Текст книги ""Фантастика 2025-112". Компиляция. Книги 1-30 (СИ)"

Автор книги: Лариса Петровичева

Ещё на столе стояла дюжина керамических чернильниц, вероятно с разными по цвету чернилами или красками, и деревянная плашка-игольница, ощетинившаяся иглами для шитья, сапожными шильями с бронзовыми рукоятками и, похожими на диковинные гвозди, стило, по-нашему «писала», разных мастей.

Художники о чём-то спорили и почти ругались, рассматривая манускрипт в виде свитка папируса, намотанного на странную деревянную катушку, которая была намного длиннее ширины самого свитка. Текст манускрипта был на древнееврейском «Святом языке», который художники называли Лашон а-Кодеш, и спор их был о правильности перевода греческих терминов на этот Лашон.

На меня эти толмачи внимания не обратили даже после того как вежливо поздоровался:

– Шалом, уважаемые.

– Ясу, агори. Привет, мальчик, – пробормотали себе под нос художники и продолжили чесать затылки и пялиться на манускрипт.

«Ясу по-ихнему и здравствуй, и прощай. Так что же именно мне сказали?» – начал я тормозить и зациклился на греческом приветствии, напрочь пропустив дублирование по-русски.

«Если эти дядьки отвечают, значит всё в порядке. Просто, нужно спросить у них, где Ротарик», – успокоил себя и продолжил коверкать византийскую речь.

– Имэ элиника охи-охи. На нём не говорю. Дэ милао, другими словами. Та борусатэ на мэ воитысэтэ на вроде Ротарика? Паракало-паракало, товарищи динаты. Или вы нотарии?

– Мы не аристократы и не почтари, как вы изволили выразиться. Мы простые переписчики. А Ротарик ваш скоро прибудет, – чуть ли не хором ответили византийцы, так и не взглянув в мою сторону, и данное обстоятельство навело на мысль, что со мной разговаривают совсем не художники-оформители, а скорее всего сам Искриус-младший.

Я бы обязательно вспомнил Закон Вселенной о невмешательстве в прошлое, о том, что оно существует в жёсткой связке с настоящим и будущим. Что менять можно только настоящее и, соответственно, будущее, и так далее. Но мне помешал Ротарик, влетевший в библиотеку, как на крыльях, и коршуном бросившийся на меня – своего спасителя.

– Сколько можно вас ждать! – разбушевался седовласый отшельник, забыв о своей вежливости и когда-то олимпийском спокойствии. – Где она? Куда вы её дели? Ну, же!

Кто такая «она», я и понятия не имел. И только что возникшая радость от встречи со старинным знакомым моментально испарилась. «Не в себе», – сообразил я в то же мгновение. Но Ротарик смотрел и обращался ко мне, а не куда-то в сторону, и это чем дальше, тем больше мне не нравилось.

– Я не знаю никакую «Она». А ждали вы четверть цикла. Вас ждали столько, – попытался наладить разговор.

– Зачем тогда вас прислали? – удивился бывший атласар и привязался к художникам с дежурными жалобами на бюрократию какого-то каганата.

– Нас прислали за вами. То есть, меня, – опешил я окончательно, но то что художники игнорировали Ротарика точно так же, как до этого меня, не пропустил и продолжил речь спасателя-переговорщика. – Мэ лэнэ – Александр. Я агори из мира Скефий, который астры Кармалии. Пора вам завязывать с каганатом и ясу-ясу… И прощай-прощай на Тичарити. То есть, домой. Не то скоро Искриус и меня притормозит. Будем оба с атрофированными каганами-калганами домой добираться.

– Я же просил прислать карту Хазарии! Самого каганата и его вассальных владений, – упёрся Ротарик и ни в какую не захотел возвращаться без карты.

– Мы и так дорогу найдём. Карта нам охи-охи. Главное из лабиринта выйти, а дальше направо, – продолжил я неуклюжие уговоры.

– Не для меня карта. Для этих якобы писцов. Я младшему Львовичу Моравию должен показать и рассказать, как туда добраться, – наступило просветление то ли у Ротарика, то ли у меня, потому что он начал нормально объяснять, а я ненормально что-то подозревать, особенно после короткого «дилинь» над темечком.

