Текст книги ""Фантастика 2025-112". Компиляция. Книги 1-30 (СИ)"

Автор книги: Лариса Петровичева

Соавторы: Дан Лебэл,Кристина Юраш,Александр Нерей,,Ольга Булгакова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 143 (всего у книги 340 страниц)

Я открыл рот, чтобы подтвердить, что это тот самый, но не успел. Незнакомый мужик лет сорока с седыми кудрями волос и печальным лицом, чем-то напомнившим мне девчушку-старушку, вынырнул из-за ближайшего угла перекрёстка, быстрым шагом приблизился и оглушил нас приветствием:

– Здравия желаю, господа посредники.

Мы обомлели, онемели и чуть не перепачкали штаны. По крайней мере, я точно.

«Мать честная. Не Калика ли это? – обмер я, а в голове всё сразу же завертелось и перепуталось. – Он же в моём мире живёт. Что этот жёлудь здесь делает?»

А печальный мужик тут же представился:

– Будем знакомы: Калика.

И до меня только тогда дошло, что означало пулемётное дыхание мира: «Вот кто сокрытый бродит по Татисию».

– Не живу я здесь, а вас вылавливаю. Потому как, знаю, что старый хрыч запретил нам встречаться, чтобы обучение не пострадало. Меня Угодник к вам прислал. Пришли в себя? – успокоил нас последнейший.

– Пришли, – ответил одиннадцатый. – Угодник, говорите. А кто ему сказал, что мы здесь будем?

– Тихо ты. Нам же нельзя… – не успел я разразиться дедовским нравоучением, как услышал от Калики:

– Вы сами ему сказали.

– Не может быть. Я сегодня в мороке не был. Почти не был, – уточнил я, имея в виду перелёт в Татисий.

– Не сейчас, а в будущем. Вы что, про путешествия во времени не знаете? Уж не лишнего ли я сболтнул, в самом деле? Не переживайте: замолкаю. Только Угодник просил… Кстати, кто из вас старший?

– Я из двенадцатого, – неохотно признался я.

– С тобой разговор, а близнеца прошу в сторонку отъехать, – распорядился Калика.

– В квартале от вас побуду, – с облегчением выдохнул одиннадцатый и удалился.

Я напрягся, ожидая чего угодно, только не куплетов.

– Всё может быть, всё может статься. С женою может муж расстаться. Ребёнка может мать забыть. Но чтобы Паша бросил жить… Ха-ха-ха! Тому не быть! – отчебучил Калика, должно быть, думая, что своим творчеством меня успокоит.

– Что просил Угодник?

– Сказал, что в октябре в наших мирах беда случится. Так вот. Эту беду люди сначала чудом назовут, прочей религиозной глупостью. Всё из-за того, что человек этот давно мёртвым считается. А власть наша, когда опомнится и разгонит легковерных и богомольных по домам, спрячет того человека подальше. Понял?

Нужно будет моментально сработать и, пока он будет в больнице с поломанными ногами, освободить его. Соображаешь? Твоя задача отыскать девчушку, которая мамке миров помощница…

Чем дальше говорил Калика про мёртвого человека, тем больше я вжимался в велосипед. «Неужели конец света настаёт? Христос снова на землю придёт, а ему за это комсомольцы ноги сломают?» – ужасался я и не слушал Калику.

– Всё запомнил или повторить? – прервал мои грёзы Последнейший.

– Больно… От велосипеда больно, – пожаловался я зачем-то и добавил: – Вы своими шуточками про Бога меня до кондрашки доведёте.

– Какого Бога? Девчушку-старушку нужно найти. Сказать ей: так, мол, и так, в таком-то мире беда. Она у мамки узнает, где Угодник и сообщит ему всё, что ты передашь. Без него вам не справиться. Тут отводом глаз не обойдёшься. Сила нужна будет такая, какой только Николай обладает. И это недоразумение нужно будет остановить и исправить, а человека домой вернуть. Не в дурдом, а домой. Запомнил? Главное, быстро. Узнали, доложили, позвали, освободили и отправили восвояси. Вопросы?

«Какие вопросы? Где искать девчушку? Что говорить Павлу?» – перестал я вжиматься в велосипед и начал отлавливать метавшиеся в голове мысли.

