Текст книги ""Фантастика 2025-112". Компиляция. Книги 1-30 (СИ)"

Автор книги: Лариса Петровичева

Соавторы: Дан Лебэл,Кристина Юраш,Александр Нерей,,Ольга Булгакова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 170 (всего у книги 340 страниц)

– Заглянем к тебе в контору? – спросил я у местного Степана.

– Милости просим, – согласился тот нехотя.

Мы всей гурьбой ввалились в купе, где Иаков мигом вытряхнул из авоськи требования и заявки.

– Спрячешь в железный ящик. Уговор? – обратился я к аборигену.

– Спрячет, – пообещал Ясень вместо Степана.

Я протянул бланк требования невидимке и скомандовал:

– Заполняй, брат Хоттабыч. Дату малюй такую же, как давеча. Лодку одну отпиши, а бочек и клёпки с обручами столько, сколько в одну влезет. Потом, когда образумятся, тогда сами пусть, что захотят, то и заказывают.

Степан Хоттабыч наморщил лоб, вспоминая, сколько бочек с клёпкой влезло в одно «Закубанье», а потом начеркал в накладной всё, о чём вспомнил.

– Колдовством занялись, – решил Ливадийский, увидев, как на бланке появились надписи от скакавшего в воздухе пера.

– Вот опять он. Крестик не тереби. На нитку его и на шею. Это мне можно. Чтобы я готов к обороне от старинных дружков был, – огорчился за земляка Ясень. – Может, уже проявишь его? Второго «его»? – попросил он меня.

– Гляну, как встретит воздушный подарок, потом решу с их свиданием, – остался я непреклонным.

– Крест, а Крест. Смилуйся над… Мной вторым, – запутался в себе Кристалийский. – Он, вроде, ничего.

– Некогда мне вас воспитывать. Помнишь, как сам этот мир адом обзывал? А у меня таких, как вы, знаешь сколько? – разнервничался я не к месту, пытаясь сосредоточится на переводе денег в Майкопск. – Пиши дату, подпись, и заканчиваем. А ты, Иаков, тащи сюда свою лепту.

– Я мигом. Я рад. Ой, как рад, что дожил, – заголосил Ясень и выбежал из конторки. – Сподобился-таки. Дождался перемен…

– О чём вы? Кто ты такой? Кто тут с тобой? – окончательно потерял связь с реальностью Степан номер двадцать три.

– Я Крест. Я ангел. Я бродяга между мирами. Я шутник между всеми вами. Я малец-оголец. Всем вам брат или отец, – вспомнил я присказку Угодника и просиял на всю Ливадию.

– Ничего не пойму, – замотал головой абориген.

– Сейчас или никогда. Прояви меня, Крест. Ну, пожалуйста! – потребовал сокрытый Ольгович.

– Хочешь близнеца своего увидеть, который за тебя челом бьёт и бумажки заполняет? – сурово взглянул я на Ливадийского. – Или слаб ты ещё на геройство да на мира переустройство?

– А что делать? – спросил он, а может, так неуклюже согласился.

– Вот мой вклад безвозмездный, – влетел в конторку Ясень с серрубликами наперевес.

– Так согласен он или нет? – устал ждать мой Ольгович.

– Сам не пойму, – отмахнулся я.

– Что ты не поймёшь? – спросил Ливадийский.

– Они оба не поймут, открываться тебе или нет, – разъяснил своему Степану Ясень.

– Открывайтесь, – потребовал двадцать третий.

– Сперва дело. Оплата заказа, – так и тянуло меня на грубость. – Я всех учить должен, а мне уже вас покусать охота. Пора, наверно, к мамке и папке уши массажировать.

– Сколько крупинок? – спросил Ясень у Кристалийского.

– Сорок пять. Не меньше, – вспомнил я оплату наличными в кассу майкопского тарного.

– Кладём пятьдесят, а сдачу пусть почтальон оставит на бумажке, – прошептал Иаков заполненному бланку.

Я добавил тридцать серрубликов на стол, чтобы получилось пятьдесят, и мы приготовились к таинству оплаты.

– Пусть сам положит, – потребовал я приобщить Ливадийского к делу.

Иаков высыпал наличность на ладонь своего Степана, который так ничегошеньки и не понял из того, что видел и слышал от нас, горе-учителей и горе-благодетелей. Хорошо ещё не капризничал и не сопротивлялся сговору по его участию в оздоровлении Закубанья.

