Текст книги ""Фантастика 2025-112". Компиляция. Книги 1-30 (СИ)"

Автор книги: Лариса Петровичева

Соавторы: Дан Лебэл,Кристина Юраш,Александр Нерей,,Ольга Булгакова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 200 (всего у книги 340 страниц)

– Терпи, казак. Подрастёшь и поймёшь, сколько дров наломал. На долгий костерок хватит. Тепло не только тебе одному будет. Согреешь… Почитай, уже согрел очень многих. А сколько ещё впереди. Спасибо, что нас, малоумных, приветил да на звёздной карте отметил. Мы теперь изо всех сил сиять будем. Места в небе мало будет. Так разогреем холодный космос, что всякая срамота сгорит или сплавится! – пообещали незнамо что деды-привереды, а я, как кот Васька, слушал и кушал.

Блинчики ел, сметану кушал, чай пил, никого не торопил.

– Куда собрались? – начал я чинную беседу, и тут всё закружилось и завертелось.

Мнения разделились, но ясно было одно: не ночевать мне ни в Семалии, ни Ульении. Уже очередь выстроилась из желавших приютить Головастика Васильевича. И в Афинии, и в Воледии, и в Гелении, и так далее.

Уже во всех девяти мирах "моросило" уточками и рыбкой во дворах, яблочками и прочими фруктами в вёдра и выварки, строило козьи, и не только, рожи, и морочило видениями с самыми реальными и цветными автопортретами родных миров.

«Заждались» меня все сразу. Хорошо, что почти везде проживали пары из Павлов с Нюрами, да арапом больше не дразнили из-за моей повышенной смуглости. Только у Данилия Павел тоже оказался беспризорником, зато он проживал с младшей дочкой и внучкой Настей.

Оказалось, у всех поголовно были десятилетние внучки с такими именами. Вспомнил я присказку о станице с Настями и улыбнулся по-доброму, хотя до широких бёдер… Рано пока об этом.

Закрутился я, как та белка в колесе. Ночь у Афинии, ночь у Воледия. Голос ещё мужской в голове гаркнул, почти каркнул. Родитель, видите ли, нашёлся. Перепугался сначала, но представил своего Скефия и сразу успокоился.

По-другому устроили у себя в грозди, и что с того? Имеют на это полное право. Помогу кое-какими знаниями и пониманиями, пусть их сначала примерят, а потом решат, что с ними делать.

Только кошмары так и не кончились. Каждую ночь: «Третий шаг. Четвёртый шаг. Пятый. Шестой. Девятый». То бабушка яблоками драконила, то дедушка ими же издевался. А с утра всё повторялось. Ни дядьки Угодника не нашёл, ни Калики, ни каких бы там ни было умников или отшельников. Зато каждый божий день питался по высшему разряду. А вот ночевал и в девчачьей времянке, и в тайной комнате.

В общем, на десятый день собрал я всех девятерых Павлов в пещере, предварительно в двойном комплекте наделив пропусками. С запасом для их будущих учеников. Посчитал, что осталось у меня восемнадцать, и успокоился. Как позже выяснилось, рановато я успокоился.

Собрание стариков-разбойников

– Перездоровались все? Теперь успокаиваемся и готовимся к продолжению знакомства с техническими чудесами. Каждый помнит, кто он и из какого мира? Чтобы потом не заблудиться и не разволноваться, – начал я первое общее собрание дедушек в их родной пещере-адресаторе, когда они немного затихли и перестали беспрестанно сыпать междометиями. – Который Павел из мира Афинии, включай Образ! Сегодня каждый портрет своего мира прикрепит к голубым шарам-голографиям, а потом мы с вами узнаем о возможности смены их умолчаний на ваши настоящие номера.

Павел из Афинии без церемоний вышел в центр пещеры и торжественно, но не высоко поднял вверх изуродованные руки.

– Это Павел. Сын Семёна из первого мира. Кличу девицу разумную Образом и зазываю её на подземный выгон, – произнёс он что-то нелепое и комичное, но никто не улыбнулся.

Молнии стрельнули в ракушечный потолок, голография Млечного Пути не заставила себя ждать, а всё моё войско, как по команде вздрогнуло и начало креститься.

