Текст книги ""Фантастика 2025-112". Компиляция. Книги 1-30 (СИ)"

Автор книги: Лариса Петровичева

Соавторы: Дан Лебэл,Кристина Юраш,Александр Нерей,,Ольга Булгакова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 145 (всего у книги 340 страниц)

Глава 31. Откровения душ

Разошлись мы поздно. Сначала все сидели, не шелохнувшись, и думали, каждый о своём. Потом устали от одиноких и тоскливых мыслей и начали делиться впечатлениями. Общались все, кроме меня и одиннадцатого. Мы сидели рядом, как два никому не знакомых памятника. Ни мне, ни ему разговаривать не хотелось, а всем остальным с нами подавно.

Косых и презрительных взглядов не было, а были лишь уважительные и понимающие, но и они не позволяли моей совести успокоиться. Из-за чего-то я всё равно чувствовал себя виноватым, особенно перед соседом.

– Расходимся, или как? – наконец, обратился Александр-третий ко мне и сидевшей рядом скульптуре.

– Конечно. Только я с Саньком пока тут останусь. Вдруг, дед удумает озадачить нас, – ответил я третьему, и все начали расходиться.

Когда мы остались вдвоём, ещё долго сидели молча. Разговаривать не хотелось, и я тянул время и ждал, когда соседский близнец заговорит первым.

– Ничего рассказать не можешь? – не выдержал он, наконец.

– Сказку могу рассказать. Не думай, что издеваюсь. Нужная сказка. О змее и мышке.

– Валяй, – разрешил напарник.

Я долго и путано рассказывал услышанную во сне сказку, а когда окончательно заблудился в мышиных страданиях, своими словами объяснил её смысл. Сказал, если кто-нибудь узнаёт о завтрашнем дне, по мировым законам, этот день обязан измениться. А так как нам стало известно, что вскоре случится беда, значит, и она обязательно поменяет вкус и запах. Если раньше тётка была пострадавшей, значит, в октябре такое может случиться с дядькой. И если беда случилась в одном мире, то непременно грянет в другом.

Одиннадцатый сидел, слушал мои сбивчивые речи и не задавал вопросов. А я с не проходившим чувством вины рассказывал, то повторяясь, то исправляясь.

– Что там изначально случилось? Что тебе Калика рассказал? – перебил он, не вынеся сказочно-бедовой пытки.

– В том-то и дело, что ничего. Он так напугал новостями, что мне конец света пригрезился. Подумал, что Бога спасать пойдём. Это после его слов о человеке, из-за которого начнётся религиозный переполох, потому как все его давно мёртвым считали. А про то, что на самом деле будет, сон вещий увидел. Ну, так Павел объяснил. И главное задание, которое нам с тобой выпало – поиск тайной тропы в мир девчушки-старушки. Она нам, получается, позарез нужна.

Одиннадцатый чуть не подпрыгнул. Глаза так и загорелись.

– Девчушку? Во дела. Что же ты… Ах, да. Меня дед тоже пытать приходил, но я ничего понять не мог. А тут такое намечается, – затараторил он и уселся прямо на стол. – Когда пойдём? Завтра?

– Откуда мне знать. Я ни дороги не знаю, ни имени её. А может, она где-нибудь в молодых мирах живёт? Там, где зязябры водятся. Или, вдруг, в будущем? – размечтался я.

– Тогда на кой нам она? Если мы без неё можем в будущее протиснуться? Ты загнул про будущее. Угодника мы сами не сыщем, в том-то и дело. Наша прогулка должна быть куда-нибудь неподалёку. Она же запросто по нашим мирам бродит, и пропуски раздаёт.

– Дубинушка ты. Она не пропуски раздаёт, а метки расставляет. И посредникам, и зверям лесным, и даже рыбам, которых мы с тобой на рыбалке ловим, – нашёл и я, чем удивить брата.

– Врёшь. На кой ляд им метки? Как они в подвал заплывут? На сковородке, что ли?