– Деду сказать, что видел вас? – спросил Калику, когда не угнался за некоторыми думками, и они продолжили рикошетить в голове.

– А у кого ты собрался узнавать о девчушке? У меня таких полномочий нет. Так что, доложи о разговоре. Самое главное, о беде не забудь, – напоследок распорядился Последнейший и удалился.

Я постоял, собрался с душевными и физическими силами, и поехал к ожидавшему собрату.

«Ему-то что рассказать? – озадачился сначала, но решил спеть частушку Калики.

Глава 27. Явка с повинной

Конечно, частушкой я не отделался, зато перевёл разговор на очередное состязание в красноречии. Одиннадцатый всё спрашивал и спрашивал о Калике, и ехать впереди никак не хотел. Мешал сосредоточиться на серьёзных вещах, которые могли не только землетрясение устроить, но и поднять весь город на уши.

– Как, говоришь, поёт твой папка? Если миры вконец сравняются, и мой точно так запеть должен, – придумал я, как его можно отвлечь.

– Я пришёл домой, вынув жало, – проорал Александр, покосившись на редких прохожих.

– А от меня жена убежала, – подхватил я.

– Всё может быть, всё может статься… Дальше как?

– Дальше нас дед прихлопнет костылём, как блошек.

– Не складно, – ответил друг, накручивая педали велосипеда.

– Своё нужно придумывать, – сказал я напарнику.

– Давай придумаем. Вон у нас, какие умные головы, – подавал он.

– Только дуракам достались, – отбивал я.

– Давай, я начинаю, а ты заканчиваешь. И чтобы складно было, – предложил одиннадцатый новую игру.

– Валяй, – согласился я, потому как идея была на пять с плюсом.

– Танцевал я и резвился! – прокричал соседушка.

– А под утро протрезвился, – выдал я в рифму.

Мы удивились, что всё получилось с первого раза, и я поначалу обрадовался, что теперь есть моя полная копия и он же мой друг, но потом подумал, что же будет после того, как миры станут одинаковыми. Останемся мы разными и интересными друг другу, или будем заранее знать, кто из нас и о чём собирается сказать?

– Теперь ты. Называй строчку, а я вторую придумаю, – напомнил братец о соревновании.

– Я сидел и бил баклуши! – крикнул я первое, что взбрело на ум.

– У меня опухли уши, – ответил собрат, теперь и по стихосложению.

Так мы дурачились и ехали. Ехали и дурачились. Но как бы долго мы не крутили педали, а дорога для меня закончилась быстро, и обдумать слова Калики я не успел.

Вот и забор Вадькиного двора.

– Вадим-воробей, выходи, не робей! – крикнул я, вызывая одноклассника.

Вадим вышел, осмотрелся, несколько раз в упор глянул на одиннадцатого, но так и не увидел его.

– Какой воробей? – спросил Вадик.

– Спасибо за лайбу. Ой, как пригодилась, – поблагодарил я одноклассника, и Вадик, получив свой велосипед, удалился во двор с мутным взглядом.

– Видал, как работает? Отвод глаз, а не Вадик, – спросил уставший от велогонки близнец.

– Видал.

* * *

Когда мы пришли к калитке бабы Нюры, я обессилено повалился на Америку, а дружок забежал на секундочку к хозяйке и пропал на… Навсегда.

Я подождал минут десять, потом ввалился с велосипедом в калитку, подошёл к хате и услышал их громкий шёпот. «Не утерпел. Ладно, пойду домой. Только лайбу и сандалии этому сплетнику оставлю. До встречи, одиннадцатый болтун».

Пристроил велосипед, метнул сандалии на крыльцо, и поплёлся в сарай. Так же устало, как и после утреннего озарения, открыл дверь, прошёл к лазу и спустился вниз. Уже в подвале, когда собрался благодарить маму Кармалию за приключения, неожиданно вспомнил, что забыл поблагодарить Татисий, поэтому заговорил с ней, крепко схватившись за лестницу руками.

– Извини, мама Кармалия, я забыл сказать Татисию спасибо. Передай ему благодарность, и пусть размагнитит одиннадцатого от отвода глаз.

Потом вздохнул с облегчением и только собрался вылезти в двенадцатый мир, как снова услышал голос.

