Текст книги ""Фантастика 2025-112". Компиляция. Книги 1-30 (СИ)"

Автор книги: Лариса Петровичева

Соавторы: Дан Лебэл,Кристина Юраш,Александр Нерей,,Ольга Булгакова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 150 (всего у книги 340 страниц)

Глава 40. Беда не приходит одна

После просьбы Даланию перенести в родной мир, я почти до самой темноты ждал у больницы хоть каких-нибудь признаков беды, но тщетно. Не отключившийся, слава Богу, Скефий бережно таскал меня к деду во двор и обратно, чтобы предупредить Павла, что беда уже грянула, и мы каждый по своим мирам приступили к её поиску. Дед начал было собираться в поход на розыск хоккеисток, как мы в шутку дразнили бабулек с клюками, целыми днями сидевших на скамейках запасных рядом с универмагами и ожидавших завоза колбасных дефицитов, но я отговорил его.

«Жди вестей. А я обратно в Третью», – велел ему, но он засомневался, что именно в эту больницу привезут путешественника с того света в наш мир. Пришлось в подробностях описывать и встречу с Доброй, и часы Угодника в её руках, и голоса в голове.

Наконец, когда он отстал от меня и начал креститься, я прямо у него на глазах улетел в больницу. Позднее собирался попросить мир протащить меня низко над городом, чтобы высмотреть богомольных бабулек, но передумал. То ли из-за рёбер, то ли из-за сумерек, то ли боялся пропустить карету скорой помощи, а может, просто, устал. Скорее всего, не поверил в то, что беда нагрянула в Скефий, а он ни слухом ни духом и продолжает выполнять мои капризы.

Когда потерял надежду на прояснение с бедой, попросил мир перенести меня домой на диван, а если кто-нибудь будет в комнате, пусть они ничего увидят. Скефий выполнил и эту просьбу, наверно, со скидкой на только что поломанные рёбра, и я, как был обутым и перепачканным, так и заснул на диване, не раздеваясь и не разуваясь.

* * *

– Вырастила же на свою голову. А ну вставай! – получил я в пять утра мамкин пинок, а может хук правой, и пулей слетел с дивана.

– Мам, ты что, в самом деле? – начал продирать глазки, заодно вспоминать предыдущий день.

– Я в семь вечера вышла – сандалий нет. Я в восемь вышла – сандалий нет. Я в девять, как дура с Сергеем на руках вышла, а на пороге ни сыночка, ни сандалий. Я в десять, в одиннадцать, в полночь!.. А он разлёгся на диване и в сандалиях спит. Мало того, ещё и грязный, как поросёнок. Побили тебя, или что вчера приключилось, ирод царя небесного? Ты что с малых лет вытворяешь? Я мимо тебя весь вечер ходила, так получается? Когда домой припёрся? Во сколько, я тебя спрашиваю? – всё шипела и шипела мамка, как перегретая сковородка, заждавшаяся масла, наверное, боялась кричать в голос, чтобы не разбудить папку и Серёжку.

– Мам, сядь пожалуйста. Мне надо тебе кое-что сказать, – попросил я маму, и она обессилено опустилась на диван.

– Что-то опять увидел, сынок? – забеспокоилась она, мигом забыв о походах за сандалиями.

– Не могу пока ничего сказать, но где-то нужна моя помощь. Ты должна понять, что не из баловства всё делаю, а всерьёз. В школу сегодня не пойду. Не могу туда идти, пока не выясню, где вот-вот осиротеют дети. Ты мне веришь, мам?

А мама сидела, молчала и редко всхлипывала по неведомой причине, о которой думать я был не в состоянии. Голова была занята бедой, а где-то в груди нестерпимо жгло или от сломанных рёбер, или так болела душа.

Наконец, мама встала и вышла из комнаты, а я поплёлся на веранду чтобы поставить сандалии на место, а потом сходить умыться из дворового крана.

Когда снова вошёл в дом, меня встретила мама с полотенцем и чистыми вещами в руках.

– Вытирайся и переодевайся. Если уже по-взрослому разговариваешь, значит, вырос. Давай условимся, что ты всё будешь мне рассказывать, а я не буду за тебя переживать. А сейчас съешь что-нибудь и ступай, – сказала она, а у меня язык не повернулся возразить, что ничего рассказывать не смогу ни сегодня, ни завтра, но и обманывать её у меня тоже не было желания.

