Текст книги ""Фантастика 2025-112". Компиляция. Книги 1-30 (СИ)"

Автор книги: Лариса Петровичева

Соавторы: Дан Лебэл,Кристина Юраш,Александр Нерей,,Ольга Булгакова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 141 (всего у книги 340 страниц)

Глава 22. Командирские выходные

– На Кавказе есть гора, Севастополь видно! На горе стоит ишак, как ему не стыдно…

«Папка веселится, как ребёнок. А чего ему горевать? На дворе август, а это его любимый месяц. И машина у него теперь, хоть куда. Что ему до моих тайно-секретных дел? Рулит себе на Москвиче-403 и едет не куда-нибудь, а на рыбалку, на любимый канал. Ещё и песенки распевает.

В августе на этом канале начинается жор, и рыба клюёт, как сумасшедшая.

Я, конечно, рыбалку люблю. Только не канальную. На этой речке меня в дрожь бросает от одного её вида. Уж на ней мне точно не до рыбалки.

Во-первых, обрывы вместо берегов. Не просто обрывы, а кручи до десяти метров высотой.

Во-вторых, кругом голая степь. И степь ещё пустыннее, чем на Кайдалах, хотя они не так, чтобы далеко друг от друга. В-третьих, там нужно ловить здоровенным бамбуковым спиннингом шестиметровой длины, да ещё с катушкой, на которой при забросе наматывается борода. Леска запутывается клубком так, что распутать её может только отец. А после каждого заброса его не позовёшь, особенно в августе, когда жор, и он занят охотой на сазана.

Вот и приходится сидеть у машины и караулить её. А главная моя задача – не свалиться с обрыва в быструю реку. Правда, отец всегда останавливается неподалёку от спусков к воде, которые служат водопоями баранам, коровам, гусям. Заодно и нам можно посидеть у воды, помыть руки, рыбу для ухи разделать.

Да что там. Мне тоже нравится канал, только сейчас совершенно некогда из-за посреднических проблем. Вот и сижу насупленный на заднем сиденье под принуждением. Глазею с недовольной рожей, на куриную попу похожей, на мир свой любезный, которому стал полезным. На Скефия ненаглядного.

Вон какую он тучу смешную на небе смастерил. Как борода. Вот брызнет из той мирной бородки, и раскиснут дороги в Каменнобродке. Они там из глины сделаны, а как она на колёса наматывается, я уже не один раз видел.

Но делать нечего. Меня почти силком закинули на заднее сиденье, заполировали сумками с провизией, и строго попросили не капризничать, а если буду себя хорошо вести, по дороге в награду обязательно сорвут шляпку подсолнуха.

…Спасибо. Это я тебе, Скефий. Не помог отделаться от рыбалки из-под палки. Так что рыбка с тебя.

Ты это… Ты чего удумал? Зачем тучу изнутри осветил? Молнией шарахнул, что ли? Скефий, друг, я пошутил. Не нужно над рыбкой издеваться. На берег же в меня ею кидаться не будешь? Я только около машины посижу, посторожу. В крайнем случае рядом с водопоем. И спиннинг закидывать буду только так, для вида. Чтобы катушка не крутилась, самое главное.

А рыбки папка наловит. На канале его стихия. Он там всё знает. И то, что на перекате усач клюёт, а в ямах сазан. И что там голавли огромные ловятся, судаки, подлещики, пескари, прочая рыба.

И канал тот вовсе не канал, а вода Кубань-реки, которая пришла туда потому, что ей велели большевики. Это я прочитал на плотине, когда мы в Домбай ездили: “Течёт вода Кубань-реки, куда велят большевики”.

Только большевики оказались до воды очень жадные, всю её из речки вычерпали и отправили в ставропольские степи. А пустое русло Кубани уже ниже по течению наполняют другие речки и речушки. Малый и Большой Зеленчуки, Бечуг, Овечка, Уруп…

В Армавире Кубань уже похожа сама на себя, только рыбы в ней не половишь. Течение, мелководья, перекаты, другие неудобства. А вот, после того, как вода сходила, куда посылали, её сбрасывают потом в настоящую речушку под названием Егорлык. Теперь эта вода-водица так разъела глинистое дно Егорлыка, что речка ушла глубоко в землю. Поэтому берега стали обрывистыми, как в американском каньоне. Но название “канал” прижилось. Особенно среди рыбаков, приезжающих за кубанской рыбкой.

