Текст книги ""Фантастика 2025-112". Компиляция. Книги 1-30 (СИ)"

Автор книги: Лариса Петровичева

Соавторы: Дан Лебэл,Кристина Юраш,Александр Нерей,,Ольга Булгакова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 340 страниц)

Мартин снова качнул головой. За окошком проносилась столица – светлый, торжественный город, настолько красивый и легкий, что захватывало дух.

– Будем надеяться, что это тебе не понадобится, – улыбнулся Мартин. Он старался держаться спокойно и не подавал виду, что его что-то тревожит, но я прекрасно понимала, о чем он думает.

Вряд ли Ингу сильно обрадует тот факт, что муж, которого она хотела убить, жив и здоров. И либо она снова попробует его устранить – просто ради упреждающего удара, чтоб Мартин не успел начать расследование ее причастности к своему сну, либо захочет помириться, потому что старая любовь якобы не ржавеет.

И поди знай, что тут лучше!

– Ты ведь думаешь об Инге, – осторожно сказала я. Мартин посмотрел на меня так, словно хотел высказаться по поводу того, что не нужно совать свой нос не в свое дело, но потом просто кивнул и ответил:

– Да. Мне пока трудно об этом не думать. Понимаешь, – он угрюмо посмотрел в окно, на колоссальный памятник какой-то царице, и продолжал: – По моему восприятию, всего неделю назад я был счастлив в чудесном браке. А теперь выяснилось, что любимая меня бросила, да еще и убить хотела. Так что о ней трудно не думать.

– А ведь у нее вполне хватит наглости прийти к тебе в гости, – заметила я. – Дескать, люблю, осознала свои ошибки, прости и давай будем вместе.

Мартин взглянул на меня и вдруг рассмеялся.

– Похоже, у вас частенько так бывает, – произнес он. – Ты говоришь об этом со знанием дела, невинная дева.

– Я прочитала много книг, – сказала я, вспомнив, как сидела в комнате с очередным открытым романчиком на коленях и пыталась не свихнуться от того, что бабушка за стеной орала и проклинала меня. Благородные рыцари и прекрасные дамы с книжных страниц тогда просто не дали мне кинуться в окно.

Мартин понимающе кивнул.

– Да, она может прийти, – он задумчиво дотронулся до кончика носа, словно пытался представить Ингу в гостиной. – Другой вопрос, что я не буду с ней разговаривать. Все кончено, все в прошлом, и пусть будет благодарна, что я сейчас еду в магазин за шубой для тебя, а не за следователем королевского приказа для нее.

– Следователь не помешал, – хмуро заметила я, и в это время экипаж остановился. Открылась дверь, впуская морозный воздух – похоже, на улице стало еще холоднее.

– Приехали! – заявил кучер. – Прямо к дверям подогнал!

У меня никогда не было шубы – я всегда обходилась пуховиками. И денег нет, и незачем выглядеть самой богатой в маршрутке или трамвае. Я никогда не смотрела в сторону шуб, не впуская их в свой мир и закрываясь от них спокойным равнодушием, но сейчас, когда мы с Мартином вошли в магазин, вдруг удивленно замерла, глядя на сверкающие переливы меха. Теперь я будто бы снова попала в другой мир – яркий, легкий, искрящийся, мир, в котором можно быть по-настоящему красивой и желанной. К нам уже спешил продавец, чопорный господин с таким важным видом, словно в магазин заходили как минимум принцессы, а не такие, как я. Мартин равнодушно посмотрел на него и сухо произнес:

– Вернейский соболь для миледи.

Продавец всмотрелся в Мартина и тотчас же изменился в лице.

– Милорд Мартин… ох, простите, не узнал вас. Простите великодушно, – он обернулся ко мне и произнес: – Миледи, пройдемте в примерочную. Буквально вчера к нам привезли новую партию, я как раз придержал шубку вашего размера.

Когда я вскоре вышла к Мартину и посмотрела в высокое зеркало рядом с ним, то снова не узнала себя в светловолосой красавице, тонувшей в легком меховом облаке. Шубка была теплой, она невесомо опустилась на меня, окутав мягкими объятиями, и я вдруг растерянно подумала, что… красива.