– Другие у них метки. Не для путешествий, а для сохранности жизни и здоровья. Так как она знакома с Природой, а та дура дурой и погубить всех может, ей приходится метить тех, кого никому трогать нельзя. Ни съесть, ни понюхать. Понятно? – растолковывал я дружку то, что ещё недавно сам ни понять, ни принять не мог.

– Ни в жизнь не поверю. Чтобы на мне рыбья метка чешуйкой приклеилась, и меня через это природа не съела? Хрень. Ой! Укроп это, – всё больше и больше горячился мой собеседник.

– Ах, укроп? Тогда не проси, чтоб тебе рассказывал. Иди к деду или к Калике, и пусть они тебя просвещают, – возмутился я и вскочил с табурета.

Мы, как два гордых крейсера, как рассказывал дед, задрали обиженные друг на дружку носы и разошлись в противоположных направлениях, не замечая один другого. Один крейсер нырнул в подвал, а другой выплыл вон из сарая. Только крейсер, которым был я, сразу у сарая воткнулся гордостью в деда.

– Разбежались?

– Пошёл он, этот укропчик, – выпалил я с досадой. – Не хочу с ним искать девчушку. Не верит он ни во что.

– Ишь, как подействовало антиругательное средство. Разом усвоилось. Сильная штука. Прижилось бы в головах, был бы праздник. Я не о вас, доверенных и доверчивых спрашивал, а о всех хлопцах. А то выскочил, как бойцовский цыплёнок. Ой, беда с вами недомерками. Прямо беда за бедою. Купил дед козу, а она с бородою. Так говоришь, сам пойдёшь и сыщешь?

– Пойду и сыщу. Далече она обитает? Или её тоже можно покликать в по… – договорить я не смог: кто-то невидимый тёплой ладошкой перекрыл дыхание и заткнул мой не в меру болтливый рот.

– В поле её не дозовёшься, – ничего не заметил дед, а мне сразу же возвратили возможность дышать и разговаривать.

«Кто так придушил, чтобы не проболтался? – задумался я. – Душенька или Скефий?».

– …Когда войдёшь, глазами её не увидишь. Только на ощупь. Очами её никто, кроме доверенных персон не видит и видеть не должен. Так и скажешь своему дружку. А вот с собой его брать необязательно. Сам не знаю, зачем двоих послать хотел. Он же, всё одно, ничего путного не увидит. Всё запомнил? Дальше двинемся? – спросил дед, когда закончил инструктаж, важнейшую часть которого я пропустил.

– Это что получается? Девчушку руками щупать? Ты всё издеваешься, а я по правде хотел сходить и найти её, – возмутился я из-за шуточек с девчачьей невидимостью.

– Я перед ним наизнанку выворачиваюсь, а у него не пойми, что в башке. Ишь, додумался. Девиц щупать захотел? Я те сейчас щупну! И всё третьим глазом. Уж больно ранний о таких вещах разговаривать, – взбунтовался дед с какой-то стати.

– Это ты сказал, что глазами её не увидишь, а нужно щупать. А щупают её лишь уверенные хлопцы. Или путные? – запутался я окончательно, а тут ещё смех почудился вокруг нас с дедом.

– Путные? Распутные! Олух! Я тебе про верёвочку, что на нагель восьмёркой накручена, а не про девиц талдычу. Ты каким местом слушаешь? Глазом своим? Или спишь и вещие сны видишь?

– Прости. Наважденье случилось, как в тот раз в зеркале. Не повторишь снова, ну пожалуйста, – пришлось пойти на хитрость, чтобы успокоить и деда, и себя, и смешки в зрительном зале, в котором мы с ним играли комедию, а нужно было что-нибудь душещипательное.

– Ладно. Взялся вас обучать – сам виноват, что дворянином родился да грамоте обучился. Повторяю для слабонервных и других многих, умишком убогих.