– Поздоровайтесь с честным собранием. Тут все ваши подопечные, тараканы запечные. Девять будущих мировых служителей. Полный состав, так сказать, – обратился я к ЭВМ, одновременно пытаясь притушить крайне возбуждённое и восторженное состояние дедушек.

– Здравствуйте уважаемые Павлы Семёновичи, – вежливо откликнулась ЭВМ. – Очень рада видеть вас в добром здравии и всем экипажем. Готова к общению.

– Вот и славно, – пришлось мне самому продолжить беседу, так как старики вновь зашушукались и отвлеклись. – Можем ли мы сегодня узнать, как дела с нумерацией по умолчанию, и как нам приклеить автопортреты миров к голографиям?

– А кто из вас готов замахнуться на портрет самой Кармальдии-Светлилии? Неужели, не найдётся желающих? – почти по-человечески пошутила тётенька ЭВМ. – А об умолчании можно забыть. Рекомендую для экономии времени при пользовании объектом, нанести на стене собственные символы в местах проходов в миры.

Возможны цифры, буквы или особые знаки. Всё на ваше усмотрение. На следующем Ай-Ти обслуживании, я проведу перенастройку фосфоресцирующие фигуры. Но, по желанию, можно будет сохранить и всё, начертанное вашими руками.

– Головастик. Точно! Он пущай малюет. Как знает, как видит, так и выберет пусть. Так порешили, – загомонили о чём-то Павлы-дедушки и дружно закивали седыми головами.

– Сами же говорили, что нумерация неправильная? Вот и малюйте, – начал я отнекиваться, не пожелав рисовать никаких символов или знаков.

– Дык, не о том мы. Нет-нет. О мамке мирной талдычим. Ты же один её видел. Значит, малюй ейный портрет. Не ошибёшься, не боись. Она же копия твоей. Должна быть копией. А фамилия и прозвище значения не имеют. Мамка – она и есть мамка, – получил и я, и ЭВМ подобие ультиматума с авторскими правами на художественное мнение со стороны.

– Только временный. На такое согласен. Покуда ваша мирная мамка сама кому-нибудь не представится в своём настоящем обличии, или не передаст самоличный автопортрет, – нехотя согласился я на ответственную роль портретиста самой Кармальдии. – Только моя, уж извините, не такая раскрасневшаяся будет. Давайте, что ли, гроздь уже. Приступим к доработке ваших мячиков.

Образ выключила галактику, и в затемнившейся пещере грянул ансамбль из девяти синих музыкантов-шариков и одного красного дирижёра-солнца.

Через несколько мгновений, солнце опустилось вниз, в центр пещеры, и увеличилось в размерах до огромного арбуза. Пришлось мне подходить ближе и приступать к рисованию. Вернее, к выбору из пёстрого и бесконечного количества мелькавших портретов земных женщин тот самый, похожий на Кармалию, или одно из её теллурических воплощений.

Наконец, после нескольких повторений избранной мною категории и дальнейшего набора похожих мамок, я определился с выбором. Конечно, не совсем Кармалию отыскал, но достаточно похожую тётеньку с добрым лицом и умными всё понимающими материнскими глазами.

– Вот вам на первое время. Думаю, подойдёт, – вздохнул я и ткнул пальцем в замершую фотографию.

Сразу же красно солнышко взмыло на штатное место, одновременно надев на своё личико выбранный мною портретик.

– А-ах-х! – пронёсся по ракушечному залу одновременный вздох непонятного для меня восхищения или удивления.

– А как вы хотели? Я такую мамку видел. Но она может показываться в разных ликах и с разными волосами. Тётенька Образ, давайте, что ли, дедов заставим трудиться? Им же миры надарили фотографий, а не мне, – напомнил я ЭВМ об остальных не олицетворённых планетах, заждавшихся очеловечивания и персонификации.

Голубые шарики в один момент увеличились в разы и, выстроившись вряд, опустились вниз, на уровень, доступный для манипуляций с мирными автопортретами.

Дальше всё произошло и буднично, и совершенно непонятно. То ли портреты оживали в корявых пальцах Семёновичей, то ли это оказались их бесплотные признаки со свойствами портретов. Только после приближения к голубому вращавшемуся шарику-планете, каждый из них выскальзывал из стариковских рук и, будто ожив, прикреплялся в центр своей круглой голографии и начинал олицетворять мир его человеческим образом.