– Сыпь аккурат на заявку, – объяснил Ясень, и Степан-XXIII по-царски низверг десницу с серрублями на требование с названиями, цифрами и датой.

– Кулачок отними. А то сам за лодкой улетишь, – рассмеялся над земляком Ясень.

Когда Ольгович одёрнул руку от бланка, мы увидели «сдачу» в виде остатка трёх серрубликов и двадцати копеек мелочи, за которыми изменения в требовании так сразу не разглядели.

– Вежливо получилось. Полный расчёт. Теперь я не испугаюсь переплачивать, – озвучил впечатления невидимый Ольгович.

– Хорошо мир в подружках иметь, – согласился Ясень.

– Сдачу забери, – сказал я Ливадийскому. – Пора навстречу небесной полуторке. Айда, казачки, глянем, какие дирижабли в краю, где ещё не ступала нога Димки-авиаконструктора, – подзадорил я присутствовавших и вывалился из душной конторки.

– Это не мои деньги, – упёрся местный царёк и наотрез отказался от сдачи.

– Двадцать третья, – обратился я к Ливадии открытым для присутствовавших текстом. – Выполни, пожалуйста, нашу заявку. И заставь своего твердолобого, как-нибудь помягче на всё смотреть. Приснись, что ли, ему, растолкуй всё. А то меня на всех не хватит. Я уже вот-вот закончусь, – перестал я валять дурака перед замершими видимыми и не очень закубанцами и уставился в небо.

– Дирижаблиус! – выдал Иаков иностранное словечко. – Слава Богу, и к нам пожаловали перемены. Рад я. Ой, как рад!

Я увидел точно такой же дирижабль, как и в Кристалии, мчавшийся к нам на бешеной скорости. Удивившись бессовестному копированию Димкиных идей, смутился тревожной мыслью о незнании всего того, что ещё этот пострел мог без моего присмотра натворить и изобрести.

– Какая ты шустрая, – двусмысленно намекнул я Ливадии, имея в виду и скорость жужжавшего дирижабля, и быстроту освоения идей соседнего мира, а потом завопил, привлекая внимание станичников к приближавшемуся воздушному судну. – Пупырь! Пупырь!

– К бережку поближе. К бережку, – запричитал мой Степан. – Вдруг, у них нечем посудинку к Кубани подтащить.

– К… – не успел я передать его просьбу по назначению, как вдруг, лодка с заказом оторвалась от дирижабля и с огромной высоты полетела вниз.

– Иттить иху, – вздохом прокатилось по станице.

А над падавшей бандеролью неожиданно раскрылся огромный оранжевый парашют, останавливая её свободное падение и медленно приземляя оную на правый берег Кубани, после чего дирижабль заложил руль на борт и, развернувшись над станицей, не сбавляя скорости, полетел обратно в Майкопск.

– А-ах! – прокатился следующий вздох по станице.

Закубанцы кинулись к берегу, разглядывать прилетевший подарок, а я покосился на Ольговича-невидимку.

– Ну что, брат, размагничивать тебя? Или пойдём уже до дому?

– Размагничивай, не размагничивай, а всё одно, убёг он к бережку. Из-за моего пожелания убёг. Вот, как всё сложно. Пусть делом занимается, а мы домой теперь учёными котами можем вернуться. Без парашютов у нас, так что с того? Всё ладно и складно у нас, – рассуждал Степан и шагал за мной в сторону пещеры, в сторону красной норки.

– Готовы, – передал я привет Ливадии, выказывая пожелание о возвращении.

– Ой, что это? Опять молния в глазах, – пожаловался двадцать второй Ольгович, перешагивая в родной мир.

– Поздравляю с боевым крещением. Мы вернулись. Можешь за мной не брести.

– Как так?.. Уже? Ну, спасибо тебе, Крест, за науку. Я теперь, знаешь, какой умный да разумный. С первого взгляда на себя, юродивого, прозрел, аки мудрец породистый, – запричитал мне вслед благодарный агроном. – Как есть, заново народился. Силой сильною обогатился. Злобой доброю на всякое безобразие. Руками сильными и не устающими. Глазами новыми да всевидящими. Обет тебе даю, что ничего не пожалею для родного мира. Для Закубанья и соседнего Армавира.

Глава 26. С Новым ходом!

– Как это, уже просверлили? – опешил я от неслыханной и беспардонной новости от Димки.

