Текст книги ""Фантастика 2025-112". Компиляция. Книги 1-30 (СИ)"

Автор книги: Лариса Петровичева

Соавторы: Дан Лебэл,Кристина Юраш,Александр Нерей,,Ольга Булгакова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 160 (всего у книги 340 страниц)

– Ура! Я домой! Домой! – услышали мы с Димкой перед тем, как напарник растворился в воздухе.

– Он же завтра должен был. Теперь трое суток за него отбывать, – подосадовал я.

– Картошки, зато, много осталось. И курочка. И потроха, – нашёл чему порадоваться Настевич.

– Только сладкое не трогай. Не порть аппетит, – велел я по-командирски и, выглянув напоследок в окошко, за которым исчез одиннадцатый, продолжил ужинать.

– А конфеты я для мамки купил. Варенье с мёдом тоже. Когда выздоровеет, вместе побалуемся.

– Хорошо, что ты у неё такой хозяйственный. Ещё бы долг ваш отдать, вот тогда бы она точно поправилась на сто процентов, – рассуждал я и уплетал курочку.

– Керосин кончился. Завтра не на чем еду разогреть.

– А ты, случаем, читать не умеешь? – заподозрил я неладное, потому как мальчишка оказался домовитым не по годам.

– Буквы знаю, а складывать не умею. И цифры. Даже которые на красных деньгах нарисованы, тоже все знаю. Считать не умею, а знаю, – похвастался карапуз.

– Почему тогда прятался от Дашкиной мамки?

– Она же другая. И воздух вокруг неё не розовый, как у моей, а фиолетовый. У тебя тоже розовый.

– Не врёшь? – не поверил я в разноцветные воздухи.

– У которого улетел, зелёный воздух, хотя он на вас очень похож. А вы точно не хотите на мамке жениться?

Я поразился до глубины души: «Малец всё видит. Разница в нас есть, оказывается. Что же это за миры второго круга, если тут и колдуны, и дети малые с такими талантами водятся?»

Ни с картошкой, ни с курочкой мы вдвоём не справились, и я всё вынес на лоджию, понадеявшись, что до утра там ничего не испортится.

– Отдыхай, а я поколдую. Вдруг, мир разрешит заработать на мамкин долг? – сказал я соловевшему мальчишке, когда проигнорировал его очередное сватовство, а он и не настаивал.

Когда Димка унёс грязную посуду и где-то запропастился, я припомнил и то, что Стихия выделывала с монетками, и видения морока, когда сам с каким-то другом вытворял то же самое с пёстрым камешком.

«Попробовать, что ли?» – только успел подумать, как в лицо дунуло мирным теплом, предлагая организовать монетный дворик на лоджии.

– Поможешь? – удивился я.

Кристалия тёплым дуновением подтвердила, что не против начеканить моими руками несколько серебряных монет.

Я ненадолго задумался над присказкой, которую говорила Стихия перед раздваиванием. «Мир Сималий. С твоего разрешения, с моего прошения, дозволь удвоить эту из серебра монету», – быстро напомнили мне из кладовки с коробочками.

Над головой звякнул колокольчик, я смело вынул из кармана монетку и сказал:

– Любезный мир Кристалия. С моего прошения, твоего разрешения, дозволь удвоить эту рублёвую монету. Не для корыстного удовольствия, а для вдовьего довольствия.

В лицо задуло ещё большим тёплом, и я начал делать всё так, как понимал. Сначала накрепко зажал в правой ладошке рублик с Крупской. Потом зажмурился и вообразил, что с такой силой сжал кулак с монетой, что он, как минимум вдвое, уменьшился.

Потом другой ладонью обнял кулак с рубликом, ещё сильнее их сжал, и представил, что пятерни срослись в один большой кулачище. Когда затряс получившимся двойным кулаком вверх-вниз, мысленно попросил маму Кармалию помочь.

Затем будто перестал контролировать руки, и они затрясли сросшимися кулаками самостоятельно. Причём, так сильно, что резкая боль пронзила оба предплечья, и я, стиснув зубы, попытался вернуть контроль над дёргавшимися руками. Когда почувствовал, что снова распоряжаюсь собой, сразу же с силой раздернул руки в стороны, но кулаки не разжать не успел.

