Текст книги ""Фантастика 2024-87". Компиляция. Книги 1-20 (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Смекалин

Соавторы: Вячеслав Рыбаков,Андрей Скоробогатов,Сергей Якимов,Василий Криптонов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 195 (всего у книги 350 страниц)

Глава 26

– В таком случае, мне хотелось бы поговорить с вами лично, – сказал императору я.

– Сию минуту?

– Если вы не заняты.

– Ни в коем случае. Приму вас с большим удовольствием.

– Спасибо. Кристина Дмитриевна, Эрнест Михайлович, – я повернулся к Кристине и Витману. – Для вас, полагаю, также будет нелишним присутствовать при нашем разговоре.

– А я? – встрепенулся Борис.

– А вам, ваше высочество, определенно есть с кем поговорить и без нас.

Я посмотрел на Львову. Девушка вспыхнула.

– Константин Александрович прав, – улыбнулся император. – Уверен, что вам с госпожой Львовой найдётся, о чём побеседовать. – Он пошёл к двери. – Прошу за мной, дама и господа.

– Что ты задумал? – прошептала по дороге Кристина.

– Не скажу.

– Почему?

– Сюрприза не получится.

– А ты уверен, что мне понравится этот сюрприз?

– Уверен, что пора для него настала.

– Ох, Костя… – Кристина покачала головой.

Я взял её за руку. Прошептал:

– Всё будет хорошо.

Так, держась за руки, мимо застывшей с каменным лицом Марии Петровны Алмазовой, мы и прошествовали в уже знакомый мне кабинет государя.

– Располагайтесь, прошу, – император повёл рукой.

На столе для переговоров уже дожидались фрукты и закуски. Я усилием воли подавил возбужденный вопль желудка. Сначала – дело. Закончить уже с этим, а там хоть трава не расти.

– Итак, господин Барятинский? – император посмотрел на меня.

– Награда, о которой я прошу – ваш ответ на один вопрос.

– Слушаю. – Он, казалось, совершенно не удивился.

– Вы знаете, кто я такой?

Лицо Кристины помертвело. Витман попытался что-то сказать, но предпочёл закашляться. Смотрел на императора не отрываясь.

– То, что вы пригласили к присутствию при нашем разговоре госпожу Алмазову и господина Витмана, означает, полагаю, что у вас нет секретов от них?

– От Кристины – давно нет. А Витман… Честно говоря, мне просто надоело притворяться.

Император коротко улыбнулся.

– Что ж, стоит признать – вы долго продержались. Вашему хладнокровию остаётся только позавидовать.

– То есть… – начал я.

– Ну, разумеется. Мне известно всё. Как я могу к вам обращаться?

– Капитан Чейн.

Снова короткая понимающая улыбка.

– Видите ли, Капитан Чейн. Иной раз – очень редко – случается такое, что у подростков внезапно подскакивает магический уровень. Это зависит от многих факторов, в большинстве случаев связанных с наследственностью. Но. Это, как правило, единичный всплеск. Уровень, находившийся в пределах первого-второго, внезапно поднимается, к примеру, до шестого. И всё! Больше не происходит ничего. От скачка магического уровня вчерашний мальчишка не обретает способность рассуждать и действовать, как многоопытный мужчина. Он не овладевает вмиг навыками вооруженного и рукопашного боя, ведения слежки и обнаружения засады. Не демонстрирует выдержку, хладнокровие и разум, коим позавидуют многие взрослые. И уж конечно, будучи изначально белым магом, не борется ежедневно, день ото дня с чернотой, пытающейся заполнить его душу.

– То есть, вы знали с самого начала?

– С того дня, как увидел вас здесь, на поединке за место в Ближнем кругу. Поначалу полной уверенности у меня не было. Но я наблюдал за вами. И чем дальше, тем всё более убеждался в том, что я прав.

Император вдруг поднялся. Склонил голову. И проговорил:

– Приветствую тебя в нашем мире, Бродяга. Ты был нам нужен. Мир взывал к тебе. И ты пришёл.

Что на это ответить, я понятия не имел. Но на всякий случай тоже встал и поклонился.

– Бродяга… – обалдело пробормотал Витман.

Император повернулся к нему.

– Вам доводилось слышать эти легенды, Эрнест Михайлович?