Девушка в зеркале была красавицей – нежной и хрупкой красавицей. И, переведя взгляд на Мартина, я с не меньшей растерянностью увидела, что он любуется мною. Смотрит не как на иномирянку, служанку, помощницу и друга – как на красивую девушку.

– Сто двадцать тысяч карун, – негромко, но отчетливо произнес продавец, и Мартин вынул чековую книжку.

* * *

(Мартин)

Сто двадцать тысяч карун для человека уровня семьи Цетше – пустяк. Я расплатился за шубку, добавил еще полторы тысячи на маленькую аккуратную шапочку, и теперь Дора, которая шла рядом со мной к экипажу, ничем не отличалась от девушек из благородных хаалийских фамилий. В ее глазах сейчас был энергичный блеск, золотая коса лежала на плече, и я обратил внимание, как кто-то из проходивших по улице молодых людей натурально раскрыл рот, глядя на мою спутницу.

Если выдастся случай, то она вполне сможет произвести фурор в высшем свете столицы. Впрочем, сейчас это нам ни к чему. Я собирался какое-то время жить тихо и скучно, окончательно восстановить силы и постепенно набрать новых клиентов для работы. Банковские счета Цетше не меньше, чем у королевской семьи, но любые кладовые можно исчерпать.

Я не хотел этого. Семья научила меня пополнять, а не проматывать.

Однако человек предполагает, а бог располагает.

Дворецкий, открывший двери нам с Дорой, выглядел так, словно его ударили по голове чем-то тяжелым, и он никак не может прийти в себя.

– Что-то не так, Аввард? – спросил я. Дворецкий указал в сторону гостиной и произнес, чуть ли не заикаясь:

– К вам пришли, милорд.

Дора изменилась в лице, и я, должно быть, тоже. Это могла быть только Инга. Я расстегивал пальто негнущимися пальцами, представляя, как сейчас может выглядеть моя бывшая жена, моя несостоявшаяся убийца. Наверняка все так же прекрасна и гибельна, словно мифическое чудовище.

Цетше никогда не отворачиваются – они всегда смотрят чудовищам прямо в глаза.

Мы вошли в гостиную, и, увидев посетителя, я невольно вздохнул с облегчением и согнулся в поклоне.

– Ваше величество!

Краем глаза я заметил, что Дора поклонилась так, что коса махнула по полу. Должно быть, моя иномирянка тоже почувствовала облегчение от того, что к нам в гости пришла не Инга, а всего лишь Георг, король хаалийский и эттивенский.

– Ну встань, дружище, встань, – в голосе его величества звучала неподдельная радость, словно я был не магом, который когда-то выполнял самые опасные задания хаалийской короны, а близким другом или родственником. – Ты не представляешь, насколько я счастлив.

Король крепко, по-отечески обнял меня, и я смог сказать только:

– И я счастлив, ваше величество.

– А эта юная леди? – Георг обернулся к Доре, которая уже успела выпрямиться и теперь смотрела на него с таким же любопытством, с каким рассматривала дракона. – Та самая иномирянка, твоя спасительница?

На щеках Доры тотчас же зацвели розовые пятна смущенного румянца.

– Да, это она, – ответил я, и Дора негромко сказала:

– Да, это я. Дора.

Король улыбнулся. Когда-то в молодости, еще будучи принцем, он прославился своей невероятной охочестью до женского пола, но потом остепенился и теперь смотрел на красавиц как на предметы искусства: мило, даже очень, но трогать руками совершенно незачем.

– Вы вернули нам величайшего волшебника, Дора, – с улыбкой произнес король, – и я благодарю вас от всего сердца, – он обернулся ко мне и сказал: – У меня к тебе два дела, дружище, и я надеюсь, что ты не откажешь ни в одном.

– Не откажу, ваше величество, – ответил я.

Мы сели на диван – Дора смущенно пристроилась на краешке кресла в самом дальнем углу – и Георг извлек из внутреннего кармана крошечную пилюльницу с женским портретом. Агата, его первая жена, вспомнил я. Помнится, ее величество Отта, вторая законная супруга, ненавидела эту пилюльницу и устраивала мужу скандалы…

– Уставать я что-то начал, – как-то очень по-свойски сообщил король, словно был не королем, а пекарем. Я вспомнил эту его манеру: он так вел себя только с преданными друзьями, которым можно открыться полностью, не опасаясь удара в спину. Георг извлек из пилюльницы крошечный белый шарик и, отправив его в рот, добавил: – Вроде бы все по-прежнему, а сил ни на что нет.