Резкая боль от ожога опалила обе ладони. Я ойкнул и побежал в ванную к бочке с водой, всё ещё не проверив результат болезненного фокуса. Получилось раздвоение или нет, меня не интересовало, а вот во что могли превратиться руки от ожога чеканщика-любителя, меня пугало до колик в животе.

Когда ввалился в ванную, ногой подтолкнул табурет к бочке, вскочил на него и опустил руки в прохладную влагу. Слёзы так и брызнули из глаз, жалость к себе проснулась такая, что тело моментально обмякло, и я безвольно повис на бочке литров этак на триста.

Я ещё долго не слезал с табурета и жалел себя, великовозрастного детёныша размером с огромного дядьку, и не решался разжать ладони.

Когда холод сделал своё дело, и огонь на ладонях унялся, вынул руки из воды и одновременно разжал оба кулака. На каждой ладошке красовалась Крупская Н.К. и корчила ехидную рожицу.

«Фальшивомонетчик укропный», – ругнулся, разглядывая волдыри на ладонях.

– Это всего одна. А мне только на долг нужно двенадцать, – пожалел себя, но сдаваться не собирался. – Отдохну и продолжу. Только из ванной выходить не буду.

Ещё минут пять подержал руки в воде, пока не перестал чувствовать расплавленное серебро на ладонях, а потом снова обратился к Кристалии:

– Если так больно, можно сразу пару монет раздвоить? А то меня надолго не хватит, – пожаловался ей на болезненный процесс.

Кристалия дала воздушное согласие, и я осознал, что отступать поздно. Зажал пару монет в правом кулаке, прочитал присказку и крепко зажмурился. Снова всё повторилось, включая потерю контроля над руками, а я скрипел зубами больше от ожидания боли, чем от неё самой, и продолжал удваивать капитал.

Когда раздёрнул руки, снова запрыгнул на табурет и окунул их в воду. Боль напоминала предыдущую, но от ожидания она ещё сильнее обжигала, щипала ладони и сводила судорогой локти.

Наконец, нашёл в себе силы и разжал ладони. В каждой слезившейся кровью ладошке красовалось по паре монет. Собравшись с силами, убрал дрожавшие руки подальше от бочки, чтобы не уронить рублики в воду, и позвал Димку:

– Димка, у вас йод или зелёнка есть?

Но мой подопечный уже спал в своей кроватке сном счастливейшего и сытого младенца.

– Вот ёжик, – пожурил я ребенка и пошёл на кухню в поисках средств дезинфекции.

«Напрасно отдал талоны на водку. Сейчас бы ею смазал костёр на ладошках», – продолжил жалеть себя за ошибки, без которых никогда ничего не обходилось, по крайней мере, у меня.

Усевшись на кухонный табурет, от усталости и боли в руках сразу же провалился в очередной морок и мигом забыл о зелёнке, бинтах, о позвякивавших при каждом шаге крупинках в кармане брюк.

«Сейчас бы Стихию сюда. Она бы мигом вылечила», – думал я и погружался в забытьё ещё глубже, не обращая внимания на непрестанно звонивший колокольчик.

Глава 15. Начало кристаллизации

– Просыпайся, Валентинович, – говорит мне незнакомая дама и толкает в бок.

– Что там ещё? – вздыхаю я невесело и открываю глаза.

Почти прозрачная девица с голубыми глазами и хрустальным венком на голове мечется по огромной стеклянной комнате и ругается без остановки, а я, облокотившись на хрустальный стол, пытаюсь выспаться на таком же хрустальном табурете.

– Шею продует. Заболеешь, а мне тебя брату возвращать нужно. Что ему скажу?

– Во-первых, я Васильевич, – начинаю загибать распухшие пальцы бордово-красного цвета к такой же сочащейся кровью ладони, но боли не чувствую. – Во-вторых, очень рад, что сам не в стеклянном платьице, как ты. А в-третьих, кто ты, красавица писаная? К хрустальному замку приписанная? И почему всё вокруг прозрачное и бьющееся? Это что, морок в хрустальном замке?

– Во-первых, ты гостишь в моём мире. Во-вторых, я не стеклянная. В-третьих, спасибо за красавицу и уважение к хозяйке. А в-четвёртых, просыпайся и руки лечи.