– Краем уха. В моём восприятии они находились где-то на уровне былин и прочих сказок. Даже вообразить не мог…

– Это хорошо, – удовлетворенно кивнул император. – Вера в сказки, безусловно, делает жизнь приятнее. Но вместе с тем мешает прогрессу. Мешает думать, бороться, принимать решения. Если бы глава моей Тайной канцелярии вместо того, чтобы руководить подчинённым ему ведомством, все эти годы жил, ожидая появления спасителя мира, боюсь, что к моменту этого появления уже нечего было бы спасать.

– Резонно, – согласился я. – Знаете, вы лучше сядьте. А то я себя как-то по-дурацки чувствую.

– Благодарю. – Император улыбнулся. Снова опустился в кресло. И продолжил: – Что же касается меня, то правящая династия – это несколько иное. Нам многое дано, но и знать мы обязаны больше, чем другие. Обязаны понимать, как устроен мир. Легенды о Бродяге передавались в нашем роду из поколения в поколение.

– Однако, если я правильно помню, Бродяга – не спаситель как таковой? – осторожно вмешался Витман. – Не тот, кто своим появлением в одночасье всех победит?

– О, нет. Ни в коем случае. Бродяга – тот, кому по силам привести мир в равновесие. Вернуть гармонию и стабильность. Если, разумеется, миру это нужно. Если мир примет Бродягу… Могу узнать, Капитан Чейн, чем вы занимались в прошлой жизни?

– Да на здоровье, – хмыкнул я. Плюхнулся обратно в кресло и закинул ногу на колено. – Я боролся против существующего режима. Был главой повстанцев.

Витман закашлялся.

А император улыбнулся:

– Победили?

– Не успел. Расстреляли. Но восстание поднял. До сих пор интересно, чем там у них дело закончилось.

– Дело, как вы изволили выразиться, вероятнее всего закончилось тем, что вы вывели мир из стазиса, в коем он пребывал. Вы явились в момент кризиса, тогда, когда были нужны более всего. И качнули маятник в нужную сторону. Сдвинули мир с пути, ведущего его в Бездну.

– Хотелось бы верить…

– Вам ничто не мешает убедиться в этом лично.

– То есть? – изумился я. – О чём вы?

– Я, увы, не так уж силён в толковании древних легенд. Но если правильно понимаю, то в определённый момент своего многовекового существования Бродяга обретает некую материальную привязку. Нечто, помогающее ему перемещаться между мирами. И с этого момента он уже не утрачивает своего опыта с каждым новым перерождением. Помнит всё, что с ним было прежде. То есть, грубо говоря, для того, чтобы возродиться в новом мире, Бродяге не нужно умирать.

– Материальную привязку? – пробормотал я.

– Именно. И, насколько понимаю, она у вас есть. – Император посмотрел на мою руку, обмотанную цепью.

К материальной цепи я успел привыкнуть, как привыкают к наручным часам. Настолько, что уже и позабыл о ней. Цепь была скрыта под рукавом, но император смотрел так, будто видел сквозь рукав.

– Ваше личное оружие обрело материальную плоть. Прежде я этого не замечал.

– Прежде этого и не было, – пробормотал я.

Потянул рукав вверх. Из-под него показалась цепь. Витман уставился на неё с неподдельным интересом.

– Могу узнать, как вы раздобыли цепь?

– Да никак, – буркнул я. – Случайно нашёл в… одном подвале. Среди старых вещей.

– Да, – кивнул император. – Примерно так это и должно было произойти. Когда-нибудь этот артефакт пришёл бы к вам сам… Вы спасли наш мир, Капитан Чейн. А мир дал взамен то, в чём вы более всего нуждаетесь. Свободу.

Я обалдело молчал.

Голос подал Витман.

– Означает ли это, что господин Барятинский… то есть, Капитан Чейн, в любой миг может переместиться в любой из миров Вселенной?

– Полагаю, да. Но точнее всех на этот вопрос сможет ответить сам Капитан. После того, как испытает своё новое приобретение.

– Костя… – пробормотала Кристина.

Она сидела в кресле рядом со мной. И выглядела чрезвычайно растерянной. Я взял Кристину за руку. Пообещал:

– Без тебя – никуда. Хочешь, сначала в твой мир наведаемся? Никогда не жил в Средневековье. А если и жил, один чёрт не помню.

– В твой мир? – севшим голосом переспросил Витман.

