Текст книги ""Фантастика 2025-112". Компиляция. Книги 1-30 (СИ)"

Автор книги: Лариса Петровичева

Соавторы: Дан Лебэл,Кристина Юраш,Александр Нерей,,Ольга Булгакова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 144 (всего у книги 340 страниц)

Глава 29. Допрос

– Вставай. Тебя там Павел дожидается, – донёсся сквозь дрёму отцовский голос.

– Встаю уже, – буркнул я и зарылся носом в подушку.

«Вот и пришёл день расплаты, – подумал о предстоявших объяснениях с дедом. – Какой неугомонный. Невтерпёж ему доклад о встрече с Каликой послушать. Будто вчера что-то непонятное ему нагородил о несчастье…

С кем? Точно знаю, что не с Богом. А жаль.

Рад конечно, что с нашим Богом всё в порядке. Тогда с кем, с богиней? А кто у нас богиня? Стоп. С какой-то тётенькой, которая сама к нам…

Никак не вспомню. Но ведь Калика…» – мне не дали додумать и снова окликнули.

– Ты идёшь?

– Иду! – заорал я, как полоумный и выпрыгнул из кровати с такой силой, что за пару шагов долетел до зеркала трюмо. – Свет мой, душенька, скажи, что во сне видел интересного, от чего лицо такое помятое, но счастливое? Мне уже дедов допрос не страшен?.. Что лыбишься, чудо метаморфозное? Ещё и глазки скосило, – когда до меня, наконец, дошло, что зеркало совсем не отражало меня, а выделывало, что ему заблагорассудилось, отражение уже запросто покрутило пальцем у виска и ткнуло им в сторону окна.

Я обмер: всё, что творилось в зеркале, выделывал кто-то другой. С воплем «Чур меня!» отпрыгнул от трюмо куда-то в сторону и, наверно, обо что-то крепко ударился, после чего на какое-то время отключился.

Когда очнулся, не сразу взял в толк, что куда-то шагал из дома. Только во дворе окончательно пришёл в себя, когда отец поймал за плечо и строго спросил:

– Тебя на рыбалку не ждать? Снова пойдёшь подвал ремонтировать?

– У меня сегодня дела. Вот завтра…

– А у меня каникул нет. Это ты до сентября вольный стрелок, а в моём тире только по выходным стрелять можно. Или к бабушке в Михайловку, или, как сегодня, на рыбалку.

Ладно, подожду, пока Серёжка вырастет. Тогда он со мной ездить будет, а ты иди к своему деду, расскажи про такую победу, – оборвал разговор папка и продолжил собираться на канал.

«Какую ещё победу? – недоумевал я, очнувшись окончательно. – В чём дед победил? В споре? В игре? Тьфу!» Отмахнулся от мысли, что Павел выиграл меня у родного отца, отчего я на целый день в полном дедовом распоряжении.

Настроение испортилось, и я уже не мог вспомнить отчего. То ли оттого, что показалось в зеркале, то ли оттого, что меня так бессовестно проиграли.

Отделавшись от мамы с её завтраком, побрёл в сторону Америки и мысленно завернул себя в сверкавшую обёртку.

– Где ты, американский американец? Почему твой штат-постамент беспризорный? Выходи, получи приз, – начал звать деда, не заходя во двор. – Ты посылал за мной или нет?

– Изыди, – донеслось из двора.

– Но чтобы Паша бросил жить? Тому не быть, – процитировал я Калику и вошёл в калитку.

Дед кряхтел в сарае, будто что-то тяжёлое перетаскивал.

– Занят? – спросил через закрытую дверь с цифрой XII.

– Заходи! – скомандовала деревяшка голосом деда.

Я поклонился, как научился у миров в зимнем лесу, ещё и ручкой заполировал.

Когда ввалился в сарай и увидел на одном из табуретов вспотевшего и тяжело дышавшего деда, понял, что никогда не узнаю, чем он занимался, потому как всё вокруг осталось прежним. Всё, кроме деда, напротив которого стоял второй табурет, предназначенный для допроса.

– Физкультуру делал? – спросил я вместо приветствия.

– К Нюрке мотался, когда тебе не дождался, – выдал дед первую рифму.

– Мне только сейчас сказали, что за мной посылал. Так я сразу прибёг. Про какую победу я тебе рассказать должен? Папка так и сказал: иди к деду, расскажи про победу.