– Вот теперь всё, как в нормальных гроздях, – вздохнул я, прогоняя наваждение с довольными лицами миров, которые начали хвастаться друг дружке своей особенностью и неповторимостью.

– Авто-символы приняты и внесены в программу. Теперь при каждом включении вы будете лицезреть следующую картину, – произнесла ЭВМ и подняла все шарики вверх, на их положенное место, построив прежнее колечко из девяти миров с их мамкой в центре.

«М-да. До наших четырёх посещаемых кружочков-миров ещё расти и расти», – задумался я и в который раз уплыл в воспоминания о Скефии, Кармалии. О родном Армавире, о семье и школе. Но пришлось возвращаться в реальность, которая здесь и сейчас была даже не на грешной земле, а в неведомом космическом пространстве.

– Всё одно Семалия самая красивая! Даже лучше той, что я намедни выбрал. Вылитая мамка ихняя, только рыжее, – спровоцировал Семёнович-восьмой своих сотоварищей на новый взрыв междометий и споров о женских красотах, мужественности, похожести и прочих человеческих достоинствах, которые моментально прогнали все мои сантименты.

– А в каком мире мы сейчас находимся? Астероид с этой пещерой где? – перекричал я стариковскую возню, чтобы не забыть свои последние думы о неведомом ближайшем космосе и о нашем секретном астероиде с адресатором внутри.

– Информация, к сожалению, закрыта, – заявила тётенька ЭВМ. – Но я могу, без уточнения деталей, объяснить, что данный объект находится в наиболее благоприятном месте. Из общего количества миров избран тот, где искусственно минимизированы все виды аномальных излучений, которые, в свою очередь, перенесены и разделены между всеми остальными. Это физические процессы, и они очень сложны для восприятия.

– Значит, в одном из девяти э-э-э… Космосов астероид с пещерой? – решил я уточнить знания о Во́ронах.

– Для равновесия, во всех параллельных детализациях имеются аналоги планетных тел, но только один из них оборудован защитным экраном и поглотителем спектра энергий, излучаемых солнцем. Часть энергии используется для перемещений Органических Объектов. То есть, вас и ваших гостей. А так же для энергетического питания самого объекта. Остальная часть солнечной энергии перенаправляется или аккумулируется, – прочитала ЭВМ короткую лекцию, которая только распалила моё любопытство.

– Так вы имя объекта озвучите? – взмолился я, не получив по ушам никаким словосочетанием.

– Астероид Зеро, он же Во́рон, он же Чёрный Во́рон, он же Вамп, он же Око Во́рона, он же Аид. Названия объекта озвученным списком не ограничивается. Для удобства он обозначен универсальным словосочетанием «Астероид Зеро».

Пещера и её электронная начинка, со мной в том числе, именуется Образ, Адресатор, Зал, Юрта. А сегодня мною принято ещё одно название – Выгон.

– Умная. Аж в дрожь кидает. Вот тебе и машина, – снова завелись мои подопечные.

– А у вас есть свой авто-символ? Ведь кто-то же вам голос придумал? – снова ударился я в подробности.

– У меня имеется объёмное изображение, но я им не пользуюсь. Никогда не знаю, как именно в центре адресатора расположен Органический Объект во время вызова. Помещение круглое, поэтому я всегда включаюсь голографией Млечного Пути или, при местном включении, голографией грозди посещаемых миров.

Просьб о демонстрации этого символа пока не поступало. Извините, но назвать его «авто-символом» я не могу. К сожалению, он выбран не мною, – как-то грустно закончила свою лекцию Образ.

– Кто же вам мешает выбрать себе портрет? Да, даже самой себя изобразить? Вы же всё знаете, всё умеете, – не поверил я в слабости такого мощного глобального устройства.

– Для активирования функции «Творчество» требуется аудио-команда и десятый уровень допуска, – оживилась ЭВМ, начав разминать невидимые электронные пальчики, собираясь сотворить себе фотографию какой-нибудь дамы с камелиями.

– Я даю вам такую команду или такое задание. Уровень допуска, слава Богу, пока позволяет. В следующий раз… – не успел сумничать, как вдруг, вместо моментально погасших шариков-роликов с мирными портретами и их мамкой Кармальдией, над нашими головами появился объёмный портрет. Вернее, полноценная голография симпатичной женщины в полный рост с волнистыми каштановыми волосами, огромными синими глазами, которая улыбнулась и, моргнув правым глазом, спросила всё тем же неизменным голосом:

– Такая я вам больше нравлюсь?