Я съел всё, что приготовила мама, и до пробуждения младшего брата успел умчаться к Павлу, чтобы вместе с ним ожидать тревожные мировые вести.

* * *

Дед уже дежурил у сарая, и я проследовал в калитку и дальше через двор.

– Спал сегодня? – спросил, не взглянув на него, и уселся рядом. – Никто ещё не приходил?

– Поспишь тут. Нет, никого ещё не было.

Мы помолчали. Потом снова помолчали. Потом я не выдержал.

– Прямо, как на пруду на утренней зорьке. Дед, а дед. Мы с тобой поклёвки сазана ждём, как на рыбалке, или пролёта диких уток, как на охоте?

– Если бы спросил, не рыбаки ли мы, я бы сказал, что дураки. А вот про охотников складно не получается, – честно признался Павел, а потом вскрикнул: – Клюёт!

Я тоже услышал шум в подвале и увидел выраставшего над лазом Васильевича-первого. По его озабоченному лицу было без слов ясно, что у него известий про беду нет.

– Пусто? – спросил я коллегу.

– Да, – коротко ответил он, отыскивая глазами, куда бы прислониться.

– Остальных ждать будешь?

– Конечно, – кивнул первый. – Сейчас найду на что сесть.

– Валяй, – сказал я и обратился к Скефию с просьбой скрывать от людских глаз всех, кто прибудет во двор.

После Александра-первого народ повалил по одному и парами, и уже через полчаса во дворе сидело одиннадцать девятилетних посредников. Для полного счёта не хватало Александра из Татисия.

Я начал думать об осечке, о провале ожидаемого нами человека в какой-нибудь мир рядом с нашими. Может, он попал к тем сёстрам, которые такие же первородные, как братья-миры, но рассказать о сомнениях не решился. Сидел, как все, боялся и надеялся одновременно, что беда окажется в одиннадцатом мире или её там не окажется.

Прошло ещё полчаса. Одиннадцатого нет. Прошёл час. Результат тот же.

– Ещё ждать, или идти его искать? – спросил я у Павла.

– Его потом отыщем. А сейчас нужно идти в одиннадцатый мир на поиски беды, – изрёк старикан, не отрывая взгляда от сарая.

– Так, парни, – начал я командовать. – Мигом все по своим мирам и ещё раз прочесать Третью больницу. А если там нет никого, тогда… Не знаю, что делать. И сокрытия у миров попросите, чтобы на хулиганов не отвлекаться. Сбор здесь после обеда. Договорились? Третий останься.

Все закивали и неохотно начали расходиться, совсем не надеясь отыскать в своём в мире нежданную беду.

– А мы куда? – дёрнул меня за плечо Александр, от чего острая жгучая боль так и резанула в самое сердце, напомнив о рёбрах.

– Что творишь? – всхрапнул я, еле вдохнув.

– Извини. Забыл.

– Зато я тебя на всю жизнь запомню, – прохрипел я снова, но уже больше играя роль пострадавшего, чем от самой, медленно затихавшей, боли.

– Что делаем?

– Идём в одиннадцатый мир. Пешком и с дедовой волшебной тростью, – изложил я ближайшие планы. – Деда, клюшку свою не одолжишь? Это я, чтобы ты никуда не убёг.

– Стар я уже бегать. Идите в его мир и ищите. А я здесь буду ждать.

Я схватился за третьего и потребовал оттащить себя в огород.

Когда спектакль с инвалидом в главной роли был закончен, и третий дотащил меня к центру дедовского огорода, я выпрямился и расправил плечи.

– Знаешь уже, что делать? – обратился к санитару.

– Что? – заморгал тот, а потом сообразил и отвернулся.

Убедившись, что вокруг никого нет, я попросил Скефия перенести нас в огород бабы Нюры в Татисий. Просьбу обосновал новым физическим недостатком, понадеявшись, что он окажется недолгим.

Скефий всё сделал, и, после коротких контрастных вспышек, я увидел немалую разницу между заросшими грядками деда и ухоженным огородом бабы Нюры.