– Всё ещё не веришь в меня? – прозвучало громогласно и раскатисто, как в первый раз, когда принял Кармалию за жабу.

– Никак не могу себя заставить… Не бояться.

– Тогда сегодня по-другому побеседуем, – совсем не раскатисто и не громко сказала мама миров.

– В Талантию закинете? – выдавил я из себя дрожавшим голосом.

– Можно и в неё. Но, так и быть, в лес приходи. Дорогу уже знаешь, – всё также мирно сказала Кармалия.

– Постараюсь быть готовым, – признался я, потому как не думал, что смогу к такому приготовиться.

– Живи и надейся, – напутствовала меня Кармалия.

– Живу и надеюсь, – откликнулся я точно, как Скефий, и воробушком вылетел из подвала прямо под ноги деду.

* * *

– А поворотись-ка, сынку! – заревел старикан, стоя у самого лаза и заревел с такой ненавистью, какой ещё никогда в нём не видел.

– Зачем так кричать? – огрызнулся я беззлобно.

– Почему пробежал в сарай и разрешение не спросил? Давно ухи не поджаривались, и задница не ошпаривалась? – напирал озлобленный американец.

– Откуда знаешь? Сорока на хвосте принесла?

– Откуда известность, дело не вашей честности. Узнал, и всё тут, – затопал дед ногами, будто тараканов давить начал.

– Меня никто не спрашивал, – решил я соврать. – Запущен был миром как Белка со Стрелкой прямо из дома. Видишь, я даже без сандалий. Из-под кровати вытащили, куда схоронился от твоих басен. Взяли за шкирку и заметнули.

– Врёшь. С какой надобности срочной тебя метать в другие миры? Ноги отсохли? Докладывай, как в сам деле было, и точка, – не захотел униматься дед, наоборот, ещё сильнее себя накручивал.

– Беда у нас в октябре намечается. Поэтому мне с Каликой встречу организовали. И не кто-нибудь, а сам Угодник. Выловил нас в будущем и допытался, где с одиннадцатым в этот день мотались, а как прознал, сразу Калику послал. Так что, не встретиться с врагом я не смог. Извиняй, но так получилось.

– Не врёшь? Хотя, такого ты бы не сочинил, – задумался на секунду Павел. – Ладно. Доложи, как дело было. И без полётов кобелиных обойдись.

Я вздохнул с облегчением, когда понял, что дед не подслушал мой разговор с Кармалией, и обо всём доложил.

Начал с переноса в мир Татисий, продолжил о пересказе дружку вчерашних дедовых новостей и разведывательном задании. Затем, как сговорился с ним найти дичку, а закончил тем, как нас подловил Калика.

– Пока всё ясно. Переходим к тому, что передал Угодник, – скомандовал дед.

– Передал, что беда в октябре грянет такая, что все богомольные бабки на Зимний штурмом пойдут из-за чудес невиданных: Второго Пришествия, – начал я расписывать всё, что понял со слов Калики.

– Стоп! Левая греби. Правая табань. Суши вёсла! Ты меня концом света не пугай. Говори дословно, чтобы не схлопотать условно. Навыдумывал Зимний.

– А я о чём толкую? Передали, чтобы обучил меня, как девчушку найти. Чтобы я мигом к ней смотался, и через неё вызвал Угодника на подмогу. Он будет мировую аварию ликвидировать и Богу поломанные ноги ремонтировать. Чтобы милиционеры не спрятали Иисуса в тюрьму или жёлтый дом. И силушку он проявит при этом неизмеримую.

– Так и сказал: «Пойдём Иисуса спасать»? Тьфу, на тебя раз. Тьфу, на тебя два. Тьфу, на тебя восемнадцать. Начинай проповедь сызнова, и чтоб на сей раз никакой самодеятельности. Слова вспомни те, которыми тебе сказку сказывали, а не те, что с перепугу пригрезились.

Я разобиделся на деда и засопел, вспоминая, что именно говорил Последнейший. Минуту повспоминал, потом не сдержался и выпалил:

– Домой мне пора. Завтра будем разбираться, где правда калечная, а где выдумка чистосердечная, – проорал и, пока дед вставлял, выпавшие от моей наглости, глаза обратно в глазницы, кинулся наутёк.