Я только руками развел.

– Если я чем-то могу помочь, государь, то вам стоит лишь сказать.

Георг махнул рукой.

– Сможешь убрать от меня мою законную мегеру – скажу только спасибо.

Я горестно усмехнулся, в очередной раз вспомнив Ингу.

– Полагаю, ее величеству Отте снова скучно во дворце?

– Скучно, – кивнул Георг. – Предложил ей развеяться в поездке к морю – отказала. Господь милосердный, эта женщина выела мне все мозги десертной ложечкой! Не так стою, не так пою, не тем концом сую щетку в зубной порошок.

Я прикинул, что Отте почти пятьдесят, и это говорило о многом. Когда матушке было сорок семь, отец тоже не знал, куда деваться от ее капризов.

– Женщины, ваше величество, – вздохнул я. – Такова их природа.

Король понимающе посмотрел на меня.

– Завтра я устраиваю первый зимний бал. Без большой охоты, сам понимаешь, но Отта вроде бы прикрыла рот и довольна. Приходи, отказа я не приму. Миледи Дора познакомится с моими младшенькими, славные девчонки, хвала святой Агате, что удались не в мать. А мы с тобой распишем партию в карты, как в старые времена.

В старые времена король играл в карты, выставив на стол пиршественную чашу, наполненную бриллиантами. Выигравший брал ложку и черпал из чаши – стоит ли говорить, что желающих расписать партию с его величеством было очень и очень много.

Я не любил балы, но сейчас был не тот случай, чтоб говорить о своей нелюбви. Королям не отвечают отказом.

– Разумеется, ваше величество, – искренне улыбнулся я. – Максим все еще играет?

Максим Хорн, министр охраны короны, славился тем, что ни разу не выиграл ни одной партии. Георг говорил, что тем, кому не везет в игре, везет на службе – и тут Хорну действительно везло. Стать министром в тридцать лет исключительно по рабочим заслугам, без протекций и профитов – везение, не иначе.

– Так до сих пор и не выиграл, – король улыбнулся в ответ. – Я ему сказал: «Максим, как выиграешь – заберешь всю чашу».

– Мы обязательно будем, – сказал я и напомнил: – Вы говорили о двух делах, ваше величество.

Георг кивнул.

– Академия чародейства и волшебства сейчас без ректора, – ответил он, и я сразу понял, куда дует ветер. Понял и ощутил прикосновение какой-то липкой скуки. – Амзуза ест мне мозги не хуже Отты – дескать, он всего лишь теоретик, а на месте ректора должен сидеть практик. Ты, дружище, подходишь для этого как никто другой.

Должно быть, я снова изменился в лице, потому что Георг предупредительно вскинул руку.

– Я понимаю, что ты не в восторге от этого предложения. И я не настаиваю, а только прошу. Этим ты очень выручишь и академию, и меня – уж что греха таить. Но если ты скажешь «нет», то я пойму.

Некоторое время я смотрел в окно – там по ветке яблони прыгала толстая красногрудая птица – а затем ответил:

– Я скажу «да», ваше величество. Но только потому, что вы просите меня как друга, а не требуете, как венценосец.

Георг довольно рассмеялся и похлопал меня по колену.

– Ну вот и слава богу! Завтра жду вас с миледи Дорой во дворце.

Когда Георг ушел, и неприметный темный экипаж отъехал от ворот, увозя государя, я вдруг подумал, что мои неприятности не развеялись вместе с заколдованным сном.

Мне казалось, что все только начинается.

* * *

Первый зимний бал всегда был ярким и веселым. В нем не было чопорной торжественности – только смех, искрящиеся глаза девушек и совершенно непринужденная, какая-то домашняя атмосфера, словно ты находишься не во дворце, а в гостях у любящих родственников. На зимнем балу я, кстати, и познакомился с Ингой – давно уже не дебютантка, она тогда пришла на праздник в белом платье и была похожа на ангела или фею, а не человека. Эта легкая запредельность и была тем крючком, на который я клюнул.