– Эй! – толкнул в спину стоявший рядом монумент второгоднику, в ужасе схватившемуся за голову. – Живой? Бегом сверил надпись на сарае, тот это мир или ещё какой.

Третий прошмыгнул мимо, стараясь не зацепить меня и не наступить на грядки.

– Одиннадцатый. В яблочко! – крикнул он, не отходя от сарая.

На его вопли и из хаты вышла хозяйка.

– Привет, служивые, – поздоровалась бабушка. – Александра нашего не видели?

– Здравствуйте, баба Нюра, – ответил я. – Нет, не видели. Вот идём за ним по следам. Извините, что напугали вас.

– Его мамка ищет ни свет ни заря. Ничего не сказала. Сразу умчалась, – заохала баба Нюра и ушла обратно в хату.

– Где же он? Вдруг, с его родителями встретимся, – подосадовал я.

– А этот мир точно не работает? – спросил третий.

– Если беда здесь, может не работать. А если и здесь её нет, тогда ничего не понимаю, – развёл я руками и продолжил шагать в сторону калитки.

– Если здесь беды нет, где тогда наш оболтус?

– Не факт. Может, как Калики сгинул, а мы потом будем о нём сказки красивые рассказывать о путешествиях в будущее.

– Каких путешествиях? – удивился без того любопытный напарник.

– Забудь. Из калитки налево. Что с маскировкой делаем? На авось понадеемся?

– В край, ты убегай, а я за него, – предложил братец.

– Значит без маскировки, – вздохнул я и вышел на улицу.

* * *

Из-за моей травмы вначале мы шагали медленно, но когда я притерпелся к боли, наша скорость заметно возросла.

Школу обогнули, оставив её подальше, на всякий случай, и начали приближаться к забору Третьей больницы.

– Я через морг не пойду, – категорически заявил третий.

– И мне помирать неохота, – согласился я, и мы прошли мимо морга и дальше вдоль больничного забора, с расчётом у мебельной фабрики свернуть к центральному входу Третьей городской.

Толпу хоккеистов мы увидели сразу, как только свернули за угол. Народ у центрального входа метался туда и сюда, как тараканы от дихлофоса. Мелькали и пожилые, и молодые, на костылях и даже на инвалидных колясках.

– Всё как полагается, – успокоил я напарника, который побледнел и вытаращил глаза, будто увидел что-то сверхъестественное. – Нашли мы бедовый мир, и что? Небо на землю не падает? Пока нет. Значит, действуем как планировали. Заходим, смешиваемся с толпой и расспрашиваем. И не забудь, что нас обоих видно, значит, мы близнецы.

– А с какой гурьбой смешиваемся? С той, что у центрального входа или с той которая у тех боксов?

Я повернулся, куда указывал напарник и сразу встал столбиком, потому что увидел за забором ещё больше людей, собравшихся рядом с двухэтажными зданиями неизвестного больничного отделения.

– А вот это мне не нравится, – опешил я не ко времени, и мы остановились.

Навстречу нам шествовала пара странного вида мужчин, бледных, как поганки, но вот, глаза их излучали нездоровый восторг и таращились мимо всего окружавшего мира. Казалось, их кто-то вёл и смотрел вместо них на дорогу, а когда им требовалось куда-нибудь повернуть, то и разворачивал их, как сердобольные мамки годовалых малышей.

Я вместе с третьим внимательно прислушался к разговору этих, не от мира сего, прохожих.

– Чудеса. Высоко вверх подняло, – говорил один.

– Сказывают, потом со всего маху об асфальт. Даже мокрого места не осталось, – вторил другой.

– Если мёртвые из могил встают, значит, скоро нам, грешникам, на земле места не останется, – пророчествовал первый.

– И ни пятнышка. Там тоже народ собрался, – восторгался второй.

Мужчины прошли мимо нас, недорослей, а мы так и остались стоять и озадаченно чесать затылки.

– Что-нибудь понял? – спросил у меня Александр.

– Понял одно: мы с тобой к такому не готовы, – признался я. – Что делаем? Где мы в толпе хоккеистов и хоккеисток бедовую шайбу сыщем? Мы и носами из стороны в сторону не повернём, не то, что клюшками помашем.

– А Сашку искать не будем? Может он узнал, где того человечка выкинуло и побежал туда, согласно твоего задания?