– Стой, ирод! Стрелять буду! Взбаламутил и тикать? Я тебе завтра сам из ушей косички сплету. Я же всю ночь спать не буду…

Я хоть и был босым, но деду за мной нипочём не угнаться.

«А если в подвал пускать откажется, у меня на этот случай козырь в лице мирового катапультиста имеется. Буду его просить или Павла вразумить, или запускать меня, куда понадобится. Только сандалии заранее обувать буду. А то вон, как мелкие камушки за пятки кусаются».

Глава 28. Бабулины миры

Лес. Ночь. Стужа.

«Хоть и готовился, а всё равно страшно. В прошлый раз не так боялся.

Знаю наверняка, что во сне-мороке, да по своему согласию, но захолонуло в груди, и всё тут. И захолонуло не от космической стужи, а от ужаса.

Лучше быть неразумным щенком, да бегать, да тявкать и по сторонам не смотреть, вилять себе хвостиком, радуясь всему подряд. А сейчас везде чей-то умысел проглядывает.

Вот и я уже не просто на лес глазею и возмущаюсь, что мороз есть, а снега нет, а соображаю: откуда в космосе снег? Нет там его и быть не может. Ведь он из воды сделан, а её там нет. Нет в космосе туч. И туманов нет.

…Нет, туманы, как раз имеются. Туманности. Точно.

А откуда знаю? Я что, сейчас головастым хвостиком в космическую розетку подключен? А через это, как наш телевизор, обо всём знаю? Только я и то знаю, что когда телевизор не включен, он туп, как валенок, хоть и называется Рекордом. Так и я, когда хвост в розетке, умный как утка, а когда вынут, как пробка.

Интересно, во что меня нарядили на этот раз?» – раздумывал я по дороге к костру, который, как и в прошлый раз, подмигивал золотыми глазками сквозь деревья.

– Миры, – прошептал я, когда вышел на поляну и разглядел кольцо из здоровенных мужиков и тёток.

Только сделал шаг в сторону костра, сразу всё вокруг начало меняться. Как в кубанском сне всё зашевелилось, задёргалось, небо прояснилось до пронзительно голубого цвета, костёр или погас, или стал незаметным от яркого света, полившегося прямо из неба, хотя никакого солнца не появилось.

Миры на глазах уменьшались и уменьшались, потом стали мелкой ребятнёй, забегали, заметались туда-сюда. Потом ребятня стала ещё меньше. В конце концов, все превратились в лягушат, попрыгали в разные стороны и затерялись в траве.

«Их сегодня побольше, чем в прошлый раз», – подумал я и пошагал вперёд.

Когда не нашёл глазами костёр и остановился, что-то меня сильно обеспокоило. «Опять глазами вижу, а умом не понимаю?.. Скорее всего. Может, природа вокруг? Вон какая разная, а вся в одном месте собралась. И горы торчат со снежными вершинами, и пальмы с кокосами… Откуда о них знаю?» – перестал я кумекать и замер. Всё видел, всё знал, но ничего не понимал. Ведь такого нигде не было, и быть не могло.

«Песчаные дюны и белоствольные берёзки вместе не живут, если в том нет человеческого замысла. Или божьего промысла?» – снова всё во мне захолонуло и затрепетало, а я стоял и глазел на островки всевозможной растительности, родом из разного климата.

«Вот снежок на лесную полянку сыплется. Вот дождик моросит, поливая травку на лужайке. Вон сосны высоченные построились в ряд. Там деревца карликовые с причудливо запутанными веточками. Вот песок, гуляющий по дюне и перебегающий с места на место. Вон там настоящие огромные цветы, но на коротких стебельках, поэтому еле из травки выглядывают. А вон овраги, занесённые снегом. А вот ручьи, бегущие по галечным дорожкам», —залюбовался я земными красотами и не сразу заметил женщину в пёстром палантине, шагавшую ко мне, вроде как, издалека. Только лицо её рассмотрел, будто была она совсем рядом. Красивое лицо, доброе, глаза огромные, карие. Нечеловеческие глаза, пронзительные, в самую душу смотрели.

