Текст книги ""Фантастика 2024-87". Компиляция. Книги 1-20 (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Смекалин

Соавторы: Вячеслав Рыбаков,Андрей Скоробогатов,Сергей Якимов,Василий Криптонов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 181 (всего у книги 350 страниц)

* * *

– Ты не смеешь так обращаться с особой императорской крови!

Это были первые слова Бориса – после того, как мы отъехали от места происшествия.

Я катил по улицам Петербурга, а мимо текли человеческие реки. Битва с Тьмой не осталась незамеченной, и теперь, когда всё стихло, любопытные обыватели потянулись за свежими слухами, надеясь выяснить что-то из первых рук – чтобы потом задирать носы перед теми, кто узнает всё из газет.

– Никто из придворных не видел, что происходило, – сказал я. – Репутация вашего высочества не пострадает.

– Всё равно! Ты не смеешь!

– Ну, не смею, значит, не смею. Такой уж я по жизни несмелый человек. Нерешительный.

Борис засопел. Вселенская скорбь, внушённая Тьмой, боролась в нём с подростковым гонором и обидой.

– Если ты везёшь меня к Клавдии Тимофеевне, то это напрасно. Я не болен, я здоров, как никогда. Но мне кажется, что больным я был гораздо более счастлив.

– Я не рассчитываю на услуги Клавдии Тимофеевны.

– Вот как, – Борис горько засмеялся. – Ты рассчитываешь на то, что я поделюсь с ней энергией? Так спешу разочаровать – я опустошён. Во мне ничего не осталось! Вообще ничего!

– Знаю, – зевнул я.

Спать хотелось неимоверно. Адреналин битвы схлынул, и запредельное истощение давало о себе знать. Но на одной только силе воли я мог держаться ещё долго, если нужно.

Сейчас было нужно.

– Знаешь? – удивился Борис. – Откуда?

– Позволю себе напомнить, что мне самому доводилось бывать на вашем месте.

– И ты справлялся, да? – В голосе Бориса прорезался сарказм. – Что бы ни случилось, как бы ни била жизнь Константина Барятинского, он всегда, подобно птице Феникс, восставал из пепла – для того, чтобы продолжить борьбу! Так вот: я – не ты. Когда-то ты наотрез отказался взять меня в отряд Воинов Света. Теперь я сам этого не хочу.

– Это я тоже знаю.

– Ну, конечно. Ты всегда всё знаешь! Только вот излишняя уверенность иной раз играет злые шутки. Ты настолько уверен в себе и правильности своих действий, что не замечаешь очевидного!

– Люди не достойны того, чтобы их спасали, – кивнул я.

Борис замолчал. У детей так часто бывает: услышав из чужих уст свои убеждения, они понимают, как нелепо и уныло всё это звучит.

– Люди погрязли в пороках, – продолжил я. – Они сами не замечают того, как всё больше погружаются во грех. Жадность, похоть, чревоугодие… Их действия похожи на действия разумного человека? Или же это – инстинкт животных, которым Господь не дал разума? Которые физически не способны на то, чтобы оценивать свои действия, и слепо идут туда, куда их влечёт?

Борис смотрел на меня во все глаза. Пробормотал:

– Но… Но если ты тоже всё понимаешь… Зачем… Почему⁈

– Почему продолжаю бороться? Почему и дальше проливаю кровь, опустошаюсь – защищая тех, кто этого не достоин?

Борис отвернулся.

– Скоро поймёте, ваше высочество, – пообещал я. – Мы почти приехали.

– Тебе меня не переубедить! – не оборачиваясь, процедил Борис.

– Я и не собираюсь. Не силён в философских диспутах. Просто покажу вам кое-что.

– Да куда мы, чёрт возьми, едем⁈

– Увидите.

Глава 27

– Ваше сиятельство! – Нам навстречу спешил директор завода. – Покорнейше прошу простить! Не знал, что вы собираетесь почтить… О.

Он остановился, как вкопанный. Видимо, узнал в моём спутнике, мальчишке с недовольным лицом, наследника российского престола. Забормотал:

– Ваше… Величайшее… – Неловко изобразил поклон. Такой низкий, что чуть в пол не воткнулся.

– Мы с его высочеством направляемся в литейный цех, – сказал я. – Мой протеже на месте?

