Эвглин была в доме одна. Харвис не сомневался в крепости стен и задвижек, но глухое чувство тоскливого раздражения становилось все сильнее.

Шкурка сходила легко. Харвис швырнул ее в котелок, подставленный принцем, и принялся извлекать из-под желтоватых мышц русалки теплые прозрачные камешки – из них и будет скован щит для его высочества Генриха. Альден старался не рассматривать содержимое котелка, но то и дело косился туда, и его лицо вздрагивало и приобретало мертвенно-серый оттенок.

– И что, колдун, и что, мой свет? – процитировал полковник известного поэта. Харвис удивился: он и не подозревал, что Матиаш хоть когда-нибудь открывал книги. – Что дальше?

Харвис вынул последний камешек, бросил его в котелок и столкнул тушку русалки в болотную воду – голодные обитатели бучила быстро разберутся со свежим мясом. Еще и спасибо скажут, что не придется свежевать.

– А дальше мы пойдем обратно, – сказал он. Тревога, что поселилась в его сердце, становилась все гуще и гуще. – У нас сегодня еще много дел.

Когда болото осталось позади, все дружно вздохнули с облегчением. Дождь припустил еще сильнее – хорошо, что артефакт, созданный Харвисом перед походом, не пропускал воду, и они шлепали по сырой тропинке, не боясь промокнуть. Харвис невольно вспоминал бурю в Приграничье, распахнутые врата в другой мир и бушующее море, готовое выплеснуться из границ. Если его догадка верна, то еще одни врата могут открыться сегодня в лесу.

Он отогнал эту мысль. Не хотел об этом думать. Харвис прекрасно понимал, что, создав приворотный артефакт, разрушил доверие Эвглин – пусть она простила его, но теперь их общая жизнь стала склеенной чашкой. Вроде бы все в порядке, а воду наливать боишься. И Эвглин уйдет, если врата откроются – уйдет, хоть и обещала этого не делать, и будет права.

Они вышли к дому уже в сумерках, когда дождь перестал, и где-то далеко за деревьями выглянул краешек закатного солнца, залив лес теплым золотисто-рыжим светом. Харвис застыл на месте – краем глаза он заметил, что его спутники сделали то же самое, а принц едва не выронил котелок.

Дом был пуст. Ветер медленно играл с открытой дверью, то почти захлопывая ее, то распахивая снова. Скрип двери звучал словно стон потерянной души.

Эвглин здесь не было. От дома веяло пустотой и тьмой покинутого места.

Харвис плохо запомнил, что было дальше. Сознание заволокло туманом, и он пришел в себя только спустя довольно долгое время. Он обнаружил, что стоит на коленях на мокрой траве возле дома, принц Альден нервно расхаживает по поляне, то и дело проводя ладонями по лицу, а полковник сидит на корточках рядом, держа Харвиса за плечо, и говорит:

– Вот видишь – тут следы есть, а тут – уже нет. Обрываются.

– Она ушла, – глухо проговорил принц. Снова провел ладонями по щекам и повторил: – Ушла в свой мир. Это как в Приграничье, помните?

– Обожди, – сказал полковник так, словно не хотел поверить в то, что Эвглин исчезла. – Может, это какой-то леший ее схватил с веток. Тогда надо искать.

– Нет, – произнес Харвис. Ему было странно и дико: Эвглин вернулась домой, ее больше нет с ним, а он может жить и говорить. Дышать может. – Нет, общий магический фон неизменный. Все как тогда в Приграничье.

Некоторое время они смотрели друг на друга и ничего не говорили. Харвис выпрямился и уставился на запад – заходящее солнце заливало стволы сосен розовым и золотым, воздух был чистым и свежим, наполненным запахами трав и сосен, и Эвглин ушла, а жизнь почему-то продолжалась. Она почему-то не кончилась.

– Эвглин… – прошептал Харвис. Грудь стиснул невидимый кулак, и Харвис с облегчением подумал, что сейчас умрет, и все закончится. Если любить – это желать счастья тому, кого любишь, то почему ему настолько больно?

Неужели он не любит?

Харвис не запомнил, как поднялся и ушел в дом. Он окончательно пришел в себя после того, как полковник вложил ему в руку чашку чая.