– Если бы ты, дубинушка, вчера так подробно рассказывал, как ноне, я бы тебе такой благодарный был… Словами не передать. А Пушкина тебе самому читать пора. Потому как батька твой читал и знает про Балду и беса, а ты нет. «Испугался бесёнок и к деду. Пошёл рассказывать про такую победу». Понял? А родитель твой так брякнул, чтобы складнее вышло, а не по злому умыслу.

Прояснилось в башке? А то я на старости лет собственноручно ходил одиннадцатого за грудки трясти. Только он почуднее тебя будет. «Я в сторонке. Я в сторонке. Это они промеж собою». Ты что же, всё в себе снёс? – спросил дед, сверкнув взглядом.

– Что снёс и куда? К бесу? Или к Балде?

– Не открылся дружку закадычному. Не сказал, что от Калики вызнал, – подивился Павел моему новому отношению к тайнам.

– Секреты я хранить умею, – сказал я и тут же прыснул от смеха, вспомнив, как «храня секрет» сразу же спел одиннадцатому частушку о вечно живущем деде.

– Проболтался, где болтался? – во второй раз выдал старый и рифму, и забористый взгляд.

«Точно. Теперь я заборный взгляд переименовываю в забористый. Чтобы никто не понял, что на самом деле имею в виду», – подумал я и уже забыл, о чём, собственно, только что разговаривал с дедом.

– Я с тобой сейчас калякаю, или с тенью твоей? – спросил наставник раздражённо. – Говори, что Калика передал.

– Сказал, что Угодник узнал про беду от сравнивания миров. Где-то граница меж ними до того истончится, что чья-то мамка, считавшаяся в нашем мире мёртвой, головой пробьёт эту тонюсенькую стену. Мы все заохаем и признаем сие событие за чудо чудесное, а богомольные бабки за божий промысел.

Пока она с поломанными ногами будет лежать в больнице, нам нужно её выкрасть и домой спровадить. Угодник про всё это в будущем узнал. И про нас с одиннадцатым выведал, где мы будем в этот день мотаться. Поэтому Калику прислал с наказом, чтобы готовились к беде. И быстро сообщили девчушке-старушке, которую мне сыскать надобно.

Но когда её разыскивать, я не понял. Может сейчас, а может, когда про беду узнаем. Только я ни сейчас, ни потом, дороги к ней не знаю. А полномочий Калика мне… Или себе? Короче, нет полномочий каких-то. Всё понял?

– Вчера ты о другом щебетал. Всё про Второе Пришествие, да про Иисуса с поломанными ногами. Если тебе Калика про тётку сказывал, зачем божьего сына приплетал?

– А Калика о тётке ничего не сказывал, – еле выговорил я и сам испугался своих слов.

– Как это, не сказывал?! – взревел дедуля и спрыгнул с табурета. – Ты что же это? Всё, как есть, выдумал? Ирод царя небесного!

– Калика говорил слово «человек». Беда с человеком, а про то, что человек тёткой окажется, сам не знаю, откуда это в голове. И про Третью больницу он не болтал, и про то, что она не только ноги сломает, а ещё голову, когда пробиваться к нам будет. Об этом тоже ни слова не было, – перебирал я незнамо откуда всплывавшие воспоминания и сразу их озвучивал. – И моё отражение сегодня рожу скорчило, потом пальцем у виска крутило, а я всё о какой-то ментарфозии думал. У папки ещё про неё спросить хотел, когда он меня проиграл.

– Рановато ты начал видеть… Очнись, тебе говорят. Всё в порядке. Такие вещи нормальные, хотя аномальные. Но больно рано это с тобой началось. Ты что, и на девиц уже другим местом зыришь? – успокаивал меня дед, а сам продолжал расспросы.

«Оказывается, он обо всём таком знал и до сих пор молчал».

– Нет. Третий глаз у меня ещё не открылся.

– Какой ещё третий глаз? – почему-то не понял Павел.

– Который в тринадцать лет открывается. Которым на девок потом смотрят.

Дед не просто прыснул от смеха, дед от него чуть не порвался, как старая гармошка на свадьбе. Захохотал так, что, наверно, во всех мирах было слышно. Мне даже показалось, что голос у него стал раскатистым и могучим.

«Откуда столько сил на хохот берёт? А ещё старым прикидывается. Сам, вон, даже женским переливом смеяться не брезгует», – подумал я, а дедов перелив зазвучал ещё громче.

