Текст книги ""Фантастика 2025-112". Компиляция. Книги 1-30 (СИ)"

Автор книги: Лариса Петровичева

Соавторы: Дан Лебэл,Кристина Юраш,Александр Нерей,,Ольга Булгакова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 154 (всего у книги 340 страниц)

Глава 6. Хулиганская роль

– Браво Создателю! Браво Творцу! – раскричались вокруг меня зрители и громко зааплодировали.

Я проснулся в кинотеатре, сидя на первом ряду и поневоле вскочил от досады на себя из-за того, что проспал самое интересное.

По экрану ползли финальные титры, а празднично разодетые зрители хором читали имена актёров, режиссёров и прочих помощников неведомого автора только что закончившегося фильма.

– Глядите. Астра всё-таки изменила имя. Теперь она Кармалия, как её окрестил Головастик, – удивился чему-то мужичок, похожий на учителя.

– И дети её, и порядок их рождения, тоже переиначены. Смотрите, – вторила ему преподавательница Машиностроительного техникума.

Я повернулся к экрану и начал читать уплывавшие вверх титры:

«Первенцы: Скефий в роли Скефия. Татисий в роли Татисия. Наверий в роли Наверия. Что за наваждение? Имена знакомые. И Вардиний, и Феоний… Стоп. Что-то вспомнил. “И первая дочь Амвросия, и Леодий, и Реводий, и Заргий, и Мелокий, и Даланий, и Талантия с Фантазией, и Гвеодий, и Корифий”. Откуда я их знаю? Кто мне о них рассказывал? Или уже не первый раз засыпаю в кинотеатре?» – ужаснулся я своему неуважению к искусству.

– Не подскажите, кто автор? – поинтересовался я у зрителей, продолжавших хлопать и восхищаться закончившимся фильмом.

– Тихо! Тс! – цыкнуло на меня сразу несколько человек.

– Как можно-с, молодой человек! Как можно-с Творца назвать автором? Вы что, у нас впервые? – не на шутку рассердилась тётенька из Машиностроительного. – Вы не знаете, что он не любит, когда его так называют? Позор, молодой человек! Это в вашем возрасте недопустимо. А если Он об этом узнает?

– Кто «Он»? – изумился я ещё больше.

– Творец. Он творит всё, что вокруг. И фильм этот с актёрами творит прямо на съёмках. И никто не знает, чем всё закончится. А вы «автор». Все у него авторы. Все. А он один Творец, – подключился к нашей беседе мужичок-учитель. – Знать бы кого он сам в этот раз играл? В прошлый, поговаривают, Угодника. В запрошлый Павла. В поза-позапрошлый…

– Какая вам разница, кого, – накинулась на мужичка машиностроительная тётенька. – Лучше скажите, почему ни разу не объяснили, как выбирают на роль посредников? Всем же ясно, что только те подходят, которые в первые дни после зимнего солнцестояния нарождаются. В первые дни Нового года по древнему обычаю. А тема эта никогда не освещается. В который раз прихожу, а всё одно. Хорошо, что часто переснимают. Я уже в седьмой раз на премьере. А вы?

– Да, – согласился мужичок. – Не ведётся он пока на пять миллиардов лет. Вот же додумались головастые. Даже мы столько не живём.

Я перестал прислушиваться к заумной болтовне соседей и вернулся к экрану, потому что никто вокруг расходиться не собирался, а первому покидать зал не хотелось.

«Круг второй. Хармония в роли Хармонии. Мариния в роли Маринии. Что-то новенькое, – продолжил я чтение бесконечных титров. – Геродий в роли Геродия. Агафтия в роли Агафтии. Касиния в роли Касинии. Аргесий в роли Аргесия. Карпания в роли Карпании. Вот имена! Герделия в роли Герделии. Карфоний в роли Карфония. Атлакий – Атлакия. Аплисия – Аплисии. Лавродия – Лавродии. Киркания – Киркании. Варгоний, Валыкия, Гласидия, Крашелий, Валкодий, Амазодия, Баюлия, Перлония, Кристалия, Ливадия, Сималий, Асимпия, Симфадия, Барбария, Виргодий. Слава Богу, кончились. Или нет? Круг третий… Круг четвёртый… А это ещё кто такие?»