…Здравствуй, Змеиная гора. Спасибо за доброту, за ласку. За зайчиху и за тушканчиков. Ещё спасибо, что змей придержала, пока Скефий меня в космос не запустил и с тебя вниз не опустил.

…Ещё немного и будем в станице Каменнобродская, а там, куда развесёлый ухарь-купец… Нет, не купец. Ухарь-отец. Так сойдёт. Куда развесёлый ухарь-отец захочет, туда на Москвиче и проскочит.

Складно, конечно, но с семечками меня надули. Ведь были поля подсолнечника перед Горькой балкой. Были. Я тогда что, молнии в тучке запускал? И ладно. Потерпим канал пару дней и до дома. А там папка на работу и будет руки широко разводить, рассказывая о размерах усачей и голавлей. А я буду залечивать души, раненые в уши и задницы.

Теперь я не пессимист. Теперь мне нельзя им быть. Но внутри, конечно, так и остался песси-мистером. И когда в начале июля собирал десятерых семилеток, чтобы объяснить, как себя вести со второгодниками, понял, что чужая задница мало чешется. В глазах у бойцов тогда ничего, кроме злорадства, не прочитал. Может, не верил в свою команду, поэтому невнимательно читал? Скорее всего так и было.

…Здравствуй, Каменнобродка. И совсем ты не у… А как там Скефия бородка? Это я про тучку. Без обид. Пусть этим рыбакам, папке и дядь Вите, за шиворот чуть-чуть, но брызнет. Правда, им хоть камни с неба, лишь бы никто рыбалке не мешал. Увлечённые люди в этом смысле. И работают на заводе в одном цеху. И знакомы с малолетства: я на фотках видел их мелкими артистами-футболистами.

…Здравствуй, канал. Как ты без меня, не скучал? А я-то, как люблю тебя ненаглядного. Ничего не поделаешь, потерпи пару дней, не больше. Договорились? Договорились.

Это место мне знакомо, я на этом речном повороте не одну рыбалку загорал. Я в этом смысле заядлый автосторож. Матёрый, как…»

– Всё-всё, выгружаюсь, не кричите. Сазанов распугаете.

«Вот приставучие. Скорей бы разошлись по кручам да закинули свои спиннинги. Они, когда с удочками в руках, такие смирные, такие тихие. Не налюбуешься на них».

– Нет-нет. Всё, что нужно, уже вытащил. И мне ничего привязывать не надо. Я, просто, поваляюсь на бережку.

* * *

– Мама, расскажи сказку.

– Какую, сыночек?

– Про змею волшебную и мудрую, которая решила жизнь на земле прожить.

– Ну, слушай, родной.

Народилась в далёком-предалёком месте волшебная змея. Из чудо-яйца народилась, как все её родственники нарождаются. Но была она не совсем змеей, а змеиным духом. Только вот, никак не отваживалась спуститься на землю, чтобы стать простой змейкой, как до неё сделали братья и сёстры.

Видела она с неба, что прожили они свои земные жизни очень быстро, и все, как один, погибли безвременно. Кто от палящего солнца сгинул, а кто от лютого холода. А кого хищные птицы склевали безжалостно. Вот и не хотелось ей повторять таких страданий, но, всё равно, надлежало змее пройти земной путь, который был ей предначертан.

В пути том она должна была совершить чудо, и вернуть всё на круги своя, а самой потом жить вечно. А сделать предстояло всё так, как в древней легенде было предсказано.

Надлежало ей в смертном обличье так в землю зарыться, чтобы на поверхности остался один только хвост, а голова бы снова вышла наверх и попала прямо на кончик хвоста, чтобы получилось у змеи за него ухватиться и замкнуть себя в вечном круге бытия. Только тогда бы смогла она не бояться никого и ничего. Только тогда бы годы не были безжалостными к ней. Ни холод, ни зной бы её не страшили, ни хищные птицы.

Думала она, думала, и решила схитрить. Сговорилась с мышкой, чтобы та ей норку прорыла, да не простую, а особую. Чтобы был в ней вход, в который змея могла заползти, схоронившись и от палящего солнца, и от зимней стужи, укрывшись от хищных глаз. А после хода была норка-дорожка, и вела бы она на поверхность так, чтобы смогла змея высунуть голову и поймать свой хвост. И длина у той дорожки была точно такая, как и длина у нашей змейки.