«Сыновья Льва-V Армянина? Быть того не может! Он же византийским царём был. Гонителем веры. Жил… Царствовал с 813 года по 820. Он что, сыновей прогнал в ссылку на Кавказ? Или их прогнали после переворота?» – зашуршали и заскрипели в голове извилины, а двоюродная память легко предоставила энциклопедическую справку, только причём тут карта славянской Моравии, понятнее не стало.

– За что их сюда? И какой сейчас год? – почти шёпотом спросил я у Ротарика.

– О чём вы? – в свою очередь удивился бывший атласар. – А год сейчас 857 от Рождества и…

– И 6.365 от сотворения мира, – быстро прибавил я 5.508 до нашей эры к 857 нашей и продолжил умничать, изображая из себя знатока. – Значит их сослал царь Михаил III по прозвищу Пьяница. Интересно, за что? За то, что они сыновья Армянина-V? Или он всё ещё с иконами борется? Значит, ещё десять лет… До конца 867, в ссылке придётся мыкаться, пока Пьяница на троне будет.

– Скоро прилив. Вам пора выбираться и уходить, – сказал нам с Ротариком младший Львович и впервые посмотрел на меня каким-то обречённым взглядом, полным тоски.

– Скоро прилив. Нам пора выбираться и уходить, – эхом повторил атлантид, соглашаясь с младшим писцом, а вот взгляд его я не успел увидеть, потому что он браво развернулся и вышел из библиотеки.

Пришлось его догонять, чтобы спросить о каком приливе шла речь, и почему у Львовича были такие грустные глаза, но перед этим извиниться и попрощаться с писцами:

– Сигноми. Спасибо вам. Эфхаристо и андыо.

* * *

Догнал Ротарика у самого выхода из подземелья. Он как заведённый маршировал по лабиринту мимо многочисленных ответвлений с залами, камерами, мастерскими, тупичками то со старинными намалёванными образами, то с могильными плитами на полу или стенах, и дальше следовал переходами, расположенными по какой-то только ему известной методике. Или бывший атласар просто читал свои недавние следы, ведь из него тоже лучился такой же насыщенный красный свет.

– Пару минут здесь обожди. Нужно побыть одному чтобы сосредоточиться, – вспомнил про меня Ротарик, поэтому пришлось остановиться, как я считал, за несколько шагов до изменившегося до неузнаваемости выхода.

«Куда свернул из библиотеки? Если налево, то всё правильно. А если направо?» – начал запоздалое расследование, заподозрив, что вышли мы совсем не в том месте, где меня поджидали тайные помощники.

В воздухе витал устойчивый запах конского пота и навоза, а также прочих, не только домашних, животных, которые я распознавал, как опытный нюхач-парфюмер советские одеколоны Шипр, Тройной, Ландыш, Русский лес, и так далее.

«Лошади, коровы, бараны, козы, собаки… Или, скорее, волки. Нет. И волки, и собаки. Один медведь, соколы для охоты, куры… Нет, фазаны. Похоже на скотный двор времён царя гороха. Свиней не хватает, но те по лесам бродят в несметных количествах. На кой их разводить? Кормить и поить», – увлёкся я парфюмерией и сельским хозяйством 857 года и вспомнил, что пара минут давно уже прошла.

Протиснувшись через узкий и низкий проём, которым заканчивался лабиринт, оказался в тупике с деревянной лесенкой, ведущей вверх. Вскарабкавшись, очутился в подобие погреба с овощами, которых по запаху не распознал, а рассматривать не решился. Вылез ещё по одной лестнице и понял, что попал в стойло с парой низкорослых меринов, мирно жевавших сено из необмолоченного овса.

«Замаскировали вход, конечно, хорошо. Только как же они грунт из строящегося подземелья вытаскивали? В мешках, да через такие лестницы? Может, здесь народа было в избытке? Что-то не вяжется это со специально построенным убежищем для монахов», – кумекал я о несоответствиях которые были подозрительными куда больше, чем средневековая станица с медведями и фазанами.