Когда увидел новое продолжение текста с совершенно одинаковыми рядами имён, ещё больше удивился: заголовки у рядов отличались, а вот содержимое было, как две капли воды… Точнее, как много капель совершенно одинаковой воды.

«Что за бред?» – возмутился я и, наплевав на приличия, первым шагнул к левому боковому выходу из кинозала с твёрдым намерением сразу же всё разузнать, а если нужно, ещё раз сходить на невероятный сеанс, после которого зрители не хотят расходиться.

«Так это Родина? Как я мог не узнать?» – поразился я на улице и ринулся ко входу в кинотеатр и дальше к кассовому окошку.

– Сколько за билет? – спросил у кассира.

– Опять вы? – возмутилась тётенька-кассир. – Каждую премьеру к нам являетесь и по нескольку сеансов спите в зале.

– О чём вы? – изумился я.

– Всё о том же. Идите на выход, вас там уже ищут, – стрельнула глазками недовольная кассирша.

– Да кому я нужен?

– Идите-идите. Без разрешения режиссёра билет не получите, – прозвучало из окошка, как из вражеской амбразуры.

«Делать нечего, – загрустил я. – Придётся топать до дома. Не к режиссёру же, в самом деле. А то, ишь, нас там ищут».

Я вышел кинотеатра и осмотрелся. Ничего подозрительного или интересного так и не увидел, и уже решил уходить домой, как меня окликнули.

– Где вас носит! Опять в кино ходили? – возмущался бежавший ко мне толстячок в берете. – Сколько можно! Роль выучили?

– Какую роль? – поразился я до глубины души.

– Какую, какую, – передразнил меня киношник. – Старшую хулиганскую.

Толстячок сунул мне лист нелинованной бумаги, на котором я с изумлением прочитал:

«Самый главный хулиган в районе кинотеатра “Родина”. Терроризирует всех детей в округе. Отнимает деньги и прочие ценности. Выбивает стёкла из окон граждан, общественных зданий и т.д. Курит папиросы “Беломорканал”. Пьёт фруктовые некрепкие вина. Состоит на учёте в “Детской Комнате Милиции”. Прогуливает школу. Кандидат в Колонию Малолетних…»

– Не буду я этого субчика играть. И курить ваш «Канал» не собираюсь, – возмутился я и огляделся на невесть откуда взявшуюся ораву кинематографистов.

– Вечно капризничает. То он курит, то не курит. То пьёт, то не пьёт, – пробурчал толстячок.

– Не буду, – твёрдо пообещал я, но никто и бровью не повёл.

Меня препроводили к переносному столику, где тут же сдёрнули верхнюю одежду и напялили другую, соответствовавшую хулиганской сущности главаря. Потом силком усадили в кресло и начали кисточками разрисовывать лицо. Я не сопротивлялся, а заинтересованно слушал крики на съёмочной площадке, в которую превратился весь прилежавший к кинотеатру район перекрёстка улиц Советской армии и Новороссийской.

– Где массовка? – орал толстячок на кого-то. – Где? Снова всех по одному? Быстро под копирку размножить. Мне плевать, что они одинаковыми получатся. Где памятник? Где, я вас спрашиваю? Афиши местами поменять! Почему я один должен следить за всем?

– Несут ваш самолёт, – ответила ему какая-то тётенька. – Афиши уже меняем.

– Какой самолёт? – не понял я и повернулся на голоса. – Батюшки свят! – запричитал, перепугавшись и своего не угадываемого отражения в зеркале, и плавно летевшего по улице сверхзвукового истребителя, причём вместе с его постаментом, и грузчиков в синих комбинезонах, легко державших постамент с самолётом над головами, и до боли знакомых афиш.

«Сегодня. Кармалия и её традиции». «Завтра. Это случилось в XII!» – прочитал я и затрепетал ещё больше.

Потом всё вокруг завертелось быстрее и быстрее, а я, потеряв волю и ориентацию в пространстве, нежданно-негаданно оказался за спиной весело скакавшего и вопившего мальчишки.

Позади что-то щёлкнуло, и прозвучала команда: «Жизнь!»

– Не понял, – удивился я. – Мне казалось, в таких случаях выкрикивают «Мотор!»

– Попрошу по сценарию, – услышал раздражённый шёпот осерчавшего толстяка.

– Слышь, малявка, гони десять копеек! – рявкнул я на шпингалета, согласно выученной роли.

