Текст книги ""Фантастика 2025-112". Компиляция. Книги 1-30 (СИ)"

Автор книги: Лариса Петровичева

Соавторы: Дан Лебэл,Кристина Юраш,Александр Нерей,,Ольга Булгакова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 340 страниц)

– Красивое имя, – по голосу было понятно, что Мартин улыбается. – Ты сейчас проснешься, Дора. И вот что ты сделаешь после этого…

Я села в постели и несколько мучительных минут не могла понять, где нахожусь, и что со мной. Кругом царили золотистые сумерки, которые едва-едва развеивала лампа у кровати. За окном была густая, непроглядная ночь. Я покосилась на стену своей комнатки – часы показывали половину пятого. Осенний мир еще даже не начинал просыпаться. Все спали, даже слуги, которые традиционно встают раньше всех.

В комнате было прохладно. Вчера господин Энцо принес мне обогревающий колобок – золотистый шарик на тарелке, который крутился, негромко жужжал и наполнял помещение теплом. Но сейчас колобок спал, довольно похрапывая на все лады. Я толкнула пальцем пушистый бок, и шарик заворчал, заугукал и принялся крутиться на тарелке.

– Уйду! Уйду! – бубнил он. – Я от бабушки ушел и от дедушки ушел, и от вас я тоже уйду!

Колобок зевнул, разинув пасть, и умолк.

Постепенно по комнате поплыли волны тепла. Я подошла к окну и заглянула за стекло. Сплошная тьма, в которой дрожало мое отражение. Где ты находишься на самом деле – бог весть.

И где сейчас Мартин – тоже неизвестно. Тело, оболочка лежит в спальне на огромной кровати – а душа бродит в подземелье и понимает, что не найдет выхода. И остается ей только сидеть в кресле и читать книгу про сов. Недаром костяная закладка лежала именно в разделе про филинов.

Когда в половине шестого я вышла из комнаты, то замок уже начал просыпаться. Откуда-то снизу доносились негромкие голоса и звон оружия, с кухни летел едва уловимый запах бекона, а дверь в спальню Мартина была приоткрыта. Я скользнула внутрь и увидела слугу, который придвинул к кровати столик на колесах и, позевывая, раскладывал на нем артефакты, предметы для мытья в бумажных пакетиках и свежую одежду. Увидев меня, слуга поклонился и произнес:

– Все готово, миледи.

Похоже, на меня действительно возлагаются большие надежды, если прислуга не считает иномирянку-рабыню ровней себе. Я поблагодарила молодого человека, и слуга вышел, бесшумно закрыв за собой дверь.

– Доброе утро, милорд Мартин, – улыбнулась я спящему человеку. – Надеюсь, вам хорошо спалось?

Разумеется, мне никто не ответил, и я сказала:

– Давайте умываться.

Вчера мне показали, как работать с артефактами, и, покрутив в ладонях ярко-красный шарик, я обнаружила, что тело спящего волшебника действительно очень легкое. Снять одежду оказалось нетрудно. Я вынула из одного пакетика серебристую губку, а из второго – банку с белым порошком, который пронзительно пах ландышем, и, высыпав его на губку, принялась неторопливо протирать тело Мартина. Кожа была ровной и гладкой, без родинок и шрамов, губка плавно скользила по ней, и я никак не могла избавиться от смущения. Я против воли представляла, как Мартин берет меня за руку и осторожно, словно боясь спугнуть, прикасается губами к губам, как эти изящные пальцы неторопливо тянут шнуровку платья и стягивают ткань вниз, освобождая грудь, а потом накрывают соски…

– Интересно, есть ли совы в этих местах? – негромко спросила я, пытаясь избавиться от обжигающих мыслей. Хорошо, что никто не видел моего раскрасневшегося лица и не знал, какой жар сейчас разливается по телу. Я провела губкой по животу и, решительно вздохнув, насыпала порошка на ладони и нерешительно взялась за член.