Кто-то из Павлов Семёновичей охнул, кто-то крякнул, а пара самых неловких рухнула наземь и зашуршала ракушкой, но все открыли рты и, потеряв дар речи, замерли, позабыв обычай всё встречать междометиями или крестными знамениями.

– Ясное море, – выразил я восхищение и одобрение этаким сногсшибательным творчеством.

– Тоже живая! Как и наши миры! Как же это? Машины тоже теперь оживают? Ты и дома у себя так комиссаришь? – посыпались на меня междометия и вопросы.

– Только когда в гостях, – начал я отнекиваться. – Дома мне всё больше ухи крутят или ремешком по заднице стегают. Поэтому редко когда хулиганю.

Образ улыбнулась и продолжила наше знакомство и обучение:

– Какие ещё есть вопросы? Может, пожелания? Или сообщения?

– Сколько сейчас в вашей грозди пришлых и отшельников? Кроме меня, разумеется, – вспомнил я желание узнать подробности о юродивых старцах.

– Около двадцати. Точно сказать не могу. Некоторые бесследно исчезают, некоторые ассимилируются, другие, достигнув определённого понимания, убывают с планет минуя этот адресатор.

Ваши планеты считаются наиболее сложными для достижения высших ступеней, так называемого, просветления.

– Знать бы ещё, что такое ассимиляция, но обойдусь и просветлением, – буркнул я и продолжил: – Деды, ну спросите что-нибудь. Тётеньку зря, что ли, побеспокоили и заставили нарядиться?

– Робеем мы. Чай, впервой с таким знаемся. После, как-нибудь. Потом, – начали посыпать головы дустом старики-разбойники.

– А чем легенда о Катализаторе заканчивается? Он домой-то вернётся? Может, пусть у нас обживается, а не мотается где ни попадя? – нашёлся один умник с неизвестного рода-парохода.

– Он убывает с планеты. Вернее, из грозди ваших миров, но возвращается домой или нет – неизвестно. По теории вероятности, это практически невозможно. Не хочу внушать каких-либо надежд или отчаянья, но существует особый закон вселенной, который не могу вам озвучить. Именно в нём заключается главный принцип устройства вселенной.

– «ННН», что ли? – брякнул я, позабыв, что это секретные «н».

– Называется по-разному, в том числе и так, – подтвердила ЭВМ, вполне меня обнадёжив.

– Го-ло-ва. И об этом знает! Не зря Головастиком кличут, – снова зашептались бойцы-пенсионеры.

– Спасибо за беседу и работу с портретами. Включите нам, пожалуйста, голографии миров и поднесите их к дедушкам. Пусть активируют символы на стене. Расходимся, казаки! – скомандовал я Образу и Павлам.

– А когда каракули на стене намалюем? – спросил меня Семалийский дед

– Когда сговоритесь, что именно писать, тогда и намалюете, – отмахнулся я.

– Ты культи наши, когда последний раз видел? Что мы ими намалюем? Крестики-нолики?– вступил наш разговор ещё один Павел с неизвестной мировой пропиской.

– Деды, давайте потом, а?.. Нажимаем на свои портреты и выходим. Не страшно, если напутаете. Там вас миры поджидают. Сокроют и воробушков из вас сделают. Или от соседа домой перекинут через затмение, если вдруг что не так. Прощайте!.. Спасибо, ещё раз. Можете выключаться, – попрощался я со всеми разом и вышагнул сквозь мерцавшую единичку в восьмой мир.

После возвращения с общего все-дедовского собрания, пообедал и собрался заснуть в тайной комнате сном вымотавшегося и уставшего от жизни мальчишки, напоследок пригрозив Семалийскому деду:

– Если и сегодня продашь меня в яблочное рабство, не знаю, что тогда со всеми вами сделаю! И с миром, и с тобой. Девять шагов отработал? Выходной!

– А я-то, что? Дрыхни сколько сможешь. Назавтра Калику искать пойдём, а других работ никаких больше нет. Фрукты я и сам по соседям раздам. Глаза на них уже не глядят, – запричитал дед и удалился во двор.