Малявка лет восьми перестал подпрыгивать, повернулся ко мне перепуганными глазками, но нагло заявил:

– Можете поколотить меня и даже нос разбить, а денег не увидите!

– Ты нас ни с кем не путаешь? – заорали справа и слева мои младшие дружки-хулиганы. – Мы что, на твоего папочку похожи? Или, может, на мамочку? За зуботычинами и мордобоем – это к ним. Если не отдашь мелочь, мы тебя ремнём выпорем и уши открутим.

Мы подхватили мальчишку и потащили к ближайшей парковой скамейке. Потом я расстегнул и снял ремень, ещё недавно заботливо надетый не то гримёром, не то костюмером.

– Дяденьки-тётеньки! – запричитал малявка. – Спасите-помогите! Меня грабители пороть собрались.

«Откуда я его знаю? В кино видел, что ли? Мастерски он перепуганным прикинулся. Сразу видно: талант».

– Вот молодёжь пошла. Им уже десять копеек для хулиганов жалко. А ещё октябрёнок, наверно, – хором возмутились одинаковые лица актёров-прохожих в одежде лётчиков и врачей.

Я начал притворно хлестать ремнём по крошечному заду мелкого актёришки.

– Мир, в который я попал, отпусти меня домой! Мир, в который я попал, отпусти меня домой! – заверещал мальчишка, очевидно по тексту, а совсем не от боли.

– Мир мой двенадцатый, забери меня домой! Мир мой двенадцатый, забери меня домой! – снова прокричал молодой талант, а потом надолго заткнулся.

– А это тебе за Борьку! – крикнул я ему в ухо, чтобы очнулся и продолжил играть.

– Не знаю я никакого Борьку. Не знаю и никогда не видел, – начал он оправдываться.

– Это за поросёнка, – озвучил я следующую реплику и снова стеганул ремнём.

«Поролона подложили, чтобы не больно было. Не могут же актёра взаправду хлестать, как папка ремешком», – думал я и дивился безупречной работе и малявки, и напарников по фильму.

Наказываемый нами мальчишка задёргался, и я понял, что началась новая сцена, где я удерживаю его за ноги, а мои друзья начинают делать вид, что откручивают главному герою уши.

– Куда собрался? – крикнули малявке мои напарники.

– На Кудыкину гору воровать помидоры! – взвизгнул он и ловко развернулся.

– Можно и так, – продолжил я играть свою роль и придвинулся ближе, чтобы схватить киношного страдальца за ноги, а другие хулиганы тут же и приступили к фальшивому откручиванию ушей.

– Это тебе на будущее. Аванс от Кармалии, – сказал я жадному октябрёнку, и мы всей бандой весело захихикали.

Вскоре я бросил издеваться над молодым трагиком и поплёлся в кинотеатр. Шагал себе и кумекал над таким простым, но очень грамотно написанным сценарием, играть по которому легко и непринужденно. Мои напарники тоже прекратили притворное издевательство над мальчишкой и поплелись следом, а потом где-то потерялись, а я шёл дальше и пребывал в твёрдой уверенности, что сейчас-то меня точно пустят посмотреть фильм о Кармалии и её традициях.

* * *

– Браво Создателю! Браво Творцу! – заорали вокруг мои новые соседи по просмотру фильма, который я в очередной раз проспал.

– Что за шутки? – вздохнул я беззлобно, потому как ругаться ни сил, ни желания не осталось. – Уже раз двадцать пытался этот фильм посмотреть. Раз двадцать! Почему-то после названия сразу засыпаю. Все титры уже наизусть выучил, а фильм, так и не посмотрел. Всех детей Кармалии во всех кругах поимённо запомнил. И всё зря. Всех Сашек-растеряшек и прочих замарашек, во всех их мирах на зубок…

– Может вам ещё рано такие фильмы смотреть? – вежливо предположил мой новый сосед с аккуратной бородкой и усиками.

– Меня бы тогда в зал не пустили, – отмахнулся я от интеллигентного собеседника и прилежно поддержал аплодирующих: – Браво-браво!

Потом нехотя поднялся с кресла и поплёлся к выходу, а сердобольный сосед напутствовал вдогонку:

– Это вам браво, молодой человек. Вам.

– Мне-то за что? За здоровый сон? – спросил я незнакомца, а потом добавил: – Прощайте, дяденька Автор.