Столковались, так и сделали. Мышка норку прорыла, а змея приняла смертный облик. Вот только забыла она, что змеи всегда шкуру теряют-меняют, ползая по земле, и ждут потом, когда новая упрочится, чтобы снова ползать. Так и наша змея, пока подползала к мышиной норе, потеряла шкуру и остановилась в кустах обождать, покуда новая не окрепнет. А когда снова в путь отправилась, оказалось, пока ожидала-пережидала, сама-то и выросла, прибавив в длине. И норка мышиная теперь никак не может ей помочь, потому как, стала короткой.

«Не беда, – решила змея. – Сама в этой норке глубже зароюсь, а потом попрошу мышку сбегать и посмотреть, где хвостик, и тогда дальше прокопаю и схвачу его».

Так и сделали. Влезла змея в норку, зарылась поглубже и послала мышку посмотреть, куда её хвостик смотрит. Мышка сбегала, посмотрела, а по возвращению доложила: «Направо смотрит». Прокопала змея направо, но, увы. Пока возилась, хвостик вильнул и теперь налево смотрит.

Воротилась змея назад и послала мышку опять. Мышка снова сбегала, вернулась и сказала: «Теперь прямо смотрит». Прокопала змея прямо, высунула голову, а хвостик налево смотрит. Вползла назад и снова послала мышку посмотреть, куда её хвост повернулся.

Так мышка бегала-бегала, смотрела-смотрела, но так и не смогла подсказать, где будет змеиный хвостик. Пока змея копала в сторону, указанную мышкой, змеиный хвост, куда хотел, туда и поворачивался. И ничего поделать они не могли.

Устала мышка, умаялась и попросила змею съесть её, а потом самой, куда захочет, туда и рыться в поисках хвостика.

Змея так и сделала. Съела мышку, а вскоре и сама околела. Так и не смогла она, что с мышкой, что без мышки найти свой хвостик и прикусить его.

С тех самых пор у змей с мышами пошла смертельная вражда.

Но и у людей змеиные проблемы случаются…

Ты не спишь ещё, Александр?

– Сплю, мама Кармалия. Сплю…

* * *

«Утро. Рыбалка. Я сторож. Красота. Выспался… Как змея в норе. Ещё и мышкой перекусил. Что это мне приснилось? Змеи, которые узнавали о своём будущем, а из-за этого оно виляло хвостом и не сбывалось. К чему привиделось? Я же после ужина такой радостный был, что согласился утром порыбачить.

Вот он, спиннинг. На капот Москвича облокотился и хвостиком змеиным в небо тычет. Там дяденька Скефий. Там. Бери меня и иди к воде. Всё равно поймаешь то, что не хочешь. И о будущем не загадывай. Всё одно, не сбудется. Никакие мышки не помогут.

Зачем мне это? Я что, на ночь мультик про змей заказывал? Про что сон хотел посмотреть? Про будущее? Нет. Я к зимнему костру просился, со Скефием поболтать. Это помню. А про змей ничего не просил.

Ладно. Иду леску намочить и сразу обратно. Мне за эти дни нужно о многом подумать. И совсем не о змеях с мышами.

…Фу! Мышей кушать. Это же надо. Расскажи кому, плеваться неделю будут. Ну всё, бамбуковый ты наш, не махай хвостом. Уже иду».

* * *

– Где ты столько усачей надёргал? Батюшки! Видал, Григорьевич, что сын твой учудил?

– Что он опять отчебучил, Тимофеевич?

– Рыбы наловил, пока мы за сазанами ходили. И никуда от машины не отходил? Ты что, весь хлеб на них потратил? Нет, хлеб, вроде, целый. На что ловил, признавайся.

– Каких кузнечиков? Которых здесь нашёл? Во дела!

– И что теперь с этаким уловом делать?

– Нет, домой не поедем. И не проси. Завтра. Завтра, тебе сказали! А сегодня иди чисть рыбу. Сделаем двойную уху.

Научишься. Наловил – иди и… Ты про уху? Очень просто: сперва мелких усачей сварим, достанем из кипятка и помнём ложкой. Сок обратно в уху выльем, а жом выкинем. Потом крупных на куски порежем и в том же бульоне сварим. Губы слипнутся, обещаю…

Да не ной ты. Иди и чисть! На следующие выходные опять на это место приедем.

