Текст книги ""Фантастика 2025-112". Компиляция. Книги 1-30 (СИ)"

Автор книги: Лариса Петровичева

Соавторы: Дан Лебэл,Кристина Юраш,Александр Нерей,,Ольга Булгакова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 340 страниц)

Дора понимающе кивнула, и ее личико обрело обиженное выражение ребенка, который смиряется с судьбой.

– Забыл спросить, сколько тебе лет, – поинтересовался я.

– Двадцать, – ответила Дора. Я не сдержал усмешки: невинная дева в двадцать лет! Неужели в ее мире не нашлось конюхов? Дора заметила, что я улыбнулся, и нахмурилась.

– Что-то не так? – спросила она с нарочитым спокойствием и вежливостью. Я только руками развел.

– По нашим меркам ты старая дева. Уже два года как.

Во взгляде Доры появилась какая-то усталая тоска, и я подумал, что задел свою служанку глубже, чем следовало. Наверняка Дору и дома попрекали тем, что никто не хочет брать ее замуж.

– Наверняка это очень смешно, – с достоинством ответила Дора. – Но я не обязана давать вам отчета, милорд Мартин, особенно в таких деликатных делах.

Мне показалось, что она с трудом сдерживается, чтоб не залепить мне пощечину. Любая благородная хаалийская леди давно бы отходила меня по физиономии за беседы о старых девах.

– Я и не требую отчета, – начал было я, но Дора меня перебила:

– И то, что я невинна, еще не означает моей ненужности и бракованности. Надеюсь, вы это понимаете.

Это было сказано настолько спокойным тоном, что я ожидал, что за ним последует взрыв. Но этого не произошло.

– У тебя был жених дома? – полюбопытствовал я. Дора отрицательно качнула головой.

– Нет. Не было. Я не отходила от бабушки, какие уж тут женихи… – она шмыгнула носом и отвернулась, чтоб я не заметил, но я все равно увидел, что в ее глазах появился влажный блеск.

Ее можно было понять. Когда ровесницы выходят замуж, Дора была вынуждена ухаживать за старухой. Неудивительно, что ей сейчас тоскливо.

– Ты еще выйдешь замуж, – уверенно сказал я. – Встану на ноги, верну тебя домой, и ты начнешь все сначала.

По губам Доры скользнула очень тонкая и очень вежливая улыбка. Тепла в ней было примерно столько же, сколько в снеге на горах.

– Должно быть, по меркам твоего мира я хам, – сказал я. – Хам со злым языком, который не должен обсуждать с девушкой ее невинность.

Серые глаза сердито сверкнули.

– Вы хам по меркам любого мира, – ответила Дора. – Впрочем, я лучше промолчу, а то вы снова выгоните меня из дому.

– Я меньше всего хотел тебя обидеть, – искренне сказал я, и лицо Доры дрогнуло. – Ты хорошая девушка, просто меня иногда заносит.

Дора удивленно посмотрела на меня, словно не могла поверить, что услышала именно то, что услышала. Да и я, честно говоря, плохо верил, что сказал именно это. Я, Мартин Цетше, практически извинялся перед служанкой, я говорил с ней так, словно она была благородной дамой.

И что-то в глубине души подсказывало, что я веду себя правильно.

– Я и не собираюсь замуж, – негромко сказала Дора. – Можно подумать, все упирается в кольцо на пальце. Вовсе даже нет… я хочу найти хорошее интересное дело, посмотреть мир.

Я улыбнулся.

– Ты посмотрела не только свой мир. Мало кому так везет.

Дора скептически хмыкнула.

– Ну да… попасть в клетку работорговца. Свезло так свезло.

– Зато потом ты попала в замок Цетше, – парировал я. – Получила свободу и работу. Приключения и магию.

Дора улыбнулась, и мне понравилась ее улыбка. Она была чистой и светлой, озарявшей лицо, словно блуждающий огонек.

– Да, – ответила Дора, и мне хотелось, чтоб она улыбалась и дальше. Тогда ее лицо делалось одухотворенным и нежным, как у фей со старинных картин. – Потом стало намного интереснее.