– Зелёнки у тебя всё равно нет. Ни бинтов, ни ваты. Мальчишка в квартире, как беспризорник растёт. В доме элементарных вещей нет. У вас аптеки имеются? Или вы заговорами обходитесь? – стыжу я хозяйку дворца и морока. – А с мужчинами что? Рабочий скот? Димка у тебя каким умницей растёт. Доверять нужно нам. Не все мы пьяницы или лентяи. Будет у вас к нам доверие, будет у нас к вам ответственность.

– Как складно у тебя получается, – обижается на меня красавица.

– Шучу я. Всё у тебя правильное. Обо всём радеешь. А я, так, болтун девятилетний, – силюсь не обидеть девицу из морока.

– Если хочешь помочь, вставай и лечись. Потом начеканим сколько нужно. Тебе же ещё у сестры работать придётся. Если, конечно, ты на самом деле такой головастый и сердцем болеешь за каждую мелочь, – заявляет девица.

– Я не только сердцем за вас, кристальных, переживаю. У меня душа за вас болит, – бурчу я для порядка, как дед Паша. – Ну, что, хозяюшка? Водки для рук дашь?

– Вон, во фляжке. Просыпайся и лечи свои клешни. А я ещё для этого балбеса снежной королевой вырядилась, – вздыхает и машет на меня холёной ручкой Кристалия.

– Так ты, вон кто, – удивляюсь я и падаю с хрустального табурета на деревянный пол Настиной кухни.

* * *

– Ой, – застонал от боли и проснулся. – Как же теперь этими щупальцами чеканить? Ах, да. Водка. То есть, фляжка.

Я поднялся на ноги и сразу забыл хрустальный сон, в котором девица в сверкавшем платьице пыталась меня образумить, а я вредничал и огрызался. Потом пошёл искать фляжку с лечебной водой от Стихии.

– Обо всём позаботилась. Как знала, что инвалидом стану, – похвалил тётку-красотку Стихию за находчивость и дальновидность. – Она что, по-настоящему всё наперёд знает? С Ясенем вон как вышло. Почему опять не поставила метку для пещеры? Что-то ещё задумала?

Я нашёл фляжку у себя на поясе и окончательно расстроился.

– Пить или руки мочить? Душенька, звякни, когда правильный вопрос задам. Пить?

И тут, нет, не звякнуло колокольчиком, а дунуло в лицо космическим морозом.

– И на том спасибо, – не растерялся я.

Сел на табурет, сунул фляжку между колен и попытался предплечьями сжать металлическую пробку с резьбой чтобы её открутить. На удивление, пробка сразу подалась и отвинтилась. Догадавшись, что так вышло неспроста, поблагодарил Кристалию за содействие.

– Спасибо, помощница, – сказал назло жгучей боли, усилившейся от влаги, которую брызнул на ладони.

Через пару минут боль исчезла. Руки высохли, или водичка впиталась, мне было всё равно. Глянул на ладони и изумился. С одного намоченного раза выздоровел.

– Продолжаем? – спросил Кристалию, и она ответила теплым дуновением.

Отставил в сторону драгоценную фляжку, достал пару крупинок и уточнил:

– Прямо тут, и по две?

Опять получил тёплое согласие.

Снова и снова раздваивал монеты, лечил руки, потом опять раздваивал, и снова лечил. До полуночи хватило сил раздвоить и залечиться ещё несколько раз к ряду. Водичка не закончилась, даже на половину не убавилась, но я решил остановить болезненное занятие, так как с количеством нужных монет пока не определился, а чеканить лишние мне не хотелось.

Ладони от ожогов и последующих лечений загрубели до невозможности, мышцы рук и плеч ломило и выворачивало, а чувство бесконечной жгучей боли, хоть и притупилось, но достало до самого сердца.

«Двадцать семь с половиной рублей, – пересчитал я утром плоды своих рук в буквальном смысле и оставшиеся после покупок копейки. – Долг с арендой кладовки – двенадцать. Останется пятнадцать. На запасы сколько нужно? Перво-наперво узнаю, а потом и с чеканкой разберусь».