Кто бы мог подумать, что мое непосредственное знакомство с мужским достоинством будет именно таким… Я аккуратно провела пальцами по стволу, стараясь не думать о том, как Мартин занимается любовью, и как бы мы могли делать это вдвоем, пытаясь не обращать внимания на тонкую кожу и крошечную прозрачную каплю, что выступила на головке, не думая…

Чужие пальцы стиснули мое запястье. Я взвизгнула, попробовала вырваться и отбежать – не вышло, ноги отнялись от страха. Мартин сел на кровати и блеклым невидящим взглядом скользнул по комнате. Дыхание, что срывалось с губ, было прерывистым и хриплым, и мне казалось, что я слышу, как гулко колотится его сердце.

– Милорд Мартин? – позвала я. Пальцы впились в мое запястье еще сильнее, и Мартин прошептал:

– Кто ты?

– Дора, милорд, – ответила я. – Ваша сиделка.

Мартин обернулся ко мне, и слепая муть в его глазах стала рассеиваться. Он выпустил мою руку, и несколько мгновений мы просто смотрели друг на друга. Я не знала, что пугает меня больше: то ли то, что Мартин пришел в себя, то ли совершенно недвусмысленная эрекция.

– Позови Энцо, – прошептал Мартин и уткнулся лицом в ладони.

* * *

Конечно, суматоха была просто невероятная. На мгновение мне показалось, что замок сошел с ума – залы, комнаты и лестницы накрыло восторженными возгласами, слуги толпились у дверей спальни, стремясь хоть одним глазком увидеть хозяина, а те, кому это уже удалось, радостно открывали бутылки шипучего вина – выпить за здоровье милорда.

Господин Энцо смотрел на Мартина с такой искренней любовью и заботой, что у меня замирало сердце. Я устроилась в углу спальни, подальше от всеобщей суеты, и смотрела, как Мартин очень медленно и осторожно надевает тонкую белую рубашку. От моей помощи, равно как и от помощи домоправителя, он отказался, гневно сверкнув темными глазами:

– Я не ребенок, чтоб меня одевали. Я вполне способен справиться со своей рубашкой.

– Как вам будет угодно, милорд, – подчеркнуто уважительно произнес господин Энцо.

– Сколько я спал? – спросил Мартин, и на бледных щеках появились мазки румянца, словно он боялся услышать ответ.

– Два с половиной года, милорд, – ответил господин Энцо.

Мартин негнущимися пальцами застегнул первую пуговицу и бессильно уронил руки на колени. Его губы дрогнули, словно он хотел что-то сказать и не мог, а в глазах появился тоскливый влажный блеск. Господин Энцо бросил взгляд в мою сторону, и я неслышно подошла к Мартину и принялась застегивать его рубашку. Сейчас он не сопротивлялся. Он выглядел слишком растерянным, чтобы спорить.

Должно быть, он представить не мог, что все настолько плохо.

– А Инга? – негромко спросил Мартин, посмотрев на свою руку – туда, где когда-то было обручальное кольцо. – Где моя жена?

– Инга получила развод у его величества и уехала, – сухо ответил домоправитель. – Два года и четыре месяца назад.

Бледное лицо Мартина на несколько мгновений приобрело несчастное выражение – как у ребенка, которого родители бросили в глухом лесу. Я погладила его по плечу, не зная, что еще можно сделать в такой ситуации, и как утешить того, кого бросили в трудную минуту.

Конечно, это было ударом: думать, что у тебя есть любимая женщина, и вдруг обнаружить, что все давным-давно рухнуло. От такого можно и не подняться.

– Не захотела выгребать из-под меня дерьмо, – глухо сказал Мартин, и на мгновение его лицо дрогнуло – он пытался сдержать внутреннюю боль. Кажется, получалось плохо, и я могла его понять. Как тут еще реагировать, когда узнаешь, что родной человек бросил тебя сразу же после того, как случилась беда… Но Мартин не хотел, чтоб мы видели его слабость, и пробовал себя сдержать.

– Именно так, милорд, – с презрением ответил господин Энцо и почтительно протянул Мартину тонкие брюки. – Так она и сказала королю. Его величество пытался ее образумить, но она была настроена решительно.

– А где кольцо?

– Я счел нужным снять его, милорд. Оно сейчас в отдельной шкатулке в вашем сейфе

Силы Мартина окончательно иссякли после того, как он застегнул брюки – Мартин снова опустился на кровать и еле слышно сказал:

– Это было правильное решение.