Мысленно я задал себе оплеуху. Становиться романтиком – что может быть хуже в моем состоянии? Я должен быть сильным и циничным, должен цепляться за жизнь обеими руками, а не сравнивать служанок с феями на картинах.

Но я все-таки сказал:

– Я и в самом деле бываю невыносим. Прости меня, если я тебя обижал, это было не со зла.

Дора посмотрела на меня так, словно что-то прикидывала в уме, а потом ответила:

– Не стоит извиняться, милорд. Я знаю, что вы совсем другой, и пока в вас говорит только ваша болезнь.

– Вот как! – только и смог сказать я. Мне казалось, что в голосе Доры должна прозвучать жалость и сочувствие – но их не было.

– Да, – сказала Дора и, задумчиво дотронувшись до виска, снова опустила руку на колени. – Я видела вас настоящего и точно знаю, что однажды вы вернетесь именно таким.

– Вот как! – снова повторил я, чувствуя, что постепенно начинаю теряться. – И где же ты меня видела?

– Во сне, – просто ответила Дора. – И вы рассказали, как нужно вас разбудить.

* * *

(Дора)

Разумеется, Мартин не поверил ни единому моему слову. Хорошо, хоть не высмеял – просто выслушал рассказ о моем сне в первую ночь в замке, потом помолчал, оценивая сказанное, и ответил:

– Это был всего лишь сон, не более того.

Я ожидала именно такой ответ. Потому что иначе Мартину пришлось бы признать, что именно мое появление и разбудило его – а для этого он был слишком горд. Какая-то рабыня-иномирянка прервала сон великого Мартина Цетше и почти победила смерть – Мартин никогда такого не скажет.

Но я все-таки спросила:

– Почему нет?

– Потому что для подобных снов необходимо теснейшее сплетение умов и душ, – ответил Мартин голосом преподавателя за кафедрой. – Вещие сны, конечно, бывают, и иногда людям снится один и тот же сон… но не в нашем случае, Дора, – он сделал небольшую паузу и добавил: – Я лежал бесчувственным бревном, а ты только приехала в замок. У нас не было времени на то, чтоб узнать друг друга.

Мне казалось, что с учетом характера Мартина в этих словах должна прозвучать насмешка или язвительный укол. Но ничего этого не было. Была лишь отстраненная печаль.

– Что ж, сон так сон, – миролюбиво заметила я. Если не учитывать то, как Мартин назвал меня старой девой, наши отношения вполне могли бы стать дружескими. Теперь он видел во мне не просто тупую иномирянку, а человека.

Это не могло не радовать. Он по-прежнему был заносчивым гордецом, который цеплялся за свою силу и гордость, чтоб окончательно не прийти в отчаяние – но я знала, что это ненадолго, и настоящий Мартин вернется очень-очень скоро.

Мартин оценивающе посмотрел на меня.

– Даже удивительно, что ты не хочешь со мной спорить, – сказал он. Я пожала плечами.

– Чему же тут удивляться? Я хочу жить с вами дружно и мирно. И история с волшебниками показала, что мы вполне можем ладить.

Мартин окинул меня пристальным оценивающим взглядом.

– Расскажи о своем мире, – попросил он и расслабленно откинулся на спинку кресла.

– А что рассказать? – спросила я и поспешила добавить: – Насколько я успела понять, вы считаете нас дикарями. Недоразвитыми и ленивыми дикарями. И я не понимаю, почему так.

Мартин хмыкнул.

– Никто не считает вас дикарями. Просто никому нет дела до того, чем вы занимались у себя дома. Великие инженеры, механики, врачи сюда не попадали… – Мартин слегка нахмурился. – Да, ни разу.

– Интересно, почему так, – задумчиво спросила я. На крупную купюру клюнут все, и дворники, и академики.

– Когда-то давно я читал статью об иномирянах, – сказал Мартин. – Автор совершенно серьезно предположил, что на наживку работорговцев клюют только те, кто не нужен в своем мире. Получается, что ученые и инженеры нужны именно у вас, ваш мир правильно работает только с ними. А такие, как ты, кто продает кредиты банка, не нужны, и мир от них избавляется.