– Где Альден? – спросил Харвис, сделав глоток. Варево оказалось горьким, но оно проясняло разум. Дышать стало легче – немного, но все-таки легче.

– На крыльце сидит, – ответил полковник. – Плачет.

Плачет, мысленно повторил Харвис и, дотронувшись до лица, понял, что он тоже плакал.

Если бы они не ушли в лес, Эвглин осталась бы в этом мире? Вот в туманном мареве открывается проход, вот перед ней возникает ее родина, знакомые места – что бы она сделала, если бы Харвис был рядом?

Он откинулся на спинку стула и сказал:

– Она сейчас счастлива. Очень счастлива.

Матиаш посмотрел на Харвиса так, словно никак не мог взять в толк, о чем он говорит.

– Счастлива? – перепросил он. – А мы? А как же мы?

Харвис усмехнулся. В его душе прорастала та горечь, которую надо заглушать крепким спиртным и чужими объятиями – долго, всю жизнь.

– А что – мы? Она никому из нас не принадлежит, – сказал он. – Даже мне, своему мужу. Ей просто навязали и этот мир, и нас. И поверьте мне, Матиаш, она сейчас счастлива – вот все, что мы можем об этом думать. Сейчас у нас есть масса насущных проблем, так что позовите принца, и начнем работу.

Харвис хотел было добавить, что Альдену незачем строить из себя неутешного вдовца, но не стал. Он прекрасно понимал горе его высочества и не решился глумиться над ним. Полковник горестно вздохнул и ушел из кухни, и на несколько минут Харвис остался в одиночестве. Ему было легче одному.

За окнами сгустилась тьма – непроглядная, какая бывает только в лесу. Интересно, что сейчас в мире Эвглин – день или ночь? Что она делает? Есть ли там кто-то, кто протянет руку помощи и не оставит Гелю Шувалову в одиночестве? Она так давно ушла из дома, наверняка там все изменилось, и Харвису оставалось лишь надеяться, что Геле помогут. Что она не будет там одна.

На мгновение Харвису стало больно. Очень больно. Все, что он делал, оказалось напрасным. Может быть, Эвглин и осталась бы – но приворот все разрушил.

Впрочем, что теперь убиваться? Когда они докажут свою невиновность, Харвис уедет из Эльсингфосса – волшебник его уровня найдет работу в любой стране мира. Будет жить угрюмым бирюком – это тоже можно делать вдали от этих мест.

Без Эвглин все теряло смысл. Ничего не имело значения.

И самым страшным было то, что Харвис понимал: он сумеет жить дальше. Он сможет.

Глава 5. Домой

– Нет, ну ты же это видела? Она из воздуха появилась! Из воздуха! – Кир снова запустил руку в волосы и в очередной раз повторил: – Твою же мать…

Таня, которая славилась тем, что прочитала более тысячи книг о попаданцах, выглядела не менее взволнованной. Одно дело читать о том, как кто-то шел по улице и провалился в другой мир, и совсем другое – понимать, что этим кем-то была ее подруга. Впрочем, Таня сразу же безоговорочно поверила в быстрый сбивчивый рассказ об Эльсингфоссе, и Геля за это была ей невероятно, до дрожи в пальцах, благодарна. Таня поставила перед Гелей чашку кипятка, бросила туда чайный пакетик и сказала:

– Капец, Гелька. Просто слов нет.

Кухня двухкомнатной квартиры, которую снимали Кир и Таня, была крошечной и убогой. Старая плита-козлик, колонка, которую надо было зажигать спичкой, открытая форточка в давно некрашеной раме… Геля смотрела на все это и мысленно повторяла: я дома. Я дома. За окнами шумела привычная улица, на дороге толпились в пробках машины, и это был дом.

Она поверить не могла, что вернулась. Что все, случившееся с ней в Эльсингфоссе, было правдой, а не сном. Кольцо, подаренное Харвисом, поймало лучик света и подмигнуло с безымянного пальца: это не сон. Ты вернулась домой.

Собака, имени которой Геля так и не вспомнила, попробовала устроиться на кухне, со всеми, но Таня вытолкала ее в коридор. Невольно вспомнился Пушок, который тоже всегда искал общества людей, вспомнилось, как он уплетал лягушек, сердясь, что они превращаются в розы, и слушал сказку, которую Геля – тогда еще Эвглин – читала ему среди розовых кустов… Где-то он сейчас, бедолага, что с ним?