Выглянув из турлучного денника, увидел обыкновенную лесную долину посреди неширокого ущелья с хаотичными постройками неизвестного назначения и количества, на которых вместо крыш были кóпна то ли из тростника, то ли ещё из какой травы, которой я в жизни не видел, но которую хотелось обозвать как-нибудь на хазарском.

Пока шарил глазами по дремавшему полуденному аулу, решая, что предпринять и куда податься, если атласар дал дёру, увидел странное явление из пылавших огненных лепестков, которые дружно сыпались с неба прямиком на одинокую фигуру, стоявшую за неказистым жилым домишком. Домик этот был обложен кривыми сучковатыми стволами деревьев, наверное, для обороны от незваных волков и медведей, или просто заготовками для дров.

– Кто здесь технику пожарной безопасности нарушает? – сначала спросил я почти в полный голос, а потом опомнился, но было поздно.

Нет, никто из жителей меня скорее всего не услышал, а Искриус точно увидел и услышал, потому что огненный листопад моментально кончился, после чего одинокая фигура преобразилась и стала Ротариком.

Получив от мира пламенное благословение, начальник Тичарити всё так же резво пошагал мне навстречу и заголосил на языке канувших в лета атласаров:

– Когда вдруг приливом веков озарится юдоль каганата, возьми, друг, десницу мою своею шуйцею. И в будущий мир возврати ты ослепшего разумом брата.

– Прилив – это, оказывается, пространственно-временная граница между младшим и старшим Искриусами, – спросил я на каком-то своём языке, но по-особому, потому что без интонации вопроса, а потом пропел на атласарском.– Как только увижу живые столпы Аполлоном пущенных стрел, так сразу возьму твою правую руку, учитель.

– Юноша, откуда вы знаете мёртвый язык асуров и их потомков с гор Атласа? – удивился по-русски Ротарик, по-видимому, никак не ожидав услышать от карапуза-незнакомца отповедь с гомеровскими интонациями.

– Здрасьте вам, ваше атлантидство. Простите, что ваш склероз до такой степени обострился, что вы начали помнить всё, что было до хроноволны, – ответил я взаимностью, но несерьёзно, чтобы учитель снова не впал в рефлексию, которая, согласно учебника «процесс глубокого самопознания своих внутренних психических состояний».

– Мы разве знакомы? И что такого было до хроноволны? – закрутило-таки водоворотом подозрений Ротарика вместе с его утлым судёнышком только-только возвратившейся памяти.

Почему вдруг схождение огня на бывшего атласара было не благословением Безначального, а всего лишь возвращением «залога» от Искриуса-младшего, я себе даже не пытался объяснить. Просто, откуда-то знал, и точка. И то что «залог» – это все накопленные Ротариком учёные знания, способности к языкам, прочие выстраданные таланты, я тоже помнил, но какой своей памятью… Не помнил.

И о том, что Искриус получил такое светлое солнечное имя из-за того, что был «болен» приливами и отливами веков, то есть пространственно-временными аномалиями, мне тоже каким-то образом было известно.

От всего этого незаслуженного «счастья», которое, возможно, так же лепестками свалилось мне на голову, я чувствовал себя нераскаявшимся грешником. Будто где-то подсмотрел что-то запретное, что-то сокровенное и тайное, а теперь бессовестно козырял незаслуженными талантами и получал незаработанные награды.

Что ответить Ротарику, я понятия не имел, поэтому решил деликатно сменить тему разговора. А чтобы бывший атласар до нашего отбытия с Искриуса не начал обидные для мира расспросы, позаимствовал у византийцев их отговорку для незваных гостей из будущего.

–Скоро прилив. Нам пора уходить, – пролепетал я по-детски, не взглянув на не ко времени поумневшего отшельника.

– Понял, – коротко выдохнул Ротарик, а я по привычке про себя добавил: «Ясно. Вижу».

Искриус старший и его сюрпризы

В какую сторону шагать, нам с атлантидом было всё равно. Тропку мы выбрали не сговариваясь и семенили по ней, будто пешие туристы на загородной экскурсии.