Кристина опустила голову.

– Папа. Я давно хотела тебе сказать…

– Не мучайтесь, моя милая. Скажу я. – Император повернулся к Витману. – Дорогой Эрнест Михайлович. Вот уже несколько лет вы воспитываете пришелицу из иного мира. Ваша собственная дочь, увы, погибла – пытаясь освоить магическую технику, к которой не была готова. О подробностях может рассказать Её величество. Не возражаете, Капитан Чейн, если я приглашу её сюда?

Я пожал плечами:

– Насколько понимаю, секретов от супруги у вас нет.

– Секреты есть у каждого. Но не в таких вопросах… Ваше Величество!

Воздух рядом с императором пошёл зыбью. В следующее мгновение на этом месте появилась императрица.

Мы с Витманом, встав, поклонились, Кристина присела в реверансе. Императрица улыбнулась.

– Приветствую всех. Я могу быть чем-то полезна?

– Мы решили, что пришло время Эрнесту Михайловичу узнать правду, – сказал император.

Витману надо отдать должное – держать себя в руках он умел. Застыл с каменным лицом и выжидающе смотрел на императрицу.

– Вашу дочь, Эрнест Михайлович, всегда отличали капризность и необузданность нрава, – мягко сказала её величество. – Увы. Запретов для этой девочки не существовало. Словам взрослых о том, что когда-нибудь её поступки могут привести к необратимым последствиям, она попросту не верила. И однажды это случилось. Не справившись с одним из сложных заклинаний, девочка погибла. Тело её жило, но разум умер.

– Как и мой, – пробормотал я. – С Костей Барятинским произошло то же самое…

– Именно, – императрица кивнула. Очевидно, так же, как император, она знала, кто я. – Это было, когда малышка находилась в пансионе. Его управляющая срочно вызвала Марию Петровну, та в слезах бросилась ко мне. И я, разумеется, не смогла отказать. Я провела необходимый ритуал.

– Попытавшись скрыть этот факт от меня, – пожурил император.

– Речь шла о жизни ребёнка! – вскинулась императрица. – О моей крестнице! Дочери Марии Петровны, которая всю себя посвящала нашему с вами сыну. Отчего и вынуждена была поместить в пансион родную дочь!

– Я не осуждаю ваш поступок, ваше величество. Я и тогда вас не осуждал.

– Да, я помню. Благодарю. – Императрица повернулась к Витману. – О том, что я провела ритуал, и в теле малышки Кристины живёт взрослая девушка из другого мира, знали только я и Мария Петровна. Чуть позже узнали его величество.

– А мне Мария Петровна ничего не сказала, – горько проговорил Витман.

– В момент, когда всё решалось, она просто не успела это сделать. Вы, как всегда, были страшно заняты, находились где-то вне пределов досягаемости. Если мне не изменяет память, в Южной Америке. Вы ничем не смогли бы помочь погибшей дочери. Мария Петровна взвалила эту ношу на себя.

– Зря, – глухо сказал Витман. – Если бы она разделила её со мной…

– Папа! – Кристина со слезами бросилась к нему. И замерла на полдороги. – То есть, если вы позволите мне так вас называть…

– Позволит, – сказал я. – Он тебя любит. Очень.

– Это правда? – Кристина во все глаза смотрела на Витмана.

Тот поднялся. Подошёл к ней, обнял. И повернулся ко мне. Сухо сказал:

– Вы мне, кстати, до сих пор ничего не сообщили о своих намерениях в отношении моей дочери, капитан.

– Да между мной и вашей дочерью всё давно понятно, – хмыкнул я. – В отличие от вас с Марией Петровной. Заканчивали бы вы уже эти шпионские игры? Объявите о том, что повенчаны. Признайте Кристину своей дочерью. Правильно Мурашиха говорит – не мальчик, поди. Пора уже за ум браться…

– Совершенно согласна с господином Барятинским! – горячо поддержала меня императрица. – Кстати, господин Барятинский. Если вы закончили беседу с его величеством…

– Закончил, – решил я.

Всё, что хотел, я услышал. Теперь осталась сущая ерунда – переварить это всё.

– В таком случае рада сообщить, что вас дожидаются в зелёной гостиной.

– Кто?

Императрица улыбнулась.

– Всё, что могу сказать – вы обрадуетесь этому человеку.