Огюст не пропускал ни одного бала или раута – при этом его нельзя было назвать ни кутилой, ни светским бездельником. На праздниках он решал исключительно деловые вопросы в неформальной обстановке. За ужином, когда я рассказал о визите его величества и приглашении на бал, Огюст вдруг хлопнул себя по лбу и воскликнул:

– Ведь Дора – дебютантка этого года! Ей нужен соответствующий наряд!

Дора с растерянностью посмотрела сперва на Огюста, потом на меня, будто только сейчас поняла, что действительно пойдет на праздник в королевском дворце, и что ей в самом деле требуется платье и украшения. Я кивнул – спутница братьев Цетше должна выглядеть соответственно – и подумал, что моя давешняя мысль о ее возможном светском триумфе может оказаться правдой.

– Знать бы заранее, – сказал я. – Мы сегодня были в магазинах Литтона на Морском…

С языка едва не сорвалось, что Инга всегда закупалась именно у Литтона – и то белое платье, которое я до сих пор помнил в мельчайших подробностях, было приобретено именно там. Дьявол с ней, с Ингой, ее нужно просто выбросить из головы – но я прекрасно понимал, что все равно буду вспоминать о ней. Это мое прошлое, моя жизнь, то, что уже не сотрешь из памяти.

– Сейчас так не принято, – махнул рукой Огюст, словно я сморозил неимоверную глупость. – Сейчас вызывают мастера на дом, и он делает все, что нужно, – брат оценивающе посмотрел на Дору и добавил: – А дебютантки по-прежнему в белом и с бриллиантами.

– Бриллианты уже есть, – улыбнулся я. Артефакт с вправленными в серебро камнями лежал в ларце и вызревал – завтра к полудню все будет готово, Дора наденет изящную подвеску и больше не будет ловить чужие сны и чужую магию. – И мастера вызовем. Спутница братьев Цетше должна быть самой красивой среди всех гостей.

Дора посмотрела на меня так, что я не сразу понял ее взгляд. Догадался лишь чуть позже – ей не понравилось то, что я смотрел на нее лишь как на красивый аксессуар, который прилагался к мужчинам из благородной семьи. А она хотела быть интересной сама по себе, а не в качестве добавки.

– На балах еще выбирают Королеву Бон-Бон? – поинтересовался я, и Дора тотчас же спросила:

– Что это за Королева?

Огюст рассмеялся.

– О, конечно! Все гости пишут имена понравившихся девушек, бросают листки в артефакт, и кто-то из принцесс его включает. Артефакт называет имя победительницы, слуги ввозят весы, и девушка садится на одну чашку, а на другую сыплют трюфельные конфеты, пока весы не сравняются. И Королева Бон-Бон потом забирает все сладости себе, а каждая десятая конфета, между прочим, украшена настоящей жемчужиной!

Дора задумчиво возвела глаза к потолку, словно прикидывала, сколько она сейчас может весить.

– Я столько не съем, – сказала она в конце концов и, рассмеявшись, добавила: – Придется поделиться!

Я невольно улыбнулся – до того она сейчас была непосредственна и мила. Славная и добрая девушка, которая в корне отличалась от манерных светских дурочек, желавших лишь выйти замуж.

Хотя откуда мне знать, чего хочет Дора, и куда стремится ее сердце? Может, она по-прежнему хочет вернуться домой, в родной мир, в тот город на Неве, о котором так красиво писал поэт с непроизносимым именем.

– Ты уверена, что станешь Королевой Бон-Бон? – с улыбкой поинтересовался я. Дора посмотрела на меня с вызовом, и было видно, что она с трудом сдерживает смех.

– Почему бы и нет? Я всегда прикидываю что-нибудь хорошее.

– Тебе пойдет белое платье, – сказал я и спросил: – В вашем мире девушки одеваются в белое?

Во взгляде Доры появилась тихая теплая пелена воспоминаний – вроде бы она была здесь и в то же время унеслась далеко-далеко, в другой, недостижимый мир.

– Да, одеваются, – ответила она и добавила: – Это цвет наших свадебных платьев. Очень красиво и торжественно.