Я всё время озирался, ожидая встречи с хрустальной столбовой иллюминацией, но никакого зарева нигде не было. А как эта волна перемен выглядит солнечным днём, да ещё и на открытом пространстве – понятия не имел, поэтому чувствовал себя нашкодившим детсадовцем или второклассником, который за летние каникулы не выучил таблицу умножения.

– Главное, увидеть не фронт, который есть скользящая граница между мирами, а сам соседний мир, каковой в данном случае будет на тысячу двести циклов старше, – ни с того ни с сего заявил Ротарик, будто угадал причину моего беспокойства, но от его объяснений нисколечко не полегчало.

– Раньше всё было наоборот. Если увидел что-то в соседней параллели, оно оказывалось… Перепрыгивало в мир наблюдателя. Грибы, ягоды, змеи, прочая мелочь, – поддержал я разговор, вспомнив беседу с атласаром, когда в совместной иллюзии он поучал меня где-то в этих же краях, только под землёй.

– Что значит раньше? До гипотетической хроноволны? Увы, молодой человек. И сейчас происходит то же самое. Но об этом мы с вами поговорим позднее. Когда прибудем на Тичарити, – заявил всезнайка с копной то ли седых, то ли пегих волос, давно не знавших простого хазарского мыла, не говоря о шампуне «Ивушка» или каком-нибудь инопланетном геле с кисельным запахом.

Хотел уже вступить в препирательство со знаменитым авторитетом, но помешала скользящая граница, которая в этот раз никуда не скользила. Каким-то десятым чувством сумел заметить сам или мне кто-то подсказал, куда посмотреть, чтобы увидеть то, что никак не походило на столпы Аполлона.

Сначала обратил внимание, что пара соек, пролетавшая поодаль от нас, сначала вдруг замерла посреди неба, а потом не только поблекла и потеряла пестроту перьев, но и рывком в сторону сменила направление полёта. Будто птицы залетели за огромное прозрачное препятствие, подобное кристаллу кварца высотой с пятиэтажку, а я со зловредным попутчиком оказался по другую сторону этого оптического явления.

– Кажется, мы подходим к границе прилива, – сказал я дрогнувшим голосом и остановился, чтобы заранее взять Ротарика за руку. – И столбы с проводами уже мерещатся. Откуда они в этой глуши?

– Чудак, мы с вами вышли из бывшего зимовья Чичак, которое впоследствии станет станицей Севастопольской, а уж в станице обязательно есть электричество. Она же всего в сорока пяти верстах от Майкопа. Я не единожды бывал в этих краях. Только так далеко в здешнее прошлое ни разу не забредал. Максимум, циклов на двести назад, не больше.

Почему мне устроили… И вам, разумеется, тоже. Такой бесценный подарок? – прочитал просветительскую лекцию бывший атласар, пока я усиленно всматривался в сторону далёкого будущего, которое присвоило пару птичек, а теперь дразнило меня еле заметным миражом линии электропередач переменного тока.

– Предлагаю взяться за руки, – посоветовал я Ротарику, а потом поймал себя на мысли, что мы давно уже держимся за руки и сами стоим столбами посреди гор с зимовьями кочевников Каганата, который вот-вот превратится в параллельный Краснодарский край.

– Лучше идти навстречу приливу. Он же непредсказуемой конфигурации. Может наступать и отступать хаотично в неожиданных направлениях, – продолжил наставления спасаемый умник, и мы пошагали навстречу явлению, за которым прятались мои тайные прото-помощники.

Минут через тридцать мы приблизились к пелене, похожей на дымку, но не естественную с разрежениями и сгущениями в низинах или ущельях, а равномерной, как из одного-двух слоёв слюды или плёнки диафильма с пропущенным кадром.

– Вот и прилив. Выглядит как почти прозрачная пелена. Метров через пять пройдём его насквозь. Я уже вижу всё на той стороне. Только, кроме столбов с проводами, особых отличий не заметил. Вам не нужно зажмуриться? – начал я волноваться и поэтому много болтать.