– Короче, сперва думали, что ты где-то загуляла, – сказал Кир. Он то и дело поднимался с табурета и садился опять, не мог найти себе место. – Потом Димон вспомнил, что вроде видел тебя в «Пикассо» с каким-то хачиком.

– Меня? В «Пикассо»? – искренне удивилась Геля. Это был самый пафосный и дорогой клуб города, и она никогда в жизни не заработала бы денег, чтоб туда зайти и остаться.

Вкус чая оседал во рту, и Геле хотелось зажмуриться и остановить мгновение. Это было возвращение домой, к себе. Это было одновременно правильным и неправильным.

– Тебя в «Пикассо», – Кир снова запустил руку в волосы, хватаясь за голову. – Тань, у нас валидола нету? Я прям чую, что дурканусь.

Таня сунулась в видавший виды шкафчик, доверху набитый теми вещами, что есть в каждой кухне и которые вроде бы не нужны, но выбросить жалко, и вынула жестяную коробку из-под конфет, которую теперь занимали лекарства. Получив белый кругляш таблетки, Кир сунул его в рот и продолжал:

– В общем, решили, что ты теперь кавказская пленница. Увезли тебя в горы.

Таня подлила Геле чаю и наконец-то подала голос:

– Украшения точно не наши. Вот точно. Дизайн странный, мягко говоря.

В этом вопросе Тане можно было поверить – она искренне любила бижутерию и драгоценности, хорошо в них разбиралась и когда-то давно мечтала стать ювелиром. Геля снова посмотрела на обручальное кольцо, а потом перевела взгляд на кулончик. Сейчас она ясно видела, что Таня права. Завитки золота, которые раньше, в Эльсингфоссе, казались ей привычными, теперь, когда она оказалась дома, выглядели странно и чужеродно. Они пугали. Они казались неправильными и ненастоящими.

– Но это золото, однозначно, – сказал Кир. – У моей бабки были кольца такого же цвета. Смуглые.

– Ты это лучше сними и не свети, – посоветовала Таня. – Сплав хороший, дорогой…

Она села на табурет и вдруг расплакалась, прижав пальцы к губам. Геля обняла подругу, прижала ее к себе, с трудом сдерживая собственные слезы – вспомнилось, как давным-давно, в другой жизни, они вместе ходили на лекции и в клуб, вместе влипали в обычные студенческие неприятности и вместе из них выбирались.

Они были друзьями. Геля вдруг с каким-то удивлением поняла, что их дружба сохранилась и никуда не делась.

– Танюш, ну не плачь, – проговорила она, чувствуя, что в носу наконец-то начинает щипать, а глаза немилосердно жжет. – Не плачь, я тут, я дома уже…

Таня провела ладонью по лицу и махнула рукой.

– Да это я так, Гель, – сказала она. – Ничего, нормально уже все.

– Надо думать, что дальше делать, – Кир отпил чаю и придвинул к Геле тарелку с наскоро нарезанными бутербродами. Геля смотрела на ломти батона и колбасу и не верила, что видит именно то, что видит. В Эльсингфоссе хлеб был другой. Все казалось сном.

– Да, давайте соображать, – Таня шмыгнула носом и взяла бутерброд. Вид у подруги был строгий и решительный. Помимо любви к книгам про попаданцев Таня славилась тем, что у нее всегда был свой план к любой ситуации, и она умела быстро взять себя в руки. – Из института тебя, конечно, отчислили.

– Я не сомневалась, – вздохнула Геля. – Было б странно, если бы они оставили… Вещей тоже нет.

Она едва не рассмеялась от горького понимания, что в очередной раз входит в мир с пустыми руками. Эвглин Шу попала в Эльсингфосс без истории и вещей – и Геля Шувалова вернулась домой в точности так же.

Интересно, пришел ли Харвис обратно к домику? Ей ведь не дали даже проститься с ним, даже записку оставить – неизвестная, но могущественная сила сочла ее настолько чужеродной и лишней, что не стала медлить. А Харвис – что он подумает, когда увидит, что дом пуст? Что Эвглин утащил леший? Или съели волки?