Наконец старикан успокоился и, усевшись на табурет, изобразил смеющийся вариант забористого взгляда.

– Третий глаз, говоришь? Так это дело ещё никто не называл. Сам придумал, или кто подсказал? – еле сдерживаясь, спросил Павел.

– Баба Нюра одиннадцатого так научила, – признался я.

– Она может. Она ещё не такому научит. Так ты кроме рожи в зеркале другого пока ничего не видишь? Вокруг себя? – спросил дед, когда успокоился.

– Только во сне, а в жизни – нет.

– Если ты про эту тётку во сне видел, про больницу, про её голову, тогда это правдой может быть, а сон твой вещим окажется, – думал дед вслух, как и сам я совсем недавно.

– Ничего такого я не видел. Сказать во сне кто-то мог, а вот картинок никаких не было. Одна какая-то метнафорза была. Точно была. А что за напасть, не знаю.

– Метаморфоза. Слово такое есть. Означает превращение гусеницы в бабочку или червяка в кузнечика, – поделился Павел учительскими знаниями.

– Не то, – отмахнулся я. – От метаморфозы любая женщина становится красивой. Это я точно знаю, а вот откуда?

– Это не метаморфоза, а водка, – сказал старый и снова как захохочет в голос, но уже только своим стариковским смехом.

– Чего ты надо мной смеёшься с утра? – разобиделся я. – Я тебе ещё не всё про Калику рассказал, а ты хохочешь.

Дедову улыбку, как ветром сдуло.

– Как не всё? А ну продолжай рапорт по всей форме.

– Сначала сам ответ держи. Где мне сыскать девчушку?

– Вдруг, нет больше недосказанного, откуда мне знать? Может, врёшь ты всё, а я тебе до времени такую тайну открою, что твоё отражение покажется ерундой, а не страшилкой.

– Как нет? А про то, что как только Угодник сообщил о несчастье, оно вмиг другим стать может. Мало? Так оно совсем в другом мире, а не в нашем с тобой случиться сподобится. Опять мало? А тётка дядькой сотвориться может. Скушал? Ну-ка, говори, где девчушку сыскать, а то я ничего этого не скажу. Даже не проси, – выпалил я деду всё, о чём знал, с дальним прицелом.

– Ты, что же это, Ёшкин кот, меня за дурня держишь? Думаешь, умом ослаб? Да я тебя вмиг просветил, аки рентгеном. Думаешь, сжалюсь над мальчонкой, невзначай сболтнувшим свои секреты, да укажу, где девчушка обитает? Накось, выкуси!

Как не крути, но изуродованными пальцами дед не смог показать фиги с маслом, а я пожалел о том, что и в самом деле хотел обхитрить его. Всё понял старый. Не мог не понять. А я нисколько не сомневался, что он слышал о змеином хвостике. Проще говоря, о шутках, которые устраивает будущее, если кто-то о нём узнаёт. Я и рассчитывал на то, что дед всё поймёт и за такие хитрости у меня или появится шанс всё узнать от него самого, или повод поговорить с Кармалией в его же подвале. Узнать от неё о девчушке-помощнице. А вот, после дедова кукиша я понял, что поступил нехорошо, поэтому повинился:

– Извини. Бес попутал. Если не можешь сказать, не обижусь. Нельзя, значит, нельзя. Прости.

А дед, видно, ожидал совсем другого, потому как мигом замолчал и засопел, почёсывая бороду пальцами, не сумевшими изобразить кукиш.

– С кем не бывает. Со всеми получается, что и не такое случается.

…Ладно. Продолжаем пикирование, – поднялся Павел с табурета и затоптался на месте.

– Когда у тебя следующий большой сбор? – спросил учитель-мучитель, а я захлопал ресницами.

– Когда хлопцев гуртом собираешь? – перевёл он на доходчивый язык.

– Планировал после пересдачи, – ответил я, и теперь дед заморгал, явно не понимая меня. – Когда в третьем и шестом мире оставят братишек на второй год окончательно, тогда и собирался.

– Когда сие решится?

– До двадцать пятого августа, и в третьем, и в шестом мире всё будет кончено.

– Хорошо. Дело терпит. Как решится, собирай мальчишек. Речь держать буду. Открою новый учебный год. Уразумел? – сказал дед и уселся на табурет.