– Что теперь, не заходить в больницу? Короче. Идём в толпу, которая на входе и там уши греем, а что непонятно – спрашиваем. Я слева начну продираться сквозь бабулек, а ты справа дави им бока. Пройдём насквозь, встретимся и обговорим, кто что вызнал. Если выползешь на ту сторону первым, подождёшь, – предложил я напарнику что-то похожее на план.

– Ладно, – согласился он.

Мы подкрались к центральному входу и разошлись в разные стороны. Я забрал левее и вклинился в толпу, обсуждавшую горячие новости.

Кто-то всё время крестился, кто-то с жаром рассказывал небылицы, а кто-то изображал из себя очевидца дивного чуда.

Я медленно протискивался то мимо одной группы сплетников, то мимо другой, и слушал всё подряд, не разбираясь, о чём, собственно, идёт речь.

– Этого грешника рука Господа нашего за шкирку схватила и оземь ударила, – благоговейно вещал один хоккеист.

– Не ударила, а в ад закинула. Заменила душу женскую возрождённую на его душу чёрную, – рьяно возражала бабулька-хоккеистка.

«Здесь не о том. Нужно глубже пролезть, может, там про нашу тётеньку толкуют», – кумекал я и пробирался дальше.

– Я сам всё видел. Она покалеченная, но светилась от радости, а этот бесёнок вцепился в неё и не отпускал. Длань Господняя низвергла его за это. А девицу увезли в гипс заматывать, – вещал солидный нападающий одной команды.

– Это сестрица той покойницы, а не сама она, – возражал ему худосочный защитник другой команды.

«Здесь уже теплее. Только ещё какого-то беса приплели», – насторожился я, но потом решил протискиваться дальше.

– Совсем ещё малец. Десяток годов, не больше. Какой в таком возрасте грех можно заработать, да ещё и смертный? – возмущался тренер перед командой хоккеистов.

– Известное дело, Кузьмич. В конце света смысл один: прежняя жизнь, как есть, окончена, – растолковывала команда тренеру.

«Про какого бесёнка – десятилетнего ребёнка они лепечут?» – подумал я, а над головой тут же звякнул колокольчик. Слабенько, вроде как, нечаянно, а страхом меня сразу же сковало.

«Иттить колотить!» – взвизгнул я, изгоняя из груди ужас, мигом остудивший ноющие рёбра так, что совсем о них забыл. Продолжил выбираться из толпы и на ходу отмахивался от роя перепугавших мыслей.

Наконец, протиснулся сквозь народ и увидел Александра-третьего, уже поджидавшего меня и трясшегося не только всем телом, а ещё и подбородком. Вдобавок ко всему в ушах продолжали покрикивать невидимые хоккеисты и болельщики: «Десятилетний…», «ребёнок ещё совсем…», «грешник…», «рука его подняла, да об асфальт саданула».

– По какому поводу дрожим? – спросил у товарища.

– Ты не понял, о чём они?

– Про бесёнка-ребёнка десяти лет? Что его на нашу тётеньку-беду поменяли? – складывал я обрывки чужих фраз, и ужасался тому, что получалось в итоге.

– Это же про одиннадцатого. Пропал он? Пропал. Так пропал, что даже мамка найти не может. Значит, не ночевал дома, – точь-в-точь, как и первые, встреченные нами мужчины, заговорил напарник.

– Думаешь, это его размазали об асфальт? Чушь. Быть такого не может, – возразил я, как можно правдоподобней, а у самого уже вовсю шевелились волосы.

– Что мы с тобой знаем? Может – не может. Калики вон, тоже как сквозь землю провалились. А нам с тобой про них никто ни слова ни полслова, – продолжил близнец запугивать и меня, и себя.

– Давай к другой толпе подойдём, поищем там кого поумнее и расспросим. А то друг дружку стращаем, а я и без того рёбрами покалеченный, – предложил я напарнику.

Мы с ним уже подходили к толпе, стоявшей у боксов, когда услышали истеричный душераздирающий крик.

– Вернулися! Вернулися бесы за душою! – закричала не своим голосом неведомая бабулька, и толпа у бокса зашевелилась, задвигалась, как проснувшийся от спячки гигантский организм. – Хватайте их! Хватайте, пока не сгубили её сызнова. Теперь их вдвое больше прибыло! – не унималась окаянная старуха.