– Кто? – не понял директор.

– Мужик, за которым я просил присматривать.

– На месте. – Директор заметно приободрился. – Хороший работник, побольше бы таких! Серьёзный, непьющий. До Рождества ещё посмотрю на него, а после думаю мастером поставить.

– Непьющий? – хмыкнул я.

– Истинно так!

– Понял. Всё, иди.

– Но…

– Я знаю, где находится литейный цех. Дальше мы – сами.

– Но…

– Ты не расслышал? – Я обернулся.

– Сию секунду, ваше сиятельство!

Директор изобразил ещё один поклон и испарился.

* * *

– Что мы здесь забыли?

Борис демонстративно морщился. Пахло на заводе – как на заводе. Металлом, машинным маслом, копотью. Я любил эти запахи. Было в них что-то крепкое, настоящее.

Сопровождать нас директор не посмел и, видимо, остальным отдал распоряжение не отсвечивать. К литейному цеху мы с его высочеством проследовали без задержек.

У входа я остановился. Заставил Бориса надеть поверх кителя спецовку, на голову нахлобучил каску с защитным щитком – на вбитых в стену крюках висело несколько таких.

– Что ещё… – начал было возмущаться Борис.

Вместо ответа я распахнул дверь в цех.

Литейка на меня всегда действовала завораживающе. Вид раскалённого металла заставлял сердце биться чаще.

Борис этот процесс, судя по всему, наблюдал впервые.

– Ох… – Он поднёс руку к щитку, прикрывая глаза.

– Не бойтесь, ваше высочество, не ослепнете.

– Что это такое?

– Здесь обрабатывают металл. Плавят, разливают в формы – для того, чтобы на выходе получить готовые изделия… А вот и наш старый знакомый.

Мужика, которого мы с Борисом сняли с крыши в клинике Клавдии, я заприметил издали. Хотя до последнего не был уверен, что это он.

Во-первых, в одинаковых спецовках и касках все рабочие были похожи друг на друга. А во-вторых, наш знакомый изменился.

Он совсем по-другому держался. Выпрямилась спина, расправились плечи. Даже голос – когда крикнул что-то товарищу – звучал по-другому. Это был голос человека, находящегося на своём месте. Знающего цену себе и своему мастерству.

– Здорово, – подойдя к нему со спины, сказал я.

Рабочий резко обернулся. Собирался, видимо, ответить что-то не очень вежливое, но узнал меня. А потом, приглядевшись, узнал и Бориса. Растерянно пробормотал:

– Ваше… – неловко одернул куртку, начал было стаскивать с головы каску.

– Не надо, – остановил его движение я. – Мы ненадолго, можешь не раскланиваться. Как дела у тебя?

Мужик некоторое время смотрел настороженно – как будто не мог поверить, что мы с Борисом и правда прибыли сюда с целью узнать, как у него дела. Но подвоха не дождался и неловко заговорил:

– Дак, это… Хорошо у меня дела. Прекрасно даже…

– Работа нравится?

– Да как же такая работа может не нравиться? – Он аж руками всплеснул.

– Ну, не знаю, – пожал я плечами. – Тяжёлая. Жарко тут. И вообще…

В цеху действительно было жарко.

– Да подумаешь, жарко, – фыркнул мужик. – Мы, чай, не сахарные. Не растаем. А плотют в горячем цеху больше, чем в других. И смена короче.

Я удовлетворенно кивнул. О соблюдении на заводе надлежащих условий труда директор был предупреждён лично мной. Так же как и о том, что произойдёт лично с ним, если хоть одно из этих условий будет нарушено.

– Пьёшь? – спросил я.

– Боже упаси! – Мужик аж перекрестился. – С того самого дня – ни капли. Зачем оно мне? Раньше пил – горе заливал. А нынче – какое моё горе? Одни только радости. На прошлой неделе вот прибавку получил. Жене полушубок справил, детишкам пряников. Старший сын снова в школу ходить начал. Господин учитель его хвалит, способный, говорит, мальчуган… Спасибо, ваше сиятельство! – Мужик вдруг поклонился мне в пояс. – Верите, нет – каждый день бога молю за вас! Кабы не вы тогда…

Я покачал головой:

– Всё, что я сделал – дал тебе удочку. А рыбу ты ловишь сам.