Харвис любил ее по-настоящему. Боль обхватила грудь тугой петлей, и Геля едва не перестала дышать.

Харвис ее любил. Возможно, это было единственным, что имело смысл во всех мирах.

– Не, вещи-то как раз есть! – улыбнулся Кир. – Мы их к моим в гараж отвезли. Я подумал, что пусть лежат, есть не просят, правда?

Это была действительно хорошая новость.

– И документы тоже? – оживилась Геля. Таня отрицательно мотнула головой.

– Нет, доки у нас. Я тогда еще подумала, что тебя точно похитили. Ты паспорт на столе забыла.

А ведь и верно, вспомнила Геля, в тот день она перекладывала вещи в новую сумочку – светлую, летнюю, с синими бабочками на боку. А под обложкой паспорта был и полис, и зеленая карточка социального страхования – Геля всегда хранила их там.

– Слава богу! – воскликнула она. – Жить можно. Спасибо, ребята. Вы меня правда спасли.

Таня только рукой махнула. Она не считала, что сделала что-то крайне важное и нужное – просто то, что должна была. Геля знала, что и сама поступила бы точно так же: не думала, что подруга умерла или исчезла с концами, а просто сохранила бы ее вещи.

– Надо подумать, как дальше быть, – произнес Кир. – Тебя почти два года не было, надо сообразить, что делать.

– Может, скажем, что ты правда с парнем жила? – предположила Таня. – Нет, ну а что? Взяла и уехала, любовь в голову ударила.

Кир скептически посмотрел на свою гражданскую супругу.

– Да ладно, уехала… – сказал он. – А документы? А полис? Ну как так, Тань? Бросила, уехала, никому не сообщила… Так не бывает.

Таня подперла рукой щеку и задумчиво сказала:

– Гель, а если сказать, что тебя похитили и в рабство продали? Поэтому и доки тут остались…

– Нет, ты что! – воскликнула Геля. – Ты еще скажи, что в бордель привезли. Это мне тогда вообще не отмыться от такого. Никогда.

Кир вдруг толкнул Таню под локоть и указал на чашку Гели. Таня посмотрела и вдруг поперхнулась воздухом и зажала рот ладонью, чтоб не заорать от ужаса. Геля вдруг поняла, что чашка с недопитым чаем находится как-то слишком близко к ее лицу – а потом ей тоже стало страшно, так, что она ощутила мгновенный озноб, пробирающий до костей.

Чашка висела в воздухе над столом. Сама по себе.

* * *

– Все-таки хорошо, дружище, что ее нет с нами.

Харвис угрюмо подумал, что если бы принц Альден мог, то непременно облачился бы в траурные одежды. Он не спал этой ночью и слышал, как его высочество угрюмо бродит по гостиной, порой всхлипывает и выходит из дому, чтоб вернуться через четверть часа и снова бродить. Когда сырая, почти осенняя ночь стала потихоньку приобретать серые рассветные оттенки, Харвис начал винить в своей бессоннице именно Альдена. Таскается туда-сюда, скотина венценосная, всем спать мешает.

Ему хотелось быть циничным и вычеркнуть из сердца то, что уже никогда не вернуть. Ему хотелось позаимствовать у Эвглин ее здравого смысла и не тосковать.

Он не мог. Сейчас, когда они втроем шли по тропинке, Харвису хотелось упасть на колени, закрыть голову ладонями и завыть – страшно, по-звериному, чтоб в этом крике выплакать свое горе и не умереть.

– Она дома, – подал голос полковник Матиаш. – Ей там всяко лучше, чем здесь.

Вот полковнику Харвис вообще хотел разбить хрюкалку, чтоб не лез, куда не спрашивают.

Вчера он провел вечер, обходя поляну перед домом и снова и снова замеряя магический фон. Все было правильно – и все равно Харвис чувствовал какую-то знобящую ошибку. Он нашел следы возле леса и, присмотревшись, решил не ходить. Кхаавинд, ледяное божество деревьев и болот, вышел на поляну и ушел обратно – а Харвис сейчас был слишком взволнован, чтоб сражаться с такой силой. Для того, чтоб одолеть Кхаавинда, требовался спокойный разум, а этого у него не было.