Как не поедешь? Смотри, сколько наловил.

Какие ещё дела? Секретные?.. Тимофеевич, у тебя такие же балбесы подрастают, которых зимой не заставишь учиться, а летом не упросишь на рыбалку?.. Тоже такие? Наливай по рюмочке, пока этот рыболов над рыбкой издевается. Всё одно же, нам с тобой придётся чистить.

Глава 23. Зарифмованный август

– Деда, угомонись. И я такого не ожидал. Нет, не знаю его. Ну, прости-извини. Это же не я сказал, а он, – успокаивал я разбушевавшегося учителя-мучителя.

Подумаешь, какой-то малолетний жиган из нашего района проходил мимо Америки с седоком на штатном месте и огрызнулся матом, мол, не его это дело, что он такой молодой, а уже с цигаркой в зубах. Дед и осерчал так, что перья дыбом встали. Только матерщинника этого давно след простыл, а мне сиди, слушай его.

Не принято у нас на Кубани материться ни дома, ни на улице. Где-то там старшие, может, ругаются, но при нас, ребятне, никогда. Лично я такого не видел и не слышал. А вот шпана с Примой в зубах, та сквернословит, это правда.

– Те, кто матом лаются, потом в аду прохлаждаются! – выдал дед первую за утро присказку.

– На ходу придумываешь? – поинтересовался я нехотя.

– Я, брат, в таких царствах-государствах побывал, в которых без прибауток не только нельзя жить, но и домой зайтить, – продолжил дед околесицу, и я пожалел, что спросил.

– Так ты их не выдумываешь? Просто когда-то услышал и запомнил? – решил выведать секрет зарифмованных присказок, потому как эта стихотворная болезнь во мне тоже корешок пустила, а вот от деда я заразился, или это наша посредническая болезнь, было не ясно.

Может, наши мозги так пытаются защититься от всего, что приходится видеть и слышать. По сути, мы такие же человечки, как и все вокруг, только с мировыми приветствиями в головах.

– Я тебе их вагон могу вывалить. Только мои собственные уже давно с людскими в гремучую смесь вступили. А разбираться где моё, где народа, да ещё из какого такого мира… Нет уж, увольте. Хотите слушайте, хотите баклуши бейте, мне всё едино. Я не сдаюсь, а самим собой остаюсь. Мне уже, как сивому мерину, которому смолоду цены не было, а под старость задаром отдали татарам. Сидеть на завалинке да радикулит на солнышке отогревать только и осталось.

– Ладно-ладно. Ты тут меланхо… Забыл слово мудрёное. Мне тоже рифмы в голову забираются.

– Меланхолия. Такое слово есть, а вот, что оно взаправду значит, мне не ведомо. А ты сегодня по делам или отпускник? Мир мой любезный, будь мне полезным. Дай рыбки для Зинки, и чтоб полную корзинку, – испёк дед рифмованную прибаутку и затрясся от бесшумного смеха.

– Кто доложил? Бабуля? – насупился я для вида, а сам подумал: «Вот откуда он узнал про рыбалку?»

– Не дрейфь, пехота, коли жрать охота. Сначала в атаку сбегаем, а потом обедаем. Кто живым останется – тому больше достанется! – застрочил присказками сивый мерин из татарского плена. – Тут, почитай, пол-улицы рыбкой угощали, да уж больно она костлявая. Аки молодица, что собой гордится. Мамок не слушает и ничего не кушает…

Дед давно забыл о гневе на малолеток и взялся за меня. Ой, беда!

– Всё. Я к одиннадцатому. В обеденную разведку. А ты помни уговор. Что мы подвал чиним, – наказал я и пошагал во двор без всякого на то разрешения.

– Ну, что ж, воробей, залетай, не робей, – услышал вдогонку благословение.

* * *

«То я им головастик, то воробей. А на рыбалке шкурку терял и мышек кушал. Тьфу!» – прервал я раздумья, когда осознал, что давно стою в подвале и почему-то не решаюсь вылезти в одиннадцатый мир.

«Здесь плеваться нельзя. Чревато жабьими голосами. В голове или наяву, ещё не решил. Только всё как-то несерьёзно, как-то сказочно было, потому до конца не понял, морок был или сон наяву?