– Теперь про девчушку, – скомандовал я и снова получил забористый взгляд.

– Про которую? Про Анку?

– Про старушку. А что там про Анку? – любопытство взяло верх, и я решил послушать очередную байку.

– Дык, если пришёл до Анки, не уходи спозаранку. Потому что, как следует тело нужно расследовать, – выдал дед пику и сам над ней рассмеялся.

– Дело расследуют, а не тело, – поправил я наставника, а тот ещё больше затряс бородёнкой.

– Кому как нравится, тот так и забавится! – выкрикнул дед сквозь смех, и опять за старое.

– Ничего не понимаю. Шутки у тебя несмешные.

– Если б ты их понимал, я б их из мешка не вынимал, – всё тряс и тряс бородой Павел, а я давно сбился с подсчёта его нормы по выпечке прибауток.

«Смеётся, значит, всё в порядке. А может, сознаёт, что ещё не готов обо всём навалившемся думать? Поэтому устроил разрядку напряжённости, как в телике говорят о политике.

И сколько в нём злости на всякое зубоскальство. Сколько энергии он на несерьёзность свою тратит. Может, наоборот, из неё силы берёт? Может, давно бы перегорел, если бы жил без шуток?»

– Ладно, куражься. Если передумаешь про… Про наше тело, всегда готов к бою с тобою. И на розыски той, над которой сейчас смеёшься, тоже настроен по злому, – молвил я заковыристо, но понятно и без упоминаний девчушек, на которых дед так ополчился.

– Погодь. Я тебе ещё про ворованные груши не сказывал.

– Лучше делом займись. Обдумай всё, а я завтра загляну, – откланялся я и удалился.

Глава 30. Большой сбор

– Как жизнь у неумных? – на полном серьёзе спросил я у третьего и шестого Александров.

– Оба камнем идём ко дну, – доложил третий.

Только он относился легко ко всему выпавшему на долю этих мальчишек. Или делал вид, что ему наплевать на случившееся.

Я старался не копаться в их чувствах. Понимал, что испытать им пришлось немало. И в физическом смысле, и в моральном.

Обоих поколачивали родители, когда у них заканчивалось терпение возиться с сыновьями, которые ни с того ни с сего стали настолько вредными, что нипочём не хотели ни учиться, ни отвечать на вопросы учителей и даже докторов.

– Чем кончилось? – обратился я к третьему, пока шестой замкнулся в себе и своих грехах, за которые рвался расплатиться и отказывался не только от помощи, но и от общения с братьями.

– Оба оставлены на второй год, как миленькие. Даже у студентов не получилось ничего, кроме КУР, из нас вытянуть. Тоже мне, практиканты. Нашего брата непонятными картинками не запугаешь. Не знаю, как шестой выкручивался, а я всё за пять минут перещёлкал, – увлечённо рассказывал третий, а я смотрел на него и жалел: «Всё ещё бредит. Придумал, что какую-то курицу из него вытащили. Бедняга».

– Там всё наоборот нужно было делать, балбес! Ты хоть знаешь, что этим практикантам сказал их руководитель? Нет? Когда я на все заумные картинки с вопросами сморозил шуточки, а они всё записали, он им так и сказал: «Запороли его». Вот только мамке с папкой он такого не сказал. Будто не они пороли, а студенты эти, – наконец-то и шестой начал выказывать буйные признаки жизни.

– Сам балбес. Главврач так про кекс говорил. «Запороли вы свой кекс». А сам на тетрадки кивал и двойками за практику грозился. Только после этого они от меня отстали. Начали у других КУР мерить. Какой у тебя, кстати? Признавайся, – разошёлся жизнерадостный третий.

– От восьмидесяти до девяносто пяти. У всех по-разному получилось. Они же каждый своё в тетрадке чёркали. Только, как там ответы посчитать можно, ума не приложу.

– О чём вы, граждане ненормальные? Что за куриц с кексами из ваших голов вытащили главврачи со студентами? – возопил я, не выдержав издевательства над своей головушкой.

– Каких ещё куриц? КУР – это, как КПСС. Сокращение, значит. Коэффициент Умственного Развития. Тоже мне, ненормальный. Это дело у всех желающих смерить могут, а не только у второгодников. У нас он как раз в норме. Поэтому мы кекс испортили. Ведь наш оказался длиннющим, а не коротким, как у настоящих ненормальных. Главврач им не поверил, что мы длиннее оказались. То есть, умнее. Вот и сказал, не запороли ремнём, а запортили кекс. Правда, он с психами до того умаялся, что сам оговариваться стал. Вместо «запортили» сказал «запороли», – чуть ли не прокричал Александр-третий, безумно озираясь то на меня, то на шестого.