Войдёшь в центральную подземную пещеру, в которой лаз… Ну, дырка в подволоке. Лаз этот ведёт в тринадцатый мир Иуды. В пещере из стены доска торчит. Тоже невидимая. В доску нагель воткнут, а на него уже верёвка намотана. А вот, между какими мирными цифрами вся эта конструкция, не припомню. Видеть её видел, только вот, пользовать не пользовал. Не приходилось мне с несчастьями знаться, от коих туда влезть захотелось бы. А вот Калика, тот лазил туда неоднократно. Можно сказать, тропу на той лестнице протоптал. Только, то был не нынешний Калика, а который в нашем мире родился. Не заснул ещё, окаянный?

– Нет. Слушаю, – сказал я учителю, а у самого, то мурашки по спине бродили от видений мира Иуды, то зудело в груди вопросами о дедовом дворянском происхождении, через которое, оказывается, попал он в учителя к комсомольцам.

– Продолжаю. А ты всё понял про верёвку? На чём её намотанную искать придётся?

– На нагелю, – похвастался я вниманием.

– Это палка такая. Как держак у тяпки. Воткнута в доску так, что и сверху торчит вершка четыре-пять и снизу столько же. Она-то и зовётся нагелем. Только, что верёвочку, что доску, не увидеть и не ущупать, даже если об них башкой биться. Уразумел? Сокрытые они от всех посредников.

А до Угодника той верёвки не было. Всем старшинам приходилось с бесовством знаться да просить, чтобы из Иудина мира лоза виноградная в лестницу заплеталась да под ноги спускалась. Тьфу-тьфу-тьфу! Это он уже тот срам исправил, Угодник наш. Чтобы по православному всё было, и умы некрепкие не смущало. Не заснул?

– Нет, – громко выдохнул я, а перед глазами так и встала девчушка, опускавшая виноградные лозы в пещеру, где я заплетал их в косичку и залазил к ней, а потом она подхватывала меня на руки, подбрасывала высоко вверх и радостно кричала: «Головастик пришёл! Головастик пришёл!»

– Ты её осторожно с нагеля сматываешь и потравливаешь. Попускаешь, значит. Верёвка поднимается, а лестница опускается. Всё вверху через колёсико продето. Ну, как если бы я через сучок на абрикосе верёвку перекинул и на другой конец привязал лесенку. После за свободный конец потянул через сук, а лесенка бы встала в полный рост. Понятно? А когда приподнял лесенку, верёвку бы восьмёркой накрутил на нагель.

Что я тут перед тобой распинаюсь? Ты же меня не слушаешь. Вон, у тебя мухи в рот заползают, – оборвал дед инструктаж, заскучав от серьёзной роли воспитателя.

– Врёшь. Нет никаких мух, – не обиделся я, но на всякий случай ощупал лицо.

– Нет, так нет. Как залезешь вверх по лесенке, ступай на поляну с цветами. А там становись, жмурься и зови её, как давеча собирался в поле. А теперь слушай вызов: «Девчушка-старушка, стань передо мной…»

– Как лист перед травой, – не удержался я и вставил знакомую рифму.

– Не перебивай, – отмахнулся Павел и продолжил. – «Стань передо мной, глаза мне открой. Я посредник двенадцатый мирный. Стою в мире твоём и жду тебя смирно». Запомнил? – закончил дед рассказ о бесовском мире, в который меня же и посылал.

– Запомнил. Что непонятного? Лезу к бесам и зову девчушку. Потом ей говорю, чтобы пришла к тебе по делу. Потом мчусь обратно.

– Я же говорил, малахольный. На кой мне она? Сам всё ей сказать должен. О том, где беда, в каком мире, и куда посылать Угодника. Ты к тому времени обо всём этом знать обязан. А когда побежишь обратно, лесенку той верёвкой из пещеры поднимешь, а саму её на нагель намотаешь. Чтоб всё было так же, как до тебя. И мне плевать, что она невидимая! – накричал Павел, пытаясь вдолбить мне нужные знания.