С чего вдруг мама Кармалия беседовала со мной? Пуп земли я, что ли? Не пуп. Но она всё сама рассказала, даже имена детей. И я ими воспользовался сразу. А Скефий ещё ту рыбалку устроил».

– Проходить будешь или нет? Это я тебя, как жаба спра-ашива-аю, – раздался уже знакомый раскатистый голос.

Я мигом вжался в пол и намертво вцепился руками в лестницу.

– Я это… Прохожу уже. Всё-всё, вылезаю.

– Головастик, а поздороваться с мамой? А имя сыночка узнать, которого одиннадцатым дразните? – голос перестал быть объёмным и раскатистым, и превратился в спокойный и нежный, как во сне про змейку, но, всё одно, остался могучим, и сила в нём огромная слышалась, и твёрдость.

– Мама Кармалия, здравствуйте. Извините, что замешкался. Задумался о чём-то. Мне всё это…

– Сказочным кажется? – угадала мама.

– Вроде того. Всё понимаю, но принять и…

– На полочку пристроить не можешь? – снова мамина подсказка.

– Да. Но я постараюсь во всё поверить и…

– Сейчас возьму и к Талантии закину. Вот у неё точно во всё верить начнёшь. У неё, брат, не забалуешь. Недельку, другую, а там во всё на свете поверишь.

Ты что думаешь, я по-другому не пробовала с людьми разговаривать? Пробовала. Только разум ваш настолько детский, что вы лишь в сказки и в волшебство верите. Кто-то в Бога ещё, конечно. А реальные вещи вон из головы гоните. Или в безумие впадаете. Марш к Татисию, пока не передумала!

И я уже привычно пулей вылетел из подвала. Даже показалось, что снова потерял в весе, и так со страху выпрыгнул в Татисий, что чуть не зацепил потолок сарая.

«Кто у нас Татисий? Кто у нас Татисий? – колотилось в голове, пока затворял дверь сарая, чтобы глянуть на номер мира. – Одиннадцатый? Ну слава б… Маме Кармалии. А кто у нас Талантия?»

– Ты что такой бледный? Испугался чего? – прозвучал за спиной такой знакомый и такой родной голос одиннадцатого.

– Н-нет. С чего взял? – поспешил я соврать.

– Стоишь, трясёшься и ручку двери из рук не выпускаешь. Что случилось?

– Случилось – не получилось. Сейчас я в себя после дедовых стишков приду, и поговорим, – решил потянуть время и сначала успокоиться, а потом уже придумывать оправдания страхам.

– Пошли в сарай. Там потолкуем, – согласился Александр.

– Нет-нет! Только не в сарай, – вырвалось у меня.

– Ты что, потерял посредническую силу? – не пойми чего перепугался соседушка.

– Я там… Это… Жабы испугался. Чуть не наступил на неё. А ты про что гусей гоняешь? Силу? Какую такую силу, да ещё посредническую? Выворачивай карманы! Покажи тузы и дамы! – наконец, пришёл я в себя и сразу начал контратаку.

– О пропуске в миры толкую. Тебе что, не сказали, как всё работает? – ошарашил одиннадцатый очередной новостью, и моя контратака потухла, как свечка на сквозняке.

– Я пока второгодникам помогал, знаешь, сколько нервов испортил. Давай рапортуй и… И баста.

– Девчушка-старушка каждому из нас на руке метку поставила, чтобы проходить туда-сюда могли. И тебя пометила. А ты не знал?

– Продолжай. Я знал. Про сарай продолжай и про потерю…

– Силы? Если её не иметь, в подвале всякое почудиться может. Когда туда забредает посторонний, да ещё без посредника, ему и кажется невесть что. А мы, если кого в другие миры переправляем, глаза им завязываем. Вином поим, или ещё что. Точно не знаю, как это будет. Пока всё вроде сказки.

– Пропуск в ручке. Придумал же.

– Именно пропуск. От него, родимого, волосёнки по башке мечутся, когда к пещере подходим, чтобы знали, где она находится. А если что непонятно, так и спросить можно. Не переломишься. Ишь, какие мы гордые.

– Сдаюсь, но собой остаюсь, – выдал я подобие дедовского перла и примирительно поднял руки.

Одиннадцатый долго не успокаивался и обиженно сопел, а я не торопил его, ждал, когда заговорит первым.