* * *

– Димка, выбирай. Или ты летишь к мамке и с ней тратишь моё драгоценное время. Или со мной готовишь квартиру, кладовку, балкон, и всё остальное к мамкиному возвращению. Выбрал? – поставил я ультиматум своему подопечному, хотя сам толком не знал, чем заняться.

– К мамке, – не раздумывая заявил Димка.

– Какой ты несознательный. Тогда дожёвывай курицу, а я помою посуду. Чем её, кстати, моют? – ужаснулся я, осознав, что теперь один-одинёшенек на домашнем хозяйстве.

– Горчица кончилась. И хозмыло. Чужая мамка всё извела, а ничего не купила. Замочим в тазу, а когда разбогатеем – отмоем.

– С мылом, понял, а с горчицей ни в одном глазу. Ею посуду моют? – не поверил я в очередную небылицу.

– Конечно.

– А ты точно маленький? Может, из другого мира к Насте прибыл и ребёнком прикинулся, а сам воздухи разноцветные разглядываешь? – снова заподозрил я неладное.

– Ага, прибыл. С капустой из Закубанья.

– Из какого ещё Закубанья? – спросил я со смешанным чувством лёгкого испуга и озорного любопытства.

– Я же октябрьский. А в октябре из Закубанья капусту на лошадках привозят. Вот меня и нашли в ней. А когда нашли, выбрали самую готовую к заботе тётку. Это моя мамка оказалась. Меня и отдали ей.

– Как это, «выбрали»? Ты что, не родился, а с капустой появился? – опешил я и напряг все свои знания о появлении детей на белый свет.

– Ты что, маленький? Когда мамки хотят деток, то и поправляются наперегонки. Животики большие у женщин видел? Они нарочно кушают помногу, пока живот не вырастет с арбуз. Запасы в нём. Чтобы ночами не спать, а за детками ухаживать. Их же выбирают по животу, когда находят малышей. И мою мамку так выбрали. Глянули, а у неё животик больше, чем у всех. К заботе, значит, готова. Так что мне с мамкой повезло, – просветил меня юный всезнайка.

– Похоже на правду. Значит ваш домком к заботе готовится? И капусту скоро подвезут...

– Нет. Она такая и есть. Круглая со всех сторон, а не только на заботном месте, – усомнился в моём прогнозе Настевич.

– А где эта Закубания? – решил узнать, откуда привозят капусту.

– Ребятёнка решил поискать? А к заботе у тебя кто готовиться будет? Ты же можешь мамку мою попросить, – набросился Димка с планами на мой счёт.

– Я только про капусту. Где она растёт? Если что, слетать туда и купить. А когда все узнают, что у Насти капусты с морковкой видимо-невидимо, так сразу твой новый папка отыщется, – пообещал я мальцу, глядевшему на меня презлющими глазками.

– Что же мы ждём? – возмутился Димка.

– Кто из нас к мамке хотел? А я всегда готов помочь. Про капусту я, а не про женитьбу, – уточнил я на всякий случай. – Где она водится? То есть, где растёт?

– Мамка знает. Айда к ней, а потом капусту воровать. Наберём, сколько сможем, и улетим, – предложил юный уркаган.

– Воровать мы ничего не будем. Купим всё. Денег наделаем и купим, – твёрдо пообещал я.

– Ты хотел сказать, заработаем? – чего-то недопонял Димка.

– Можно и заработать. Только я ещё ни разу не работал. Напомнишь мне про аптеку узнать. А то денежки, ой, как больно достаются. И тебе запас сделать нужно. Огольцы же без синяков и ссадин не растут.

Мы как настоящие взрослые приготовились к дальнему походу. Замочили в воде грязную посуду, оделись, обулись, рассовали по карманам авоськи для капусты и вышли на лестничную площадку.

– У тебя, правда, гроши имеются? – спросил Димка, ещё недавно собиравшийся всё воровать.

– Имеются. Только я сперва у мамки твоей всё узнаю, а потом решим, что покупать, а что зарабатывать. И про долг уточню. Долг сначала отдать нужно, – вспомнил я о главном денежном вопросе.

– Почему же мы тогда всё без хлеба едим? – так жалобно спросил ребёнок, что у меня ком в горле стал и глаза заслезились.