Кхаавинд был рассержен, Харвис понял это по смятым верхушкам деревьев, где божество отталкивало их со своего пути тысячепалыми руками. Его разозлило именно присутствие Эвглин – существа из другого мира. Настолько разозлило, что Кхаавинд собрался с силами и вышвырнул ее обратно.

Эвглин была болезнью, попавшей в организм – и организм сделал все, чтоб от нее избавиться…

Они спустились с холма, миновав владения лесного божества, и Харвис остановился и принялся растирать ладони, аккумулируя необходимую силу для открытия туннеля. Принц опустил котелок с приготовленными русалочьими потрохами и спросил:

– Что теперь делать?

– Пока ничего, – ответил Харвис. – Я должен сосредоточиться.

Щит для принца Генриха, над которым он работал всю ночь – когда горе становилось слишком тяжелым, Харвис проводил ладонью по лицу, стирая слезы, и пытался очистить разум, погрузившись в работу – был почти закончен. Сотканный из лунного и звездного света и напитанный молчанием пустынь, мудростью вод и силой лесов, он был одновременно невесомым и тяжелым – полковник, тащивший крошечный сверток, не больше носового платка, давно пыхтел от усталости и вытирал пот.

– Надеюсь, нам повезет, – произнес Харвис и медленно поднял руку, чтоб сотворить финальное заклинание. Когда щит опустится на принца Генриха, то его невидимую ткань не пробьет ни железо, ни огонь, ни магия.

«Как мило, – услышал вдруг Харвис чужой голос. Странный, не мужской и не женский, пробирающий до костей, он шел откуда-то сверху. – Не думал, что ты будешь настолько сильно горевать».

Харвис покосился на Альдена и полковника. Те спокойно стояли чуть поодаль и никак не реагировали на прозвучавшие слова. Рот Матиаша был приоткрыт, словно тот хотел о чем-то спросить приятеля и не успел этого сделать. Харвис перевел взгляд на деревья. Вот капля упала с ветки и замерла в воздухе, переливаясь голубым и белым. Вот вспорхнула птичка и висит, не улетая и не падая. Вот паучок застыл на паутине, выплетая очередную нить…

Харвис обернулся. За ними, над лесом стояла тень. Густая, тяжелая, похожая на клубящуюся грозовую тучу, она занимала собой половину мира.

– Кхаавинд, – произнес Харвис. – Ну что, доброе утро.

Лесное божество повело плечами, его голова дрогнула.

«Здравствуй, колдун. Помнишь моего младшего брата?»

– Помню, – ответил Харвис. С божествами этой породы он столкнулся всего один раз и победил. Тогда темный еловый лес, под корнями которого обитали шестиглавые жабы, а говорящие насекомые заманивали детей в чащу на прокорм безногим ящерицам, превратился в светлую березовую рощу, полностью очищенную от зла. – Ну и что?

Кхаавинд негромко рассмеялся. По тени прошла волна и улеглась.

«Я вытолкнул чужую девочку в ее мир, – сообщило божество, и Харвис вздохнул с облегчением. Эвглин была жива. – Вернул ее к друзьям».

– Спасибо, – искренне сказал Харвис и спросил: – Почему ты не убил ее? Она моя жена, а ваша порода очень мстительна.

«Потому что я не такой, как ты, – ответил Кхаавинд. – Чужая девочка не сделала мне ничего плохого. Я даже сделал ей небольшой подарок на прощание. Ну а ты…»

Харвис успел отразить удар – туманная рука, пронзившая воздух рядом с его головой, содрогнулась, отсеченная заклинанием, и упала в траву. Харвис думал, что лесное божество закричит от боли, но Кхаавинд снова рассмеялся. Отрубленная рука вздрогнула в последний раз и растеклась туманом. Там, где она лежала, трава пожухла и рассыпалась, а на земле остался красно-бурый отпечаток, словно ожог.

«Ты еще увидишь», – произнес Кхаавинд, и мир снова пришел в движение.

Харвис качнулся и едва не упал – принц вовремя среагировал, успев его подхватить. Лесное божество ушло своими путями, и Харвис, глядя в серое утреннее небо, понял, что Кхаавинд имел в виду – понял и почувствовал, как внутренности скрутило от страха.

– Нет-нет, – выдохнул он, тряхнув головой. – Нет, я успею. Руки!