– Ладно, я тут к бабе Нюре на помощь пришёл. А ты сюда по делу? – спросил напарник, когда успокоился.

Мы ещё немного поговорили и разошлись. Я обратно в сарай, собираясь к третьему двоечнику сходить и узнать, как он там страдает, а одиннадцатый пошёл к бабе Нюре.

* * *

Когда забрался в подвал и мысленно попросил маму Кармалию зашвырнуть меня в Даланий, никаких разговоров ждать не стал, а сразу по-деловому выбрался, не заморачиваясь, выполнена моя просьба, или нет.

«Куда вылезу – туда и вылезу. У меня везде работа найдётся, – снова начал думать обо всём подряд. – Вот, только что у одиннадцатого про метку на руке узнал. А я всё думал, что за гадание устроила девчушка, которая старушка. Оказывается, она меня пометила, а совсем не случайно наткнулась на нового посредника.

Может, не всё так просто, как это понимает одиннадцатый. Может, сначала наткнулась, а потом пропуском наделила. Но случайно двенадцать раз кряду не бывает, а нас двенадцать, по числу миров. Как же тогда выбирают для этой работы?.. И соседство с Павлом подозрительное. А если прибавить дядю Николая, который Угодником стал, умом тронешься. Неужели это совпадения?»

– Что за новости? – возмутился я, когда получил в лицо пулемётную очередь в виде воздушных выстрелов то холодом, то тёплом попеременно, и решил проверить номер пулемётчика.

Вернулся к распахнутой настежь двери сарая, повернув которую, увидел тройку и подумал: «Даланий значит. А что за стрельба? Если бы только холодом, решил бы, что нельзя проходить. А если бы теплом? Радовался, что так любят в третьем мире? Что если, как с Душенькой? Спрашиваю, а в лицо морозом, значит “нет”, а если теплом, значит “да”. Попробую прямо сейчас».

Я огляделся по сторонам, разыскивая третью бабу Нюру, и, не найдя её, зашёл обратно в сарай.

– Здравствуй, мир Даланий. Пришёл к тебе по работе. Можно пройти и узнать, как тут брат по оружию поживает? – вежливо спросил у мира.

В ответ повеяло теплом. «Заработало», – обрадовался я и продолжил диалог.

– О чём ты предупредил, о сокрытии от глаз?

Снова тёплый выдох в лицо. «Тогда холодные выстрелы к чему? Чтобы попросил сокрыть братца, а сам был вместо него?»

– Можешь сокрыть Александра, а меня вместо него показать?

Холодный выдох. «Разговор налаживается, только почему нельзя сделать, как прошу, непонятно».

– Меня-то сокрыть можно? – отважился спросить напоследок, потому как в голову решительно ничего не приходило.

Тёплый выдох. «Слава маме Кармалии», – расслабился я и, зажмурив глаза на случай следующих мирных выстрелов, засеменил к калитке.

Больше в лицо не дуло, не стреляло, и я спокойно, даже самоуверенно проследовал в третий фамильный двор.

Щеколда звякнула, калитка скрипнула, а Кукла покосилась на меня взглядом всё видевшей и всё понимавшей дворняжки.

«Эта точно меня зрит», – решил я и, после того, как затворил калитку, подошёл и погладил собаку номер три. Не удержался и всё тут. Она посмотрела мне в глаза и повиляла хвостом.

«Идиот! Тебя же от людского глаза сокрыли, а не от собачьего», – то ли в головушке моей щёлкнуло, то ли прочитал в преданных глазах дворняжки.

– Спасибо, – поблагодарил незнамо кого за подсказку.

Выпрямился, окинул взглядом пустовавший двор и, никого не обнаружив, собрался уже зайти в дом, но заметил в окне три смеявшиеся рожицы.

«Батюшки. Первая команда нарисовалась. Пришли бедолагу утешить, а заодно себя потешить. А я думал, почему Даланий в лицо поплёвывает? Он мне про ребёнков, сбежавших из пелёнков намекал».

Жестами спросил у Александров, нет ли кого дома и, получив отрицательный глухонемой ответ, вошёл.

– Здоров, бояре! – приветствовал напарников, накрепко выучив мужичий урок, только вот, где мне поклоны били и кто, так и не вспомнил.

– Старшой? Двенадцатый? – поинтересовались рожицы, а потом поздоровались.