– Что? – изумился мужик. – Какую такую рыбу?

– Семён! – окликнул его кто-то. – Ты долго лясы точить будешь?

Я понял, что металл в печи разогрелся до нужной температуры, и наступает самый ответственный момент – разливка по формам.

– Всё, Семён. – Я шагнул назад. – Рад был повидаться. Работай, не отвлекайся.

Семён благодарно кивнул.

А через минуту огромную стеклянную затворку на печи открыли, и из нутра потёк расплавленный метал.

Борис заворожено наблюдал за тем, как сыплющий искрами, пламенеющий оранжево-алым поток заполняет подготовленные формы.

– Знаете, что будет дальше, ваше высочество? – спросил я.

Борис помотал головой.

– Этот металл превратится в пули. Оружие, которое мы обратим против Тьмы.

– Тьму можно победить огнестрельным оружием?

– Тьма почему-то не оставила инструкций, как именно её побеждать. Мы будем пробовать разные пути. Металл, который вы видите – текуч, мягок. Из него можно отлить что угодно. И Тьма так же, как мы из металла, пытается создать из людей то, что нужно ей. Бездумную, мягкотелую кормовую базу. Компостную яму – которая будет наполняться тёмными эмоциями до тех пор, пока мир не изживёт себя… Вы помните этого человека? – Я кивнул на Семёна. – Помните его таким, каким увидели на крыше?

Борис не ответил. Он, поджав губы, не отрываясь смотрел на то, как металл заполняет формы.

– Тот Семён просто плыл по течению. Он не осознавал себя, своего места в мире. Человека можно расплавить. Это не трудно. Можно сделать так, чтобы человек растёкся, потерял путеводную нить. Действовать бездумно, потакая инстинктам – это ведь так легко и приятно! Однако это вовсе не означает, что человек сам по себе – плох. Так же, как из текучего металла можно отлить пулю – можно и человеку показать, на что он способен. Если, конечно, найдёт в себе силы на то, чтобы стать человеком… Вы всю свою жизнь провели во дворце, в неге и роскоши. Вас окружали любящие люди, заботливые врачи, мудрые книги. Вашим воспитанием занимались лучшие педагоги, ваши родители являют собой идеал порядочности и благородства. Вы не подозревали, что Тьма – так близко. Вспомните Жоржа Юсупова. Вспомните, во что превратила его Тьма. А ведь Жоржа воспитывала не улица! Он не в канаве рос. Что уж говорить о простых людях, чьим воспитанием не занимался никто и никогда?.. Не показывал на наглядных примерах, что есть хорошо и что есть плохо?..

Борис молчал. Губы его сжались в тонкую нитку. Пальцы судорожно крутили пуговицу на рукаве спецовки.

– Вы думали, что увидев людские пороки, совершили открытие? Думали, что я их не вижу, и лишь потому продолжаю действовать? Это не так. Я всего лишь не хочу уподобляться Тьме.

– Тьме? – Борис произнес это слово с трудом. – Уподобляться Тьме? О чём ты?

– О том, что лишая людей права на исправление ошибок, отворачиваясь от них, вы уподобляетесь Тьме. Взгляните на человека, которого вы спасли. – Я кивнул на Семёна. – Если бы отвернулись от него тогда, он не стал бы тем, кто сейчас стоит перед вами. Никто из людей не безгрешен, ваше высочество. Ангелов в людском обличье не существует. Пороки были, есть и будут. Но это – не повод разочаровываться в человечестве. Вы – маг. Вам по определению дано больше, чем другим.

– Как и тебе?

– Да. Как и мне. И я не считаю себя вправе сморщиться, сказать «Фу!», развернуться и уйти. А вас – не задерживаю. И не уговариваю. Этот выбор вы должны сделать сами.

Металл, разлитый в формы, постепенно остывал. Пламенеюще-алый цвет темнел и на глазах приобретал совсем другой оттенок – тусклый, тёмно-серый.

Искрящаяся красота становилась другой. Холодной и суровой.

– Это уже пули? – Борис показал на заполненные формы.

– Нет, пока заготовки. Их ещё будут обрабатывать.

– Я хочу на это посмотреть.

– Что ж, не смею мешать. Оставайтесь, смотрите. За вашу безопасность, полагаю, я в ближайшее время могу не беспокоиться.