Из-под острых ресниц выкатилась слеза, пробежала по правой щеке. Господин Энцо подошел ближе и произнес:

– Я немедленно вызову врачей и магов из академии чародейства и волшебства. А вам сейчас нужно немного поесть и отдыхать, милорд.

Мартин криво усмехнулся. На его высоком лбу проступили капли пота.

– Не хочется мне есть. Потом, – он посмотрел в мою сторону и спросил: – Что это за девушка? Не помню ее среди слуг.

Это было сказано таким тоном, что я похолодела. Мартин говорил так, словно я была не человеком, а его вещью – игрушкой, которая вдруг появилась среди остальных его игрушек. Конечно, я понимала, что меня купили на невольничьем рынке, но…

– Это Дора, милорд, – ответил господин Энцо так, что для толкований не оставалось возможности: он относится ко мне с искренним уважением, и для этого есть все основания. – Ваша сиделка и няня. Господа из академии чародейства и волшебства недавно посоветовали мне найти невинную деву для ухода за вами. Ее жизненная сила должна была помочь вам проснуться, – домоправитель развел руками и сказал: – Как видите, так и вышло.

Темные глаза одарили меня пронизывающим пристальным взглядом, и на мгновение я ощутила себя раздетой. Руки невольно дрогнули и потянулись вверх, прикрыть грудь.

– Действительно, невинная дева, – равнодушно заметил Мартин. Я вдруг подумала, что когда он спал, то выглядел намного приятнее. Можно было смотреть на него и представлять, что милорд Цетше – добрый и сердечный человек. А теперь на месте моих представлений появился не самый приятный тип…

Мне почему-то подумалось, что домой я попаду не скоро. Такие люди нелегко расстаются со своими законными покупками.

– Где же вы ее выкопали? – продолжал Мартин, не глядя в мою сторону. Вещь никуда от него не денется, так что и рассматривать ее незачем. Будет нужно – рассмотрят.

– На невольничьем рынке, – ответил домоправитель. – Дора – иномирянка, и я обещал, что когда вы проснетесь, она получит награду и вернется домой, в свой мир.

– Награду? – устало усмехнулся Мартин. – Бога ради. А для переброски живого существа между мирами я еще слишком слаб.

Я прекрасно понимала, что не вернусь домой прямо сегодня – но обида все равно царапнула меня остреньким коготком, возможно, от того, каким тоном это все было сказано.

– Отдыхайте, милорд, – сказал господин Энцо и едва заметно качнул головой в сторону двери. – Мы вернемся позже.

– Да, я должен прийти в себя, – угрюмо сказал Мартин и снова тоскливо посмотрел на свою руку, которая лишилась обручального кольца.

Мы вышли в коридор, и господин Энцо провел ладонью по лбу. Он выглядел невероятно потрясенным и счастливым.

– Вы не представляете, Дора, насколько я вам признателен, – произнес он. – Откровенно говоря, я уже перестал надеяться, что милорд когда-нибудь придет в себя. А он очнулся.

Мы медленно побрели по коридору в сторону лестницы. Откуда-то снизу доносилось пение и запах глинтвейна. Обитатели замка праздновали выздоровление милорда Цетше – его здесь любили.

А мне было грустно.

– Поскольку я являюсь вашим покупателем и непосредственным владельцем, Дора, – продолжал господин Энцо, – то вы немедленно получаете полную свободу. И я предлагаю вам работу сиделки при милорде Мартине. Хотя он и проснулся, но ему еще долгое время понадобится помощь. Разумеется, ваша служба будет оплачена, а в замке вы найдете и стол, и квартиру. Вы согласны?

Я улыбнулась и благодарным порывистым движением обняла доброго старика. Что ж, как бы ни смотрел на меня Мартин, теперь я не была рабыней. Я не ошиблась, когда решила, что господин Энцо – порядочный человек.

– Спасибо вам, господин Энцо, – искренне сказала я. – Даже не знаю, как вас и благодарить за вашу доброту.

– Что вы, – улыбнулся домоправитель, и я заметила, что он несколько смущен. Хорошие люди всегда так смущаются, когда их благодарят за сделанное добро. – Это наименьшее, что я могу сделать для вас за исцеление милорда.