– Хватит курами мериться! – прикрикнул я на обоих сразу. – Как мамки и папки всё это приняли, что вам сказали?

– У меня просто. Сказали, мол, не ожидали от меня такого, и что теперь я, как бурьян у дороги, расту и учусь под собственную ответственность. И главное не то, что на меня рукой махнули, а то, что махать этой рукой с ремнём в кулачке перестали, – беззаботно и почти празднично доложил третий.

– Мои наоборот. Обещали взяться за меня как следует. Чтобы не только во второй раз не остался в третьем классе, а, вообще, за один год всё выучил и сдал за третий и четвёртый класс разом. Экстерном, во. Только я пообещал сбежать в дольмен и в нём поискать лучшей доли. После этого меня больше не трогают. Боятся, что взаправду сбегу. Но как потом воспитывать будут, не знаю, – поведал невесёлую историю шестой.

– Ничего у них не выйдет. Миры разницу промеж собой сотрут, и всё станет, как у людей. То есть, у остальных. В общем, всё будет хорошо, – попытался я успокоить первых пострадавших от мирового уравнивания. – Теперь пошли в сарай. Там старикан-таракан речь держать будет, как председатель колхоза перед колхозниками. Потому как кое-что намечается на осень, но он сам обо всём расскажет. Не только у нас беды да победы, и у простых людей происшествия случается.

Мы дружно поднялись с травы сквера на улице Ефремова в третьем мире, известного мне по имени Даланий, и пошагали. Почему-то только в этом мире я чувствовал себя спокойно, поэтому назначил встречу в сквере, открытом всем армавирским ветрам.

После увиденного в доме третьего, я был уверен, что Даланий никогда посредников не подведёт, всегда сокроет от чужих глаз, а если понадобится, дуновениями о чём нужно предупредит.

«Жаль Павла сюда не затащить», – подумалось мне по дороге в дедовский сарай на наш первый большой сбор.

* * *

Когда все собрались и заперли оба лаза, мигом расслабились и принялись шпынять второгодников, расспрашивать друг дружку о новостях или просто дурачиться. На просьбы вести себя спокойно, никто не реагировал, и получалась полная неразбериха, как в сарае, так и в головах. Никто не знал, о чём собирается говорить дед, да и всем это было неинтересно.

Только я стоял и смотрел на друзей, ставших такими разными, хоть и считалось, что миры вот-вот сравняются окончательно, и между нами пропадёт любая, даже мизерная разница.

«Ох, не скоро ещё, – вздохнул я и, махнув рукой на попытки утихомирить оболтусов, решил сам сходить за дедом. – Его-то вы в раз послушаетесь. А он вас сегодня удивит. Ещё как, удивит».

Я вышел, напоследок предупредив банду-команду:

– Я за праотцом, а вы готовьтесь к плохим новостям.

Хоть и сказал я это скорее сам себе, но слова мои вмиг остудили горячие головы. Мгновенно всё затихло. «О чём он? Что за дела?» – слышал я, удаляясь от сарая.

Дед сам уже взлетел с Америки и, как тяжёлый бомбардировщик ковылял по двору, размахивая поломанными руками-крыльями, в одном из которых застряла его любимая палка.

– Что так смирно? Чума их взяла, что ли? – спросил он, не останавливаясь.

– Чумка. Таких кобельков только чумка с ног свалит, – выговорил я новое слово, пришедшее ко мне с болезнью любимицы Куклы.

– Чумкой таких нипочём не взять. Сейчас их укропчиком попотчую. Сейчас, родимых, – что-то придумал дед и косолапил дальше.

– Здорова, середнячки. Поздравляю с усреднением окончательным и бесповоротным. То, о чём так мечтали наши миры, случилось-получилось, – громогласно выдал дед вступительное слово и приземлился на табурет.

– Почему середнячки, а не посредники? – возмутился одиннадцатый.

– Потому как усреднили вас, голубчиков. Значит, получается, кто вы? Середняки. Вот кто. А про посредников… Вернее, про слово такое, забыть. Изъять его из обращения. Чтобы никто вас за барышников не посчитал, когда краем уха за разговор зацепится. Или вы, где ни попадя, не втыкали это слово секретное в речах междоусобных да краснобайных.