– А ты?

– А мне пора в академию.

Борис посопел. И коснулся моего рукава.

– Я поеду с тобой. И больше никогда не позволю себе раскисать, обещаю! Только, пожалуйста, давай немного задержимся. Я правда хочу посмотреть, как будут обрабатывать заготовки.

* * *

К наступающему Рождеству парадный зал академии украсили еловыми ветками, шарами и гирляндами. В глубине сцены стояла огромная ёлка.

– Поздравляю вас с окончанием семестра, дамы и господа! – прокатился по залу голос Калиновского. – Все вы знаете, как непросто нам пришлось. Ни для кого не секрет, что для Отечества настали трудные времена. И я бесконечно горд тем, что на его защиту встали курсанты нашей академии!

Я всмотрелся в строй первокурсников. Все новобранцы, новые Воины Света, были там. На своих местах. Рядом с Борисом, Златой и Агатой.

Клавдия долго боролась за жизни тех двух, которых коснулась Тьма. Но эти ребята тоже стояли сейчас в строю.

– Некоторым из вас пришлось очень нелегко, – продолжил Калиновский. – Но никто из курсантов не покинул академию! Никто не пожелал перевестись на домашнее обучение.

Зал разразился овациями. Борис благодарно посмотрел на меня. А Калиновский взглянул на моих Воинов Света – по такому поводу Витман позволил им ненадолго оставить свои посты.

Анатоль, Андрей, Мишель и Полли, светящиеся от радости встречи, стояли рядом со мной. Даже Юсупову в честь такого события позволили выбраться из заточения – хотя я подозревал, что какой-то аналог магических наручников на него всё же надет. В противном случае параноик Витман выпустить Юсупова не позволил бы.

Жорж тоже стоял среди второкурсников, но вокруг него будто само собой образовалось свободное пространство. В битком набитом зале таким мог похвастаться он один.

Мне Жорж издали коротко поклонился. Я вернул поклон. Несладко ему сейчас, должно быть. Как вообще попал-то сюда? Калиновский настоял, не иначе. Мы – одна семья. И за этот постулат наш ректор будет биться до последней капли крови.

Калиновский между тем продолжал:

– А также хочу напомнить, что за всю историю академии никакие внешние события не мешали нам блюсти наши славные традиции! Что бы ни происходило в мире. Какие бы ветры и бури ни проносились над нами, в этих стенах белые и чёрные маги продолжают бороться за свою успеваемость! За победы в учёбе и спорте!

Борис отвёл взгляд и помрачнел. Игру, состоявшуюся в начале года, белые маги проиграли. И Калиновский подтвердил его опасения.

– На результат, бесспорно, повлияло не только поражение белых магов в Игре. Все вы знаете, что несколько второкурсников, в силу ряда обстоятельств, не могут присутствовать на занятиях лично. А соответственно, не зарабатывают дополнительные баллы во время занятий.

– Это ужасно несправедливо, – пробормотала Полли.

Анатоль, Андрей и Мишель молчали, но было видно, что и они расстроены. Не по своей ведь воле пропускают лекции! А за работу на уроке преподаватели традиционно начисляли самые высокие баллы.

– Какая несправедливость! – поддержал Полли голос с той стороны зала, где стояли старшекурсники.

Я узнал Элину Вачнадзе – девушку, которая была в моей команде на Игре.

– Увы, госпожа Вачнадзе, – Калиновский развёл руками. – Правила существуют для всех. И придуманы они не для того, чтобы их нарушали.

– Ну, зато нам и штрафы не начисляют, – пошутил Анатоль.

По штрафам он, неуёмный ловелас и нарушитель распорядка, неизменно лидировал.

– И то верно, – усмехнулся я.

– С учётом всех этих обстоятельств, – продолжал Калиновский, – к концу семестра мы подошли со следующим результатом: белые маги – девятьсот десять баллов! Чёрные маги – тысяча сто десять баллов!

Он взмахнул рукой. В висящей над сценой таблице, которая до сих пор показывала нули, появились цифры.

Бѣлые маги – 910 баллов

Чёрные маги – 1110 баллов

От торжествующих воплей чёрных магов задрожали стены. Белые пытались делать вид, что они совершенно не расстроены.

– В конце концов, мы побеждали два семестра подряд, – сказал Мишель. – Надо же и чёрным когда-нибудь выиграть?