– И у нас так, – поддакнул Огюст. – Невинность, чистота и свежесть.

Я вспомнил, какой была Инга в день нашей свадьбы – мог ли я подумать тогда, когда входил с ней в высокие двери храма, чем все это закончится… Должно быть, Дора правильно поняла выражение моего лица, потому что быстро сменила тему, обратившись к Огюсту:

– Ты знаешь, что король предложил Мартину стать ректором академии чародейства и волшебства?

– Невероятно! – воскликнул брат: он искренне обрадовался за меня. Все-таки стабильная должность с деньгами и почетом до конца жизни – это намного лучше, чем постоянная суета с клиентами, пусть даже они платят столько, что никакому ректору и не снилось. – Великая честь, братка. Рад за тебя, ты достоин этого.

– Я бы предпочел отдать это место Бруно, – признался я, – но он ненавидит бумажную работу.

Огюст снова посмотрел на меня так, словно я ляпнул, не подумав.

– Не говори глупостей, – сказал он. – Ты должен согласиться, братка.

Я улыбнулся.

– Я уже согласился. Королям не отказывают. Со следующей недели начну вникать в работу, а то Амзуза уже места себе не находит.

Когда-то давным-давно Амзуза вел на моем курсе введение в артефакторику, а потом практические работы по созданию артефактов. Из этих прекрасных предметов я запомнил только постоянные причитания наставника, что у него никогда не было настолько глупых студентов, и он мечтает лишь о том, чтоб все бросить и уехать в Заюжье.

Может, его мечта скоро сбудется. Хотя, конечно, Амзуза и помыслить не может об отставке, а просто кокетничает по старой привычке.

– Должно быть, это интересно, – заметила Дора так, словно хотела меня подбодрить, и в это время дом наполнил мелодичный дверной звонок.

– Ты кого-то пригласил? – поинтересовался Огюст.

Я напрягся, предчувствуя неприятности – не нужны мне были никакие гости. Но дворецкий вошел в столовую один и, поклонившись, протянул мне маленький белый конверт на серебряном подносе.

– Милорд Мартин, вам письмо.

Конверт казался крошечной змейкой, свернувшейся в тугие белые кольца. Я узнал легкий изящный почерк – «Мартину Цетше, улица Альпини, 19» – и почувствовал прикосновение ледяной руки к животу.

– Инга, да? – догадался Огюст, и Дора тотчас же прошептала:

– Инга?!

Я кивнул и, взяв конверт, сломал маленькую золотую печать и вынул карточку с видами Южного Аверна, на которой все тем же почерком было написано:

«Мартин!

Я узнала, что твой сон закончен, и ты здоров. Ты, конечно, возненавидел меня, но знай: я всегда буду рада нашей встрече. Я живу в собственном доме на проспекте Покорителей, и ты можешь не предупреждать о своем визите.

Инга Цетше»

Я протянул открытку Огюсту и смог сказать только:

– Хватило же наглости подписаться моей фамилией.

Огюст прочел послание и передал открытку Доре – та взглянула на ровные аккуратные буковки, ахнула и воскликнула:

– И она еще смеет тебе писать! Ждет в гости, словно ничего и не случилось! Вот же дрянь!

– Редкостная дрянь, да, – согласился я. Гнев бил в виски тяжелыми молотками, я старался держать себя в руках и не показывать вида, но не мог успокоиться. Инга прислала мне письмо, Инга использовала фамилию Цетше и делала вид, словно ничего особенного и не случилось.

Вспомнилось мое желание встретить ее и дать ей пощечину – детское желание ребенка, который хочет обидеть наказавшую его мать. Его продиктовали мое горе и слабость, но теперь я опомнился.

– Что будешь делать, братка? – глухо поинтересовался Огюст, словно хотел хватать меня за руки и в прямом смысле слова удерживать от неосмотрительных поступков. Я убрал послание в конверт и протянул его к огню свечи, украшавшей стол. Когда пламя жадно принялось лизать бумагу, я бросил конверт на пустую тарелку и равнодушно ответил:

– Ничего.

И это показалось мне правильным.