Я опустила голову и с преувеличенным вниманием принялась рассматривать узор паркета. В словах Мартина была жестокая правда. В моем мире мне было не за кого держаться, и никто не нуждался во мне. Те немногочисленные знакомые, которые у меня были, не доросли до уровня моих друзей и наверняка забыли про меня сразу же, как только я исчезла. А на мое рабочее место сразу же посадили другого бедолагу, который готов вкалывать двенадцать часов за копейки – невелика потеря.

– Похоже, ты прав, – негромко сказала я, поняла, что обратилась к Мартину на «ты», и подумала, что это не сойдет мне с рук. Но он, похоже, пропустил это тыканье мимо ушей. – Мне не к кому вернуться, и в моем мире я не нужна.

На глаза навернулись слезы, и я принялась быстро-быстро моргать, чтоб не разреветься. Мартину ведь нет никакого дела ни до моих чувств, ни до моих слез. Но он вдруг сказал с неожиданной заботой и мягкостью:

– Если ты не нужна там, это еще не повод переживать. Ты можешь пригодиться и на новом месте.

Я удивленно посмотрела на него, а Мартин добавил:

– Ты ведь еще молода, Дора. У тебя еще будет и новая жизнь, и любовь, и семья. Или интересные дела, если ты так хочешь заниматься делами. Пока ты жива, все можно исправить.

Я улыбнулась – через силу, но улыбнулась. Должно быть, великий Мартин Цетше никогда не пробовал утешать плачущих иномирян. Но надо отдать ему должное, у него неплохо получилось.

– Хочется верить, – вздохнула я. – Но только не говорите, что вы передумали и не будете отправлять меня обратно.

Мартин очень выразительно посмотрел на меня.

– Слово Цетше не тряпка, которую треплет ветер, – сухо ответил он. – Я не имею привычки сначала давать его, а потом забирать, и советую это запомнить.

Вот так, совершенно неожиданно, я задела фамильную честь Цетше. Похоже, куда ни шагни, всюду наткнешься на невиданное благородство и достоинство.

– Я рада, что это так, – ответила я. – Просто поймите, Мартин… мне страшно. Я очень хочу вернуться домой и понимаю, что возвращаться-то мне и некуда. И я чувствую только растерянность и тоску.

Я сделала небольшую паузу и промолвила:

– Конечно, я не ровня ни вам, ни вашему брату, ни вашим друзьям. Но я живая. Я человек. И я точно так же, как и вы, умею чувствовать, бояться, любить…

Я осеклась, понимая, что говорю совершенно не то, что нужно. Мартин печально усмехнулся.

– Любить… – откликнулся он и отвел взгляд, а потом произнес каким-то чужим, дрогнувшим голосом: – Иди отдыхать, Дора. Уже поздно.

Я не стала спорить.

* * *

День Тыквенника отмечали с таким весельем и размахом, словно это был Новый год. Тыквы были повсюду: таращились с подоконников, выглядывали из-за дверей и выстраивались на лестницах, корча самые невероятные рожи. Из тыквенной мякоти готовили еду, и я невольно прикрывала глаза от удовольствия, ловя ароматы с кухни. Драконов Огюста тоже угостили – он рассказал, что звери остались довольны.

– А им не холодно тут? – поинтересовалась я перед тем, как братья Цетше отправились на полигон. – Все-таки зима.

Огюст только рукой махнул.

– У них же внутреннее пламя. Они спокойно спят на снегу и не волнуются.

Жаль, что у меня такого не было. Мне хотелось посмотреть, как Мартин снова будет сбивать тарелки направленным магическим ударом, но перспектива замерзнуть на холодном ветру совсем не радовала. Некоторое время я постояла у окна, глядя, как Мартин легким движением правой руки выбрасывает серебряные сгустки пламени и разбивает тарелки одну за одной, а потом решила посмотреть, что еще интересного есть в его комнате.

Это было какое-то неправильное, чуждое любопытство. Я всегда знала, что шарить по чужим вещам нехорошо – и все-таки открыла маленький книжный шкаф.