Но что-то опять меняется. «Что за диво?» – изумился я от того, что женщина прямо на глазах преобразилась и стала другой. Только что была кареглазой брюнеткой, а через мгновение стала синеокой. И кожа посветлела, а волосы, выскочив из-под переменившейся накидки, стали цвета спелого колоса.

«Какая же ты на самом деле, мама Кармалия? Ты меняешься внешне, а всё равно собой остаёшься, – подумал я, догадавшись, кто шагал ко мне так непринуждённо и грациозно, так уверенно и красиво. – Так красиво могут ходить лишь… Нет, не богини. Богинь я никогда не видел. Так могут ходить только любимые нами… Мамы».

Слёзы так покатились из глаз, но я нисколько их не стыдился. А мама Кармалия всё шагала и шагала ко мне издалека, находясь совсем рядом, и продолжала меняться.

Она становилась и темнокожей брюнеткой, и узкоглазой азиаткой, смуглой и краснокожей, бледной и загорелой. Черты лица то были строгими и резкими, то мягкими и нежными. Глаза меняли цвет и разрез, но всё равно, оставались огромными и всё понимавшими материнскими глазами.

– Здравствуй, Головастик, – поздоровалась со мной Кармалия и стала похожей на тётеньку с афиши – темноволосой, со светлой кожей и яркими зеленовато-голубыми искрившимися глазами.

– Здравствуйте, мама всех миров, – поздоровался я осторожно.

– Тебе это место больше нравится, чем ночной лес? Ведь совсем сегодня идти не хотел, – пожурила всемирная мама.

– Здесь красивее, – признался я. – Что это за место? А то здесь отовсюду намешано. И вы, мама Кармалия, сами всю дорогу менялись.

– Понравилось? Или я смутила тебя метаморфозами? – участливо поинтересовалась собеседница.

– Мне вовсе не страшно было. Нет. Я… Я любовался вами. Вы такая… Красавица, – сконфузился я и опустил глаза.

– Спасибо тебе, Головастик. Спасибо. Давно меня люди так не называли. По-всякому обзывали и проклинали, а вот красавицей, кроме детей моих, в последнее время никто не называет, – сказала Кармалия и о чём-то задумалась.

А я стоял и ждал, когда она заговорит снова, и не нашёл ничего интереснее, чем рассматривать своё одеяние.

Я был в широкой рубахе из неизвестной материи, сотканной из толстых грубых нитей, но не шерстяных, а каких-то других, чем-то напомнивших мне паклю, возможно, из тонких волокон растений. Цвет рубахи был светлый, серо-жёлтого оттенка, а ворот начинался на левом плече и заканчивался на груди на уровне подмышек. Штаны были широкие из точно такой же ткани, а обуви на ногах не оказалось.

«Опять обувку не захватил», – подумал я и услышал, как рассмеялась Кармалия.

– Что? Без сандалий сегодня? – спросила она и перестала смеяться.

– Без, – ответил я, глядя на босые ноги. – А камушков мелких здесь нет?

– Здесь всё есть. Как в ковчеге.

– Так вы что, мама Кармалия, Природой командуете?

– Совсем нет. Природа – сила могучая, но необузданная. Огромная сила. Как сила Мироздания. Она, если закапризничает, много бед может наделать. С неё станется. А я силу её контролирую, да использую, да прошу о чём-либо. На всём, как и на тебе, метки свои ставлю, и тогда уже она думает, что ей можно, а чего нельзя, – объяснила Кармалия, а я вновь похолодел внутри.

– Какие метки? Пропуски в миры?

– Можно и так их назвать. Отметины мои не только на людях есть, но и на зверях лесных, на тварях морских, на рыбах речных. А они по мирам не кочуют.

– Зачем им тогда метки? – спросил я, возмутившись, что и рыбы носят такую же, как у меня, метку-пропуск.

– Затем, чтобы все видели их. И дети мои, и Природа, и звери хищные, и болезни всякие. Видели и понимали, что отмеченных мною нельзя и пальцем тронуть. Что зёрна они для будущего. И никакой голодный волк никогда не тронет зайчиху, отягощённую таким зёрнышком.

Понял, зачем девчушка всё метит? Вот она-то и есть хозяйка Природы и помощница в моём материнском призвании.

– Я тоже с таким зёрнышком и поэтому болеть не буду? – решил я узнать о том, что мне ближе, чем мировые и природные проблемы.