– Вы очень его любите, я заметила, – сказала я. Домоправитель кивнул.

– Я был с ним рядом с самого рождения. Я не женат, у меня нет детей, и милорд Мартин для меня как сын.

«Что ж, – подумала я. – Это многое объясняет».

* * *

(Мартин)

В зеркале отражался незнакомец.

Я смотрел на него и никак не мог сопоставить с человеком, которого видел прежде. Это мог быть мой брат, например. Или кузен. Или какой-то другой родственник, благо я не испытываю в них недостатка – большое семейство Цетше очень плодовито, двое детей у пары это мало.

Детей у меня не было. Сперва Инга говорила, что хочет пожить для нас и нашей любви, потом до истерик боялась испортить свою божественную фигуру – «мои груди превратятся в уши спанельеля, представляешь!» – а потом я выполнил задание короля и уснул. И все закончилось.

– Поразительно, – сказал я вслух. Старый добрый Энцо тотчас же выступил из тени. Он всегда был именно таким: вроде бы рядом, постоянно на подхвате, и вроде бы его и вовсе нет. Ты свободен и можешь делать все, что сочтешь нужным, но тебя всегда подхватят, когда ты вдруг станешь падать. Именно эта надежность моего друга сейчас не давала мне по-бабьи разрыдаться от горя.

– Что именно, милорд?

– Поразительно, какая дрянь лезет мне в голову, – ответил я и, взъерошив волосы резким движением руки, снова посмотрел в зеркало. Незнакомец, который устало взглянул на меня, выглядел изможденным и больным. Ну и неудивительно, после такого-то сна. Еще вопрос, сколько времени займет восстановление, и кем я буду, когда болезнь окончательно уйдет.

Сейчас-то я, понятное дело, экспонат для магов из академии чародейства и волшебства. Пример того, как могут подействовать слишком сильные заклинания на своего создателя. Кто-нибудь из этих протирателей штанов на ровном месте даже диссертацию защитит на этом случае. И, конечно, заказов у меня будет мало. Даже очень мало, потому что клиентам надо быть уверенным в силе волшебника. А тут уверенности у них не будет, увы.

Вот исход Мартина Цетше, который был величайшим волшебником в этой части мира – превратиться в экспонат. В обезьянку за решеткой зоопарка.

Я передал зеркало Энцо и, опираясь на трость с собачьей головой, попробовал подняться с кровати. Получилось, но, стоило мне встать на ноги и выпрямиться, как пол заскользил куда-то в сторону, и, если б не Энцо, вовремя подхвативший меня под руку, я бы рухнул на ковер.

– Осторожно, милорд. Вот так.

Энцо усадил меня в кресло на колесиках, и, откинувшись на удобную мягкую спинку, я вдруг понял, что по мне ручьями стекает ледяной пот. Это было самым жутким и язвящим: я провалился в этот проклятый сон молодым и сильным мужчиной, а проснулся жалким калекой.

Вспомнилось, как я самоуверенно заявил, что способен справиться с собственной рубашкой, и чем это закончилось. Я устало вздохнул и закрыл глаза.

Может, и магии во мне не осталось. Я боялся проверять.

Энцо отошел к маленькому столику возле окна и вернулся, держа в руках рамку с дагерротипическим снимком. Разумеется, я узнал эту рамку, видел ее в последний раз тогда, когда у нас с Ингой все было хорошо. А теперь моя жизнь поменялась, зато дрянная бумажонка за стеклом осталась прежней. Даже не выцвела.

– Помните, милорд, вы умели поджигать бумагу силой мысли, – мягко, но с отчетливой внутренней силой произнес Энцо. Добрый мой Энцо, ты заменил мне и отца, и мать, ты всегда знаешь, что и как нужно сделать. – Попробуйте.

Я усмехнулся, с трудом сдерживая слезы. Энцо был единственным человеком, рядом с которым я мог бы заплакать, но мне не хотелось пугать его. А Энцо наверняка бы испугался.

– Ты выбрал для этого дела как раз то, что нужно, Энцо. Но… – я помедлил и признался чуть ли не шепотом: – Я не уверен, что справлюсь. Прости.