– На мой взгляд, это совершенно лишнее, – объявила Полли. И поджала губы.

– Однако, – сказал Калиновский. И в зале мгновенно наступила тишина. – Не будем забывать, господа, о такой важной составляющей нашей жизни, как внеаудиторная деятельность.

Тишина стала гробовой. Если хорошенько прислушаться – наверное, можно было услышать, как Джонатан, ловящий рыбу в проруби, восславляет государя императора.

– Все мы хорошо знаем, сколь многое сделал для защиты нашего мира от Тьмы отряд Воинов Света! И Его величество связались со мною лично для того, чтобы вынести благодарность нашим отважным воинам. Итак: за проявленные доблесть и мужество, господин Батюшкин – пятьдесят баллов! Господин Долинский – пятьдесят баллов! Госпожа Нарышкина – пятьдесят баллов! Господин Пущин – пятьдесят баллов! И господин Барятинский, стараниями которого был создан отряд Воинов Света – сто баллов!

Взмах рукой.

Бѣлые маги – 1210 баллов

Чёрные маги – 1110 баллов

От поднявшегося гвалта у меня зазвенело в ушах. Теперь картина в зале в корне поменялась. Чёрные маги негодовали, белые готовы были прыгать до потолка.

А я вот отчего-то торжества совсем не чувствовал. Ну, если по-честному – какой я, к чертям, белый маг? Это просто Калиновский мою жемчужину не видел.

С того дня, как я забрал её из ювелирного салона, не изменилось ничего. Жемчужина оставалась строго чёрно-белой. Обоих цветов – одинаково, ни единого поползновения ни в одну из сторон. Может, поэтому мне сейчас так… странно?

Увлеченный своими мыслями, я невольно перевёл взгляд на Калиновского. И по выражению лица этого прожжённого дипломата понял вдруг, что он сказал не всё. Продолжение следует.

– Господа! Попрошу ещё минуточку вашего внимания.

Я оказался прав. Голос Калиновского, усиленный магией, легко перекрыл гвалт.

И снова тишина установилась мгновенно. Курсанты застыли, не зная, чего ещё ждать.

– Хочу напомнить, что сегодня среди нас присутствует человек, совершивший весьма неоднозначный поступок. – Калиновский вздохнул, будто набираясь решимости, и продолжил: – Это человек, который оступился. Который уже стоял на краю пропасти. Но он нашёл в себе силы и мужество на то, чтобы исправить свою ошибку. Ценой колоссальных усилий, ценой собственного здоровья этот человек помог господину Барятинскому одолеть Тьму… За проявленные доблесть и мужество сто баллов получает господин Юсупов!

Я думал, что зал взорвётся снова. Но вокруг стояла могильная тишина. Редкие, аплодисменты мгновенно стихли.

Кольцо свободного пространства вокруг Жоржа расширилось. Курсанты, казалось, не знали, как им себя вести.

Жорж вскинул голову. Ему сейчас было очень нелегко. Может быть, даже тяжелее, чем в Павловске. Там напротив него стоял враг. А сейчас окружали бывшие друзья – которые вдруг разом перестали быть друзьями.

Но Жорж держался. Побледнел, но стоял с гордо поднятой головой.

Наши взгляды встретились. Жорж коротко, криво улыбнулся. И развернулся – собираясь уходить. Люди Витмана, стоящие у выхода из зала, напряглись.

– Стой, – крикнул Жоржу я.

В гробовой тишине голос прокатился по залу эхом. А я, расталкивая толпу, пробился к Жоржу. И протянул руку.

– Поздравляю.

– С чем?

– С возвращением.

Жорж смотрел на мою ладонь. Так, будто не был уверен, что я в последний момент не отведу её в сторону.

Когда он поднял руку, манжета рубашки съехала вниз. И я увидел край ожога – который не заживёт никогда.

– Спасибо.

Жорж крепко сжал мою ладонь. И вот теперь зал взорвался аплодисментами. Теперь уже ни у кого не осталось сомнений, как себя вести.

Жорж вдруг улыбнулся. Поднял голову вверх, на таблицу.

Бѣлые маги – 1210 баллов

Чёрные маги – 1210 баллов

Поровну.