– Лучше в школу идите, а не на съёмочную площадку, – не угомонился сосед и продолжил аплодировать.

– Я же туда ни ногой. Какая школа? – запротестовал я, имея в виду выученную на зубок роль старшего хулигана с кожаным ремнём на поясе и каменным сердцем в груди.

– Что значит, какая школа? – опешила мама, разбудив меня то ли от сна, то ли от многосерийного морока.

Глава 7. Третий день беды

– А ну вставай! Где вас вчера носило? Почему отец с утра расплетает всё, что вечером наплёл? – тормошила меня мама, а я ни в какую не желал открывать глаза.

– У Насти были. Потом за тобой поехали.

– Что за концерт ты устроил? Почему отец вчера хвастался, а сегодня глаза прячет? А ну вставай! – не унималась мама.

– Проболтался? Вот укроп. Я же просил со мной на Черёмушки не мотаться? Просил. А сегодня там и следа не осталось от наваждения, – расстроился я, что пришлось в такую рань объяснять то, что не мог растолковать даже себе.

– Мы полночи уснуть не могли, – пожаловалась мама.

– Зато я двадцать сеансов кряду проспал.

– Раз от разговоров проснулся, вставай, – призвал к порядку отец.

– Каких разговоров? Я ещё сплю, – не понял я, на что намекает родитель.

– Бред вчерашний я маме рассказал, а она и вечером заснуть не давала, и сегодня спозаранку разбудила и отчёт требует. Наверно, лишнего сболтнул, когда от избытка чувств к бочке с вином приложился, – доверительно поведал папка. – А правда, что бензин подорожает?

– Не будет сегодня дешевого бензина. Не будет, – проснулся я окончательно и в сердцах отмахнулся подушкой и от мамки, и от папки.

«Пойду с душой поздороваюсь», – решил и отправился к зеркалу трюмо.

Мама с папой перебрались на веранду и снова сцепились языками, выясняя, что я говорил хоккеистам, что отвечал папка, где мы были втроём, и что теперь нужно сказать маминым подругам.

– Что со мной было? – спросил у отражения, силясь вспомнить, о каких сеансах хвастался маме, и почему их проспал.

Отражение неопределённо пожало плечами и махнуло рукой.

– На меня машешь или на мои сны? – попросил я уточнить. – Ах да. Говори. Сон?

«Нет», – закивало отражение.

– Морок? – продолжил общение, припомнив, как правильно разговаривать с зеркалами и душами.

«Нет», – кивнуло отражение.

– Не сон, не морок, а кажется всю ночь снимался в роли хулигана. Что же это? Получается, я сегодня раз двадцать кряду сам себя ремнём лупил? Вот почему моя задница была в малиновую полоску, – ужаснулся догадке, а отражение не останавливаясь закивало "да" и беззвучно захохотало.

«Сам себя. Двадцать серий подряд, – сокрушался я снова и снова, осознав, что не Скефий меня мутузил, а я собственными руками, если не брать в расчёт стёртые до крови уши. – Вот это жизнь. Вот это “Мотор!”»

– Жизнь? Это было по правде? – вытаращился я в зеркало с надеждой, что оно кивнёт «нет».

«Да», – ответило зеркало, и пожало плечами, мол, ничего не попишешь.

Мигом почувствовал, как загорелись уши, припомнив исторический морок, как зачесалось пониже спины от аналогичных воспоминаний о ремне, и как я тогда расстроился неожиданному повороту в только что начавшейся карьере мирового посредника.

– Прости меня, Скефий, – дрожавшим голосом попросил я прощения у невинно обвинённого мира.

Скефий вздохнул теплом, я понял, что прощён, и настроение ненадолго улучшилось.

– Сегодня бил, а болело год назад? Фантастика. Зато имена выучил. Скефий, Татисий…

Я перечислил всех первенцев, а потом произнёс пару имён второго круга и обессилено свалился на диван.

– Выучил ценой прошлогоднего покраснения ушей. И что теперь с этими именами делать? Мы же наоборот их называем. Третий, к примеру, по мамкиному Наверий, а по-нашему Даланий получается. Теперь путаницы в голове не оберёшься. Ещё сестрички. Целых три. Амвросия, Талантия и Фантазия. Это они всё запутали своими косичками, – расстроился я ещё сильнее и начал собирать ранец.