Энцо не убирал рамку. Пристально смотрел на меня, и я не понимал этого взгляда. Только в животе стало тянуть – так, как бывает, когда стоишь на вершине башни, и невидимая сила влечет тебя броситься в пропасть.

Инга на снимке была счастливой и веселой, как и полагается невесте в день свадьбы. Я смотрел на эту дрянную бумажонку за стеклом и не мог перестать представлять, каким было ее лицо, когда она уезжала из замка навсегда. Возможно, радовалась тому, что не придется нести тяжкую ношу соломенной вдовы. Возможно, вздыхала с облегчением. Возможно…

Она всегда была сукой, моя Инга. Породистой, идеально красивой, но редкостной сукой, которая думала только о том, как бы потеплее пристроить свой очаровательный упругий зад. Должно быть, она уже давно замужем за кем-то другим. Может, все-таки родила, и ее груди не стали похожи на уши спанельеля. С чего бы этому случиться, если отдать ребенка кормилице?

Сука. Ненавижу.

Рамка вспыхнула так, что пламя рвануло под потолок. Энцо отбросил ее в сторону, шипя от боли и тряся опаленными руками – а я нервно дернул пальцами, и пламя угасло. От рамки остался лишь обгорелый остов. Толкни – рассыплется пеплом.

– Энцо, дайте руки, – сказал я, чувствуя, как щеки краснеют от стыда. – Простите меня, Бога ради, простите. Я не думал, что выйдет настолько сильно.

Лицо моего друга по-прежнему искажала гримаса боли, а на ладонях наливались волдыри ожогов, но я знал, что Энцо сейчас счастлив. Я тоже мог радоваться: магия по-прежнему жила во мне, и пусть я пока еще плохо ее контролировал, но она была со мной. Остальное – уже детали, и я знал, что справлюсь.

Хоть какие-то хорошие новости.

– Ничего страшного, милорд, – улыбнулся Энцо, но его лицо сводило от боли. Он с трудом сдерживал крик. – Я рад, что ваши способности с вами.

Я медленно подул на его ожоги, и волдыри размазались по коже клочками белесого тумана. Дунув снова, я развеял туман по комнате и с удовольствием убедился, что руки Энцо в полном порядке.

– Еще раз простите меня, – сказал я. – И та девушка, которая была моей сиделкой… Лора, да?

– Дора, милорд, – поправил Энцо, с довольной улыбкой рассматривая исцеленные ладони. – Иномирянка, невольница. Но я уже дал ей свободу в благодарность за ваше выздоровление.

Я мысленно усмехнулся. Конечно, невинная дева из другого мира никак не могла повлиять на мое пробуждение. Она стала для Энцо той соломинкой, за которую хватается утопающий.

Да и на здоровье. Если Энцо от этого чувствует себя уверенней, то кто я такой, чтоб ему мешать?

– Пригласите ее, – попросил я. – Хочу посмотреть повнимательнее.

* * *

Девица появилась так быстро, словно стояла под дверью и ждала, когда ее позовут. Значит, иномирянка, рабыня, которой мой добрый Энцо на радостях дал волю.

– Здравствуйте, милорд Мартин, – с искренней до дурачества улыбкой промолвила она. – Как вы себя чувствуете?

Я невольно поморщился. Девчонка выглядела милой и доброжелательной. Ее можно было даже назвать хорошенькой – но для этого я не настолько оголодал. Да и не в моем вкусе такая порода женщин, я предпочитаю совсем другой типаж. Наподобие того, который сгорел вместе с дагерротипическим снимком.

– В нашем мире, Кора, слуги и рабы говорят только тогда, когда к ним обращаются господа, – сухо сказал я, сразу давая девчонке понять, где именно находится ее место в Мире. – Рекомендую это запомнить.

Щеки девицы сразу же залило румянцем. Да мы злимся, надо же. Нет, она все-таки хорошенькая, с этим не поспоришь. Светлые волосы с легкой рыжинкой, заплетенные в длинную косу серые глаза с пушистыми ресницами, круглое личико – деревенский идеал, мечта конюха. Только овал лица поистине благородный, в качестве исключения.