– С Новым ходом! С Новым ходом! Так девчушка нас поздравляла. Теперь она моя и Дашкина подружка, – скакал по комнате Настевич и радовался такому счастью, как Стихия в подружках и тайная тропа к сестре Дарье.

– Я сегодня всё наперекосяк и под откос, а они без меня сподобились? Почему не дождались? Я же сам хотел подымить. Мне это всё не так привиделось, – разобиделся я на стихийную выходку. – Пересверливаем и точка. Веточки-прутики. Жизнь моя, несуразица, и за что мне такая разница? – обмяк я и затих, осознав, что никакого пересверливания никогда не было и быть не могло.

– Валентинович, ужин на столе. Буржуйка новая расстаралась, – донесся из кухни голос мамки Насти.

– Откупаетесь, значит, – перестал я кукситься и отправился на кухню. – Ладно. Перекушу, чем Бог порадовал.

– Здравствуй, благодетель, – встретил меня хор одинаковых Настей с Дарьей в придачу.

А вместе с ними, подпевавшие хозяйкам манящим видом и запахом, пирожки, кусочки свиного окорока, колечки домашней колбасы, блины, квашеная капуста, вкусности, перевкусности, и ещё раз вкусности.

– Прощаю, – своеобразно поздоровался я со всеми разом и повалился на стул, не умывшись, не разувшись, и не раздевшись в натопленной квартире.

«А жизнь-то налаживается», – подумал, напрочь позабыв об инспекции буржуйки, которая длинной оцинкованной трубой аккуратно высунулась в форточку, сменив стекло на фанерку с вырезом под дымоход.

– А мы сегодня женщину красивую видели. Только вот, не знаем, кто она. Богоматерь или ещё какая, из преподобных, – доложили Насти, разливая компот в керамические кружки.

– Знаю её, – сказал я, имея в виду Стихию. – Зеленоглазая тётка-красотка к вам приходила.

– Нет, не такая. Вовсе не зеленоглазая, – не согласились вдовы.

– А какая? – удивился я и вмиг потерял аппетит.

– У нашей гостьи голубые глаза были. Конечно, с зелёными переливами, но, всё одно, голубые. Величавая тётенька, добрая, вежливая. Красавица, тут ты не ошибся. Она с Дарьей в её комнате шушукалась и дымком баловалась. А у меня, так на душе спокойно было. Так спокойно, – по очереди рассказывали Насти о таинственной гостье и кивали головами, соглашаясь друг с другом. – Так и сказала, что она твоя ярая помощница. Слово в слово. И нам, значит, чтобы мы теперь друг за дружку держались-прижались и помогали, чем сможем. А уж Димку как они встречали с её дочуркой и Дашкиной ровесницей. Вот та зеленоглазая, а не мамка её, – огорошили меня вдовушки.

«Кто же проходы строил? Или Ливадия такая голубоглазая? Так им в себя самих нельзя заворачиваться. Кто же?.. Сама Кармалия приходила? Помощницей моей представлялась. Вот так чудеса. Вот так новости. Где же я был? Что делал? Как мог такое… Или они сами решили всё устроить? Мелкая – та точно Стихия. Но сама Кармалия?» – утонул я в догадках, как в омуте, перепутав в голове всё до такой степени, что не сразу расслышал сначала смех, а потом голос, как у деда Паши в подвале.

– Я это была. Я, – подсказала мировая мамка и рассмеялась.

«Мама Кармалия? Это ты своими ручками проход строила? За меня, бестолкового, трудилась и всё устроила?» – спросил у голоса.

– Я. Иди отдыхай и сил набирайся. Тебе завтра много чего предстоит. Ой, много, – сказала Кармалия, и голос её улетел далеко-далеко, подальше от пустоты в моей голове.

– Знаете, кто у вас… – начал я речь о мамке миров, просверлившей проход, но получил тёплой ладошкой по губам. – Кто у вас по молитвам мастер? А то я перекрещивал одного мужичка, так он, ни с того ни с сего, задымился, как папироса, – нагородил я нелепицы, но зато выпутался.

– В церковь тебе надо. Там попадьи специалистки о-го-го какие. Надень свою форму, и к ним. Как есть, всё выложат. Как есть, – закивали Насти.

– Спасибо за ужин. Славный, вкусный, морковно-капустный, – поблагодарил я хозяек и поплелся в Димкину комнату на отдых, ничегошеньки в этой жизни не соображая.