– Что-то ты не выглядишь расстроенным из-за ничьей, Барятинский.

Я пожал плечами:

– Вероятно, потому, что я не расстроен.

– Вот как? Совсем?

– Абсолютно.

Я говорил правду.

Теперь всё было правильно. Теперь всё было так, как должно быть.

Василий Криптонов
Князь Барятинский. Второй курс. Свет на вершине

Глава 1

– Костя, я волнуюсь, – сказала Надя с заднего сиденья.

– Вова, – поправил я.

Я сидел на пассажирском сиденье, справа от шофёра, прислонившись головой к стеклу. Пытался дремать.

– Что? – не поняла Надя.

– Не Костя, а Вова. Это он сидит рядом с тобой. И твои волнения сейчас —забота его, а не моя.

Наверное, прозвучало резковато, типа «отвали, не до тебя». Но что поделать, если мне и правда было не до волнений сестры. Вот если бы Надя волновалась из-за летящего в неё артиллерийского снаряда – другой разговор. Но мы всего лишь ехали в машине. Во дворец. На церемонию помолвки великой княжны Анны Александровны с каким-то европейским принцем. В подробности я не вникал, ко всей прочей головной боли только внешней политики не хватало.

Разумеется, разодеты мы были в пух и прах. Разумеется, статус моего рода не позволял мне сесть за руль самому. Пришлось воспользоваться услугами шофёра, Трофима. И ползти по дороге в соответствии c положением рода, со скоростью полудохлой улитки. Маленькие печали аристократии, которых простому люду не понять, н-да…

Сам Трофим, видимо, полагал, что едет торжественно. Впрочем, его можно было понять и простить. Он-то ведь был простым человеком, не магом. А в лобовое стекло валил снег. Густой, пушистый. Зима…

Императорская семья давно перебралась из Летнего дворца в Зимний. Мне он был немного знаком по прежнему визиту. Учитывая размеры дворца, вряд ли в Петербурге есть хоть один человек, которому он действительно знаком в полной мере. Впрочем, я полагал, что и на сей раз дальше парадного зала дело не уйдёт, разве что гости перепьются и затеют играть в прятки. Хотя на таком уровне – маловероятно, конечно.

Надя, осмыслив моё высказывание, фыркнула и заговорила с Вовой. Я не прислушивался. Только мысленно посочувствовал парню.

Он, вчерашний автомеханик, которого вдруг пригласили в императорский дворец на такое мероприятие, уж явно имел поводов волноваться раз в десять больше, чем Надя. А она, натура творческая, сконцентрированная на себе, об этом даже не задумывается. Вова ведь – мужчина. Поддержка и опора, вот тебе и весь сказ. В то время как на самом деле, это у Вовы будет миллион возможностей накосячить. Не так и не тому поклониться, не то сказать, не то съесть, неправильно выпить, не ту даму пригласить на танец, и прочее, прочее. Всё, что Надя впитала с молоком матери, для Вовы – китайская грамота. Такая же, какой была когда-то для меня. Но я приложил кучу усилий и грамоту эту выучил. Решил проблему так же, как привык решать все остальные…

Пока Надя с Вовой шептались, я закрыл глаза, и разум мой наконец утёк в полудрёму. Восстановление после битвы с Тьмой напротив антикварной лавки давалось мне в этот раз особенно тяжело. Спал я при каждой удобной возможности. И даже при неудобной, вот как сейчас – положив голову на холодное стекло, как на подушку.

Никогда и никому об этом не скажу, но теперь я понимаю Бориса. В таком состоянии очень легко сдаться Тьме. Поверить, что битва бессмысленна.

Каждый последующий прорыв Тьмы был сильнее предыдущего. Должно быть, так эта тварь всё и задумывала. И если с этим прорывом я кое-как справился, то что будет со следующим? Со следующими…

Лучше об этом не думать. Как говорят умные люди: будет день – будет пища. Ну или, чуть попроще: упрёмся – разберёмся. Всё возможное оружие у меня есть. А значит, и ныть смысла нет.

Кстати, насчёт оружия. Света осталась в академии, проявив невероятное отсутствие энтузиазма. Я думал, она до потолка будет прыгать, узнав, что её приглашают в самый настоящий императорский дворец. Девчонка же, в конце концов. Но Света восприняла информацию спокойно, как айсберг, и задала вопрос:

«А зеркала там будут?»