– Так всё и должно быть. Шагаем и не сомневаемся. Я уже давно не смотрю на дорогу. Как говорится, доверился вам полностью. Ночью это зрелище напоминает туман,ярко подсвеченный изнутри. Бывает отдельные лучи шевелятся и дёргаются вверх-вниз. Но у каждого наблюдателя картинка отлива и прилива особая. Индивидуальная, я бы сказал. Не случаются одинаковых, даже если несколько человек одновременно перешагивают временную аномалию и оказываются в прошлом или будущем исследуемого мира, – продолжил пространные рассуждения Ротарик, скорее, чтобы я не переволновался, ещё и крепко вцепился в мою шуйцу, чтобы не сбежал в будущее без него.

Пока мы проходили сквозь, казалось, тонкую границу между младшим и старшим Искриусами, пришлось сделать несколько десятков шагов прежде чем ощущение плёнки перед глазами прошло, а тропка, по которой шагали, окончательно исчезла. Зато вместо тропки на косогоре появились настоящие советские столбы с алюминиевыми проводами, а мир заиграл яркими красками и слегка изменившимися ароматами ранней осени и недавнего дождя.

– Кажется, мы благополучно протиснулись сквозь границу, – доложил я ведомому, и он ослабил хватку моей ладони.

– Я почувствовал, что мы уже вернулись в старший мир, в котором должны быть семидесятые годы вашего двадцатого века. Но случаются и прыжки в далёкое будущее. Дойдём с вами до станицы Абадзехской, а там и до трассы на Майкоп рукой подать.

Определим, на глаз, соответствует антураж этим годам или нет. Если кого-нибудь встретим, не вздумайте спрашивать, который сейчас год и так далее. Договорились? – ни с того ни с сего заявил атлантид, а у меня случился мурашечный приступ с разбегавшимися последствиями, потому что в голове зазвучал долгожданный прото-хор, который меня предупредил, чтобы не вздумал перечить многомудрому наставнику.

«Семидесятые сейчас. Семидесятые. Самое начало астрономической осени. Пусть проверяет, если хочет. Тебя проверяет, если ты ещё не понял. Как устанет проверять – делай всё согласно Протос Энтоли. И спасибо тебе. Справился, наконец, как мы и ожидали»,– доложили вездесущие и всемогущие Эсхатос-Протос, ублажив мои самолюбие, гордыню и тщеславие, не забыв подростковый эгоизм с гонором вперемешку, отчего стало немного стыдно, но ненадолго.

Пересилил себя и заставил думать о следующей и куда большей проблеме – о поисках родного мира и отчего Армавира. Желательно сразу с первым октября 1973-го года на календаре, что невозможно по многим причинам.

«Во-первых, если сейчас обретаюсь в параллельном кластере галактик – придётся где-то и как-то коротать целых три года, пока дата не придёт в норму.

Во-вторых, если всё вокруг зазеркалье – нужно будет сначала перебираться на свою сторону зеркала, потом определяться со временем, которое должно с каждым прожитым здесь днём молодеть. И в этом случае понадобится не только удача, но и пара пробных экскурсий для уточнения срока омоложения. А потом, возможно, возвращаться… Или не возвращаться, как повезёт».

* * *

Мы плелись по бездорожью не меньше часа. Так и не вышли ни на какую тропу или грунтовку для «Запорожцев» и «ГАЗонов». Ротарик медленно шагал впереди и прокладывал в бурьяне стёжку, чтобы я меньше тратил силы на преодоление дебрей, которые местами были не только ростом с меня, но и намного выше самого атлантида.

Вероятно, бурьян вымахал из-за дождливого лета или где-то рядом били ключи, но от них бы пахло или сероводородом, или извёсткой, то есть солями кальция.

– Яс… Ясен! – начал причитать Ротарик на неведомом языке и брезгливо отстраняться от очередных зарослей, в которые забрёл, возглавляя наш поход.

«Ясенец!»– взорвалось в голове догадкой, и я сразу почувствовал неприятный запах не сероводорода, а эфирного масла этого ядовитого растения – проклятия для любителей побродить в начале лета по лесам Кавказа.

–Dictаmnus? Мы забрели в диктамнус, который ясенец? Который огонь-трава? – не ко времени пристал я к отшельнику, в тот момент уже рычавшему от ненависти или от боли, и ретировавшемуся из адыгейской купины, способной при цветении гореть синим пламенем и не сгорать.