– Получается, к ней ещё рано идти? Ждать нужно беды той окаянной? – подивился я неразберихе в голове, случившейся от инструктажа.

– Сходить нужно для ознакомления и будущей сноровки. Потренироваться и с верёвочкой, и с лесенкой. Чтобы потом впопыхах самому на ней не повиснуть. Поэтому в помощники хотел сосватать дружка-соседа. Он, вроде, тебя толковее будет, – поморщился дед.

– Так его же баба Нюра сызмальства приучала да науськивала, а ты мне ничего не рассказывал. Ни про семью мою несчастную, ни про работу… – затих я, не сумев подобрать нужного слова, а обозвать работу «опасной» не посмел.

– Сам решай. Ходить или не ходить. Брать или не брать. А натренироваться и есть твоё задание, – закончил дед общение и ушёл, как перед этим с большого сбора – не прощаясь.

Я остался сидеть на табурете и решил не выходить из сарая до тех пор, пока в голове всё не уляжется, и я не приду хоть к какому-нибудь решению о предстоявшей тренировке.

«Делать нечего. Сижу вот, думаю. А думать про одиннадцатого, ой, как не в радость. Брать с собой или не брать? Не возьмёшь – обида, возьмёшь – беда. Его же внизу не оставишь. И к Иуде в мир с собой не возьмёшь. А по невидимой лесенке, как лазить буду?

Интересно, кто тринадцатым миром командует? Вот его и нужно попросить, чтобы невидимость с лестницы стёр. Может, сама девчушка командует? А если не она? Почему тогда обитает в том мире с живыми лозами?

Стоп. Виноградные лозы и на афише, и в костре держит мама Кармалия. А девчушка её помощница. Что если это не бесовский мир, а мир мамы Кармалии?

Если мне нужно к цветочкам подойти, потом рифмами позвать девчушку, а цветочки я точно в мороке видел, когда Кармалия такой красивой была… Иттить колотить!» – решил я покончить с фантазиями, которыми так увлёкся, что поначалу не обратил на голос из подвала никакого внимания.

А голос так и сказал:

– Иди уже домой, Головастик.

– Иду, – согласился я и вышел во двор, всё ещё размышляя, а когда сообразил, что слышал Кармалию, так и подпрыгнул от насквозь пронзившей судороги.

Потом взял себя в руки и бегом домой.

* * *

– Ну, как ты, голуба, намаялась со своим?

– Я так к нему привыкла, что мне и не в тягость. Прожили положенное, прожили отпущенное, одолеем и пожалованную присыпочку. Пересилим, пересеем и удалимся восвояси.

– А сколько вам песочку прибавили?

– Совочек за дочек, да за каждого сыночка по четверть совочка. На круг много-много немножечко. Почти чайная ложечка. И за это спасибо и поклон земной. Дальше будем страдать, да коптить, да ковылять. Хорошо, что Нюра из Татисия хлопочет за нами, болезными-бесполезными. Спасибо ей. А твой пострел везде отметиться успел?

– А то. Шустриком мотается, подрасти пытается. Только уж больно рано ему такими вещами заниматься. Ума бы сначала набраться, а не опыта этого окаянного. Не окреп ещё разум, и боюсь я за него, ой, боюсь. Только всё без толку: помочь да надоумить нельзя.

– Почему нельзя? А мы зачем? Или мы не души братские-рыбацкие? Ты его разбудить сможешь, когда нужно будет?

– Подпрыгнет и потолок чубчиком чиркнет. А зачем?

– В нужный час на улицу надо будет завлечь-выманить, чтобы вы кое с кем встретились. Только обещай, что не дашь ему глаз поднимать ни в коем разе.

– Ты что это? С кем нас свести вздумала? С Нею? Знаешь же, что нельзя этого делать. До первого раза, когда Сама пожалует, ни в коем случае.

– Не горячись. Молодая, а уже обо всём мнение имеешь. Ты старших послушай. Вы уже виделись, когда Она за Григорием приходила. И глазели на Неё, когда в саване белом была. Вот и сейчас, когда мимо проходить будет, станьте на обочину и стойте. А заговорит, или нет, Ей решать.