Конечно ни в какую школу я не пошёл, а только сделал вид, что на целый час раньше обычного отправился в неё, весь с головы до ног истосковавшийся по учёбе.

Родители всё ещё выясняли, кто прав, а кто виноват в фальшивом Настином воскрешении, и не обратили на меня никакого внимания.

«Довёл семейку. Сами всё затеяли, помощники укропные. Уже третий день беды начался, а я ещё не разобрался что к чему», – думал я, когда бежал вокруг квартала, чтобы быстрее и с глаз родительских долой, и к деду пораньше явиться, пока тот не запылился и не раскалился.

* * *

Осёдланную Америку увидел сразу, как только прошёл трансформаторную будку и свернул на дедову улицу. Седок, наверное, ещё затемно устроился на отсыревшей за ночь скамейке и глядел в синюю даль. Я прибавил шагу, прошёл цыганский двор и следующий за ним, пока не поравнялся с дедовскими владениями.

– Здравствуй, мил человек, – приветствовал дремавшего деда. – Во двор прошмыгну? Мои скоро трудиться пойдут.

– Валяй, – разрешил дедуля. – Когда дружок явится, меня зови.

Я нырнул в калитку и спрятался за забором, чтобы и с дедом поболтать можно было, и папка с мамкой не увидели, когда отправятся на работу.

– Угодника дружком называешь? – начал осторожную разведку.

– Я Угодника никогда так не назову. Теперь не назову, а тридцать лет назад мог. Про третьего твоего толкую, с которым ты приключался. Он теперь у меня на службе. Вчера телегу искал с лошадкой, а ноне с тобой в игрушки играть будет. Угодника сквозь миры тащить, – рассказывал дед в полудрёме.

Я еле сдержался от смеха, вспомнив как со мной приключался третий, а потом, когда представил, как мы с ним будем тянуть Угодника сквозь миры.

– Угодник папашу вашего, который одиннадцатый, воспитывать ушёл. Чтобы шестого не залупцевал насмерть.

– Не шутишь? – перепугался я незнамо чего больше, одиннадцатого папку с ремнём или того, что протаскивание сквозь миры будет взаправду.

– Не время для шуток, – заявил дед.

– А как перетаскивают сквозь миры? – спросил я и задрожал от нетерпения, а, может, от утренней прохлады.

– Ступай в сарай, погрейся. Зубами клацаешь, как Жучка после проруби, – велел американец, и я мигом помчался в сарай чтобы согреться и собраться с мыслями, а в первую очередь, успокоиться и взять себя в руки.

– Здравствуйте, Байк Давидович, – поздоровался с выросшим, как из-под земли, монстром Угодника.

Но монстр не захотел ни разговаривать, ни распевать песенки, и я прошмыгнул в сарай.

Сбросил ранец и расселся на табурете, но успокоиться не получилось. То голоса в подвале чудились, то сквозняки обдували лицо, то картины, одна страшнее другой, рисовались перед глазами.

– Кошмар, – вполголоса шепнул я, после того, как представил себя купавшимся в голубом пламени.

– С кем разговариваешь? – спросил меня подвал голосом Александра-третьего.

– С тобой, – ответил я, не успев испугаться.

– А я подумал… – начал третий.

– Что умом тронулся? – перебил я товарища, с которым ещё вчера пережил столько приключений, что ни в сказке сказать, ни пером описать. – Коня нашёл?

– А как же. С утра обещался подъехать вместе с мажарой

– Конь? – рассмеялся я.

– Хозяин. Дедок один. Еле нашёл его вчера.

– О перетягивании через миры что-нибудь слышал? Меня этим дед с утра самого пугает.

– Какое ещё перетягивание?

Я вскочил, как ошпаренный, и забегал по сараю, а потом прицелился выскочить во двор, но в меня намертво вцепился мой боевой друг, наверное, опасаясь, что этак снова возьму и взлечу в морозное облако.

– Нужно Павла звать, чтобы научил, как через миры таскают. Угодник с Настей вот-вот явится, а мы ни в зуб ногой.

– Да, ну тебя, – не поверил дружок.