– Я принесу её? Форму? Она в моём шкафу висит, дожидается, – спросила меня Кристалийская.

– Там два комплекта? – уточнил я, приходя в себя.

– Два. А вот фуражку Яблокова только одну принесла.

Я замер, собираясь с мыслями, но думал недолго.

– Одну мне взамен школьной. А другую к Димке в шкаф для отпугивания любопытствующих от вашего тайного хода. Фуражку к Дашке, с той же целью. Или наоборот, сами решите. Переоденусь, когда домой собираться буду, – выдал я распоряжения и ушёл в ванную по земным надобностям.

* * *

– Выкладывайте, но по очереди, – потребовал я отчёта у Димки и Дарьи.

– Наша подружка у меня помогала, а её мамка у Дашки, – начал рапорт Димка.

– Мальчишки же неграмотные, а там и круги рисовать, и цифры писать. Вот, мы, девочки, и помогли вам добрым делом, – перебила его сестрёнка.

– Ага, – согласился Настевич, заговорщицки подмигивая. – Меня девчушка за руку взяла и ну выводить прутиком. Ну выводить. Ей Богу, не знаю, что. И дымить, – врал юный посредник, соблюдая наш уговор о полной и безоговорочной неграмотности.

– Мне тётенька объяснила, что нужно делать, и я сама прутиками рисовала и дым пускала. А моя мамка с вашей мамкой проветривали и расспрашивали тётеньку, – похвасталась Дарья.

– Когда нарисовали и проветрили, как проверяли? – допытывался я деталей.

– Не знаю. Димка с девчушкой из шкафа выпрыгнули и закричали: «Здравствуй, двадцать третья мира».

– Двадцать третья мира города Армавира, – вспомнил я Димкину присказку.

– А мамки и эта тётенька так обрадовались. Так обрадовались, – отчиталась Дарья.

– Сами мамки ещё не мотались через шкаф? – вспомнил я для кого, собственно, был построен проход.

– Тётенька сказала, чтобы они позже потренировались, а потом завесили шкаф нашими детскими вещами так, чтобы удобно проходить было. Чтобы они и готовили вместе, и стирали, и за водой, – объяснила Дарья, а Димка снова принялся моргать и улыбаться.

– Что ещё? – спросил я моргуна.

– Теперь я главный водонос, – похвастался младший посредник. – Я и ведёрко точно такое же купил. Набрал прямо в бочке и…

– И побежал вниз, – перебил я хвастунишку и грозно моргнул в ответ.

– И побежал, – согласился Димка, но сразу передумал. – А с одним же теперь неудобно бегать. Куплю тогда второе.

– Тебе лучше и там, и там хотя бы по разу сбегать с двумя ведрами. Чтобы подозрений не было. Ясно? – открытым текстом наказал я мальчишке, догадавшись, как этот проказник наловчился набирать одно-единственное ведёрко, а выливать из него целую бочку.

– Понял, – согласился он.

– О чём вы? – вмешалась в наш разговор Дарья. – Я тоже с мамой за водой хожу.

– Неграмотные мы, вот и мерещится всякое. Зря я деньги на ведёрко потратил, – быстро нашёлся Настевич.

– Конечно зря, – согласилась Дарья, а потом слащаво запела: – Вы бы форму надели, а мы бы на вас полюбовались. Нечасто дядек в инспекторы берут. Ой, нечасто.

– Тихо ты. Это секрет. Такая же тайна, как и день нашего рождения. Попробуй только выболтать. Не посмотрю, что ты с косичками, – пригрозил ей «двоюродный» братец Димка.

– Что будете делать, если проболтаетесь? – испугался я не на шутку.

– Тетенька научила. Не боковые дверки открывать, а те, которые с зеркалами, – рассказал Димка и покосился на грамотную, но чересчур болтливую сестрёнку.

– Хорошо. Буду знать. У нас, кстати, тоже свой способ есть. Только не дверки менять, а про себя попросить мир запереть проход, он и закроется.

– На кой мы тогда его продымили? – возмутился юный напарник.

– Временно закроется, – успокоил я недоросля и перевёл разговор на другую тему:

– Дарья, обучи его грамоте. Он тебя не выдаст. Договорились?

– Разве что чуть-чуть, – пообещала она неохотно. – Если вы в форму оденетесь, а я с мамкой на вас посмотрю. Никому не скажу. Никому. Тогда и обучу его цифрам, – поставила она своё условие.