Глава 6

(Мартин)

Портной и куафер прибыли рано утром: проснувшись, я услышал восторженное аханье, которое долетало из гостиной, и память снова унесла меня в прошлое. Семья Цетше всегда ходила на балы, и утро перед праздником начиналось одинаково – сестры и матушка суетились вокруг своих платьев, портниха возилась с тканью, то что-то подрезая, то пришивая, то подкалывая, а сестры то заливались смехом, то принимались плакать от того, что Анетт заявляла о своем намерении стать королевой бала, а все остальные рядом с ней – просто ощипанные курицы.

Отец как-то сказал, что это часть праздника. Без этих писков, смеха и слез, без запаха духов и пудры, без всей суеты с примеркой бал можно считать неудачным.

Спустившись в гостиную, я обнаружил Огюста, который сегодня ночевал у меня, куафера с огромным растрепанным альбомом причесок и Дору – ее уже успели одеть в белое платье с пояском под грудью, по античной моде, и портной возился с лифом, прикрепляя к нему крошечные бриллиантовые звездочки. Огюст пил кофе и с видом бывалого знатока и женского пола, и балов говорил:

– Дебютантка должна быть только в белом, и даже не пытайтесь меня переубедить, господин Каруш. Персиковый? Она не какая-нибудь непромытая деревенщина!

Из огромного чемодана действительно выглядывал краешек персикового шелка. Портной закрепил очередную звездочку, пославшую Огюсту кокетливый сиреневый луч, и запустил пальцы в раскрытую шкатулку. Дора, кажется, не дышала – с таким трепетом она смотрела на платье.

Я понимал, что она чувствует в этот момент. Обитательница скучного мира, лишенного и волшебства, и воображения – для нее, конечно, все было чудом.

– Но, мирорд, – произнес портной с режущим восточным акцентом. – Сейчас искрючитерьно модно добавлат сиреневий дымка. Рёгкий паутинка поверх пратья, очень красиво. Ее веричество и их высочества добавряют.

Огюст только рукой махнул.

– Это их дело. Они могут хоть жабу на голову надеть, а наша гостья должна следовать правилам.

Дора вопросительно посмотрела на Огюста, а потом вдруг обнаружила, что я вошел в гостиную и пристально смотрю на нее – она сразу же смутилась, опустила глаза, снова став невероятно хорошенькой и трогательной, и сказала:

– Доброе утро. А я тут… с платьем.

– Доброе утро, – ободряюще улыбнулся я, сел на диван и спросил: – Помнишь, братка, как наши сестры собирались на балы?

– О да! – воскликнул Огюст и рассмеялся. – Еще бы я не помнил, Оливия однажды прижгла мне ухо щипцами для завивки!

Дора ахнула.

– Почему? Что ты сделал?

– Он сказал, что Оливия похожа на цаплю в юбке, – ответил я. – Весело у нас было, ничего не скажешь.

Портной прикрепил еще одну звездочку и сказал:

– Все, миреди может снимать пратье. Я приготоврю остарьное уже посре обеда, – он обернулся ко мне, прекрасно понимая, кто в доме хозяин и кому следует задавать вопросы, и поинтересовался: – Мирорд Мартин, но все-таки, может, стоит добаврат сиреневий дымка?

Дора умоляюще посмотрела на меня. Сейчас она была настолько хорошей, что и у меня на душе сделалось хорошо.

– Давай хотя бы посмотрим! – попросила она. – Ведь ее можно будет и снять, если что.

Мне оставалось только кивнуть. Все это было таким трогательным и забавным, что я не хотел портить все веселье. Огюст лишь завел глаза к потолку и махнул рукой.

– Доставайте вашу дымку, – улыбнулся я, и портной нырнул в чемодан и вынул круглую бляху артефакта.

– Удивительно, – заметил я. – Швейных дел мастера теперь работают с артефактами?

Портной кивнул и ответил:

– Недавный изобретение. Очен удобный.

Артефакт с легким жужжанием начал работу, и над Дорой заискрились мелкие сиреневые звездочки. В воздухе запахло грозой и морем. Звезды становились крупнее, липли друг к другу, выбрасывая длинные тонкие лучики, и опускались на белую ткань платья. Спустя несколько мгновений бальный наряд Доры был накрыт невесомой сиреневой паутинкой, нити которой переплетались, создавая причудливые цветы и диковинные узоры. Портной опустил артефакт, Дора обернулась к зеркалу и восторженно ахнула, прижав ладони к губам.