– Я забыл, а ты в гастрономе не подсказал, – повинился и похлопал себя по выпиравшему животику. – Вообще-то я пирожки, оладьи, блины, и всё остальное ем. Твоя мамка что из этого печёт?

– Пекла бы, только муки у нас тоже нет, – ещё больше погрустнел Димка.

– Сколько сейчас время? Часы-то мы опять не завели. Айда в магазин. Купим муки, хлеба, ещё что-нибудь, что не по талонам, а по справке. Потом к мамке, – предложил я новый план действий.

– И шоколадку «Алёнка», – потребовал сорванец, ещё минуту назад мечтавший о хлебушке.

И мы почти бегом помчались на Анапскую за новыми покупками.

* * *

– Снова, который со справкой, явился, – улыбнулась знакомая продавщица.

– Мы за хлебушком, – перепугался я, потому что увидел на стене часы, показывающие две минуты девятого.

– Ржаной или пшеничный?

– Ржаной, – сказал Димка. – И «Алёнку» нам.

– Всё, что он желает, покупаем. Если можно, конечно.

Нам выдали буханку ржаного и шоколадку.

– Мука у вас как продаётся? – решил я разведать, вдруг, мука по талонам.

– Мешками по пятьдесят килограмм, – отбрила продавщица. – Ещё что желаете, мужчина?

– Горчицу и хозмыло, – напомнил Димка.

– Дальний с правой стороны отдел хозтоваров, – безразлично сказала продавщица и отсчитала сдачу с красномедного полтинника.

Я взял копейки с блюдечка, и мы пошли искать отдел хозтоваров.

Оказалось, что у хозтоваров был не только отдельный прилавок, но и дверь в свой склад, находившийся прямо за витриной и столом для продавца. Здесь была посуда, стиральный порошок, мыло, горчица, которую я считал пищевым продуктом, а уж никак не средством для мытья посуды. Всё было аккуратно расфасовано в бумажные пакеты или упаковано в серые картонные коробки.

– Всё что здесь есть, всё нам и нужно, – поразился я не изобилию на полках, а нищете в Настиной квартире.

– На что ты смотришь? – не понял Димка.

– На всё. У мамки что из этого имеется? Шиш с маслом и две сковородки. Ещё пара кастрюль времён царя Гороха да тазик с ковшиком в ванной. А тут и ложки из нержавейки, а не деревянные, как у вас. И вилки, и кружки из керамики. Всего полно. Глаза разбегаются. По сколько штук вилок и ложек взять?

– По две, – сказал не веривший в богатую жизнь Димка.

– А новому папке? А гостям? По шесть, не меньше.

Я попросил продавца посчитать, сколько будет стоить комплект из шести столовых ложек, шести чайных, шести вилок, шести керамических кружек и половника. Оказалось, всего-то восемьдесят девять копеек. Потом я купил двухкилограммовые пакеты с горчицей, стиральным порошком, содой. И заполировал всё дюжиной кусков хозяйственного мыла с полудюжиной банного «Душистого» разных сортов.

Продавщица ухмылялась, но всё выдавала без колебаний, а после каждой очередной покупки отсчитывала сдачу.

– Может, вам ещё одеколон с шампунем? – спросила она, увидев пару серрублей у меня на ладони.

– Давайте, – тут же согласился я. – А для мамки нашей, какие-нибудь духи имеются?

Продавщица округлила глаза, почему-то удивившись моей заботе о Насте.

– Вообще-то, женщины сами всё покупают. Ваше дело зарабатывать да тяжести таскать. Ишь, духи ему подавай, – возмутилась она из-за прилавка, но выставила на обозрение пять малюсеньких пузырьков разных духов, а потом добавила к ним флакон с Тройным одеколоном и литровую бутыль с зелёным травяным шампунем.

– Которые возьмём? – спросил я у Димки.

– А все можно? – не моргнув глазом, спросил он у продавщицы.

Она нервно сгребла все покупки в пакет, спросив за всё про всё шестьдесят семь копеек, а я расплатился и стал просматривать витрины, выискивая, что такого мы с Димкой пропустили. Но продавщица потребовала, чтобы мы удалились и немедленно.

– Время давно вышло. Уже почти четверть девятого, – процедила она сквозь зубы.

– Идём, – согласился с ней Димка.