Тома, тома, тома – множество книг в истертых обложках. От позолоты остались лишь редкие чешуйки, а растрепанные корешки словно говорили о том, что неважно, каков вид у этих книг – внутри они хранят подлинные сокровища. «История магии», «Введение в артефакторику», «Принципы работы направленного магического воздействия», «Магия слова» – от названий веяло тяжелым духом тайны, которая не любит, когда к ней прикасаются непосвященные. Такие тайны способны убивать.

Назад

1…5678

Вперед

Я перевела взгляд на очередную полку и увидела тонкий конверт, лежавший на книгах. Повинуясь все тому же зову, который заставил меня открыть шкаф, я взяла конверт и, открыв его, увидела то, что в нашем мире назвали бы фотографией. Мартин – красивый, веселый, одетый в легкий светлый костюм, сидел на скамейке в саду, среди пышно цветущих роз. Девушка, которая стояла рядом, прильнув к его плечу, тоже улыбалась, и в ее улыбке было торжество победителя.

Это могла быть только жена Мартина. Та самая Инга, которая уехала и развелась с ним почти сразу же после того, как он уснул.

Меня пронзило жалостью и гневом. Мне было невероятно, до дрожи жаль Мартина – сейчас, глядя на снимок, я видела, что он всем сердцем любил свою жену. Этого не подделать – ни этого счастливого взгляда, ни всей атмосферы тепла, которой так и веяло от куска плотной бумаги. Он любил эту идеальную красавицу с точеной фигуркой фарфоровой статуэтки и легкомысленно подкрученными локонами – и она бросила его сразу же, как только от нее потребовалось что-то в ответ.

– Тебе не надо было его мыть, – негромко сказала я, глядя на Ингу. – Ни кормить, ни менять белье. Тут слуг полный замок, есть, кому этим заняться. Тебе надо было просто оставаться рядом, вот и все…

Инга смотрела на меня веселыми глазами, в которых сейчас была лишь тьма и полное безразличие. А когда-то она наверняка смотрела на Мартина с любовью – он не дал бы облапошить себя притворством или женским кокетством, он любил и был уверен, что его чувство взаимно.

Но все оказалось по-другому. Я не знала, почему мне сейчас настолько обидно за Мартина. В конце концов, он совсем недавно не считал меня за человека и готов был выкинуть из замка среди ночи. Но сейчас я смотрела на снимок и чувствовала презрение и боль, словно Инга обидела человека, который был по-настоящему мне дорог.

– Какая ты все-таки гадина, – сказала я и в этот момент ощутила укол в палец.

Я зашипела, отдернула руку. На подушечке указательного пальца выступила крупная капля крови, и кровь была на снимке. Я перевернула его и посмотрела на обратную сторону – но там было не за что зацепиться или уколоться.

Снимок был, как скорпион, который ужалил меня и тотчас же убрал жало.

А потом ковер вдруг оказался как-то слишком близко, и я вдруг поняла, что упала. Рука наливалась огнем и болью, комната Мартина качалась так, словно превратилась в огромный корабль, попавший в шторм, и ее безжалостно крутило во все стороны. Я летела куда-то вниз, в наступающую тьму, и не знала, то ли мне мерещится, то ли я действительно слышу голоса:

– Дора! Дора!

– Братка, осторожно! Не трогай… не тро…

– Да что за дьявольщина…

– Нет! Не бери это!

Черные волны постепенно утихли, и я наконец-то смогла открыть глаза. Рука по-прежнему болела, но мне почему-то было ясно, что опасность позади, и я чудом смогла избежать большой беды. На ковре рядом со мной сидел Мартин и медленно водил пальцами по моей голове, а Огюст стоял чуть поодаль и рассматривал брошенный снимок так, как могут рассматривать ядовитую змею, которую смогли вовремя заметить и убить.

– Мартин… – прошептала я, чувствуя, что плачу. Мартин провел ладонями по моему лицу, и прикосновение было таким, что мне захотелось закричать от того чувства, что сейчас переполняло мою душу.

– Молчи, – ответил он. – Молчи. Ты попала под направленный удар. Он был старый, но… – Мартин кашлянул, ему и самому было сейчас несладко.