Не дождавшись от Ротарика вразумительного ответа, я решил, что он вот-вот потеряет сознание от сильнейшего ожога, который можно получить от диктамнуса даже проходя мимо этого исчадия на расстоянии двух-трёх метров. «Но это же при цветении, а не осенью, которая наступила по астрономическому календарю, значит, на дворе… То есть, на нашей горе не меньше двадцать второго сентября», – начал я метаться между паническим «Шеф, всё пропало» и хладнокровно-флегматичным «С выводами спешить – только мир смешить».

«Точно! Мир!» – всё же пересилили страхи, и я решил обратиться к Искриусу, потому что Ротарик не откликался, а продолжал биться в конвульсиях. Так по крайней мере выглядели его потуги победить бурьян с эфирными испарениями, от которых появляются незаживающие язвы на коже, не говоря о том, во что может превратиться слизистая носоглотки от вдыхания запаха этой травки.

«Мир Искриус! Нужна твоя помощь! Откликнись, пожалуйста!» – возопил я мысленно, напрочь забыв о прото-помощниках, потому что голова была занята ситуацией, которая сложилась, и которую должен был проанализировать быстро, но ни в коем случае не приближаясь к зарослям диктамнуса.

Искриус, разумеется, ничего не ответил. И ухом не повёл. Возможно был сосредоточен на чём-нибудь другом. На пространственно-временных аномалиях, например.

– Мама Кармальдия! Выручи нас! Нужна твоя помощь! – обратился я прямым текстом и во весь голос к инстанции повыше.

«Ты же понимаешь, что с нею можно общаться только через нас? По-другому она не может услышать. А это не предусмотрено Протоколом», – напомнили о себе Эсхатос-Протос, но в конце своего заявления половина их голосов закашлялась и начала верещать на непонятном для меня языке.

– Передайте… – хотел уже извиниться и просить парней об освобождении Ротарика из растительного плена, но услышал давно забытый голос астры, вероятно, ретранслируемый Всемогущими.

– Кто ты, дружок? Почему твой голос мне знаком? – участливо и по-матерински спросила Кармальдия, будто была совсем рядом.

– Я Головастик из Скефия. Бывал у вас в гостях. Передал подарок – искру Первой астры. Помогите, пожалуйста. Мой наставник попал в беду. Забрёл в заросли ядовитого растения, а выбраться не может, – скороговоркой протараторил я всё, что подсказала душа.

– Кто-кто? Наставник? – услышал, наконец, Ротарика, продолжавшего хрустеть ядовитой ботвой и возмущаться чему-то, оскорбившему его многомудрое достоинство. – Кто не может выбраться? О чём вы лепечете?

– Значит, это правда? Ты не просто мне приснился когда-то, а такое было на самом деле? Ватария рассказывала об этом, а я не верила. Значит, ты Яблочный Спаситель? Вернулся, чтобы… О чём ты просил? Вас нужно переместить? А куда? Говори быстрее! – прервала расшаркивания астра и поспешила на помощь.

– В Майкоп, на центральную площадь, туда где стенды со свежими газетами! – чуть ли не прокричал я, обидевшись на яблочного что-то там, доктора – спасателя мумий.

– Извини, но там сейчас аномалия. Давай я вас сразу в Армавир закину? Аккуратно, ты не бойся. И не обижайся на маму. Я же пошутила про долг. Хотела проверить ты это, или кто-то другой потешается над звездой. Вижу, что настоящий Головастик в гости пожаловал. Летите! – скомандовала Кармальдия, и мы с Ротариком в то же мгновение взмыли в небо Искриуса-старшего, потом сделав пару кульбитов, похожих на замедленные сальто-мортале, понеслись сначала на восток, облетая аномалию Майкопа, а потом и на север.

Заподозрив, что так над нами решили подшутить или отомстить ретивые прото-парни, а не Кармальдия, я быстро передумал, потому что увидел, как из бывшего атласара при каждом кувырке высыпались ошмётки бурьяна, будто он нарочно набил полные карманы опасной травой.