Мы с третьим остановились, и я не сразу увидел, что все вокруг стали шептаться и кивать в нашу сторону.

– Обождём, пока успокоятся, – сдержанно скомандовал я.

– Ты ч-что, н-не п-понимаешь, что они про н-нас с тобой толкуют? – заикаясь, спросил бывший весельчак.

– Ага, теперь нас два беса-балбеса.

Мы стояли, будто завороженные, а народ вокруг всё шушукался и косился на нас. Кто-то начал в голос читать молитву, кто-то принялся нервно креститься, но, всё равно, в центре внимания всех и каждого были мы двое.

– Бежим! – заверещал третий.

Я мигом развернулся от зыркавшей на нас толпы и сразу же уткнулся носом в другую, ничуть не лучшую, а такую же озабоченную нашим присутствием ораву, прибывшую на старушечьи вопли от центрального входа.

Пока соображал, что к чему, нас обоих схватили крепкие костлявые пальцы легковерных и стали удерживать, чтобы не вырвались и не удрали.

– Дяденьки, отпустите Христа ради! – взвизгнул третий ещё пронзительнее, припомнив уроки деда Павла.

– Разберёмся! – проорал кто-то позади меня. – Водой святой их! А если не поможет, в церковь сведём. Пусть священники с ними разбираются.

– А может, не бесы они? – возразил женский голос. – Может, это Бог вчера забрал одного ребёнка, а сегодня двоих вернул? Может, чудо это?

– Разберёмся! – прокричал тот же голос, который во всём хотел разобраться.

– Водой святой их обрызгать для проверки! – проревело из толпы несколько голосов.

Я стоял, ни жив ни мёртв, накрепко удерживаемый хоккеистами, и лихорадочно соображал, что же делать, пока не вспомнил дедов инструктаж о милиции.

– Лучше нас в милицию сдайте, – наконец, выдавил из себя.

– Ага! Церкви боятся! – заревела толпа, и нас ещё крепче схватили за руки и за плечи.

– Братья мы, – взмолился Александр-третий. – Близнецы. Трое нас у мамки. И нас в милицию надо свести, а оттуда мы по домам.

После такого совета нас мигом подняли над землёй и с причитаниями потащили к больничному выходу, а я, глядя в небо, осознал, что теперь нам милиции точно не видать, и нервно захихикал.

– Мне про двойной возврат больше понравилось. Мы же чудо, граждане. Чудо нерукотворное! – заголосил я, что было мочи. – Нас мамке вместо одного в два раза больше вернули…

– Разберёмся, – заявила толпа и потащила нас дальше, задрав над разгорячёнными головами.

– Отпустите! Я не бес. Я мальчик! – кричал хоккеистам напарник. – Ма-альчик!

Но всё бесполезно. Народ уже шествовал чуть ли не стеной. Кто-то гнусавил невнятную песню, кто-то громко читал «Отче наш, иже еси…», а им вторили: «Яко тает воск от лица огня, тако да погибнут бесы!» Люди со всех сторон шумели, волновались и причитали, а я почему-то перестал себя контролировать и истерично хохотал, и хохот мой совсем не помогал нам выпутаться из передряги.

– Граждане и гражданки! Потребуем у капиталистов, чтобы в каждом доме у нас было по хоккеистке! Или, хотя бы, по хоккеисту, – орал я и дёргался от щекотавших со всех сторон рук. – Тогда мы все станем ядрёными! И объедимся колбасками варёными. Ха-ха-ха!..

– Эк, его корчит, а мы ещё водичкой не брызнули. Бес он и есть бес! – выкрикивали с разных сторон.

– Сделай хоть что-нибудь, – донёсся до меня перепуганный голос товарища по несчастью.

«Что я могу?» – спросил я у себя, и вдруг, почувствовал, что вешу легче обычного, а кулаки хоккеистов, до того упиравшиеся в бока, стали меньше толкаться и ударяться.

– Вырываются! – заревело со всех сторон с новой силой. – Держите бесов! Держите!

«Нас кто-то поднимает?» – заподозрил я неладное, и сердце заколотилось ещё сильнее.