– Меня зовут Дора, – сказал деревенский идеал. – И я не рабыня.

Я усмехнулся. Похоже, доброму Энцо посчастливилось купить самую строптивую девицу в этой части Мира. Ни одна здешняя простолюдинка не осмелилась бы говорить со мной в подобном тоне. Впрочем, в каком-то смысле это простительно. Наверняка девица не знает ни семьи Цетше, ни ее славных деяний.

Впрочем, она могла решить, что ей можно открывать рот, если уж она успела подержать меня там, где не следовало.

– Но ты служанка, – ответил я. – Тебе уже рассказали, что ты должна делать?

Дора поджала губы. Обиделась. С рабами-иномирянами всегда так: они продолжают считать, что имеют какой-то вес в нашем мире. Поэтому семья Цетше никогда не покупала рабов. Пусть они стоили и недорого – их строптивость иногда выходила дороже денег.

– Да, милорд, – ответила Дора. – Я должна заботиться о вас, потому что маги из академии чародейства и волшебства считают, что сила невинной девы…

Я презрительно фыркнул. Эти заплесневелые маразматики из академии живут понятиями позапрошлого века. Если бы невинные девы обладали какой-то особой магической силой, то мне пришлось бы дефлорировать всех пейзанок в округе, как это делали мои предки, спасая поселян от напастей. Удовольствие ниже среднего, прямо скажем. Не люблю упражнения на бревне.

– Нонсенс, – ответил я. – Неужели ты и в самом деле считаешь, что я проснулся потому, что ты дернула меня за член?

Дора покраснела еще сильнее, хотя куда бы еще… Я оживил в памяти свое первое воспоминание после пробуждения: мягкие девичьи руки, которые с какой-то умелой нежностью орудовали у меня в паху. Организм среагировал именно так, как и должен, и это меня обрадовало. Я мог бы довольствоваться крошками магии, но лишиться мужской силы – нет, это было бы слишком.

– Я бы дернула вас за язык, – промолвила она, – чтоб вы не говорили гадостей. В вашем мире принято так общаться с девушками?

Вот как! Мне почему-то стало очень весело.

– Таких говорливых у нас порют на конюшне, – сказал я самым милым тоном.

– А у нас – нет. У нас принято общаться друг с другом, как воспитанные люди, а не как быдло на кортах.

Я вопросительно поднял бровь.

– Быдло на кортах? Это еще что за чудо?

– Это тупые бездумные люди, – хмуро ответила девица. – Сидят на корточках, лузгают семечки и разговаривают примерно так, как вы со мной.

Нет, она действительно хочет попасть на конюшню!

– Да, похоже, Энцо поторопился дать тебе вольную, – сказал я и, с трудом развернув свое кресло от окна, попробовал подняться. Получилось, хотя к голове сразу же подплыла боль и принялась стучать в виски острыми клювиками. Я медленно прошел по комнате, опустился на край кровати и сказал:

– Что ж, с тобой все понятно, иномирянка. Принеси мне кофе и книги.

– Про хаалийских филинов? – хмуро уточнила девчонка. Я вспомнил герб своего рода: огромный филин, раскинувший крылья, держал в лапах меч. Мудрость и сила, способные защищать – вот чем была магия.

Впрочем, об этом вряд ли стоит говорить этой иномирянке. Все равно она ничего не поймет.

– Да, – кивнул я. – Это древнейший символ семьи Цетше.

– Хорошо, – на удивление мирно ответила Дора. – Я сейчас.

Сам не знаю, почему мне пришла в голову именно орнитология. Возможно, потому, что птицы намного вернее нас, людей. Если они создают семью, то это навсегда.

Впрочем, стоит ли винить Ингу? Мы клялись быть вместе, пока смерть не разлучит нас, а мой сон был подобен смерти. Несправедливо требовать от человека, чтоб он сидел рядом с живым мертвецом и лишался своих надежд и своей жизни.

Пол неожиданно оказался возле моего лица, а ковер укусил меня за лоб шершавым ворсом – только тогда я понял, что сполз с кровати в каком-то полуобморочном состоянии и распластался на полу. Это было обидно до слез. Я же помнил, каким был – и видел, каким стал. Лягушонок на столе ученого, беспомощный и жалкий. Вот и все.