Не успели мы с атлантидом вволю покувыркаться и хорошенько проветриться, как нас приземлили на подозрительно ухоженный огород деда Павла, который Семёнович, но не контактёр, а чином помладше, бородой покороче и сараем победнее и поскромнее.

– Нас что, к посреднику доставили? – спросил Ротарик то ли меня, то ли прото-партизан, которые уже чуть ли не в голос потешались над горе-путешественниками.

Готов поклясться, что в тот момент я практически слышал гомерический хохот этих никому не видимых, зато реальных и всемогущих посредников между астрами, мирами и нами – шалопаями, возомнившими из себя бог весть каких авторитетов в области параллельных и пространственно-временных турпоходов и части прочих добровольно-принудительных скитаний.

– Сейчас деда проведаем и попросимся на Тичарити. Но сначала узнаем у него число, месяц и год, чтобы сориентироваться где мы и… И когда, – предложил я план наших действий, чтобы не задерживаться в параллельном Армавире, потому что тогда придётся волей-неволей «отдавать должок» – знакомиться с дядькой Искриусом и всю ночь разносить его яблоки по богадельням с мумиями.

Но те сюрпризы, которые заждались меня в этом спрятанном мире, были куда фантастичней, сногсшибательней и фееричней тех, что когда-либо со мной случались или привиделись во снах-мороках.

* * *

– Здравствуйте, гости дорогие! – приветствовала нас баба Нюра, выскочив из-за сарая, как кое-что из табакерки. – Сколько же вас ждать можно? Неделю целую мир приветы шлёт и предупреждает, что если не вечером – так утром точно пожалуете. Уже устала всё по соседям раздавать, а потом кашеварить заново.

– Э-э-э… – завис я и почти потерял дар речи.

– Здравствуйте, Аннушка. Здравствуйте, хозяюшка! – поздоровался Ротарик с бабой Нюрой, как с давней всеми уважаемой знакомой, ещё и поклонился «большим обычаем» – до земли, почти коснувшись рукой вскопанной на зиму грядки.

Пришлось и мне отвесить бабушке «малым обычаем», то есть поясным поклоном, как на Руси здоровались с друзьями и знакомыми. Ведь знал же я, что передо мной Анна-Нюра, супруга посредника – знал. Но откуда в памяти появился исконно-славянский этикет с его догмами и жестами хорошего и не очень тона – понятия не имел.

Все эти кукиши; щелчки по горлу; шапку оземь; рубаху на груди в лоскуты; руку на сердце – потом к земле; просто руку на сердце; идёт коза рогатая; и так далее. Всё оказалось нашим, русским, ещё дохристианским этикетом при общении со знакомыми и незнакомыми людьми, пусть даже они ни бельмеса не понимают по-русски.

– Умоетесь с дороги? Сейчас же за полотенцами схожу, – продолжила угождать бабуся, а я, когда получил от хозяйки полотенце, очнулся и начал разведку боем.

– Говорите, неделю мир приветы слал и предупреждал? Откуда он знал, что мы в амброзию вляпаемся? Или это всё его шуточки? – заподозрил я подвох и учуял пройдох, только кто меня за нос водил – пока не сообразил, зато пристально посмотрел на руки Ротарика, которые он спокойно ополаскивал под рукомойником.

– Юстиния наша, конечно, женщина с характером, зато оправдывает своё звание. Справедливая планета у нас. Щедрая и заботливая, как все её братья и сёстры. Так что, амброзиями не балуется, это вы шутник-озорник, – ошарашила Анна-Нюра, вывалив на мою голову сенсацию и поспешила скрыться в неизвестном дворовом закоулке.

– Какая ещё Юстиния? А Искриус… Где мы? Куда попали? – приготовился я ошалеть и очуметь, а старший отшельник спокойно вытирал полотенцем холёные ручки и в ус не дул.

– Мы там же, где и были. В Искриусе. Только это женское имя, разве вы не знали? Искристая Устинья – Искри-Ус. Так понятнее? Только она Устиниа, что означает Справедливая. Учитесь, молодой человек. Это никогда не поздно, – припечатал меня Ротарик новостью об окружавшей действительности, как кувалдой канцелярскую кнопку к табурету.