* * *

Из кабинета императора я не вышел, а выбежал. До зелёной гостиной, кажется, вовсе долетел. Оттолкнул слугу, попытавшегося открыть передо мной двери, и распахнул их сам.

Он был одет в латаные-перелатаные штаны и рубаху. Садиться, как всегда, не стал, не любил рассиживаться. Стоял посреди помещения, перелистывал какую-то книгу.

– Платон!

Я бросился к нему.

Книга из рук Платона исчезла мгновенно. Он успел выставить блок и отразить мой удар. Проговорил с усмешкой:

– Рад видеть, что вы в прекрасной форме, ваше сиятельство.

– Зачем ты это сделал⁈ – рявкнул я. – Зачем остался там⁈

– Ответ очевиден, ваше сиятельство. Я поступил так, как было должно. Хотя и догадывался, что вы мой поступок не одобрите.

Платон опустил руки. Понял, что больше я бить не стану.

– И где ты был всё это время?

– Не могу сказать. Это не поддаётся описанию… Там не было ничего. Ни времени, ни пространства. Ни меня самого. Но когда вы победили Тьму, всё изменилось. Я вдруг почувствовал, что свободен. Что больше меня ничто не удерживает. Я оттолкнулся от Тьмы. И оказался в хижине Мурашихи.

Я невольно улыбнулся. Пробормотал:

– Представляю, как она обрадовалась…

– О, не то слово. Она гадала на картах двум каким-то девицам, когда на полу хибары внезапно, неизвестно откуда, появился обнажённый мужчина.

– Визг, небось, на весь квартал стоял?

– Я полагаю, что даже в Кронштадте слышали. Этот, с позволения сказать, костюм, Мурашиха одолжила у соседа. А я расспросил, где вы, и поспешил сюда. Хотел убедиться, что с вами всё в порядке.

Я шагнул к Платону и протянул руку. Мы обнялись.

– Идём, – позвал я. – Хочу, чтобы Кристина и Витман тоже увидели, что ты жив. Кстати. Император всё это время знал, кто я.

– Я догадывался, – просто сказал Платон.

– И Витман теперь тоже знает.

– Что ж, и это хорошо. Отцу вашей невесты наверняка небезынтересно узнать о будущем зяте побольше.

Мы вышли из гостиной. К нам навстречу тут же кинулись Кристина и Витман.

– Платон Степанович! – Кристина обняла его. – Я знала! Знала, что вы не погибли!

Платон улыбнулся. А Витман церемонно поклонился.

– Рад видеть вас в добром здравии, господин Хитров. – Он оглядел Платона с головы до ног. – Могу поинтересоваться, что за разгильдяй позволил вам проникнуть в императорский дворец в таком виде? Вы выглядите, как оборванец из Чёрного города!

Тут я не удержался и начал ржать. Кристина, поначалу робко хихикнув, тоже расхохоталась в полный голос.

– Костя!

Я обернулся. К нам бежал Борис.

– Костя! Там! Скорее!

Призрачная цепь на моей руке появилась раньше, чем я ней подумал.

– Что?

– Агата… Она… – Борис остановился перед нами, тяжело дыша.

– Да что случилось, чёрт возьми⁈

Глава 27

– Она плачет, – сказал Борис. – Агата плачет, и я ничего не могу поделать.

– Ясно, – сказал я. Отозвал оружие. – Ну, по крайней мере, с именем вашей возлюбленной определились. Уже неплохо… Ваше высочество, такой вопрос. Если ваша любимая канарейка соберётся откладывать яйца, и что-то в этом процессе вдруг пойдёт не так, вы тоже побежите ко мне?

– У меня нет канарейки, – удивился Борис. – А если бы была, то я позвал бы придворного ветеринара.

– Ну, и то слава тебе, Господи…

– Это сарказм, ваше высочество, – укоризненно глядя на меня, объяснила Борису Кристина. – На самом деле, Костя хотел сказать, что, конечно же, поможет вам успокоить Агату. Правда, Костя?

Я закатил глаза. Вздохнул:

– Идём.

Кристина тоже пошла с нами.

Но когда мы добрались до покоев цесаревича, оказалось, что помощь Агате уже оказывают. Рядом с ней на кровати великого князя сидела императрица.