Я задумался: «Где третий? Смеяться со всеми наравне он не может. Он же заболевший и пострадавший».

– Понял, что поддержать брата пришли. А где он сам, кстати?

– Кто? Кто? Кто? – хором стрельнули в меня футболисты.

– Второгодник наш. Третий.

– Я третий. Александр из этого мира, – доложил один из близнецов.

– Ну, слава маме… А я думал, ты в трауре. Раны боевые зализываешь. Кто тут с тобой? Из твоей четвёрки?

– Я первый, – представился один.

– Я четвёртый. А нашего второго его третий батька куда-то увёз. Мы думали, это он сбежал, а это ты с Куклой здороваешься, – доложил четвёртый, и все хором так и покатились со смеха.

– Теперь расскажите, что тут у вас? Как с отводом глаз, всё работает? И не дурачьтесь с этим, не шутите без надобности. А то меня этот мир прямо у сарая оплёвывать начал.

– Это он предупреждает о сокрытых, которые уже имеются, и спрашивает, присоединять к невидимкам, или нет, – сказал первый Александр.

«Теперь первый. Сегодня все меня поучают. Я-то самым безграмотным оказался, а думал тайны кой-какие выведал да сны-мороки посмотрел ушами и телесами, уже стал всех умнее».

– Говорите, замену третьему… Извини, твою. Куда-то повезли, и вы не знаете куда?

– В психушку его повезли за ушко, – схохмил четвёртый.

– Не слушай его. Второй сейчас на поводке вместо третьего. А самого третьего одного больше не оставляют и везде с собой возят, – снова доложил Александр номер один.

– Конечно. Устроили в прошлый раз погром и разошлись, а я потом прибирал, – пожаловался третий.

– Какой погром? – опешил я. – Вы уже не в первый раз собираетесь?

– В третий. Ха-ха-ха! Уже разок порку ремнём смотрели. Как в кино! Ха-ха-ха! – прогоготал четвёртый вместо ответа или вместе с ответом.

Я выпучил глаза от удивления и, наверное, открыл рот, чтобы о чём-то спросить, но самого вопроса задать не мог, пока на выручку не пришёл первый.

– Мы у сарая сговариваемся, кому вместо третьего вставать, а кому невидимками быть, и только потом просим мир о сокрытии. Была тогда моя очередь, и получил я по полной у всех на глазах. А они смеялись в голос и из комнаты не выходили. Я-то зубами скрипел от боли, а сам лыбился вместе с ними. Третий папка так расходился ремешком за мою ухмылку, что до сих пор чешусь.

– Зато первый у нас всегда первый, – прервал жалобы Александра четвёртый братец. – Ей Богу, как в кино!

– Ничего, мы и тебя подловим, – пригрозил ему первый.

– Нет-нет! – запротестовал третий. – Вам начудить и в подвал, а мне расхлёбывать. Спасибо за поддержку, конечно, но я и так целыми днями улыбаюсь. А мне, между прочим, на второй год оставаться, и на лице должна быть трагедия, а не комедия.

– Вижу у вас всё в порядке, – сделал я вывод. – Главное, не переусердствуйте. И с миром общайтесь вежливо, договорились?

– Всё в порядке на нашей грядке. Да-да, все пароли под контролем, – заверили меня товарищи в их адекватности.

– И спасибо за науку. Теперь знать буду, как отвод глаз работает, и как мир о нём предупреждает, – признался я народу.

– Я сообщу, когда всё выяснится. Ну, с решением оставлять меня на второй год, – пообещал на прощание третий.

– Хорошо. Я до того ещё зайду. Ладно, до встречи. Мне ещё сегодня шестого проведывать. Бывайте, – попрощался я и отправился ко двору бабы Нюры.

* * *

– Мир Даланий, спасибо, что принял и предупредил о братьях. Спасибо, что не строг с ними. Они хоть дурачатся, но работу свою знают. Конечно, ежели что, ты их морозцем по темечку, чтобы образумились. А мне разреши обратиться с просьбой: прошу отправить меня к Реводию, шестому по-нашему, – прошептал я благодарность и пожелание у двери сарая и, после поклона, отворил их.

Всё прошло тихо и спокойно. Вошёл в сарай, спустился в левый лаз и вылез в правый. Старался ни о чём постороннем не думать и сразу по выходу сверил цифру на двери. Мир оказался шестым, и я обратился к Реводию.