– Яблоки отдай. Отдай… Яблоки… – командовал я, проваливаясь в долгожданный сон без корчившихся бледных мумий и ненавистных румяных плодов, выделявших ядовитый банановый газ.

Калечный Угодник

Проснулся на рассвете, когда красное утро только-только разукрасило всё за окнами в причудливые малиновые и бордовые тона. Попробовал открыть дверь в комнату деда, но что-то не пустило. То ли запер меня Павел, то ли сама дверь, ни с того ни с сего, заклинила. Пришлось, несмотря на ранний час, кликать деда.

– Эй, старикан-великан. Что ещё за за шутки? У меня тут горшка нету. Освободи, пока не обиделся и с детством не увиделся, – прошипел я негромко, понадеявшись на чуткий сон покровителя.

– Что? Уже пора?.. Ось, – закряхтел дед за дверью, а потом громыхнул табуретом или чем-то таким же тяжёлым. – Выходь.

– На кой запирал? – поздоровался я с хозяином и, не дожидаясь объяснений, умчался в июньское утро, прицелившись в маленький домик, сиротливо спрятавшийся за сараем.

– Горазд. Здоров спать по шестнадцать часов кряду, – встретил дед моё облегчившееся величество у самой двери. – Ну как? Отдохнул или ещё зарядишь часов на восемь?

– Заряжу, не беспокойся. А проспал… Как убитый. Зато без яблок и прочих кошмаров, – ответил я взаимностью и пошагал в сторону кровати.

– Ну-ну. И я теперь прикорну. Умаялся… От бессонницы.

– А запирал за каким укропом? Я со своими яблоками в мороках гуляю, а не лунатиком. Как только отдохнёшь, толкай. Начнём десятый… Или уже одиннадцатый шаг шагать, – отдал я распоряжение и, несколько раз зевнув, удалился восвояси.

* * *

Через пару часов мы снова проснулись и занялись завтраком. Сначала, конечно, приготовили его, а потом, под непринуждённую взрослую беседу, уговорили.

– Знаешь, где он обитает? – спросил я деда, поскольку дошла очередь до местожительства Неизвестнейшего, как я окрестил Калику-аборигена.

– Дык, я думаю, рыжая наша подскажет, – ответил Павел.

– Быстро же ты её из родительниц разжаловал.

– Нечего подстраивать мнимые колдовские страсти. Да ещё сорок с вершком лет в неведении держать, – беззлобно, но громко объявил о нежных чувствах пасынок, чтобы и мачеха тоже услышала.

– Не понял? Яшка-колдун был ненастоящим? – опешил я.

– Ясное море, как ты говоришь. Настоящие пеплом не развеиваются. Но, всё одно, поделом мне, шалопаю. С бесами знаться собрался. Самогону глотнул и…

– А если это она тебя напоила, чтобы с ума не сошёл от голосов в голове? Здесь дознание вести себе дороже, – поддержал я заумный диалог, возгордившись донельзя от дедовского «как ты говоришь».

«Ты знаешь, где он живёт. Думал… Когда о нём думал, я подслушала. Под дичкой, что за церковью. Найди его и в моём… Во мне», – не заставила себя ждать Семалия и проинструктировала с утра пораньше.

– Сыщу. А ты хотя бы до церкви нас запульнёшь? – не растерялся и я, начав упрощать себе и деду работу по розыску Неизвестнейшего.

– Ты с миром?.. Говори-говори, – буркнул дед и затих.

«Обойдёшься. Выспался уже? Денег на автобус полные карманы? Что ещё нужно? Кстати, один поедешь. Для отступника другая работа есть. Ха-ха!» – заявила недовольным голосом Кармальдиевна, а потом натужно рассмеялась.

– У вашей блохи от пьяной крови похмелье, а в моей трезвой гриве зуд да веселье? Ваши ворота чужими сватами отваривались, а мы на невесту с грудью из ваты не договаривались! – возмутился я мирному коварству и выпалил пару недетских присказок, которые с самого утра вертелись на языке.

– Сначала товар в анфас и профиль показывайте, а уж потом женихов заказывайте. Кхе-кхе! – поддержал Павел мои заумные взрослые речи, будто услышал, о чём говорила Семалия.