Димка после её слов, так и затрясся от беззвучного смеха. Потом сдерживался, сдерживался, да и захохотал в голос. Хохотал и моргал мне. А я, многозначительно моргнув в ответ, ушёл к Насте за формой, чтобы примерить и приготовить её для возвращения в Скефий.

* * *

Костюмы оказались впору. Просто, как на меня сшили. С ярлыками на внутренних карманах, которых на школьной форме никогда не было. «Размер 50. Рост 175-180. Для младшего офицерского состава мужского рода. Официальная, КСБ, с гербовой фурнитурой», – прочитал я и замер.

– Что такое фурнитура? – спросил у Насти, когда осмотрел выглаженные тёмно-синие комплекты.

– Может, пуговки? Они, как рублики, с Крупской, – предположила она.

– Ещё чего, – разглядел я пухлую старушку на круглых бляшках. – Меня же засмеют. Хорошо, что без погонов. Представляю, как при параде явлюсь в школу с рубероидной инспекцией. В фуражке, в погонах, и два вершка от горшка. Вот была бы комедия. Зоя Павловна в обморок. Одноклассники в хохот. А меня сразу к завучу на выволочку.

– Ох, непривычно мне ваши отчества мужские слышать. Ох, уши режет, – призналась Настя.

– А мне ваши матронимы? Привык же потихоньку, – посочувствовал я бывшей беде.

– Почему у вас всё наоборот устроено?

– Чтобы на мамок за глаза никто порчи не навёл. На папок можно и по фото, и по имени. По отчеству отцовское имя, как на ладони, – соврал я не в силах ничего придумать.

– Вы так мамок своих сберегаете? – опешила Настя. – У нас, у дурочек, вроде как правильно всё, но никто не защищает своих родительниц. Ой, мамка Господня. Почему ты нас не надоумила? Мы же деток своих учим так знакомиться. Я, мол, такой-то, а по матрониму растакой-то. Я и Дмитрий. Я и Настевич.

Только собрался пошутить на тему неправильных матронимов, как вдруг перед глазами поплыли картины одна нелепее другой, а язык прорвало так, словно он был не моим, а чьим-нибудь помелом.

«Кристалия, это ты шутишь?» – хотел про себя возмутиться. Но куда там! Затараторил, как швейная машинка Зингер.

– У вас, когда колдунью со свету сживают и в ад отправляют, что происходит? Ничего? И понятное дело. А если она оттуда вырвется? Сговорится со своими, а её в отпуск или, того пуще, насовсем выпустят. Что тогда? Даже через сто лет. Даже через триста. Она мигом по вашим матронимам обидчиц и всех их женских потомков сыщет. И отомстит. Как пить дать, отомстит. А все мужские потомки в тени останутся. Вот, что у вас, как на ладони прописано, – смолол я несусветную чушь, потому как ничего не смог с собой поделать.

– Фамилии мы детям передаём. И могилы женские родственные по кладбищам, как на параде стоят, – ужаснулась Настя, когда дослушала мои бредни. – А нам про это никто не объяснял. Новомодные двойные фамилии ввели, а вот зачем – растолковать не удосужились. Мы думали, что дамы из политбюро так сильно благоверных любят. А некоторые малоумные, те и вовсе по мужьям фамилии меняют. Чем больше мужей, тем больше фамилий сменяют. Не дурёхи они, оказывается. Они так след заметают к прамамкам.

– Ты меня не слушай. Я не пойми чего нагородил, – начал я оправдываться, избавившись от «мирного» наваждения. – Какой, кстати, твой матроним? А то зову тебя Настей. Неуважительно получается…

– Вот уж дудки! – взвизгнула бывшая беда и шарахнулась от меня, как от детинушки с дубинушкой.

«Что такого спросил? – опешил я от выходки своей подопечной. – Всё. Иду спать. Завтра разберусь. Пусть Ливадийская в Ливадии пока сидит. Ещё работу пора им подыскать». Спланировал я завтрашний день и ушёл в Димкину комнату.

– Красавец мужчина, – заохала Ливадийская с дочкой, встретив меня в Димкиной обители.

– Думал, вы уже домой вернулись, – расстроился я окончательно.