– А ещё я лишилась магии, – всхлипывала Агата. – Раньше у меня был уверенный четвёртый уровень, ближе к пятому! А теперь я не могу даже причесаться, не говоря уж о том, чтобы сколдовать себе приличное платье!

– И вы из-за такой малости так расстроились? – императрица мягко улыбнулась.

Провела рукой над головой Агаты. Чёрно-белые волосы заплелись в косы и улеглись на затылке девушки замысловатым венцом.

Вместо порванного на локте, перепачканного чёрт знает чем платья, в котором мы её нашли, появилось другое.

– Ой… – Агата провела руками по уложенным волосам. По юбке. – Благодарю вас, ваше величество! Только… – губы у неё опять задрожали. – Ведь это сделала не я. А я по-прежнему совершенно беспомощна! Там, на заводе, когда нам нужно было попасть на склад оружия, магия подчинялась мне! Я чувствовала, что могу управлять и чёрной магией, и белой! А сейчас… Я недостойна его.

Тут Агата наверняка разревелась бы снова, но императрица взяла её за руку.

– Вы просто устали, моя милая.

– Что? – пробормотала Агата.

– Просто устали. Вы пережили чрезвычайно сложный, смертельно опасный ритуал. Тяжёлое нервное потрясение. Ваша магия сейчас в буквальном смысле слова сходит с ума. И всё, что нужно сделать, это позволить ей восстановиться. Уже к завтрашнему утру всё будет в порядке.

– Вы полагаете?

– Уверена. Если позволите, ещё один небольшой штрих.

Императрица протянула к Агате открытую ладонь. В ней что-то сверкнуло.

– Вы позволите? – императрица улыбнулась.

Агата, взглянув, наклонила голову. Императрица протянула руки и застегнула на шее у Агаты цепочку. На груди девушки закачалась жемчужина.

– О, – глядя на неё, пробормотала Агата. А через несколько секунд изумленно ахнула.

– Ну вот, – улыбнулась императрица, – видите? Вы по-прежнему маг.

– Да, но…

– Вам просто нужно отдохнуть, моя дорогая.

Императрица поднялась, протянула руку Агате. Та, всё ещё совершенно обалдевшая, тоже встала. И, видимо, наконец спохватилась, с кем говорит.

– Извините, Ваше величество! Право же, мне так неловко…

– Ничего страшного, голубушка. Я уже распорядилась, чтобы вам приготовили покои во дворце. Потом вы вернётесь в академию. Но, разумеется, не раньше, чем отдохнёте и позволите нашему придворному целителю вас осмотреть.

Они повернулись к двери. И заметили нас, замерших на пороге.

– Госпожа Львова нуждается в отдыхе, – объявила императрица. – Вам, сын мой, тоже не помешало бы отдохнуть.

– Но, матушка, – начал было Борис.

– Отдыхайте.

Императрица говорила по-прежнему мягко, но я отчётливо понял, что спорить дальше Борис не посмеет.

Так и случилось. Он, насупленный, пошёл в кровать. Агата засеменила к двери.

На выходе её подхватили фрейлины и куда-то повели. Должно быть, в те самые приготовленные покои. Императрица смотрела Агате вслед и улыбалась.

– Могу ли я спросить… – начал я.

– Разумеется, можете, многоуважаемый Константин Александрович. Кому же ещё владеть тайнами, если не вам? Да.

– Что? – удивился я.

– Да, – повторила императрица. – Жемчужина госпожи Львовой – чёрная и белая одновременно. Ровно поровну.

– И это означает…

– Это может означать всё, что угодно, Константин Александрович. Я не сильна в прорицательстве. Но не буду скрывать, эта девушка мне по нраву… Впрочем, о чём это я? Вы и Кристина Дмитриевна наверняка смертельно устали. Немедленно распоряжусь, чтобы вас…

– Не стоит беспокойства, ваше величество. Нам есть, куда идти. А выход мы найдём и без посторонней помощи.

– Что ж. В таком случае, всего вам доброго.

Императрица царственно улыбнулась. И исчезла.

– Когда-нибудь я тоже так научусь, – завистливо пробормотала Кристина. Посмотрела, как скрываются в бесконечной анфиладе комнат Агата и фрейлины. Пробормотала: – Не сильны ее величество в прорицательстве, ну как же! Подумаешь, у девушки идеальная чёрно-белая жемчужина, и эта девушка по нраву её величеству… Готова спорить на последний грош, что Львова – будущая императрица.