– Не веришь, сам сходи. Только на улицу ни ногой. Мои вот-вот на работу пойдут. Я их вчера в одиннадцатый мир возил. Представляешь, чего натерпелся, а они насмотрелись? А тут ты с недовериями…

Я всё бухтел и бухтел, и не мог остановиться, а третий давно умчался в сторону ближайшей Америки.

Слегка успокоившись, я снова уселся на табурет с намерением с него не подниматься, пока всё не станет понятным. «Во-первых, для чего букет? – начал я перечень вопросов без ответов на которые не собирался трогаться с постамента. – Во-вторых, как и чем таскают через миры? В-третьих, куда на конике-слонике ехать? В-четвёртых, как перепрыгивают во второй мировой круг?»

– Айда. Дед зовёт, – окликнул меня Укропыч, испортив планёрку, и тут же испарился.

Выйдя из сарая я зевнул, погрозил пальчиком Давидовичу и пошагал в сторону калитки.

Павел уже топтался у входа во времянку и что-то объяснял Александру, кряхтевшему где-то внутри неё.

– На шкафу она. Белёная. Почти шерстяная. Девчушка с Николаем сплели её в бесовском мире, – недовольно командовал дед в открытую дверь времянки.

Не успел я догадаться, что они ищут, как во двор вывалился Александр-третий с мотком верёвки через плечо и стихийным букетом в кулаке.

– Верёвку мне, а букет разделите надвое, – скомандовал Павел. – И чтоб веточек поровну было.

– Как это? – не понял я. – Они же все разные.

– Шалопаи, – обозвал дед обоих сразу. – Спящую, проснувшуюся и засыпающую, взял, и в одну сторону отложил. Спящую, проснувшуюся, засыпающую – в другую. Что непонятно? Чтобы поровну было. Чтобы равновесие было между мирами.

Мы устроились прямо посреди двора и начали делить веточки, а Павел бросил наземь белёсую бечёвку и начал её разматывать и растаскивать по двору. Я как заведённый хватал одну веточку без листиков, одну с только что распустившимися почками, одну с жёлтыми листами и приговаривал: «Спящая, проснувшаяся, засыпающая». Потом мы друг другу показывали кулак с веточками и откладывали их каждый в свою сторону. Потом ещё и ещё, пока веточки не закончились, и мы не поднялись с колен.

– Верёвку узнал? – шёпотом спросил третий.

– Где-то видел, – пожал я плечами.

– В пещере такая же, – сказал третий, и я сразу вспомнил незримую верёвку, которой опускалась в пещеру лесенка, сделанная Угодником.

– Точно. Значит они обе непростые. И та, и эта заговоренные, – поддал я мистики. – Ту не видно, пока не умоешься, а этой через миры таскать можно.

– Почему они через подвал не пройдут? – удивился третий.

– Как он её загипсованную по лестнице поведёт? Летать-то она не умеет. Вернее, умеет, только с козырька подъезда и камнем вниз.

Дед закончил растаскивать концы волшебной верёвки и скомандовал:

– Марш сюда.

Мы подошли, и он всучил каждому из нас по концу верёвки и распорядился:

– Вяжите каждый свой букет к кончику. Только не ванно-банным узлом, а обносите вокруг по два раза, а потом… – дед подождал, пока мы пару раз намотали верёвку на букеты и продолжил. – Узел вяжите. Так, а теперь точно такой же сверху. Только следите за верёвкой, чтобы которая сверху оказалась в первый раз, так же сверху оказалась и во второй. «Прямой» называется узел. Да не так... Вот так. Теперь потуже затяните, чтобы веточки не расползлись. Теперь решайте, кто в одиннадцатый мир свой конец с букетом потащит и там Угодника ждать станет. Потом Николаю букет с верёвкой всучит, – объяснил дед, а мы заморгали глазами.

– Один букет тут, а другой там? – уточнил я.

– Букеты – это знаки. Из всех миров их разглядеть можно. Они от деревца библейского. В помощь нам даны на всякие такие случаи. Что непонятно? – удивился дед, как будто когда-нибудь объяснял нам о перетаскивании сквозь миры.

Пока я переваривал услышанное, третий решил убраться подобру-поздорову и убежал в сторону одиннадцатого мира.

«Хитрец», – почти обиделся я на дружка, когда тот уже спустился в подвал.