– Ты совсем другое дело. У тебя она не такая, как у зверей и птиц. Твоя метка для детей моих неразумных, чтобы знали, что по своей воле ты по ним гуляешь, а не беда с тобой приключилась, – просветила меня Кармалия.

– Такая беда, которая у нас в октябре случится? – вдруг, вспомнил я о Боге с поломанными ногами.

– Мамка эта по своей воле у вас окажется. Такое случается от быстрого убывания разницы между мирами. Только вот, в какой из них она себе дорогу пробьёт, пока неизвестно.

Всякое случалось и будет случаться. Но, как и в змеиной сказке, когда узнаешь о завтрашнем дне, хочешь ты или не хочешь, а произойти всякое может. И не только то, о чём узнал, – объяснила Кармалия.

– Я думал, это Бог будет. А тут чья-то мамка, – не стал я скрывать разочарования.

– А если простая мамка, значит, она уже не богиня? Да у каждой земной мамки такие же чувства к детям, как у Бога к чадам своим. Какая между мной, матерью миров ваших, и твоей мамой разница? У меня деток много, а у неё двое, и что? Разве от этого вас меньше любят? Меньше переживают? Вы такие же миры для неё, как и дети мои для меня!

Чем вы по сути отличные? Размерами своими или мирков, которые для себя создаёте, когда от мамки отдаляетесь? В вас почти нет никакой разницы.

Когда же вы, люди, ума наберётесь все, а не только некоторые и случайные, которых мы зовём головастиками? Не по размеру голов, конечно, а по величию того, что они могут увидеть и осмыслить.

Вы все, как устроены? «Не понимаю, значит, не вижу». Вот, как вы устроены. А ты возьми да пойми. Сделай усилие. И неважно, что да как увидишь разумом или глазами, главное, суть пойми. Ужаснись, когда поймёшь, но пойми, – чем дальше говорила Кармалия, тем меньше я соображал, о чём она толкует.

– Значит, из меня никакая не жаба вырастет, а я, просто, таким головастиком стать должен? – спросил я, когда она замолчала и отвернулась.

– Да, – коротко и как-то безнадёжно ответила всемирная мама.

– Значит, в жизни всё не просто так?

– Сама жизнь – это уже не просто так, – молвила Кармалия что-то уж больно для меня мудрёное.

– Значит, у моей бабули было бы целых девять миров. Если бы они все выжили. – ужаснулся я от озарения. – Почти, как у вас первенцев…

Кармалия после моих слов так и подпрыгнула.

Схватила меня на руки, подбросила, как пушинку высоко-высоко вверх и радостно заголосила:

– Вот почему я люблю тебя. Головастик, ты и есть Головастик. Всё понял своим умишкой-мальчишкой. А не только за то, что при рождении Скефию и мне два кукиша показал, – ликовала она и всё выше подбрасывала меня, как подбрасывают мамки грудных малышей на каких-нибудь их материнских радостях.

«Что такого опять сморозил? За что меня в космос?» – недоумевал я, когда мировая мама так высоко меня подкинула, что опять полетел кверху тормашками в хорошо знакомый космос. Я видел её удалявшуюся и улыбавшуюся моему полёту и пытался попросить о том, чтобы хоть чуточку, но запомнить этот сон.

– Мама, можно я запомню? Ну, можно? Можно я всё запомню?.. Мама-а!..

Кармалия стояла и улыбалась, а я летел и просил…

* * *

– Сынок, проснись. Тебе кошмар приснился? Зачем меня зовёшь? – трясла меня за плечо уже моя мама и пыталась разбудить.

– Это ты, мам? – спросил я, сначала приземлившись, а только потом проснувшись.

– Кто же ещё. Зачем звал? Так громко кричал «мама-мама», что я вскочила и к тебе, – обрадовалась моему космическому возвращению мама.

А я-то как обрадовался.

– Мам, ты у меня такая красавица. Подольше бы так было, – кое-как выговорил я и повис у неё на руках обессиленный и счастливый.

– Спасибо тебе, сыночек, на добром слове, – сказала мне мама и, поцеловав, уложила в кровать.

«Все мамки одинаковые», – успел я подумать, засыпая безмятежным сном головастика.