Она действительно была красива – какой-то далекой, почти недостижимой красотой. Я вдруг поймал себя на том, что улыбаюсь так же, как когда-то давным-давно, в юности, так светло и беспечно, словно наша жизнь могла бы быть только хорошей. Портной правильно оценил мою улыбку, потому что сразу же уверенно произнес:

– Очен красивый. Очен. Все будут смотрет торько на миреди.

Я покосился на Огюста и кивнул.

– Тогда оставляем. Наша дебютантка будет в сиреневом.

Это было какое-то очень доброе и домашнее чувство. Отец всегда выносил вердикт по поводу платьев дочерей и жены, и сейчас я вдруг ощутил, что мое прошлое было не просто картинками в памяти – оно было настоящим и живым. Оно было хорошим.

Дора улыбнулась, и в ее глазах появился сиреневый отблеск.

– Спасибо, – негромко ответила она и повторила: – Спасибо.

* * *

Артефакты неторопливо вращались высоко под потолком, и на всех, входящих в бальный зал, сыпались золотые снежинки, напоминая: наступила зима, а с ней придут Новый год, санки, глинтвейн с яблоками и дольками апельсинов, снежные горы и колядки на Рождество. Про морозы, от которых трескаются стекла в окнах, сейчас никто не думал – всем было весело, на лицах девушек цвел румянец, и музыка была легкой-легкой, словно хотела подхватить и унести на волнах.

Дора, которая сейчас держала меня под руку, смотрела по сторонам с детским восторгом. Я видел, что ей нравится все – и гирлянды из белых роз, украшавшие стены и колонны бального зала, и тропические бабочки в прическах дам, и оркестр, который сейчас играл на балконе, и винные фонтанчики, окруженные горами сладостей. Огюст предложил:

Назад

123…9

Вперед

– Думаю, самое время для первого бокала шипучего.

И мы неторопливо направились к янтарному фонтану, по игристой поверхности которого прыгали золотые рыбки. Все, как в старые времена: король Георг всегда следовал традициям и не менял их, если они работали так, как надо. Нас провожали любопытные взгляды гостей – всех интересовал и я, которого считали мертвым при жизни, и моя спутница, о которой уже знали, что Дора иномирянка, невинная дева, которой удалось пробудить волшебника. Вдобавок, сиреневая дымка на белом платье сразу же выделила Дору из всех девушек, впервые выходящих в свет, и я краем уха услышал разговор возле соседнего фонтана:

– Думаешь, Цетше отпустит ее танцевать?

– Держи карман, братец. Эти Цетше, как драконы. Своего не отпустят.

«Конечно, не отпустим», – мрачно подумал я и, подставив бокал под одну из струй, покосился в сторону говоривших. Два молодых человека были явно из семьи герцогов Карносса, если судить по рыжим волосам, ранним залысинам и длинным носам, которые они мочили в бокалах с красным вином. Один из них, повыше ростом, поймал мой взгляд и с достоинством поклонился. Я улыбнулся и негромко сказал Доре:

– Братья Карносса уже хотят с тобой танцевать.

Дора бросила быстрый взгляд в сторону молодых герцогов, отвернулась и негромко рассмеялась.

– Эти рыжие? Ну нет, – и она посмотрела на меня с теплом и надеждой, словно хотела сказать что-то еще, но не решалась. Зато сказал я:

– Конечно, нет. Тебе ведь есть, с кем танцевать. А я соскучился по танцам, скажу честно.

Лицо Доры озарило счастливой улыбкой, и в этот момент оркестр заиграл торжественное «Славься!» – в бальный зал вошел государь с супругой. Все согнулись в поклонах, мужчины опустились на одно колено, приветствуя его величество. Король отдал всем общий поклон, и музыка сменилась на более легкую и плавную – начинался первый танец.

По традиции бал открывала правящая фамилия – потом Георг отправлялся за карточный стол, и я помнил о его приглашении. Сейчас, когда пары выходили в центр зала, меня вдруг охватило давно забытое чувство, похожее на пузырьки в бокале, которые бьют в нос и заставляют смеяться и чувствовать себя молодым, веселым и открытым всему, что приготовила жизнь. Я протянул Доре руку и произнес:

– Миледи Дора, позвольте пригласить вас на танец.