Я пожал плечами:

– Поживём – увидим.

– Государю императору – ура! – рявкнул Джонатан.

Он, по своему обыкновению, материализовался неизвестно откуда и плюхнулся мне на плечо.

– Которому из императоров? – хмыкнул я. – Нынешнему или будущему?

– Государю императору – ура!

– Н-да. И ведь не поспоришь…

Я обнял Кристину и повёл к выходу из дворца.

* * *

– Куда мы сейчас? – спросила Кристина.

Мы стояли на набережной, смотрели на Неву. Она была ещё скована льдом. Но до половодья оставалось недолго. Весна уверенно вступала в свои права.

– А куда бы тебе хотелось?

– Право же, мне всё равно. – Кристина прижалась ко мне. – Главное, чтобы ты был рядом.

– Государю императору – ура, – важно подтвердил Джонатан.

– Ну… – Я посмотрел на цепь, обвивающую руку. – Если верить императору, теперь у наших ног миллионы миров. Отдохнём – разберёмся.

Вячеслав Рыбаков
ЗВЕЗДА ПОЛЫНЬ

Ибо религия, в конечном счете, есть действительно серьезное занятие человечества.

А. Дж. Тойнби

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ВЕТХОЕ НЕБО

ДРУГИЕ: ДАЛЕКИЕ МАЯКИ

А когда их голоса зазвучали отдельно от них самих, те двое и не вспомнили бы подробностей давнего разговора. Из их жизней спешащими на форсаже перехватчиками улетели (боевую задачу выполнили, но на базу не вернулся ни один) уже несколько лет, и каких лет! Если ныне и помнилось что-то, так уж не реплики, которыми они поначалу обменивались выжидательно и осторожно, будто подставные шары подкатывая один другому; запомнилось главное: по мере того, как они нащупывали друг в друге единомышленников, огромное яркое будущее, казалось потерянное, распахивалось впереди, словно небо, когда прорываешь облака. Запомнилось пьянящее чувство наконец-то найденного понимания, а значит – свободы.

Но теперь когда-то сказанные ими слова вдруг воскресли совсем в другом месте и совершенно для чужих ушей.

Потом их разговор прервала очередная пауза.

Скоро стало ясно, что это слишком уж долгая пауза. Нервно слущивались секунды. Упала минута. Лишь тогда один из слушателей остановил воспроизведение. И лишь тогда прозвучал вопрос:

– Это все?

– Это все.

– А предыстория?

– Предыстория довольно нелепа.

– Нетрудно догадаться, если запись началась с полуслова и на полуслове оборвалась.

– Носитель был поврежден.

– Очаровательно. Самосвал наехал?

– Не перебивайте. Носитель был поврежден. Курьер вообще погиб. Так и не удалось достоверно выяснить, несчастный случай это или хорошо подготовленное убийство. Это был не наш агент. Мы даже не знаем, чей это был агент. Мы не знаем, когда и кого он записал, и где, и почему этот разговор показался ему достойным записи. Единственно, чем можем похвастаться мы, – это тем, что совершенно случайно оказались на месте гибели агента первыми и в числе прочих трофеев у нас оказалась флэшка с аудиофайлом. Файл был зашифрован, и весьма не по-любительски. Вы будете смеяться, но события произошли больше пяти лет назад. Вытянуть удалось лишь процентов двадцать семь информации, а потом ее еще крутили-вертели на расшифровке.

– Я хочу послушать еще раз.

– Нет ничего проще. И снова голоса.

– …Ведь даже при Совдепе это понимали. Военно-промышленный комплекс волей-неволей развивает высокие технологии, дает наработки – а потом они помаленьку просачиваются в остальные отрасли. Другое дело, что страсть к секретности их подвела. Все, что рождала оборонка, было за такими семью печатями, что пытаться использовать новшества для обычной жизни оказалось немыслимо.

– Ну, и денег не хватало катастрофически… Пауза.

– Кто о чем, а шелудивый – про баньку.

– Денежки счет любят, – по тону чувствовалось, что любитель денег улыбнулся.

– На себя денег никогда не было. На поддержку братских людоедов, идущих некапиталистическим путем развития, – всегда было. А вот на развитие собственное – шиш. Хотя… Если б Горбачеву нынешние цены на нефть – все могло пойти иначе.