– Сначала разложим твоё богатство по авоськам. Помогай, – попросил я помощи у оптового покупателя.

* * *

– А собирались за капустой, – кряхтел я, когда поднимался на пятый этаж с авоськами.

– Муку вечером купим? – напомнил Димка о хлебе насущном.

– А дрожжи? А соль? А сгущёнку? – передразнил я мальчишку. – Вечером список составишь, и всё сразу купим. И неграмотным не прикидывайся.

– Денег не хватит, – улыбнулся Настевич, нисколько не обидевшись, и отпер дверь в квартиру.

Я затащил покупки в Димкину комнату и распорядился:

– Хлеб в хлебницу, шоколадку в карман, фляжку на пояс. Вечером всё разберём. А сейчас в полёт. Открыть дверь на балкон! Отсюда стартуем. И всё чтобы открытым осталось, на случай нашего возвращения с капустой. Или с тем же мешком муки.

– Летим? – обрадовался сиротка.

– Летим, – махнул я рукой.

«Кристалия, я к тебе с просьбой о сокрытии меня и Димки, и переносе нас к больнице, в которой мамка Настя», – попросил хозяйку мира, и мы с Димкой вылетели с лоджии, держась за руки, как два самолётика.

– Я летать умею! – заверещал малец, перепугав меня до полусмерти.

– Я те сейчас уши откручу! Чтобы без меня никогда не пытался. Понял? Никогда! А ну, обещай. Или я в другой мир уйду к твоей ненастоящей мамке, – пригрозил я детёнышу.

– Не буду я без тебя. Я же не дурак. И колдовать не умею, как ты.

– Я не колдун. Я с твоим миром говорить умею. А она помогает во всём, что попрошу, – сказал я чистую правду.

И мы, больше ни о чём не разговаривая, полетели в сторону больницы. Димка сопел, что-то соображая своим острым умишкой, а я, обиженный колдовским предположением, тоже пытался всё обдумать и разложить по полочкам, ненамного старшего чем у Димки умишка, спрятавшегося во временно повзрослевшей головушке.

* * *

Вот и больница, вот и палата, а вот и ничего не понимавшая Настя.

– Извини. Промашка вышла, – попросил я прощения и потащил из палаты капризничавшего мальчугана, которого родная мать наотрез отказалась видеть и отмахивалась от него, как от комарика. – Сейчас всё исправим и снова войдём.

Кое-как вытащил Димку в коридор и попросил Кристалию вернуть нашу видимость для окружающих.

– Маскировку забыл выключить. Когда летаем, чтобы народ не пугать, я включаю её, а выключить забыл. Извинил?

– Ага, – кивнул сорванец и вырвался из рук.

Я вошёл следом за ним в палату к симулировавшей выздоровление Насте. Она уже «прозрела» и нежно обнимала сыночка, пытавшегося угостить её «Алёнкой».

– Поправляемся? Ну, здравствуй, – поздоровался я и сразу перешёл к делу. – Мы ненадолго. Дела у нас с Димкой. Капустные, морковные, душевные.

– Здравствуй, Александр, – приветствовала меня Настя. – Спасибо, что за сыном приглядываешь и шоколадками угощаешь.

– На то мы и нужны, которые всем людям братья, – сказал я и, вдруг, отчётливо увидел свет, выходивший у меня из груди.

«Заразился-таки», – подивился я новому открытию.

– Кристалия, выключи его. Выключи, пока я не зазнался, – зашептал я, как можно тише.

Неожиданно сзади раздался громкий хохот дородных санитарок, явно очень крупного размера.

«Вот же тёти. В готовности к заботе, а так хохочут», – не успел я подумать, как санитарки ещё громче засмеялись, сотрясая всю больницу.

– Хватит вам, – призвал я к порядку и обернулся на голоса, но в палате, кроме двух дремавших женщин, никого не оказалось.

Открыл от удивления рот, но меня вовремя одёрнул Димка, попросившийся посидеть с мамкой «ещё только минуточку», и тем самым не позволил уплыть в размышления о женских мирах, их смехе и о моём свете из груди.

– Настя, расскажи о долге домкому, – попросил я после несостоявшихся раздумий о добром и вечном.

– Должна, – призналась она и погрустнела. – Одиннадцать серрублей и пятьдесят копеек. Век не расплачусь.