– Мы пришли вовремя, – закончил Огюст его фразу. Присев на корточки, он вынул из кармана складной ножик и, раскрыв его, поддел снимок одним из лезвий и перевернул. Огюст всмотрелся в снимок, и его лицо сделалось тяжелым и мрачным.

– Я так и знал, братка, – сказал он. – Ты заснул не случайно.

* * *

Спустя полчаса и две чашки горячего чая на травах я наконец-то пришла в себя, и боль отступила. Огюст сидел на кровати рядом со мной и аккуратно поил меня чаем с ложечки, Мартин расположился в кресле и, надев специальные перчатки, изучал снимок.

Он был искренне встревожен, он волновался за меня так, словно я значила для него намного больше, чем простая служанка, которая помогает ему одеваться. Я до сих пор чувствовала прикосновение его пальцев к голове и к лицу, и это ощущение заставляло меня дрожать.

– Это был риск, милорд, – сказала я, глядя на Мартина. – Вы могли пострадать.

Мартин посмотрел на меня так, будто не мог понять, о чем я говорю, будто мои слова были странными и дикими.

– Цетше всегда спасают тех, кто в беде, – сказал он с уже знакомым гонором. – Это единственно возможное и правильное поведение.

– Она права, братка, – заметил Огюст и вдруг улыбнулся: – Но как ты кинулся! Словно никакого сна и не было, и все твои силы при тебе.

Мартин отвел взгляд. Ему действительно становилось легче с каждым днем, и я невольно этому радовалась. Значит, совсем скоро появится тот Мартин, которого я видела во сне. Настоящий Мартин Цетше, сильный и благородный волшебник.

– Так что там? – спросил Огюст, мотнув головой в сторону снимка, который Мартин до сих пор не выпускал из рук. Будь моя воля, я бросила бы его в камин, чтоб от Инги и воспоминаний о ней остался бы лишь пепел.

Мартин осторожно взвесил снимок в ладонях и сказал:

– Внедренное заклинание. Очень-очень старое, почти выдохлось. Будь оно свежим, наша Дора бы уже умерла.

Я поежилась. На мгновение мне стало очень-очень холодно. Смерть прошла мимо, зацепив меня краем плаща, и это невесомое призрачное прикосновение было настоящим.

– Можешь определить, когда его сделали? – спросил Огюст. – И на кого именно?

Мартин горько усмехнулся, и я поняла, что знаю ответ. Знаю и боюсь, что он окажется правдивым.

– На меня, конечно, – ответил он. – На кого же еще? И знаешь, что самое интересное?

– Что его сделали незадолго до того, как ты уснул, – ответил Огюст, и Мартин утвердительно качнул головой.

– Совершенно верно, братка. Я должен был умереть, – он поднялся с кресла и, медленно пройдя по комнате, бросил снимок в камин. Я радостно смотрела, как по бумаге побежал огонь – вот снимок вспыхнул и рассыпался по поленьям зеленоватыми искрами.

В комнате мелькнула тонкая лента мятного запаха и исчезла. Мартин очень медленно снял перчатки и вернулся в кресло. Было видно, что он очень устал – не столько от дел, сколько от понимания того, что его сон был подстроен.

– Я брал его в день эксперимента, – произнес Мартин, откинувшись на спинку кресла. – Это мой счастливый снимок, он мне нравится… – по губам Мартина скользнула горькая улыбка, и он поправился: – Он мне нравился. И заклинание ударило меня исподтишка, я и не заметил ничего.

– А потом ты активировал заказ для его величества, – сказал Огюст. – И он отбил заклинание, но отдача погрузила тебя в сон.

Мартин кивнул.

– Все верно, братка. Если бы не заказ, я бы умер к вечеру. От каких-нибудь естественных причин.

Его лицо сейчас было мертвенно-бледным, словно кто-то надавал Мартину пощечин, прилюдно унизил его, а потом изувечил и оставил умирать. Мне было так жаль его, что я с трудом сдерживала слезы.