Я подвис. Вызвал в памяти зал, в который мы с Надей ходили в прошлом году, на день рождения великой княжны. Вспомнил высокие окна, белые колонны, массивные люстры, свисающие с потолка. Потом попытался воссоздать в памяти весь путь от входа до этого зала.

«Как будто бы нет», – осторожно сказал я.

«Как будто бы? – уставилась на меня Света. – Ты готов поставить судьбу мира на „как будто бы“?»

Я только руки поднял.

За то время, что Света находилась в нашем мире, она освоилась здесь просто великолепно. Могла бы написать руководство по адаптации для попаданцев: «Как приспособиться к чужому миру с нуля». И, разумеется, замечательно научилась избегать зеркал.

Но она была совершенно права. Если в парадном зале или по дороге туда нам встретится зеркало, то это – проблема. Придётся либо бить его, либо требовать убрать. В любом случае ситуация получится некрасивой. Хотя, конечно, если из зеркала вылезет Страж, то всё станет ещё хуже.

«Я не могу ничего гарантировать, оказавшись в совершенно незнакомом месте, таком огромном и наполненном незнакомыми людьми, – припечатала Света. – Мне хватило театра».

«А что было в театре?» – не понял я.

Света посмотрела на меня в изумлении.

«Зеркала! Там были огромные зеркала в гардеробной. Я шла мимо них, зажмурившись. Ты разве не заметил?»

Я не заметил. И поторопился сменить тему:

«Тебе тут не будет скучно одной?»

«Не будет, – заверила меня Света. – Ко мне придут Злата и Агата, мы будем пить чай и слушать пластинки».

Судя по сиянию в глазах, этот девичник ей и вправду был интересен. Я только плечами пожал.

Великий князь Борис, разумеется, торжества по случаю обручения родной сестры пропустить не мог, но вот взять с собой даму сердца ему мягко, но твёрдо не позволили.

Во-первых, у них с Агатой была пусть и незначительная для взрослых людей, но существенная для подростков разница в возрасте, что для неподготовленного зрителя смотрелось комично. Агата была на полголовы выше великого князя. Во-вторых, над близняшками Львовыми сиял заманчивый ореол загадочности. Ведь они, вместе с родителями, исчезли из Петербурга сразу после рождения, а появились буквально пару месяцев назад. В-третьих, сам факт того, что великий князь с кем-то встречается до такой степени официально, что привёл свою пассию на церемонию помолвки, уже само по себе – сенсация.

И всё это с гарантией оттянуло бы на себя внимание приглашённых гостей. Что было в корне неправильно, учитывая то, что в центре события должна была находиться великая княжна Анна. Тихая серенькая мышка по натуре, каким-то образом умудрившаяся родиться в императорской семье, она, тем не менее, наверняка мечтала хотя бы в день своей помолвки блистать так, чтобы все ахнули. А если и не мечтала, то за неё однозначно помечтали родители.

В общем, Борису пока показали стоп-сигнал. Дав понять, что против его отношений с Агатой, в принципе, ничего не имеют, но с обнародованием лучше обождать.

Борис по этому поводу долго сопел, но в итоге смирился. Чему в немалой степени поспособствовало то, что Агата нисколько не расстроилась, всё прекрасно поняла и заверила возлюбленного, что и сама пока не очень фанатеет от идеи оказаться в самой гуще сливок общества, в свете софитов. Как-никак, несмотря на безупречное воспитание, всю жизнь она прожила в глуши, и даже в академии ей было ощутимо тяжело.

Мою благостную полудрёму уничтожил вопль Трофима и ощущение, что машину повело в сторону.

Я резко вскинул голову, открыл глаза и, оценив обстановку на дороге, дёрнул руль на себя.

Машина вернулась на свою полосу, чудом избежав столкновения со встречным «Чёрным призраком». Несмотря на погоду, дорога была не скользкой, но спросить у Трофима, какого чёрта произошло, я не успел. Потому что ответ ворвался в салон сквозь лобовое стекло, врезался боком мне в грудь так, что дыхание сбилось и рявкнул:

– Государю императору – ура!

– Пресвятая Богородица! – Трофим, одной дрожащей рукой сжимая руль, другой перекрестился. – В гроб! В гроб ведь сведёт ваша тварюга, Константин Александрович!