«Эх, мужчины. Одну наметил, другую приветил, а пока сват за третьей умчался, он уже с четвёртой венчался», – не осталась в долгу и Семалия, одарив нас с дедом женским мнением о нашей мужской сущности.

– Хорошо, конечно, что и вы за русский язык радеете, но, всё равно, не буду вам рассказывать стишок про Жучку. А то у вас снежная война начнётся, – с категорическими нотками объявил я во всеуслышание и хотел уже удалиться в сторону дички, как вдруг, получил снежную оплеуху в лицо, а громогласным женским хохотом по затылку.

И дед схлопотал свою порцию мирной нежности-снежности по лбу, рассмеявшись в ответ кашлявшим стариковским смехом, а потом заполировал:

– Не получил бы в тёщу дикую кошку, если бы не сосватал её любимую блошку! Ха-ха-кхе!

Вот так, с рифмами и снежинками, на забавно-комичной ноте начался наш будничный или, скорее, рабочий день.

* * *

Нащупав в кармане один из честно заработанных рубликов, я отправился на улицу Советской Армии, собираясь воспользоваться автобусом.

«У нас, между прочим, троллейбусы есть. Можно с пересадкой до самой церкви доехать», – напомнила о себе Семалия.

– Почему ты такая вредина?.. Троллейбусы. А у нас только-только улицу Шмидта грейдером перепахали. Скоро тоже мимо Вовки-одноклассника, ездить буду.

«И с чего это я вредина, если твой мир в таком малом немного отстал?»

– Будешь приставать с ехидными вопросами, пешком пойду до самого мясокомбината. А потом катапультируюсь. Или в твой братский мир, или, вообще, на Тичарити. Небось, о Гляциодии-Урании слышала? – начал я раздражаться, а поэтому вредничать.

«Слышала. Но не откроюсь, что именно. И не нужно так реагировать. Хочешь, подвезу? Или подкину? Мне Павла нужно было в одно место отправить, а тебя в другое. Так что, никаких злых помыслов у меня не было».

– Подкинь тогда до Гутенёва или Гутеневской. Забыл уже. А к дичке я и сам дойду. Надеюсь, хулиганы ещё дрыхнут, – сменил я гнев на милость, намекнув о неусыпном пригляде за моей инопланетной персоной, потому как остался невооружённым всеядной двустволкой.

Семалия, в своей неторопливой манере, потихоньку перенесла меня в знакомое место за церковь, где я был приземлён на улицу Гутеневского, и уже через пару минут браво вышагивал в сторону старой знакомой груши-небоскрёба.

«Сейчас я тебя оставлю. Сам справляйся. Мне за старым… В общем, ты самостоятельный», – промямлила мир и затихла.

– Так в подозрения и кинуло. «Сам справляйся». Что это значит? Сюрпризы? Надеюсь, не слишком страшные, – подбадривал я себя, подходя к цели путешествия.

Поравнявшись с искомым двориком с дичкой, свернул к воротам и решился позвать хозяина, потому что имени Калики так и не вспомнил, а кричать на всю улицу фамилию постеснялся.

– Хо-зя… Вакх! – захлебнулся от неожиданности, когда увидел за забором Калики Неизвестнейшего Байка Давидовича собственной мото-персоной. – Слава Богу! Вот, в чём сюрприз!.. Хозяева!

– Кто там? Приспичило, что ли? – ругнулся знакомый голос Угодника, а через минуту и сам он вышел на свет божий с недовольным лицом отвлечённого от дела человека.

– Здравствуй, дядя Николай Григорьевич! – выпалил я, как полноправный племянник и, чуть ли, не запрыгал от радости.

– Какой Николай? Какой Григорьевич? Не знаю таких. Вам, молодой человек, кого надо? Здесь только я проживаю, – без тени иронии выговорил дядька и вышел за калитку. – Ты что-то напутал, малец.

– Хватит издеваться! Я твой племянник. Брата Василия сын. Ты что, забыл? – ошалел я от такого поворота семейных дел, а потом рассмотрел, что у этого Николая на лице оказалась пара старых шрамов от осколочного ранения. – Дядя Коля, вы ничего не помните? Вы же меня на Харлее Давидовиче катали.