– За Лилей придёт?

– За ней. Пришёл её час.

– Откуда знаешь?

– Я давно обязанная, одной ногой к Ней привязанная. Теперь выхожу каждый раз на дорогу и старого с собой тащу. И встречаю, и кланяюсь до земли Её милости. Так что, где и когда бывает, чувствую, как сама знаешь, кто.

– Вот оно что. Только не пойму, Она-то здесь причём? «Когда в чёрном рыщет – жертву ищет, а когда в белом – занята делом». Вот и всё, что мне знать положено. И что в глаза Ей смотреть можно только когда в последний раз придёт. В них сила великая. Если кто посмотрит в те глаза, когда в пьяном загуле или ещё по какой причине выйдет из-под нашего контроля и встретится с Ней взглядом, рано или поздно загубит жизнь. Не сможет не загубить. Так тот взгляд тянуть будет, так тянуть. И грех великий на нас падёт. А ты мне…

– А я тебе так скажу: Она ещё и ошибки мирные исправляет. И тебе о том знать положено. И то, что Она ко всем вашим Угодникам милость свою явила. Да только одного спасла и слово ему дала, что лежать его часы будут до тех пор, пока сам Её не позовёт.

– Давай сначала про ошибки, а про Николая потом.

– Ты думаешь, Она в наших мирах всех Настей прибрала, а теперь смирится с новой здоровой? Нет конечно. Как только она сюда явится, времени на её возврат будет очень мало. И просить Угодник станет об отсрочке уравнивания, чтобы успеть её родной мир сыскать и вернуть к ребёнку.

– Боже мой! Какая…

– Такая. Такая жизнь у нас, милая. А ты думала, её в милицию заберут? Эх, молодость.

– А про Угодников?

– Там всё трагично было. Наказание им ниспослали за темень, но за добрые сердца не захотела Она их губить почём зря. Вот и дала им шанс для них неизвестный. Только о том, что от врага нельзя отворачиваться предупредила. Но и не отворачиваться они не могли, это Николаи сами смекнули. Так что, когда их на фронт провожали, и мамки, и сами мальчики знали, что обратной дороги у них не будет. Вот и получилось, когда в бою сосед не добежал до окопа, потому что ранило. И стал он помощь просить, чтобы помогли из-под обстрела уползти. Понял Николай, что час его пробил. Осознал, и всем, кто был рядом сказал о том. И все Николаи во всех мирах, как один узнали, но все, как один поднялись и на помощь пошли. Уж больно хорошие мальчики у мамок были. Больно добрые да славные. Знали, что на смерть идут, но шли. И шли, как герои.

– Как же один из всех спасся? Только у него этот шанс был?

– Нет же. Шанс у всех поровну был. Только одному из двенадцати повезло, а остальным нет.

– Не томи. Не томи душу. Поведай, как было.

– Я и рассказываю. Выскочили Николаи из окопа и побежали соседа спасать, а как добежали, под руки его и обратно в окоп. И молиться, чтобы приняли их души, магией согрешившие, в руки Господа нашего милостивого. Шагали обратно и молились, и соседа того на руках несли.

А Добрая вышла и, вроде как, поклонилась их храбрости, и такое Она часто на войне делала. Только, когда кланялась, каждому на пути часики их поставила со временем, заканчивавшимся.

Все они по-разному в окоп возвращались. Кто перебежками из стороны в сторону, чтобы враг не прицелился, кто согнувшись. Тело у каждого, как могло, так и пыталось выжить, сама понимаешь. Только один из нашего мира стерпел и прошёл всё прямо и до конца. Никуда не свернул и не дрогнул!

Видишь, какая сила в нём жила и по сию пору живёт? Только он один запнулся ногой о невидимые часики, Доброй поставленные. Одни те часики упали набок, и кончавшийся песок в них остановился. И сейчас Она хранит их и не разбивает, как после смерти. И знак ими показывает: держит перед собой и смотрит на них. А кто видит Её в чёрном и часики эти, тот соображает, что к чему.