– Да он при любых ценах развалил бы все, что только может развалиться. Катастрофическое неумение подбирать людей. Не было ни одного важного поста, куда он не посадил бы либо мечтательного пустозвона, либо врага…

– Ну да, конечно. Вот мы – другое дело, мы в людях не ошибаемся…

Пауза. Отчетливо было слышно, как трижды щелкнула зажигалка – кто-то из них надумал закурить. Но чувствовалось: пауза вызвана совсем не этим. Чувствовалось: банальности значат в их разговоре куда больше, чем когда их мусолят говоруны. Может быть, сейчас те двое с пытливой надеждой вглядывались в глаза один другому: у тебя та же боль? ты хочешь того же? мы можем заняться этим вместе?

– Во всяком случае, сейчас даже этого нет.

– Чего не хватишься, того и нет.

– Ах вы, Воланд наш… Я сражен. Я думал, на Руси, чтобы стать миллиардером, надо с детства не читать ничего уровнем выше «Каштанки». А если не удержался и открыл, скажем, в школе «Войну и мир» или, паче того, Достоевского – все, пиши пропало. Деньги – грязь, промышленность – отупляющая погибель души, даешь слезинку ребенка…

– Во мне крепкий кулацкий ген, вот книжки меня и не испортили. У нас в деревне говорили: сей в грязь – будешь князь. В грязь, заметьте. Заметьте – сей. Это задолго до того, как Уоррен глубокомысленно изрек: надо делать добро из зла, потому что его больше не из чего сделать… А дети плачут не потому, что кто-то худо строит мировую гармонию, а потому, что тятька вечно пьяный, шамать нечего и скушно жить.

– Я о том же. Никакая мечта, никакая мировая гармония не устоят, если не способны прокормить поверивших людей. Но верно и обратное: прокормиться легче, когда работа спорится, а спорится она, когда цель работы по душе. Что проку искать какую-то там национальную идею? Вот если появится, ради чего РАБОТАТЬ…

– Работают обычно ради денег.

– Да. Да, конечно, но если принять, что работают ТОЛЬКО ради денег, тогда мы упремся в ту вонючую истину, которую нам навязывают: нет позорных работ, есть лишь позорные зарплаты. Киллер получает больше хлебороба или ученого? Долой хлеборобов и ученых, там позорно, айда все в киллеры…

– Кажется, понимаю, что вы хотите сказать.

– И это обязательно должна быть в высшей степени хайтековская задача. С одной стороны – достаточно масштабная, чтобы вовлечь не десятки людей, а хотя бы десятки тысяч. А с другой – предельно высокотехнологичная. Чтобы, ухватившись за это звенышко, и всю экономику помаленьку вытянуть. Можно, конечно, согнать миллионы людей рыть канавы, чтобы повернуть реки вспять. Но тогда через десяток лет мы окажемся вообще голыми и босыми, и даже с лопатами пойдут перебои, у китайцев придется покупать лопаты… Высокотехнологичная – и в перспективе очень-очень прибыльная. Чтобы покончить наконец с этим нефтегазовым позорищем!

– И у вас уже есть, конечно, точный ответ, уважаемый Борис Ильич?

– Да. Есть. Конечно, есть. Космос.

– Отчего же именно космос?

– Ответ простой и грустный. Колоссальные заделы, оставшиеся от Совдепа, здесь таковы, что при умелой реализации их хватит еще на один рывок. На следующий шаг. И его мы можем успеть сделать раньше всех. А это же и есть прибыль, в конце концов… Роль главных извозчиков в Солнечной системе – не так уж худо, а? Чем не идея? Ни в какой иной области у нас и в помине нет подобных заделов. Ни в вычислительной технике, ни в генетике, ни в биотехнологиях… да что ни возьми. Все упустили. Даже пресловутый мирный атом… хотя… термояд бы… Все равно, – голос дрогнул от волнения. – Космос ослепительней, вы не находите?

В ответ – беззлобный смешок.

– Как в старом анекдоте. Во-первых, это красиво…

– А вы не согласны? Молчание.

– А разве нет? Разве не красиво? Молчание.