– Ну, я много кого катал. Только на Ковровце. Мог и тебя прокатить, конечно. Но меня Петром зовут. Пётр Иванович Калика. Я тут у брательника обитаю, пока он на крайнем севере в командировке. Но он тоже не Николай, а Илья. Так что, ты напутал. Ну, да, не беда. С каждым могло случиться. Прощай, – кратко рассказал о себе старший Григорьевич и засобирался обратно во двор.

– Вот уж дудки! Никуда от тебя не уйду, пока не признаешься! – взорвался я праведным гневом, обращаясь и к дядьке, и к затаившейся Семалии. – А ну! Пусти во двор! Разберусь сейчас и с тобой убогоньким, и с твоей укропной амнезией!

Угодник так и раскрыл рот, заморгав глазками, как наш с ним любимый Буратино, а я, пока он замешкался, крейсером вплыл в незнакомый двор, сразу прицелившись в небольшой крестьянский домик с зелёным небоскрёбом над крышей.

– Ты-то что за инспектор? – более-менее примирительно спросил Николай, затворив калитку.

– По рубероиду и женской морали, – на полном серьёзе заявил я родственнику и, не получив разрешения, вошёл в дом.

– Что-что? Моральный?.. Кто? И куда ты собрался? – заторопился дядька следом за мной.

– Выворачивай карманы! Покажи тузы и дамы! Где фотографии с братом? А с отцом? С мамкой? Кому сухари в ползунки крошишь? Нашего брата не облапошишь. Или особый фото-пожар случился? Только твои фотокарточки сгорели?.. Признавайся, как на духу. Как перед Богом. Не то, мигом вразумлю! Ты мою силу знаешь. Ещё узнаешь, – разошёлся я не на шутку, меча громы с молниями, всё ещё надеясь на скорое объяснение.

– Дык, сглаз на мне. Фото со мной, как есть все испорченные. Там, где я, засвечивается и плёнка, и бумага.

– Что-нить поумнее… С головой-то всё в порядке? Не стукался? Память не подводила? С какого года себя помнишь?.. Дай, угадаю. Пару лет, не больше? – начал я следствие по делу о невразумительных амнезиях и сглазах.

– Откуда знаешь? Пару лет тому… Пьяным подрался и получил по затылку бутылкой. Память, как рукой сняло. Шрамы на роже от того, что клюнул лицом в дорогу. Паспорт тоже потерял. Очухался… В общем, никого не угадал. А потом так ничего и не вспомнил.

Теперь не пью. Ковровца своего на эту зверюгу сменял. Всё по закону. Один мериканер обменялся. Понравилось ему, что мой мотоцикл стоял на подножке и тарахтел почти бесшумно. Руки-то у меня золотые. Всё могу сделать и отремонтировать. Даже усовершенствовать. Давно бы рационализатором был, если бы не пил.

Вот и миллионщику этому кой-какой секрет самодельный открыл, а он на радостях байк презентовал. В смысле, подарил. Потому, как власти не разрешили долларами разбрасываться. Мол, в казну давай, а в руки гражданину, то есть мне, шиш.

Я тогда только-только в Москву на Ковровце приехал. Захотелось, а с чего, сам не знаю. Так он самолётом его выписал из самой Америки! Сказал, что чёрный колосс или монсер… Во! Монстер.

– Складно завернули. Не подкопаешься. Не успел языком брякнуть, да извилиной скрипнуть, а они уже и мериканера, и Давидовича. Но… Теперь можешь обо всём этом забыть. Готовься к правде от Правдолюба. Сейчас я с твоим миром сниму с тебя порчу. Всё разом вспомнишь. Только плацебо отхлебнуть надо. Есть в доме водка? – решил я вылечить амнезию алкоголем, а проще говоря, вернуть то, что затуманили миры, не доверив человеку страшной тайны его необъяснимого бессмертия.

– Чудак. Какая водка? Я же… Мне же… И хватит мною командовать! Кто ты, вообще, такой? – ошалел дядька от моих планов на его счёт.

– Обо мне потом вспомнишь. Сейчас мы о тебе толкуем. Дурят тебя… Почитай, лет тридцать.

– Мне всего-то двадцать четыре. Шутник малолетний! Иди к мамке. Мне бумаги на Харлей переводить надо. На английском вся документация, ещё и заумными техническими терминами. Словарей-то таких нет. Может, пойдёшь уже? Где твой дом? Отвезти могу.