Понятно почему, или подробнее объяснить? Все теперь одновременные третьеклассники? Все. Что там у нас дальше?..

Ах, да. Продолжая тему изъятия слов, повествую далее. Слово «укроп» приобрело крайне бранную окраску и также изымается из обращения.

– Да ну, – возмутились бывшие посредники.

– Коромысло гну! – рявкнул Павел на всех разом и продолжил. – Что с вами творится? Подросли и начали лаяться, аки сапожники. Куда ни сунься, везде один укроп слыхать. «Укроп его знает», «что-то мне укропно», «пошёл в укроп», «обукропился», «укропина какая-то». Продолжать?

Все засмеялись, сообразив, что имел в виду старый острослов, а тот сидел на табурете с довольной миной и обводил собрание забористым взглядом. Казалось, совсем не собирался разговаривать серьёзно, но я-то понимал, что это всё сладкие присказки, а горькие сказки он приготовил на закуску.

– А сейчас начнём новый учебный год. И начнём с повторения прошлогоднего, а разом с этим поработаем над ошибками.

Кто вспомнит о ругательствах, о коих вы напрочь забыли? Никто. И понятное дело. Все решили, если миры идут навстречу и закрывают людям на вас глаза, на кой ляд эти словечки. Неправильно так. А вдруг, что из ряда вон? Миру тогда и дела до вас нет. У него и без вас всё свербит да чешется, а тут вы со своим «прикрой нас». А если вам дело делать срочное, что тогда? Лапки кверху и пусть укроп за вас разбирается? Ан нет. Будьте добры в боевой готовности быть, как трёхлинейка в смазке. Хоть триста лет в обед, а стрельнёт, мало не покажется.

«Подбирается к сути», – догадался я, а дед продолжил.

– Все усвоили? А все сподобились научиться глаза отводить? Старшой, – обратился дедуля ко мне, а я и не знал, что ответить.

– А… А я запланировал футбол в школьном дворе, чтобы в полном составе, – вдруг, вспомнилось мне. – Все будут сокрыты. И на себе прочувствуют, ежели до сих пор сомневаются в такой мирной силище.

– Это дело. Одобряю. Но про сигналы тоже помните. Если какая заварушка, вы к ней на изготовку. И без всяких несерьёзностей. Ухи откручу собственными отвёртками, – прикрикнул Павел и продемонстрировал изуродованные пальцы.

Никто над стариковскими руками смеяться не посмел, и он продолжил речь председателя.

– Вопрос. Если вы бежите спасать кого-нибудь всей гурьбою, я про четвёрки сейчас, то, кто вы такие, ежели спасаете мальчонку, к примеру? – спросил дед и, выждав паузу, продолжил. – Братья его. А если тётку или дядьку, в отцы вам пригодных?

– Дети мы ихние, – хором, как в первом классе, ответили мы, сообразив, о чём толкует наставник.

– А если деда старого, но душой молодого, значит, внуки вы. Как есть внуки. А вот бабок у нас пруд пруди, так что спасать их нет надобности, – схохмил Павел, и мы дружно рассмеялись. – А ежели, вдруг, ваше ухо на улице поймал милиционер, что ему волшебное сказать надобно, чтобы он кулачок ослабил? – прищурил дед забористый «прицел» так, что от глаз остались одни щёлочки.

Повисла мёртвая тишина. О таком мы не думали и не гадали. А в подобной ситуации в ближайшем октябре запросто могли оказаться. И что тогда делать, похоже, никто из нас понятия не имел.

– А нужно верещать, как можно громче и просить дяденьку милиционера Христа ради отпустить. А вот, что делать, ежели этот дядька в Бога не верует и ухо не отпускает? Об этом вам расскажут наши второгодники. А расскажут они о том, что, как бы над вами ни измывались в милиции, как бы вам ухи киноварью не красили, а нужно уйти в себя и ни слова, ни полслова не проронить. Какие бы там не учиняли испытания безжалостные, вы должны быть аки кремни. Понятно?

Что притихли? Не переживайте. Они с шалопаями сами не захотят дело иметь. До утра, в край, подержат за строптивость, а до прихода начальства пинка на заднице намалюют всенепременно. Никому не охота с начальством объясняться, где и за что вас поймали. А если мамка ваша, им неизвестная, за сыночком не придёт, то и на кой ляд вы им сдались?