– Здравствуй, Джонатан! Рада тебя видеть. – Надежда Александровна Барятинская не ударила в грязь лицом и повела себя безупречно.

– Спасибо, что не угробил, – фыркнул Вова.

Я посмотрел на чайку и покачал головой.

– Прибил бы тебя, фамильяр. Да жалко.

Джонатан в ответ возмущённо крикнул по-чаячьи и как-то странно раскорячившись, подал мне лапу. К лапе обрывком бечёвки была привязана бумажка.

Опять записка. Ну, надеюсь, на сей раз не от великой княжны. Она, насколько я знал, была не в восторге от помолвки, но, в целом, смирилась. Как и подобает особе императорской крови.

Впрочем, даже если бы Анна и захотела написать мне что-то вроде «похитьте меня, я вся ваша», то призвать для этого моего фамильяра она бы уж точно не смогла. Такое, пожалуй, мог исполнить лишь один человек… В общем, развязав бечёвку, я уже на девяносто девять процентов был уверен в том, что знаю, от кого записка.

А развернув, понял, что не ошибся. Корявые буквы, выведенные непривычной к письму рукой, сообщали: «Видила канец. Прейди».

Я хмыкнул и большим пальцем почесал переносицу. Очень, конечно, рад за Мурашиху, что она, в её-то годы, увидела конец. Только, спрашивается, я ей теперь зачем? Радостью поделиться?

Впрочем, хватит этого солдафонского юмора даже мысленно. Не время расслабляться, тут не то что война – конец света вовсю бушует. И Мурашиха – одна из тех сил, что ему противостоит. Так что если бабка вдруг хочет поделиться со мной какой-то информацией, надо заткнуться и внимательно выслушать.

Правда, для этого надо сперва откатать обязательную программу в Зимнем дворце.

– Время терпит? – спросил я Джонатана.

Он молча смотрел на меня.

– Или мне прямо сейчас срываться? Оскорблять императорскую семью своим отсутствием?

– Государю императору – ура! – возмутился Джонатан.

– Ну вот, спасибо, что расставил приоритеты, – улыбнулся я. Погладил пальцем чаячью голову.

Джонатан зажмурился от удовольствия.

* * *

В парадном зале мне не понравилось. Сразу.

Я не знал, в чём дело. Вроде бы всё было как всегда на подобных мероприятиях: музыка, люди, подносы с бокалами и закусками, которые сноровисто разносили официанты, немного гвардейцев, незаметно хранящих покой.

Но атмосфера была какая-то нехорошая.

Вова и Надя либо ничего не заметили, либо не придали значения. Дождавшись начала очередного танца, отправились вальсировать, а я стоял неподалёку от входа. Лихорадочно соображал, пытаясь определить источник беспокойства.

Но источника не было. Всё казалось просто разлитым в воздухе. В этих лицах вокруг меня. В этих разговорах…

– … мне кажется, что его величеству не худо было бы издать указ, чтобы во времена подобных торжеств из города удаляли всякое отребье, – донёсся до меня нервный женский голос. – Я собиралась, готовилась с самого утра, а по дороге навстречу – хромой, одноногий нищий с побитым глазом! Меня до сих пор передёргивает от этого зрелища.

– Полностью вас понимаю, дорогая, – ответила подруга возмущённой дамы. – Конечно, эти люди должны где-то жить. Но они не должны оскорблять взоры таких, как мы!

Дамы продефилировали мимо меня. Я чудом удержался от замечания, что в такой день негоже оскорблять мой слух подобной хренью. И что не худо было бы подобных «аристократок» выселить куда-нибудь подальше от Петербурга, в Сибирь например.

Хотя, что это со мной такое? С каких пор я обращаю внимание на пустопорожнюю болтовню пустоголовых девиц?

Нет, атмосфера положительно была какая-то не такая.

Я огляделся в поисках знакомых лиц. Таковых нашлось немало. Собственно, все Воины Света из первого потока присутствовали тут. Вне зависимости от положения рода, мы были на текущий момент чуть ли не первыми лицами государства, на нас возлагались все надежды. А не так давно мы вновь доказали свою незаменимость, устранив самый сильный прорыв Тьмы за всю историю их существования. Не такую уж длинную, конечно, но тем не менее.