– Кофе, милорд, – услышал я знакомый голос. Девчонка всеми силами старалась поступать и говорить так, как принято в Мире – получалось у нее плохо. Примерно как у меня держаться на ногах. До меня донеслись шаги, а потом Дора ойкнула, и я услышал звон посуды.

– Милорд!

Она попробовала меня поднять – и это тоже не вышло, а артефакты легкости из комнаты уже вынесли. Дора потянула меня снова – увы, таскать на себе мужчин не ее конек.

Не крестьянка. Любая крестьянская девка запросто перетащила бы меня на горбу, они к такому приучены. Сперва таскают пьяных отцов и братьев из кабака, потом мужей.

– Оставь меня, – едва слышно сказал я. – И позови Энцо.

– Да… – выдохнула Дора. – Да, я сейчас…

Потом, конечно, была уже какая-то привычная суета – Энцо принес артефакт легкости и без всякого труда переместил меня на кровать, а затем сказал с укоризной:

– Вам следует быть осторожнее, милорд. Вы ведь еще не успели оправиться.

Я хмуро посмотрел на него и подумал, что все, сказанное мной сейчас, может глубоко его обидеть. А обижать Энцо я хотел меньше всего. Причинять боль тому, кто когда-то носил тебя на руках и мазал щиплющей зеленой жижей сбитые коленки – это, как минимум, гнусно.

– Невыносимо, Энцо, – признался я. – Это очень тяжело.

Энцо кивнул, прекрасно понимая, что я имею в виду. Когда из сильного и здорового становишься ватной куклой – это как минимум неприятно, знаете ли. Дора, которая робко стояла у дверей, смотрела на меня так, словно тоже понимала, о чем я говорю. Словно жалела меня.

И это было хуже всего.

* * *

Вечером мне стало легче.

Я всегда любил это время, когда солнце падало за горы, и мир накрывали недолгие сумерки, смягчая краски и словно бы присыпая все вокруг золотистым пеплом. Потом наваливалась тьма, и все исчезало, бесследно растворяясь в ней. Однажды я возвращался домой поздним вечером и увидел замок на фоне леса и гор. Он казался исполинским кораблем, медленно плывущим во мраке, и мне тогда подумалось: жизнь есть только здесь. Остальное только тьма и пустота.

Теперь о прогулках можно было забыть. О чтении тоже. Я справился с двумя страничками – потом чьи-то невидимые руки щедро плеснули мне в глаза обжигающего колючего песку, и книга расплылась. Мне даже послышался чей-то язвительный смешок: дескать, обойдешься, Мартин. Хорошенького понемножку.

Пришлось снова звать Дору. Следует отдать ей должное, девчонка всегда была на подхвате. Я смотрел на ее довольную улыбающуюся физиономию и думал, что у иномирянки веселый и легкий нрав. Это правильно: выйдет замуж за конюха, он не будет ее бить за угрюмость.

– Снова филины? – спросила девица, открывая книгу. Я кивнул и устало откинулся на подушки, заботливо подложенные мне под спину. Шарики четок крутились в пальцах: Энцо сказал, что мне будет полезно их перебирать, и я с ним согласился.

– Хорошо, – сказала Дора и принялась читать: – В культурах многих племен Древней Хаали филин олицетворял сверхъестественное знание, пророчество, магическую силу. У племени хауло филин был символом защиты, у моджибве – символизировал высокий статус духовных лидеров племени, у пугобло – ассоциировался с божеством плодородия. Ленапты верили, что увиденный во сне филин становился духом-защитником человека. В священных преданиях некоторых племен полярный филин олицетворял север и северный ветер. Все племена Приполярья почитали полярного филина, и воины, отличившиеся в битве, награждались его перьями. В древности у племени соину было особое общество, которое называлось «Ложа Филина». Его члены верили, что силы природы будут благоволить тому, кто заслужит больше перьев этой птицы. У некоторых племен перо филина считалось магическим талисманом, и матери клали возле ребенка перо, чтобы ему было легче уснуть. У племен Заречья кроличий филин считался духом-защитником храбрых воинов. У племени Пригорья филин был тотемом. Все древние племена считали, что кроличий филин, являясь божеством подземного царства, присматривает за всеми подземными вещами, включая проростки растений. По их представлениям, хаалийский филин помогал расти фруктам. Племена хаали верили, что совы и филины – это души людей. Если убить сову, погибнет и тот, кому принадлежала душа…

Дор задумчиво оторвалась от книги и спросила:

– А что, филины и совы это разные породы птиц? Я всегда думала, что это просто самка и самец…

Я устало вздохнул. Похоже, девушка прибыла из очень отсталого мира. Удивительно, что она читает не по складам.