– Мы быстренько сходили туда и назад, а теперь вас дожидаемся. Дождались, точнее, – слащаво запели дамы двадцать третьего мира. – Красавец. И не скажешь, что не инспектор. Может, правда, инспектируете по мирам и порядок наводите?

– Полюбовались? Дарья, а с тебя должок. Не забудь про числа. Теперь я спать. Устал сегодня. Завтра продолжение увидите. Завтра, – пообещал я и рухнул на новенький диван.

– Спокойной ночи, – с фальшивой вежливостью пожелали Ливадийские и… ушли на кухню, а не в шкаф.

– Когда они домой? – спросил у меня Димка, тоже уставший от женского общества.

– Теперь, наверное, никогда, – вздохнул я, припомнив всё, что наговорил о ведьмах и их адских каникулах.

– Как так? – возмутился напарник. – Они теперь мимо меня и по ночам будут бродить?

– Если я неожиданно улечу в свой мир, будь добр с деньгами разберись. Чтобы в двадцать третьем и в двадцать втором всего поровну было. Я и не раздеваюсь для этого, – попросил я младшего коллегу и уплыл в страну мороков и озарений.

Так мне захотелось к мамке, к папке, к Серёжке, в школу, к Павлу и Угоднику. И все они так далеко от меня были, но так близко. Уплыл уже почти, а тут на тебе!

– Вы же в моём мире. Значит в левую дверь заходить нужно, – шикнул Димка на мамок. – Тренироваться вам надо.

Вот так они и тренировались всю ночь. То выскочат обе сразу, то проводит одна другую. То опять одна залезет в шкаф, то снова вдвоём выпрыгнут. Не дали поспать и помечтать, что вот-вот сам вылечу в окошко и прямиком к Скефию под крылышко.

Глава 27. Рекордные откровения

Поутру я почувствовал, что отменно выспался, несмотря на хождения Настей из шкафа в шкаф, из мира в мир. Солнышко светило, пахло завтраком, всё было, как всегда, и хорошо, что беда миновала, и плохо, потому как я всё ещё в мире второго круга. С календарными датами я не заморачивался. Надеялся на каждое следующее утро оказаться в родном Скефии.

И диван с креслами надеялся на то же, и просверленный шкаф, и инспекторская форма, и телевизор «Рекорд».

– Димка, чей это гостинец? – удивился я. – У вас ни розеток, ни антенн отродясь не было. И телевидения тоже. Димка!

– Для тебя кто-то постарался. Включай, а то пропустишь свою передачу, – сказал мне из кухни любитель скоросъедов. – А я на рыбалку собираюсь. Сегодня рванём на Маныч. Там язей… Судаков…

– Чудак-человек. Говорю же антенны нет. Розетки нет. Телевидение в твоём Армавире ещё не изобрели.

«Морок? Не похоже. До утра одетым спал. Форму вон как измял. Таких мелочей в мороках не замечаешь. Что за бред тогда?» – задумался я и приземлился обратно на диван.

Нежданно-негаданно, телевизор зашипел и заморгал экраном.

– Ой, – вскрикнул я от испуга. – Как такое возможно?

А в телевизоре уже появилась картинка. Помехи сошли на нет, и по экрану забегали люди, готовившие телестудию к эфиру. Они совершенно упускали из виду, что камера снимает их подготовку. Звук включился, и я услышал теле-суматоху так, будто всё происходило рядом.

– Димка, бросай все дела. Такого ты точно не видел. Бегом ко мне, – скомандовал рыболову, но тот не ответил.

Зато телевизор начал отвечать и спрашивать.

– У нас всё готово? Готово. Запись идёт?.. Так включите. И пусть запишется. Часто, что ли, у нас такие гости? – разговаривал ведущий с кем-то невидимым и неслышимым.

Ассистентки пробежали мимо столика с двумя креслами, наскоро их вытерли, воткнули в вазу несколько прутиков цветущей Босвеллии, и всё затихло.

Откуда-то со стороны в кадр вошли два старика с усами и бородами, с военной выправкой, и всё бы ничего, только один из них был белым и почти прозрачным.

Старики чинно расселись в креслах, переглянулись друг с другом, а я увидел, что они похожи друг на друга, словно близнецы-братья.

– Сегодня у нас в студии почётные гости. Наконец, вы снова услышите замечательных актёров и режиссёров. Авторов и творцов, – начал расшаркиваться ведущий перед бородачами.

Дедушки усмехнулись, услышав в свой адрес лестные слова, и завели непринуждённую беседу.