«Ах, так? Ну тогда я сейчас глаза отведу, а потом схожу в гости к бабуле и мамке с папкой. Посмотрю на свою копию и параллельную Фантазию-Талантию. Ой, чует душенька, что не так всё просто у Кармальдии и её спрятанной дочурки. Ой, чует», – замыслил я коварство, потому что всеми фибрами ощутил, что подвохи только начались, что их здесь видимо-невидимо.

«Чтобы с твоей Шуркой увидеться – глаза отводить совсем не обязательно. Сейчас же её пригоню. А всё остальное – исследуй на здоровье. Мешать не буду. Хотела постепенно открыться, но ты, видно, на самом деле головастый», – получил я на орешки приятным, но строгим голосом Искры Устиньи и чуть не отвесил себе подзатыльник потому что запамятовал, что миры запросто умеют читать человеческие мысли.

– Как это, с Шуркой? – запоздало опешил в который раз, но сразу взял себя в руки.– Вспомнил. В Талантии тоже мамзель обитает, а не месье.

Покончив с водными и вводными процедурами, вернул бабушке полотенце и, отказавшись от ужина, убыл на экспромт-прогулку по Искриусу-старшему, который на поверку одним махом напялил платьице и заговорил не баритоном с хрипотцой, а меццо-сопрано уставшей от забот многодетной матроны.

Вспоминая аналогичные голоса миров Семалии, Ульении, Афинии и Парисии с Родимией, так и не смог заставить себя смириться с заблуждением, в котором пребывал со времён себя-катализатора, хотя в те стародавние времена знать не знал, что по окончанию своей миссии разгуливал по спрятанному миру.

А самое главное, моя головушка наотрез отказывалась соображать, потому что уже давным-давно перевыполнила недельную норму по приятию и объятию сверхновой информации, способной свести с ума десяток академиков РАН или дюжину писателей-фантастов уровня Рэя Брэдбери – Ивана Ефремова.

Так и не дойдя до перекрёстка имени бабы Дуси Семалийской, когда-то обозвавшей меня Яшкой-Цыганом, я глаза в глаза столкнулся с худосочной малолеткой похожей на мамку так, что поначалу принял её за очередное издевательство Юстинии, способной жонглировать временным континуумом, как скалкой или скакалкой. К тому же ростом эта сестрёнка была почти на голову выше меня, что усугубляло искренние чувства почтения и уважения ко всему Антуражу, как пару часов назад обозвал Ротарик мои параллельно-двоюродные пенаты.

– Ну ты и дылда, – приветствовал я родню так, будто был знаком с ней тысячу циклов.

– Ну ты и клоп-солдатик. Брат называется. Где это тебя в лохмотья нарядили? В девятом веке такое носят? – получил взаимностью и почему-то обрадовался панибратству сестрички с косичкой.

– Ты тоже из наших, что ли? – задал Сашке наводящий вопрос, потому что знала, откуда только что вернулся.

– Всей семьёй из ваших. С теми фокусами, которые у нас творятся, по-другому никак. Так что пошли знакомиться, Головастик Васильевич.

Говорят, ты герой. Что весь наш кластер сначала с ума свёл, а потом отремонтировал. Вот только не пойму, когда успел, если на вид всё ещё карапуз. Ты в каком классе, богатырь? В первом? Или уже во втором? – насмехалась надо мной чересчур информированная и острая на язык родственница, пока мы вышагивали по улице Демьяна Бедного, которая тоже была моей «двоюродной», но почему-то сохранила своё раннее название.

– Мы что, домой? – наконец, дошло с кем меня собрались знакомить, и что означало «всей семьёй из ваших». – Мамка с папкой, что, тоже посредники?!

– Угу, – кивнула Шурка. – Кончай буксовать, Васильевич. Ты сейчас в Искриусе-старшем. В двух словах расскажешь моим о себе и подвигах, потом на гору слетаем за твоими запчастями. Пока не стемнело, а то в сумерках их не увидим. Вечером или к нам с ночёвкой, или к бабе Анне. У неё уже года три как апартаменты для вашего возвращения приготовлены. Я ещё в те времена первоклассницей была и о посредниках ничего не знала.