– Поэтому Инга и уехала, – сказала я. – Испугалась, что кто-то станет копать и выкопает ее причастность к твоему сну. А покушение на убийство – это не шутки. У нас с этим все серьезно, и у вас наверно тоже.

Я снова назвала Мартина на «ты», но ни он, ни Огюст этого не заметили. Мартин провел ладонями по лицу, вздохнул и признался:

– Я раздавлен, Дора. Просто раздавлен. Да, ты права, – он посмотрел на Огюста и сказал: – Там след ее магических нитей, братка. Это она.

Должно быть, именно поэтому он и сжег снимок – не хотел лишний раз видеть его и понимать, что любимая жена приложила руку к тому, что случилось. Мартин снова провел рукой по лицу, и я вдруг с ужасом поняла, что он плачет. Именно сейчас, в эту минуту, его жизнь разрушилась по-настоящему, похоронив Мартина под обломками.

Я вдруг поняла, что сижу рядом с креслом, обнимаю Мартина, как ребенка, и глажу по голове. Надо же, и сама не заметила, как соскочила с кровати… Мартин уткнулся влажным лицом в мое плечо, и я вдруг по-настоящему почувствовала, как рушится и его фамильная гордость, и опора на магию, и все то, что заставляло его жить. Он любил Ингу, а она не просто бросила его умирающего, а приложила руку к его беде. И ничего ему не помогло. Ни волшебство, ни семейная честь, ничего.

Мартин сейчас был ребенком, который потерялся в темном лесу и не мог найти дороги домой.

Огюст подошел и тоже обнял его. Я разобрала едва слышные слова, которые он шептал Мартину на ухо:

– Братка, держись. Мы с тобой. Справимся, перебедуем. Держись.

Мартин не отвечал. Я чувствовала его горячее лицо на своем плече и знала, что никакими словами не исправить и не вылечить ту боль, что сейчас терзала его. Нужно просто ждать и держать его за руку – и постепенно все закончится.

И еще я знала, что это самый грустный день Тыквенника, который когда-либо отмечался в замке Цетше.

* * *

Эту ночь мы провели вместе.

Постепенно Мартин успокоился, и какое-то время оставался мрачным уже не из-за того, что Инга хотела его убить, а потому, что мы с Огюстом видели его слезы. Мужчинам не положено плакать ни в этом мире, ни в моем, и у Мартина появился еще один повод считать себя униженным до глубины души.

Я считала, что все это пустяки. Если в твоей душе поселилась боль, то ее лучше всего выплеснуть со слезами.

– Что вы будете делать? – спросила я, когда Мартин отстранился от меня и смахнул влагу с покрасневших щек. Он недовольно покосился на меня, свидетельницу своей слабости, но видимо увидел во мне лишь понимание и сочувствие, а не насмешку. И это его успокоило.

– Ничего, – ответил он. – Что тут можно сделать?

– Отправить эту дрянь за решетку, – хмуро ответил Огюст и тотчас же добавил: – Впрочем, ты сжег снимок. Мы ничего не докажем.

Мартин усмехнулся и ничего не ответил. Я сейчас понимала, почему он отправил этот снимок в огонь. Не могла объяснить это понимание словами, но знала, что на его месте поступила бы точно так же. Потому, что когда вместо любви оказывается грязь и сор, то бросить его в камин – лучшее, что вообще можно сделать.

– Есть у меня один товарищ в столице, – сказал Огюст, и сразу стало ясно, что этот товарищ из тех, с кем надо держать ухо востро. – Напишу ему, пусть наведет справки о том, чем сейчас занимается твоя бывшая супруга.

Мартин покосился на брата, и его лицо нервно дрогнуло.

– Незачем, Огюст, – сказал он. – Пусть живет, как хочет. Мне сейчас надо думать не об этом.

Огюст улыбнулся и поднял руки ладонями вперед.

– Сколько угодно, братка, это твое дело. А мое – наказать мерзавку, которая хотела тебя убить.

Огюст хмыкнул и покачал головой.

– Она стала бы наследницей Цетше. Забрала бы все. Замок, земли, счета в банках. А вот не выгорело.