Я поддёрнул к сараю свободную часть верёвки, оказавшуюся около двадцати метров в длину и толщину в два моих мизинца. Потом оставил свой букет на бензобаке Давидовича и полез в одиннадцатый мир, чтобы отрегулировать длину верёвочных кончиков, выглядывавших из сараев. Получилось метра по четыре от каждой двери.

Когда с измерениями было кончено, я снова пошёл к третьему сговариваться, как он будет встречать Угодника с Настей, и как мне узнать, всё ли готово, чтобы начать тащить. Не успел выскочить в Татисий, как услышал бодрый голос дядьки Николая.

– Всё готово? – спросил он у третьего. – Давай букет.

Я выглянул из одиннадцатого сарая и увидел Николая с забинтованной Настей на руках, которому Александр уже протягивал верёвку с привязанными веточками.

– Видишь верёвочку с прутиками? Сейчас она нас в другое место переведёт, – объяснил дядька нашей беде, а сам глазами показал, чтобы мы оба лезли в подвал. – Когда будете на месте, начинайте тянуть.

Потом Угодник взял обеими руками букет и верёвку так, что Настя приподнялась вверх и оказалась напротив его груди.

Мы забежали в сарай, потом в подвал, и, толкаясь, выбрались в мой мир, где нас поджидал второй букет, а в придачу дед с его забористым взглядом.

– Начали? – спросил он, когда увидел суету в наших глазах.

– Он Настю поднял и верёвку с букетом держит. Что делаем? – спросил я, дрожа от волнения и неизвестности.

– Клюёт! – разрядил дед сгустившийся вокруг меня воздух, а потом добавил: – Тянем-потянем, крещёных в наш мир перетянем.

Мы втроем еле поместились между сараем, Давидовичем и времянкой, и начали тащить верёвку на себя и дальше в сторону дедовой хаты. Павел пошагал вперёд с букетом и концом верёвки в растопыренных пальцах, а мы с третьим потащили её на себя, и начали пятиться от сарая.

– Стойте на месте, – скомандовал дед. – Руками перебирайте и в мою сторону попускайте, а то всё интересное пропустите.

Мы остановились, как вкопанные, и начали передавать верёвку из рук в руки, не оборачиваясь на деда.

– Мне почему-то страшно стало, – признался я товарищу.

– Тоже трясусь, – откликнулся третий. – А отчего верёвка не натягивается?

Я взглянул в распахнутую дверь сарая и ужаснулся. Верёвка прорезала бетонный пол нашего тайного убежища, как нож прорезает сливочное масло. Лишь неяркое голубое свечение виднелось на земле в том месте, через которое она проползала. И это свечение продвигалось к нам ближе и ближе, совершенно не пачкая проползавшую сквозь него волшебную верёвку.

– Мамочка, – услышал я дрожавший голос Александра.

– Не дрейфь, пехота, – ободрил я друга.

– Встань первым, а потом командуй, – взвизгнул бывший весельчак и рубаха-парень.

– Меняемся местами, – скомандовал я, когда снова услышал из-за времянки издевательский смех деда и разозлился на свой страх. – Вставай сзади, кому говорят! Не хватало чтобы мы с тобой всё испортили.

Третий мигом оказался за моей спиной, а я, сделав несколько шагов навстречу магической верёвке, перестал гипнотизировать себя непостижимым зрелищем и сосредоточился на дядьке с бедой на руках.

«Каково им между мирами? Не дай Бог, застрянут на полдороги», – думал я, а верёвка продолжала выползать в наш мир.

В конце концов, она легко прорезала незамысловатый порог сарая, а потом выскочила из-под земли. Не просто выскочила, а повисла в воздухе, заканчиваясь всё тем же светившимся ободком, из которого продолжила заползать в наш мир.

Всё вокруг уменьшилось до микроскопических размеров. Воздух замер, время остановилось. Я увидел себя сверху и сзади, и, замерев, вытаращился во все глаза, когда в том месте, откуда выползала верёвка, сначала появилось бледное облачко, которое на глазах густело и разрасталось, а потом Угодник с Настей на руках вышагнул из облака в мой родной мир.

Я выдохнул и медленно вернулся обратно в своё тело, всё ещё тянувшее верёвку.

– Сработало? – заулыбался Угодник, поставил Настю на ноги и протянул мне букет.