– Ты думаешь, Она увидит племянника и знак этот покажет?

– Живу и надеюсь. И тебе советую в назначенный час встать у дороги и склониться с просьбой о знаке заветном.

– Я тоже живу и надеюсь. Постараюсь всё сделать. Разбужу сорванца и на улицу вытолкаю. Лишь бы в глаза Ей не глянул. Только как же его надоумить, что знак видит? Всё про наш разговор выложить?

– Сумеешь – выкладывай, коли нужда в том появится. А если не получится отсрочку получить на девять дней, чтобы Настю за срок православный домой вернуть, то и рассказывать не о чем будет. А миров вон сколько у мамки. А искать-то вам с ним придётся. Куда ни попадя её не спрятать и не утаить от Доброй. Всё одно, что гостья сама Ей в глаза смотрела, а не близняшки из наших миров. И жизни у неё не будет нигде, кроме родного мира, в котором она в живых осталась, а не муж её, как у нас.

– Спасибо, что светом-советом поделилась.

– Не за что. Сама делиться не забывай.

– Не забуду, обещаю. И на дорогу последнюю Лилину выйду с озорником обязательно.

– Ну, не прощаюсь. Старый не любит.

– До встречи.

Глава 32. Подготовка к пещерному походу

«Думал вчера, думал, так и не додумал, а утро вечера не мудренее. Тут уже в школу через три дня. Кошмар. Вот жизнь припустила вскачь. Тпру!..

Что же с одиннадцатым делать? Он ведь совсем от рук отбился. Может, с третьим подружиться? Он и сам не зануда, и других не осуждает. Но с ним в пещеру нельзя, а жаль.

А как добираться? На велосипеде? А как туда во время беды домчаться? Мир просить о запуске? Но если всё у нас случится, Скефию не до шалостей будет. Вот если у соседей, тогда попрошу. А снежком залепит, тогда точно на велосипеде.

Теперь подумаю, о чём с девчушкой беседовать. Во-первых, про имя настоящее спрошу, чтобы не обзываться, как все. Во-вторых, про тринадцатый мир. Вдруг, он маме Кармалии принадлежит? И пещера в её мире стоит, а мы ни ухом, ни обухом. А если это так, там с ней самой встретиться можно? Живьём. Не во сне-мороке.

Как же. Не во сне. Она же говорила, что облик под человеческий разум адаптирует. Получается, там её нет? Это я запишу на в-третьих. Тогда что во-вторых спрашивал? Про это и спрашивал, про мир, чей он или кто он. Как же правильно сказать?..

Эх, мне бы чуть-чуть ума прибавить, мой бы сразу удвоился.

Что-то не то сморозил. Получилось, у меня сейчас чуть-чуть и есть, к которому если столько же прибавить, то удвоится. Ну и балбес. Эй, зеркальце, я тебе сейчас такую глупую рожу покажу, только держись. И крути пальчиком у виска, сколько вздумается».

Я выскользнул из кровати и пошагал к зеркалу. Начинал-то смело, а под конец дальнего пути из пяти шагов, замедлился дальше некуда. Но собрался с силами и заглянул в зеркало.

– Молчит. Ни тебе пальчиком, ни тебе бровью себя не выдаёт. А вот так умеешь? – закончил я монолог и скорчил рожицу.

Но отражение, как было серьёзным, так и осталось, и на выходку мою не отреагировало. Я сначала испугался, но быстро взял себя в руки и спросил:

– Душа?

Отражение кивнуло.

– Дело ко мне? – припомнил, как во сне общался с душой.

Из зеркала снова кивнули.

– Прямо сейчас? А то мне к одиннадцатому бежать надо.

Отражение отрицательно закивало и показало сложенные вместе ладошки, подставленные под щёку.

– Во сне поговорим?

«Нет», – покачало головой отражение.