– Господи, – голос неведомого Бориса Ильича, еще только что – сухой и напряженно сдержанный, вдруг ноюще раскис. – Ну неужели ни один человек из тех, что сейчас ворочают всей этой адовой бездной бабла, в детстве не сходил с ума от книжек про ракеты? Неужели ни у одного глаза не горели, неужели не хотелось на самом деле, в реальной будущей жизни сорвать ветку марсианского саксаула? Полететь к венерианскому озеру, возле которого притаился древний звездолет фаэтонцев? Какой скучный мир…

Пауза.

Медленно и задумчиво, даже чуть удивленно (ну-ка, мол, помню или нет? смотрите-ка, помню!) второй голос проговорил:

– «Ту-ут, ту-ут, ту-ут», – пели далекие маяки… Пауза.

Похоже, это был какой-то пароль. Какой-то кодированный сигнал: «я – свой…» В ответ раздался лишь порывистый вздох; но, судя по тому, как зазвучал разговор дальше, именно с этого момента предварительные переговоры начали стремглав превращаться во встречу старых друзей.

– Знаете, Борис Ильич… Когда в шестьдесят седьмом родители повезли меня в Крым, я прихватил с собой карту звездного неба. Там я впервые увидел не просто мутные бестолковые точечки – а всю эту пылающую роскошь. Млечный Путь впервые увидел. Туда затягивает, будто смерчем, и страшно сорваться вверх, в прорву. Такой простор…Ночами, когда родители засыпали, я вылезал во двор с картой и фонариком и разбирался в созвездиях, зубрил названия… Маяки, понимаете ли, Вселенной! И ведь все помню до сих пор. Альфа Возничего – Капелла. Альфа Волопаса – Арктур. Альдебаран – Альфа Тельца, красный гигант. Альбирео – бета Лебедя. Бенетнаш, Мицар, Алиот… проверяйте – все семь из Большой Медведицы слева направо… Мегрец, внизу – Фекда, правее внизу – Мерак, и снова наверх, самая яркая – Дубхе… А чтобы увидеть Орион, надо было суметь проснуться часов в пять утра, в августе он же только под утро там восходит… Бетельгейзе, Ригель, Беллатрикс… Какие названия! Музыка, клавесинный концерт! А нынче спроси: что такое Беллатрикс? Крем для морд какой-то… Арктур? При Советах это был модный проигрыватель, а теперь и вообще, кажись, презики с бугорками в форме звездочек… Но я вставал и в четыре, и в пять, потому что от Ориона слева и чуть ниже – вообще Сириус, его ж нельзя не выучить, он же самый яркий на все небо, и вообще там Каллисто с каллистянами!

Невеселые смешки в два голоса.

– Зачем это было пацану? И зачем у меня в башке все это до сих пор киснет? Ответ один… один-единственный. Потому что красиво. – Пауза. – Продолжайте, Борис Ильич. Пожалуйста.

Пауза.

– Да, собственно, у меня практически все… Просто время уходит. Люди, кстати, тоже. Кто уезжает, кто пропадает… Еще десяток лет – и все эти заделы утратят актуальность. Либо успеем, либо – ставим крест. И на возможности вдохнуть в экономику настоящую жизнь. И на возможности стать чуть ли не монополистами в межпланетье. И, между прочим, на мечте многих, очень многих не самых плохих людей, которые все это придумывали и старались построить…

Пауза. Наверное, самая долгая за весь разговор. Это был решительный момент.

– Но ведь все время что-то запускают. То с Плесецка, то с Байконура… Вон, к французам влезли, на Куру. Да еще морской старт… Вроде и так масса дел делается, нет?

– Как бы вам попонятней… В свое время народ вполне тащился от монгольфьеров. Весь Париж сбегался глазеть, как покоряют небеса. Воздушные шары, ого-го! Мешки с песком, плетеные корзины… Передовая техника! Ветер дунул не туда – лети, куда он дунул. Дождь пошел, ткань намокла – читай отходную. Только когда появились принципиально иные аппараты, аппараты тяжелее воздуха – тогда и впрямь можно стало говорить о том, что человек научился летать, куда и как хочет.

– Ну так что с того?

– Мы до сих пор летаем в космос на воздушных шарах, вот что. У нас самые надежные воздушные шары в мире, согласен. Отладили за сорок лет. Но это воздушные шары. И мы даже не пытаемся делать что-то более современное. Махнули рукой. Даже мечты такой нет, не говоря уже о технических заданиях.