Я, ничего не соображая, машинально вцепился в букет и начал сматывать чудо-верёвку кольцами, точно такими, какие видел в пещере на нагеле. Только когда верёвка начала заканчиваться, и мой взгляд упёрся в деда со вторым букетом в руках, я начал осознавать, что случилось.

– Прутики отвяжи и приготовь к боевому походу, – скомандовал дед.

«Час от часу не легче, – опешил я. – К какому ещё походу? К какому бою? Дайте сначала успокоиться».

– Отчего у тебя руки трясутся? – спросил меня Угодник, когда вышел из времянки уже без Насти на руках.

– Это вам всё просто, а я не каждый день с чудесами сталкиваюсь, – попробовал я оправдаться, а руки у меня, и правда, тряслись.

– Всё элементарно, – начал объяснять Николай. – Веточки от мамы Кармалии, а верёвка из шерсти четырнадцати жертвенных агнцев из четырнадцати миров первого круга. Но не из чистой шерсти, а с добавлением её. Договор есть такой с каждым миром, как увидят кого на этой верёвочке, пропустят туда, куда она протянута. А веточки для проходов таких и нужны. Мы с тобой уже с их помощью миры пересекали. Или ты не понял, когда за мной на «Москвиче» ехал?

– Может не до конца, но понял, что вы с Давидовичем на дороге проход открыли, когда задымили. А разве имя Кармалии не секрет?

– Ещё какой, – сказал Угодник. – Но я уже давно к вашему делу приобщён. Только никому другому говорить об этом не надо. Если миры захотят, сами поимённо представятся. А если им не понравится, что кто-то их имена разбалтывает, беды не миновать. Станет тот, как Павел, непомнящим.

– Непомнящим? Как же он нас обучает? – изумился я.

– Всё что нужно для вашей учёбы он помнит. И беспамятство его временное. О нём он сам попросил у Скефия. Чтобы на старости лет не проболтаться и беду не накликать, – объяснил Угодник.

– Мне-то что делать? Ведь я не просил о таких знаниях, а меня в мороках чуть ли не под диктовку заставили их выучить. Теперь такая путаница. И места в голове уже не хватает… Для этих секретных знаний. Того и гляди проболтаюсь, – пожаловался я на посредническую жизнь.

– Не переживай. Тебя ещё по губам не били, когда собирался проболтаться? Если не били, то теперь начнут. Значит, ты все миры первого круга запомнил?

– Что толку, если мы им номерки с конца навесили. И тёток в нашем счёте нет, – подосадовал я о наболевшем.

– Ничего страшного. Разберёшься, – успокоил дядька и сменил тему разговора, потому что к нам подошли Павел с Александром-третьим. – Когда лошадка прискачет?

– Поутру обещался, – ответил дед. – Рассчитываться будем овсом или рублями?

– Как попросит, так и оплатим, – сказал Угодник. – Лишь бы Настя не заснула, пока ждать будем.

Мы недолго потоптались во дворе, потом Угодник оставил третьего выглядывать лошадку, а меня с дедом повёл в хату на разговор.

– Ты хоть помнишь, что там взрослым будешь? – начал он, когда мы чинно расселись по табуретам.

– Помню, – еле выдавил я из себя и в один миг стал маленьким и безвольным.

– А это ответственность. И за мальчонкой присмотр. И за языком, чтобы на людях недоумком не выглядеть. И покушать сготовить, и в магазин. Кем там представишься? А представишься Настиным братом. Но в первую очередь отыщешь Димку. Может его уже родственники какие-нибудь загребли? Или, не дай Бог, в детдом сдали. Так что проявишь инициативу, как с хоккеистами на Черёмушках.

– Как он нам весточку пришлёт? Ведь будет там как привязанный, – испортил дед, так складно начавшийся, разговор.

– Пролезет с букетом в соседний мир, перелетит на гору, и в гости к девчушке, – отрезал угодник.

– У него же метки нет, чтобы по тем мирам разгуливать, – удивил дед проницательностью и хорошей памятью.

– Она должна была её поставить, когда букетом одаривала, – не согласился Угодник. – Ты же получил метку? – уточнил он уже у меня.

– Конечно, – соврал я, незнамо зачем.

– Значит, с помощью Скефия пролазишь в первый мир второго круга, потом бегом к Настиному дому. Ищешь следы трагедии, а если их нет, быстро в следующий мир, и так далее. Уловил? – закончил Николай инструктаж.