– Разбудишь, а после поговорим?

Отражение вначале кивнуло, а потом руками показало что-то неопределённое.

– Тогда учись разговаривать. Я твоих жестов не понимаю. Ну что, я побежал?

Отражение закивало, а я не заставил себя долго ждать. Только пятки сверкнули. Хоть и был разговор душевным, но волосёнки танцевали вприсядку, а мурашки волнами, то накатывались, то рассыпались.

* * *

Вырвавшись из дома я помчался не к дружкам, приехавшим из пионерлагерей и бабушкиных станиц и начавшим бродить по округе в поисках занятий, а в другую сторону. На мгновенье даже взгрустнул по тихой и спокойной жизни, которая была совсем недавно.

Нет, им я не завидовал. Просто, светлое чувство печали о прошедшем лете перемешалось с ожиданием предстоявших злоключений и вылилось в грусть по утекавшему в синюю даль детству.

Павел сидел на Америке. Всё та же хитрая физиономия, всё та же палка-выручалка.

– Здрав будь, барин, – поздоровался я бодро.

– Какой я тебе барин? Время барское и гусарское кануло в лета.

– Я к одиннадцатому. Договориться о походе в пещеру.

– Понятно.

– Это если он опять не загордится и не начнёт хвостом крутить. А так я и в одного герой. Уже с зеркалом, знаешь, как по душам байки травлю? Закачаешься. Правда, оно пока не разговаривает, а только кивает. Жуткая вещь, аж мурашки с волосёнками танцуют. Но, хотя и робею, зато смею, – похвастался я зеркальными успехами.

– Уже и этим балуешься? Что же с тобой дальше будет? – сначала всплеснул дед руками, а потом сказал: – Ступай себе с Богом. Мозги только с собой возьми. Авось, пригодятся.

* * *

– Здравствуйте, баба Нюра. Как здоровьишко? – вежливо поздоровался я с хозяйкой одиннадцатого сарая.

– Вашими молитвами, – любезно откликнулась баба Нюра. – Ты к нашему Александру? Тогда поторопись, а то его папка на рыбалку увозит.

Я заскочил за сарай и попросил Татисий о своём сокрытии.

Когда прибыл на место и увидел, как братец помогает отцу собираться на рыбалку, вошёл и приветствовал всех присутствующих.

– Сокрытый? – зачем-то уточнил одиннадцатый.

– В обморок же никто не бухнулся.

– А я к такому никак не привыкну, – признался друг. – Ты надолго? А то мы на канал уезжаем.

– Хотел о походе к девчушке сговориться.

– Решил меня с собой взять? А когда? А то я на рыбалку еду, – спросил одиннадцатый.

– Можно бы завтра, но если уезжаешь, сам схожу в пещеру.

– Девчушка что, в одном из наших миров живёт? – удивился братец.

– Нет. Она в другом месте обитает, но позвать её можно… Короче, нужно в дырку залезть, что в потолке пещеры. Ладно. Сам завтра схожу.

– В дырку? А как? Взлететь?

– Там всё что нужно имеется. В самой пещере. Потом расскажу.

– А давай мы сейчас тебя подвезём. Вот весело будет. А остановиться на Фортштадте я папку уговорю. Будто в туалет захочу по срочному, – предложил идею одиннадцатый.

– Ополоумел? Вдруг, что не так?

– Испугался, – разочаровался во мне близнец.

– Точно сумеешь остановить? – заколебался я, не захотев и выглядеть трусом, и вот так, без подготовки, сломя голову, мчаться в неизвестность.

– Слово середняка, – пообещал дружок.

– А места в машине хватит?

– На кой тебе место? Ты же невидимка, – удивился одиннадцатый.

– Невидимкам тоже где-то сидеть нужно.

– Будет где сидеть. Помогай укладываться!

Так неохотно на рыбалку я ещё никогда не собирался, как тогда в одиннадцатом дворе, одиннадцатом мире, одиннадцатом Армавире.