– Ты это брось. А я на что? Мы с Димкой уже работаем в этом направлении. Только, как ты знаешь, я ненамного его старше. Подскажи, где и как зарабатывают в твоём мире? Сама где работала? Что на зиму заготавливала? – набросился я на вдову, чтобы отвлечь от воспоминаний. – И про капустное царство, что Закубаньем называется, не забудь.

Настя рассмеялась, услышав про Димкину родину, и поделилась с сыночком шоколадкой.

– За Кубанью это. Сразу напротив центра города. Там заливные поля, которые по весне затапливает, на них станичники всё выращивают. А живут они у Фортштадта.

По осени через речку перевозят овощи в город. К нам, то есть. Сдают оптом в универмаги или прямо с телег продают мешками. Если у них на поле покупать, и в три раза дешевле сговориться можно. Тем, кто с перевозом на наш берег помогает, бесплатно отдают, сколько унести смогут.

Капусту квасить нужно с морковкой и солью, а то в газетах не вся вылёживает до весны. Морковка у них там очень хорошая, ещё свёкла есть, тыквы. Всё растёт, как на дрожжах. Сады, опять же имеются. Пасеки. Мост туда никак не построят, чтобы в город это добро возить. Только мне не на что всё это покупать.

– Сама где работала? – отвлёк я её от разговора о деньгах.

– Где только не работала. Мне же с Димкой сидеть нужно. Поэтому, далеко от дома работать не могу.

– У вас что, детских садиков нет? – удивился я.

– В нашем доме нет, – вздохнула Настя.

– Как это, в доме? – потерял я нить разговора.

– Домком для детсада квартиру трёхкомнатную держит на втором этаже, а вот, желающих там работать, нет. Кому охота с мальчишками возиться? А у нас, почитай, в округе только они и родятся. С девочками другое дело. И учат их, и гулять водят. Послушные все, красивые. А таких, как Димка, задаром в садики не берут. За деньги можно, но, опять же, далеко от дома, а денег-то и нет, – закончила рассказ мамка Настя и ещё больше расстроилась.

– А почему мальчишек в школу не пускают? – спросил я уже нервно, потому что начал переживать за весь мужской род Кристалии.

– Что толку? Прогуливают все, как один. Не слушаются, опять же. В ПТУ их берут, когда по двенадцать стукнет. Для освоения рабочих профессий. А так, на кой им с учёбой заморочки? – вздохнула Настя и откинулась на подушку.

– Чем они хуже, не пойму? В капусте, что ли, несвежей находят? – возмутился я местному мироустройству. – А ты своего чему-нибудь учишь, или он у тебя сам всему учится? Ведь он и буквы уже знает, цифры, опять же.

– Тихо ты. Услышат, – неведомо чего перепугалась Настя и чуть ли не подпрыгнула на кровати.

– Не понял.

– Доложат, куда следует, и в семинарию загремит, – прошептала она, как заговорщик.

– Теперь понял, – тоже шёпотом выдохнул я в ответ. – А что такое семинария?

– Там одарённых мальчиков оскопляют и учат на монахов-богословов, – открыла страшную тайну Настя, но я снова ничегошеньки не понял.

– Как это, «оскопляют»? – решил дознаться вначале про оскопление, а потом про богословов.

– Подрастёшь и узнаешь, – отмахнулась от меня вдова.

– Ладно, – согласился я. – Ну, нам за капустой пора.

Еле-еле оторвав перепачканного шоколадом кандидата на оскопление от мамки, я попрощался с Настей.

– Мы дома хозяйничаем вовсю, так что заранее извиненья у женской милости просим. Всё сделаем, как в мужских мирах, а потом ты переделаешь, договорились? До встречи, – помахал я рукой и вытащил Димку во двор больницы.

– Слушай сюда, – обратился я к Настевичу на улице. – Мы с тобой настоящие мужики. А мужики должны вести себя ответственно. Мало ли какие миры у вас, женские, мужские. Мы с тобой всегда в ответе, что на этом, что на том свете. И учиться не бойся. Только никому не признавайся. Я хоть и в хорошем мире живу, а ум свой тоже подальше от посторонних прячу. Уловил? Летим.