Дора улыбнулась, взяла меня за руку, и вдруг на ее лице появился самый настоящий страх. «Она ведь не умеет танцевать», – подумал я. Да и когда ей было учиться? В своем мире она ухаживала за лежачей больной, в нашем тоже было не до танцев. А теперь все будут смотреть на нее и подмечать каждую ошибку.

Но ведь рядом с ней Мартин Цетше. Этого нельзя упускать.

– Я не умею танцевать, – с ужасом прошептала Дора. Я тряхнул свободной рукой, освобождая заклинание легкого парения, и ответил:

– Я научу. Не бойся.

Мы вышли к остальным парам, и я опустил руку на талию Доры и произнес:

– Не дрожи так. Левую руку – мне на плечо. И не сопротивляйся.

Я помнил по старым временам, что с дебютантками такое случается: взволнованные, испуганные, не уверенные в себе, они начинают сопротивляться ведению партнера, и в итоге от танца остается какое-то смазанное, непонятное впечатление и, разумеется, никакого удовольствия. Рука Доры невесомо легла на мое плечо, и только сейчас я понял, насколько хрупка моя спутница. Ее можно было ранить неосторожным движением.

А в следующий миг мы уже кружились по залу, словно снежинки, подхваченные ветром. Дора закрыла глаза, отдавшись танцу, и мне казалось, что мы стали осенней листвой в листопаде, снежинками в метели. Заклинание легкого парения освобождало разум и подчиняло человеческое тело тому первобытному ритму, который заставляет двигаться все миры. Что и говорить, танец в таких обстоятельствах всегда был идеальным.

Какое-то время я не слышал музыку – потом она пробилась ко мне, бальный зал снова наполнился цветами, запахами и звуками, я чувствовал тепло, идущее от Доры, и читал ее простые мысли: хорошо, как же это все хорошо… Она была несчастной девчонкой, потерявшей свой дом, но теперь наконец-то и к ней пришло простое, почти невесомое счастье.

Музыка стихла, и мы остановились. Дора растерянно смотрела на меня, ее глаза сверкали радостно и возбужденно, а рука в моей руке была просто обжигающей. Я смотрел на девушку и ни о чем не думал – после этого танца уже не надо было ни о чем думать, я и так все понял.

– Это было удивительно, – прошептала Дора. Я слегка обнял ее за талию, как и принято танцевальным этикетом, и повел в сторону столов с напитками: после заклинания легкого парения обязательно нужно выпить воды, чтоб прояснить отуманенную голову.

– Да, – кивнул я и добавил: – И правда удивительно. Спасибо тебе.

Дора удивленно посмотрела на меня, словно не могла понять, почему я сейчас поблагодарил ее. Потом она улыбнулась и ничего не сказала. Просто взяла стакан воды и сделала глоток.

* * *

(Дора)

После первого танца король отдал короткий поклон всем гостям и направился в отдельный зал – там уже все приготовили для игры в карты, и я увидела, как помощники принесли большую чашу для вина, наполненную бриллиантами, и выложили на карточный стол маленькие серебряные черпаки.

– Тот, кто выиграет, может зачерпнуть бриллианты из чаши, – объяснил Мартин и мягко пожал мою руку, добавив чуть ли не извиняющимся тоном: – Я должен идти, Георг приглашал меня лично. Приятного вечера, Дора.

Я улыбнулась. Конечно, королю никто не отказывает, но мне так хотелось, чтоб Мартин остался в бальном зале!

– Да, конечно, – ответила я и снова улыбнулась, надеясь, что не похожа на дурочку. – Надеюсь, ты выиграешь.

Мартин выпустил мою руку и спокойным ровным шагом двинулся в сторону зала с карточным столом – король и другие игроки уже занимали места, обмениваясь рукопожатиями. Я поискала взглядом Огюста и увидела, что он по старой привычке решает вопросы своего дела в неформальной обстановке: Огюст сидел на мягкой скамеечке с каким-то очень важным господином и что-то подсчитывал на золотой дощечке, передвигая по ней янтарные шарики.