Объяснил Николай то, что ему внушили неведомые душеприказчики. Ещё и голосом с интонациями, о которых мне рассказывали братья-второгодники – когда их обследовали в психиатрической клинике.

– Нельзя мне домой. Я же там ещё маленький. А в настоящий «домой» я, скорее всего, не попаду вовсе. Тебе моя загорелая рожа никого не напоминает? Внимательно посмотри, – чуть ли, не взмолился я на самого Угодника.

– Цыган. Тёмный лицом и хитрый. Но у меня не забалуешь. Смотришь, как сподручней да хитрей мотоцикл украсть? А ну, иди отсель! – заорал благим матом дядька, но глаза так и остались добрыми.

– Ладно. Погодь. Мир! Земля-а! Приём! Хватит прятаться. Верни дядьке память! Минуту даю, а потом начинаю действовать, – позвал я с надеждой, но никто мне не ответил, ни снежком, ни подзатыльником, ни окриком в голове.

– Заболел?.. Давай отвезу? Где твой табор? – предложил Николай.

– Забоишься же на Фортштадт завезти? Я на нём в волшебной пещере живу. Там вся амнезия твоя пылью развеется, и вспомнишь тогда, что ты герой и зовут тебя Николаем Григорьевичем. Об остальном сверхъестественном пока умолчу. Но ты не Калика.

– Отвезти отвезу, но если кого подозрительного увижу…

– Высадишь из своего дилижанса. Я понял. Но и ты должен осознать, что всё вокруг тебя ненастоящее. В общем, мне нужен шанс, чтобы всё тебе объяснить, а твой мир взяла самоотвод. В Бога веруешь? – начал я издалека, потому что не увидел в глазах дядьки ничего похожего на доверие. – Допустить можешь, что я его посланник? Что умею ходить по воде, летать по воздуху? Ересь? Да. Но мне помогают это делать. И ты на такое способен.

Не в драке тебе память отшибли, и уже не один раз, я так понимаю, ты лишался своего прошлого. Так как? Пойдёшь на тот свет на экскурсию? Ненадолго, обещаю. Туда и назад. За полдня управимся.

Потом старых знакомых покажу. Семью твою, считающую тебя погибшим. Конечно, не сможешь в неё вернуться по особым причинам, но на мамку глянуть одним глазком не утерпишь. Она старенькая уже. Лет… Давно за семьдесят. Тоже не знает, когда родилась, как и ты сейчас.

– Мальчик-с-пальчик, ты болен и бредишь. Но, хочу сказать, довольно грамотно и складно. Давай так сделаем. Едем в Старую станицу, а там покажешь, где твой дом, и всё на этом. Дальше, я уже на месте, что решу, то и сделаю. Договорились? – предложил Угодник некий компромисс.

– Только сумасшедший заедет туда, куда я скажу. Даже не думаю, что твой Байк сейчас заведётся. С этого момента на нас обоих сглаз будет. Не дадут мне тебя размагнитить. Не зря же мир затаилась. Ой, не зря.

Что же делать? Что бы сделал сам Угодник?.. Впаял бы пропуск и отпустил с миром? Пусть сам решает, когда в пещеру приехать и пройти сквозь стену? Пусть так и решает, – задумался я вслух, а дядька во все глаза дивился на малолетнего идиота, возомнившего себя помощником Бога.

– Ты с кем-то сейчас советуешься? Или мозги мне запутываешь? Не хочешь, чтобы подвёз, так иди пешком. Мне некогда с тобой возиться, – закончились у Николая и силы, и желание общаться со мной, сумасбродом.

– Заводи, если сможешь. До Родины подвезёшь, а дальше я пешком. Обмозгую с твоим боевым товарищем пенсионного возраста, что же предпринять с тобой такого, да как, вообще, людям память возвращают, – и во мне закончился боевой задор, потухнув, как бенгальский огонь догоревший до самого хвостика.

Выскочил из домика, как шпулька, и пошагал вон из двора, не собираясь останавливаться. Подумал, что козни Семалии игрой в молчанку не ограничатся, и она обязательно испортит Давидовича. Если не из-за вредности, то уж по моей подсказке точно. Но я ошибся.

Через минуту услышал, как старый знакомый мотоцикл запел своё «бум-бум-бум-м-м-м», а ещё через пару Угодник догнал меня верхом на Монстере.