– Ты сегодня небритая, душа моя? – спросил непрозрачный дед у прозрачного.

И оба гостя расхохотались зычными голосами.

– Нас же никому не видно, – шутя возмутился полупрозрачный дед.

– Радиопередача, а всё равно, не только звук записывают, но и наблюдают за нами, – по секрету поведал непрозрачный.

– Как вы уже догадались, уважаемые радиослушатели, наши гости вживаются в роли для сегодняшнего эфира, – прокомментировал ведущий из-за кадра. – Чем сегодня порадуете? Ваша последняя работа о соседях-родниках с живой и мертвой водой потрясла очень многих. Их диалоги, споры, перипетии сюжета. Финал с взаимным соединением и перемешиванием.

– А предыдущая? – возмутился наполовину видимый. – Там, где мы сыграли агнцев перед закланием? Как она вами воспринята?

– О предыдущей работе родилось много споров. Молодёжь утверждает, что это новомодные ужасы. Старики и вовсе никак не комментируют, – начал оправдываться ведущий. – В редакцию поступает множество вопросов и пожеланий, а вы никак не выкроете время, чтобы ответить на письма и звонки.

– Иоанн, прекращай воду мутить. Ответим мы на все вопросы. Придёт время, каждому ответим. У нас же неизменная и обязательная импровизация, и ты об этом знаешь, – объяснил непрозрачный.

– Может, пришло то самое время? – спросил полупрозрачный у брата.

– Не хватало ещё и с тобой воевать, – картинно вскинул руки непрозрачный.

– Иоанн, выведи на экран вопросы, а мы разыграем диалог двух человек. Или, кто у нас там получится, – предложил прозрачный, махнув рукой на протестовавшего братца.

– У нас получится незнамо что. Бог из нас получится. С раздвоением личности, – пробурчал который нормальный.

– И пусть. Если не понравится, сотрём подчистую. Я начинаю, а ты подыгрываешь, – взял верх полупрозрачный.

– У нас всё готово, – доложил неведомый Иоанн, и телевизор моргнул.

Экран приблизился к старикам, которые уже вовсю входили в новые роли.

– Здравствуй, Бурзерович, – поздоровался победивший.

– Здравствуй, Босвелльевна, – язвительно выговорил непрозрачный.

Экран снова моргнул, и изображение неожиданно пропало. Остался только звук, по которому было непонятно, кто спрашивал, а кто отвечал на вопросы, но я, всё равно, начал внимательно слушать телевизор, вмиг ставший радиоприёмником.

– Как вам живётся-множится? Или сокращается?

– Как обычно, всё прилично. Не ванильно, но и не клубнично.

– Как с новостями, с нововведениями? Соавторствуете помаленьку?

– Держим слово. Всё, что придумывают толкового, на лоток и на поток.

– Почему тебя на «ты» и на «вы» называют? Это я у тебя спрашиваю, но и сам могу ответить.

– Когда мы вдвоем, правильно на «вы». А когда мы вместе, то нас один. Только на «ты» нужно. Никакой фамильярности в этом нет. Человек сам к себе, как обращается? Эй, вы, душа и тело. Это ваш разум, приём. Я с начала времён со всеми только на «ты».

– Складно. Но нужно подробнее. Сколько вас в едином образе?

– Миллиарды. Никого без своей искры не оставляю. Всех при рождении светом наделяю, от себя отрываю. Каждому по кусочку души раздаю.

– Правильно. И ваше потом дело, что с таким подарком делать. Кто-то плюнет и ногой растопчет. Кто-то взрастит из искры негасимый источник света. Кто-то за заботами потеряет.

– Или растратит бездарно. А кому-то потом на портрете эту искру намалюют в виде нимба.

– Наша частица с рождения у всех и каждого имеется. Далеко за нами ходить не нужно. Некоторые горячие головы свои искры по наследству передают. Думают, в них тайная сила. Или знание, или память.

– В себя всмотритесь, а не в небо… Я же говорил, что так и выйдет.

– Играй. Потом поправим. Про Макаровича и Макаровну. Именно такие у них отчества, и именно так их зовут. А не Добрыми или Макарами с Кармами. Не кричал никогда Макарович: «Иттить иху».

– Когда грешников в ад спроваживает, прикрикивает: «Изыди, лихо!» И косой для порядка взмахивает. Это уже потом не в меру востроглазые и востроухие переврали.