– Нет, – ответил я. – Это разные птицы. Все филины совы, но не все совы – филины, – я оценил выражение ее лица и добавил: – Ворон и ворона тоже не муж с женой.

Дора посмотрела так, что я сразу понял, что просветитель поселян из меня никудышный.

– Я это знаю, – сказала она. – В своем мире я училась в университете.

Так, должно быть, назывались их академии – очень уж важным тоном это было сказано. Дескать, вам читает книгу студентка, а не какая-нибудь неотесанная деревенщина.

– Но готов спорить, что ты его не закончила, этот твой университет, – сказал я и угодил в яблочко: Дора смущенно отвела глаза.

– Нет, – ответила она, и я заметил, что в ее голосе поселилась едва заметная дрожь. – Мне пришлось уйти, чтоб ухаживать за бабушкой. Она была тяжело больна, несколько лет назад умерла. А восстановиться в университете я так и не смогла…

Под конец голос Доры стал тихим, почти неразборчивым.

– Что ж, соболезную, – сказал я и полюбопытствовал: – Почему тебя не взяли обратно?

Дора угрюмо посмотрела на меня.

– Все упиралось в деньги, – ответила она и добавила: – Не хочу об этом говорить.

Мне никогда не было особенного дела до иномирян. Рабы, которые иногда пытались бунтовать – у семьи Цетше и без них хватало слуг и забот. Но сейчас меня в определенной степени заинтересовал мир, из которого пришла Дора.

– Кем ты работала у себя дома? – спросил я.

Во взгляде девушки появились огоньки, а губы дрогнули в улыбке. Ей, должно быть, было грустно – и я ее понимал. Я бы тоже грустил, если бы чья-то воля выдернула меня из родного замка.

– В банке, – с достоинством ответила Дора. – Предлагала людям разные кредиты. Не скажу, чтоб это было очень уж интересно, но платили нормально.

Вот как. Выходит, я ошибся, когда назвал девицу деревенщиной и мечтой конюха. Впрочем, еще большой вопрос, каковы банки и финансовая система в их мире. Может, обмениваются листочками с деревьев, как дети, которые играют в покупки.

– Что же еще есть в вашем мире? – поинтересовался я. Дора снова улыбнулась. Мне показалось, что воспоминания одновременно доставляют ей радость и причиняют боль.

– Огромные города, – ответила она. – На дорогах, – Дора произнесла непонятное слово, что-то вроде «ма-шайны», и я подумал, что это нечто вроде самобеглых экипажей. – Мы победили множество болезней, а вот войны все равно еще бывают. Ну а так… – она задумалась. – Мы живем. Любим друг друга. Дорожим нашими близкими и своим миром. Вот так…

Я неопределенно пожал плечами. Судя по всему, их мир был технологически развит лучше нашего – пожалуй, это может быть интересно службе безопасности его величества. Впрочем, если судить по тому, что рабство существует многие века, а охрана короны никак не волнуется по этому поводу, то вряд ли из иномирян можно извлечь какую-то иную пользу. Контакты возможны, а вот экспансия нет. Магия способна лишь выдернуть человека из соседнего мира, но не вернуть его обратно.

И еще никому не удавалось выдернуть из того мира ученого или оружейника. Должно быть, они не испытывали нужды в деньгах или были достаточно умны, чтоб понимать, что иногда крупные купюры приносят не менее крупные проблемы.

– Насколько я понимаю, Энцо пообещал, что ты вернешься обратно, – уточнил я. Дора кивнула и вдруг посмотрела на меня так, словно я захотел ее ударить.