Альдена и полковника не надо было приглашать дважды: Харвис уже успел убедиться, что в критических ситуациях они реагируют очень быстро и очень верно. Вот и сейчас вцепились в его запястья и готовы разжать пальцы только тогда, когда колдун прикажет.

– Вперед, – прошептал Харвис, и туннель открылся.

Он видел его высочество Генриха очень давно, однако туннелю не нужно было четкое портретное сходство, чтоб выплюнуть их далеко от леса Кхаавинда. Когда тьма рассеялась, Харвис увидел, что их троица стоит на опушке леса, пронизанного солнечными лучами. Вдали звонко заливался охотничий рожок, лаяли псы, которые так и рвались броситься за добычей, и ржали лошади. Впереди стояли шатры, возле которых копошились слуги. Самый большой шатер, красный с золотым, расположился в центре лагеря – отсюда, из-за деревьев, Харвис видел, что полог приоткрыт. Из шатра неслась развеселая песня с теми куплетами, которые не поют в приличном обществе.

Принц Генрих с компанией вырвался из пут столичных условностей и предложил друзьям развлекаться – кто-то охотился, а кто-то просто и без затей напивался под хорошую закуску.

– Щит, – приказал Харвис, и полковник послушно передал ему платочек. Харвис взял его – рука дрогнула от тяжести – и дунул, отправив сетку заклинания в полупрозрачные нити. Альден дотронулся до лица жестом мольбы к Всевышнему.

– Господи, помоги нам… – прошептал он.

Харвис прикрыл глаза и мысленно приказал: лети. Платок сорвался с его ладони и медленно поплыл в сторону алого шатра, постепенно становясь невидимкой. Харвис смотрел ему вслед, понимая, что они успели.

Спустя несколько минут из шатра выбежал растрепанный молодой красавец в расстегнутой рубашке и без штанов и с шумом исторг из себя все съеденное и выпитое. Харвис довольно кивнул: щит достиг своей цели, внедрился в того, кого должен был защищать, и теперь все будет хорошо.

– Это Генрих, – негромко сказал Альден. – Так и должно быть?

Харвис кивнул.

– Мы успели, – сказал он. – Идемте отсюда, и поживее. Нас никто не должен видеть.

Он развернулся и быстрым шагом двинулся прочь, не разбирая дороги. К принцу Генриху уже бежали слуги, но он отмахнулся от них и вернулся в шатер – там, похоже, было еще много и еды, и спиртного. Альден и полковник быстрым шагом кинулись за Харвисом, и принц спросил:

– Мы разве не пойдем через туннель?

Харвис не ответил. Спустя четверть часа пути, когда шум лагеря и собачий лай почти стихли, он остановился и привалился спиной к сосне.

Ему казалось, что за ним тянется кровавый след. Харвис даже обернулся, чтоб убедиться, что это не так – и снова прислонился к дереву. Мир качался и уплывал из-под ног. Полковник похлопал его по щекам и негромко произнес:

– Дружище, да ты совсем плох. Что такое?

– Мне нужно отдохнуть, – едва слышно проговорил Харвис. – Тогда я смогу открыть туннель и перебросить нас прямо к его величеству Клаусу. Но не сейчас.

Во рту появилась горечь.

– Что случилось? – испуганно повторил принц. Харвис вдруг подумал, что Альден действительно переживает – и на мгновение ему стало стыдно за то, что он покрыл принца чирьями и язвами.

– Это последнее, что я смогу сделать, – выдохнул он. – Меня пробили.

* * *

– Значит, волшебная академия… – задумчиво выдохнула Таня и с веселым испугом посмотрела на Кира. Увидев летающую чашку, тот был настолько поражен, что взял собаку и отправился во двор – побыть наедине со своими мыслями и смириться с увиденным. Должно быть, надеялся вернуться домой и понять, что он снова попал в привычный мир, где магия существовала только в книгах.

Этого не случилось. Кир вздохнул и пошел заваривать кофе. Геля с невольной грустью подумала, что парню тяжело. В отличие от Тани, которая приняла факт волшебства и параллельных миров с радостью, Кир был мрачным и задумчивым. Но, зная его, Геля понимала, что уже завтра он ко всему этому привыкнет.