– А мне нравится. Иттить иху! Иттить иху!

– О привидениях? Это к тебе.

– Когда тело умирает и душа выходит из человека, её встречают Макаровичи или Макаровны. Потом провожают по назначению. А если ей неймётся, и она не уходит, вот тогда и начинается всякое. То в одного вселится. То в другого.

– То от одной души схлопочет по маковке, то от другой.

– Приспособились тогда души от таких не упокоенных откупаться. Отдают им частичку себя, что похуже, которую не жалко. Которая боль приносит нестерпимую. От которой человек и без того, куда глаза глядят, убегает.

– И прозвали их по первой такой капризнице Тамаре санитарками. Врачевала она, за умиравшими приглядывала. А когда сама преставилась, задержалась помочь, но уже душам. Потом другие начали оставаться и осколки собирать.

– Собирают они или отнимают – без разницы, но, в конце концов, кое-как видимыми становятся. Даже хулиганить начинают. Предметы двигать.

– Людишек пугать.

– Санитарками их не поэтому назвали, а потому, что они изо всех всё плохое собирали. Или подбирали.

– Или отнимали. Санитарка звать Тамарка. Что с Тамарами дальше? «Иттить иху» с ними дальше. Заповеди учите, а понимать их не обязательно.

– Обязательно-обязательно. Всё, что придумали, отыщется или народится. Всё, чего за грехи опасаетесь получить, сполна получите. Веришь – сбудется. Судишь – осудишься. Украл – украдётся. Вернул – вернётся.

– Убил – убьётся? Так по-твоему?

– Не прямо так, конечно, но что-то плохое случится точно. И отдаёшь – не оскудеет.

– Не растрачиваете ли вы себя, душенька? Извини, тут так написали. Не растрачивает она.

– Разрываюсь на миллиарды кусочков, а потом обратно их собираю. Покалеченных, погнутых, радостных. Всяких.

– По мне, так пусть снова один Адам останется. Один человек – одна божья искра. И мы с тобой целей и на глазах опять же.

– Целым побыть захотелось? Терпи. Бог терпел. Ха-ха-ха!

– И вам велел. Ха-ха-ха-ха!..

– Как во времени душа с собой встречается? Из прошлого в будущее, и наоборот? Прецеденты бывали?

– Были, есть и будут. Встретились две, осталась одна. У младшего. По закону. Потом сообразите.

– Любимчики?.. Стражи? Что ещё у вас сокрыто от глаз?

– Как у вас время считается?

– Ты ответь сначала, а потом задавай следующий вопрос.

– Который? Про время? Тут всё просто. Давным-давно двое влюблённых никак не могли соединиться. Как две…

– Звезды. Стартиния и Гринивелий. Жили, ручки-лучики один к другому тянули, а встретиться не могли.

– Начали они друг дружке лучиками своими весточки слать.

– Пошлёт Стартиния первой и ждёт, пока долетит её луч к любимому.

– А когда Гринивелий получает весточку, тогда и ответ шлёт не задерживая. Мы сейчас сказку рассказываем, или что?

– Быль и небыль. Легенду.

– Чтобы знать, когда ожидать весточку, придумали они время. И пошло-поехало. Когда от посылки лучика до его получения проходит время, тогда и считается оно отрезком.

– А каким, уже сами додумывайтесь.

– Что вас ещё интересует?

– Если все деревья в пустыне умрут… Не умрут! Кто это спросил? То есть, прислал?

– Не умрут, и не надейтесь. Всё, что умрёт, всё возродится. Читайте скрижали.

– Как правильно… Поклониться? Поклоняться? Поклоняться Богу? Вот мудрёно написали.

– Люди поклоняются своим отцам? А Бог и есть отец. И не нужно ему поклоняться. Уважайте.

– Любите. Верьте ему, а не в него.

– Когда сами детьми обзаведётесь, тогда и поймёте, как правильно с родителями общаться. Деточки вам наглядно продемонстрируют. Ох и больно бывает…

– Но молиться не забывайте. Не с просьбами приставайте, а славьте, как раньше язычники.

– Слава те, Господи.

– Надоело. Мне уже на рыбалку пора.

– И мне тоже.

– На этом, уважаемые слушатели, разрешите закончить сегодняшнее короткое вещание. До новых встреч в эфире.

…Ш-ш-ш.

– Всё?

– Решай сам. Стираем или сохраняем?