– Здравствуй, мир Реводий. Разреши пройти к Александру, чтобы проведать. А если у тебя в гостях нет никого из близнецов, сокрой его и замени мною.

О том, из-за чего шестой пострадал, уточнять не стал. В лицо не плевали, не дышали, и я спокойно проследовал по назначению.

«Если сокрытие так хорошо работает, зачем дед деньги на маски давал? Неужели только для дисциплины? А я, когда в сквере возню затеяли, боялся, что нас разоблачат. Получается, нам и без масок можно играть? Хоть в футбол, хоть в хоккей. Да хоть во что.

Представляю, как мы на настоящем стадионе бегаем по шестеро в команде и мяч пинаем. Можно и на школьном, конечно. Он поменьше, поэтому удобней будет, и бегать недалеко от ворот до ворот. Только, как это выглядит со стороны? Одиннадцать сокрытых лоботрясов, один не сокрытый, и все гоняют футбол? А что люди увидят? Как один идиот бегает и мяч догнать не может? Кто-то невидимый пинает, получается? Ерунда. Такое преставление народу ещё больше соберёт, и никакого отвода глаз не получится. Может это по-другому работает? Может, люди видят нас всех, а вот то, что мы одинаковые, не понимают?

Решено. Как всё успокоится, организую товарищеский матч, чётные мировые посредники против нечётных.

Лишь бы со второгодниками всё мягко прошло. Умнеть им сразу нельзя будет, а то в сентябре перепроверить могут и запросто обратно в четвёртый класс спровадить. Это уже толковее мысль, чем про футбол.

Хотя и в футболе польза будет. Вдруг не все ещё в отводе глаз уверены, как в первой четвёрке? И я сегодня не сразу себя храбрецом почувствовал, хотя никого вокруг не было.

Решено. Играем в сентябре. И миру, в котором близнецов соберу, так и объясню, мол, для работы нужно, чтобы все уверенность обрели в его хорошем к нам отношении. Вдруг что случится, а мы от страха с мокрыми штанами будем, и до помощи дело не дойдёт. Нет-нет, сумею с миром объясниться».

– Сумею, – высказал я вслух.

– Что сумеешь? – спросил у меня Александр, гулявший по улице с братом Сергеем.

– Шестой? – уточнил я осторожно.

– А кто же? Кого ты здесь встретить собрался?

– Кого, кого. Футболистов, – отшутился я, а потом продолжил разговор: – Как сам? Из четвёрки приходили?

– Приходили, – буркнул будущий второгодник.

– Не обижайся. Я только что у третьего встретил всю его банду-команду и… В общем, едва штаны не замарал от ужаса. А потом чуть от смеха не лопнул. Они жребий промеж собой бросают, кого ремнём угощать будут, а…

– А я всех прошу за меня не беспокоиться, и всё делаю сам. Всё, что досталось, принимаю и не хнычу, – прервал мои бравые речи напарник.

– Посмотрите на него, какой колючий. Все вроде одинаковые, но все такие разные, – сказал я скорее себе, чем брату. – Ты только не расстраивайся. Помни, что злоключения в августе не кончатся. Ты не скоро в норму войдёшь.

– Я и сейчас в норме. Только другие этой нормы видеть не желают, – подосадовал шестой.

– Или не могут, – поддержал я его мысль.

– Что не могут?

– Не могут твою норму видеть. Им глаза надолго от твоей нормы отвели. Чтобы с гарантией. Чтобы тебя посреди учебного года не разглядели и не отправили в четвёртый класс. Так сказать, на радостях умственного выздоровления.

– Я что, дурак? Снова так мучиться? Дудки! На второй год я только один раз согласен. Для дела. И никто меня после августа не заставит в четвёртый идти. Ни за что. Я им такое умопомрачение покажу, такое…

– Что все аплодировать будут и «браво» кричать, – вырвалась у меня неуместная шуточка.

Шестой сначала вытаращился, но потом понял, что про аплодисменты говорю несерьёзно, и заулыбался. После этого я поделился с ним планом футбольного матча и в красках расписал всё, что творилось у Александра-третьего.

Когда он оттаял и перестал чувствовать себя жертвой, я попрощался и обязался зайти до его пересдачи за третий класс.

Перед уходом поблагодарил мир Реводий за помощь и попросил стрельнуть мною в родной двенадцатый мир.