Лишь бы вас оптом не словили, вот тогда беда настоящая. Но такого я и представить не могу, чтобы вас один милиционер оптом ловил. Тогда вы, как есть, к службе непригодные.

А ежели-таки изловят, ведите их до сарая и мигом в погреб, покуда я или Нюрка дурня из себя строить будем. А уж там и печатью его приложите. Потом Угодника кликнем, уж он им и руки загребущие укоротит, и головы дремучие поправит так, что дорогу домой забудут.

Полегчало? То-то же. Продолжаем, или перекурить захотелось?

Все вздохнули, пошушукались, поёрзали на скамьях, но перекуривать отказались и потребовали продолжения страшных сказок.

– Продолжай, деда. Мы не курим. Мы же не олухи. Давай дальше, – осторожно просили то слева от меня, то справа, а я сидел и ждал, когда же Павел приступит к главному блюду вечери.

– Давалка ещё не отвалилась, – хихикнул дед и продолжил: – С почтой все знакомы? Я не вижу, есть ли у вас в ней нужда?.. Что значит, все знают? А кто скажет, как определить пришла к вам эта самая почта, или нет? А очень просто. Просунул двуствольную сопелку в сарай да глянул, приоткрыт ли ящичек? Приоткрыт – в нём весточка. Закрыт – нету.

Может, вашему братке невмочь вас искать? Кинулся он в сарай соседский и заметнул послание. И требуется от вас самое малое: прийти разок в гости к нам, старикам, да глянуть на почту, есть ли, да на стариков, живы ли?

Скушали? Десерту не хотите? А то двенадцатый всё косится и ждёт, когда о заглавном толковать начну. Он-то и принёс вести калечные. Я про Калику сейчас намёки строю, – буднично молвил дед и начал зорко следить за реакцией сидевших за столом.

«Проверяет. Не проболтался ли, – осенило меня, когда увидел, как старый просвечивает сослуживцев. – А вот не проболтался нисколечко. Получи и распишись».

– Ладно, не горюйте. Сейчас каждому свою порцию выдам. По вашим бледным ушам и бессмысленным взглядам ясно, что доверять вам, конечно, можно, но только тайны, потребные для задания, выдам двоим проверенным человечкам. Двенадцатому и одиннадцатому.

Они вам, охламонам, не проболтались ни про Калику, ни про беду, ожидаемую в одном из миров. Я про октябрь сейчас, про месяц. Так что, имейте зарубки на носах: ежели какая напасть приключилась, только эти двое будут знать то, что вам нужно исполнять незамедлительно.

Повторяю для непонятливых: незамедлительно! Или беда разрастётся так, что в усреднённых вами мирах такие круги по воде пойдут, что землетрясениями не отделаемся.

Все так и ахнули, и я в том числе, когда представил возможные последствия беды. Но все ещё не знали, о чём пойдёт речь, а я знал и представлял куда больше других.

– Не дрейфить. Угодник предупредил, а он дело своё знает, и на помощь мигом примчится. Так что, ходите в школу, учите уроки, а по городу гуляя, ухи грейте на чужие разговоры. А как что узнаете, мигом к нашей троице с докладом. Ко мне, двенадцатому или одиннадцатому. Как только что-нибудь сподобится, а что имею в виду, позже объясню. Так забыли о равенстве промеж вами, и всё сказанное нашей троицей исполнять, как на духу. Жизни человеческие будут зависеть, от того, как вы быстро всё сделаете и обернётесь. Понятно?

Киваете, а что вам понятно и не знаете. Бог вам судья.

Теперь в двух словах о грядущем испытании. В октябре закинет к нам человечка из какого-нибудь дальнего от нас мирка. Случай особый, но бывает такое от быстрого мирового уравнивания. Так вот, кто это будет и откуда – неизвестно. Может, мамка, детёныша бросившая в своём миру, или дядька, захмелевший и сиганувший в привидевшийся ему один из наших. И такое от сдавливания между мирами бывает, так что, ждём религиозного бреда на тему конца света. Всё уразумели, что случиться обещается? Вот и славно, а то я притомился.

Дед встал и, как ни в чём не бывало, вышел из сарая, а мы, оглушённые новостью, остались и ещё долго глядели помутневшими взглядами каждый в свою синюю даль.