Мартин каким-то нервным жестом дотронулся до переносицы. Я погладила его по плечу, и он взял мою руку и крепко сжал пальцы. Мне сразу стало спокойнее за него.

– Я даже не знаю, братка, что было не так, – я боялась, что голос Мартина будет дрожать – но нет, теперь он был ровным и почти спокойным. Мартин просто признавал, что совершил ошибку. – Я бы сделал для нее все.

Его рука дрогнула и сжала мою руку еще сильнее.

– Ей не хотелось твоей любви, – устало заметил Огюст. – Ей нужны были деньги Цетше, которые она могла бы тратить, как захочет.

По лицу Мартина скользнула судорога, словно сейчас он испытывал настоящую боль.

– Я дал бы ей денег. Неужели все упиралось только в это?

– Таким, как она, не хочется просить, – я решила, что теперь и мне можно вставить слово. – Такие хотят быть полноправными хозяйками. Жить по своей воле.

Мартин покосился на меня и вдруг сказал, обращаясь к Огюсту:

– Мне что-то нехорошо, братка.

Это было неудивительным.

Мартина уложили в постель, Энцо принес лекарства, и, после того, как он ушел, я вдруг посмотрела на часы и поняла, что день Тыквенника подходит к концу. Осеннее ленивое солнце сползло за горы, и мир затопило тьмой, которая кажется вечной. Осенью всегда думаешь, что солнце не вернется – но все-таки оно возвращается.

Когда за Энцо и Огюстом закрылась дверь, я встала у кровати Мартина и с самым спокойным и доброжелательным видом спросила:

– Что-то еще, милорд?

Видит Бог, во всей этой суете и беготне я совсем забыла о том, как снимок меня ранил. Едва заметно саднил палец там, где осталась крошечная царапинка, вот и все. Мартин провел ладонью по одеялу и сказал:

– Снимай туфли. Ложись.

Я прекрасно его понимала. Когда тебе больно, то хочется, чтоб рядом был кто-то живой. Тот, кто разделит твою боль. Послушно сняв туфли, я опустилась на кровать, и Мартин негромко произнес:

– Я должен извиниться. Я был несправедлив с тобой.

Возможно, мне следовало поотпираться для вида: ну что вы, ничего особенного, все хорошо – но я решила, что сейчас не тот случай, когда следует проявлять вежливость.

– Да, порой вы меня задевали очень глубоко, – призналась я. – Но думаю, теперь все будет по-другому.

Светильники на стенах начали медленно гаснуть. Скоро останется гореть лишь один, справа от кровати, и спальня погрузится во мрак. Я вдруг подумала, что снова лежу в одной кровати с мужчиной, что в комнате жарко, и что Мартин снова держит меня за руку.

Все чувства вдруг обострились до предела. Я и подумать не могла, что мир может быть настолько насыщен красками, звуками и запахами. И от этого мне на какой-то миг сделалось страшно – настолько, что я сжала пальцы Мартина и обернулась к нему.

– Я надеюсь, – признался Мартин. Бледный и осунувшийся, он сейчас выглядел так, словно увидел себя и свою жизнь со стороны – и ему не понравилось. Его жизнь была лишь руинами, но Мартин готов был начать все заново. Я видела эту готовность и в блеске его глаз, и в сжатых губах.

– Так и будет, можете мне поверить, – сказала я твердо и решительно. Лампы гасли, Мартин смотрел в потолок и был одновременно рядом со мной и где-то далеко – в прошлом, в воспоминаниях, в минувшей жизни, которая вдруг взяла и нанесла ему удар.

– Я просто хотел любви, – признался Мартин. – Любить и быть любимым. Оказалось, это слишком много для одного меня.

Я вздохнула. Что тут можно сказать? Я разделяла его тоску и знала, что однажды боль пройдет, и все будет хорошо. Обязательно будет. Какой бы темной ни была ночь, утро всегда наступает.

– Вы еще очень молоды, Мартин, – я могла лишь повторить то, что он говорил мне. – Вы еще обязательно будете счастливы.

Он вздохнул.

– Спи, – ответил Мартин, и последний светильник погас.