Меня потащило вверх, и скоро последний повисший на одёжке мужичок, разжал пальцы, выпуская беса из рук. Осмотревшись вокруг, я увидел, что третий тоже медленно, но верно взмывал вверх неподалёку.

Толпа заметалась и заревела раненым зверем. Отдельные голоса разобрать было почти невозможно, а прислушиваться к ним я не решался или, скорее, боялся.

«Натворили мы дел в одиннадцатом мире», – только успел подумать, как сразу же услышал истеричный вопль Александра-третьего.

– Это ты сделал?! Ты? Или нас сейчас тоже об асфальт? – прокричал он, вытаращив глаза так, что я ещё больше ошалел и от его вопроса, а особенно от взгляда.

– Не знаю, – признался я. – Я никого не просил.

– Что же с нами будет? – взвизгнул Александр и замахал руками, как недоросль-цыплёнок, пытаясь хоть как-то ко мне приблизиться, и я сразу вспомнил, как запускал в небо цыплят, и чем эти запуски кончились.

А нас поднимало всё выше и выше. Ветер уже не просто расчёсывал волосы, а посвистывал в уши. Толпа внизу редела и расползалась в разные стороны, а потом, опомнившись, сбилась в единое целое и поползла обратно к больнице.

Нас уже подняло так высоко, что сначала между нами и больницей появилась бледная дымка, а потом и полноценное мутно-белое облако. Мы сразу же затряслись от пронизывавшего холода, а больше от охватившего ужаса.

До облаков я ни разу не поднимался ни в своих путешествиях, ни в фантазиях, не считая запусков в космос. Но тогда было ясно, кто и за что меня закинул, а в небе над больницей было ничего не известно, и от этой неизвестности становилось ещё страшнее.

– Попроси мир нас опустить, – чуть ли не умолял близнец, барахтаясь в воздухе. – Попроси, зараза!

«Вдруг Татисий занят, а я его отвлеку? Конечно, надеюсь, что это он пришёл на выручку, но вот это “об асфальт” меня останавливает», – рассуждал я и не обращал внимания на друга.

– Попроси! Что тебе стоит?

– А хуже не будет? – проорал я напарнику, глядевшему на меня одуревшими глазами.

– И пусть будет. Пусть меня сразу об асфальт. Уже не могу лететь и чего-то ждать. Пусть всё закончится. Попроси, а то я уже просил, но он меня не послушал.

«Попросить, что ли? Назову по имени и попрошу. А то облако не кончается. Один укроп, скоро замёрзнем насмерть», – поразмыслил я и, наконец, решил попросить о помощи.

– Уши заткни, – прокричал напарнику.

– Что?

– Уши закрой! – заорал я ещё громче и руками показал, что нужно сделать.

– На кой твои фокусы? – начал братец, но после показанного мною кукиша сразу заткнулся и закрыл уши руками, прибавив зажмуренные глаза в качестве извинений.

– Татисий! Если слышишь, опусти нас вниз, – завопил я, что было сил, и мигом заткнулся от оглушительной тишины, проглотившей нас посреди ледяного облака.

– Получилось? – услышал Александра у самого уха и понял, что не оглох, а мы с ним просто-напросто остановились и зависли где-то между небом и землёй.

– Не знаю, – ответил я, перепугавшись ещё больше. – Не знаю, брат, чем всё закончится, но хочу у тебя сразу попросить прощения-а-а…

Наше заоблачное зависание кончилось, и мы понеслись к земле, ускоряясь с каждой секундой. Крик, которым я заканчивал просьбу о прощении, перерос в вой. Вой тут же смешался с хлопаньем одежды за спиной и свистом ветра. В лицо жахнуло морозом, а саднившие лёгкие никак не могли, то ли заполниться встречным воздухом, то ли выдохнуть имевшийся внутри. В голове всё спуталось и поплыло в сторону, а перевернуться на спину, или хотя бы набок, чтобы отдышаться, у меня не получилось.

«Что я наделал? Что наделал! Прости меня, Санька. За то, что взял с собой и погубил, – думал я, ничего не видя обожжёнными холодом глазами, и уплывал в синюю даль. – Эх, мама… Не пускай Серёжку в посредники. Пусть он с папкой на рыбалку ездит. Прости меня, мама. Прости…»