Текст книги "Север помнит (СИ)"

Автор книги: SilverRavenStar

сообщить о нарушении

Текущая страница: 84 (всего у книги 193 страниц)

- Гарлан считает, что, как бы невероятно это ни звучало, Эурон Вороний Глаз продал душу Иным. И снова Коннингтон почувствовал холодное прикосновение к затылку. - Даже если Иные существуют, они – не наша забота. Стена простояла восемь тысяч лет и простоит еще несколько тысячелетий. Кроме того, они в любом случае не зайдут так далеко на юг. Иные – порождение холода и снега, им здесь не выжить. - Может, вы и правы, но, если верить Гарлану, Иным и не нужно идти на юг. Вороний Глаз делает всю работу за них. Именно поэтому, милорд, сейчас нам как никогда нужен Таргариен. Но три дракона, о которых ходит столько слухов… - Они в Миэрине, - неохотно ответил Коннингтон. – Это еще одна задумка наших друзей. - Но если Эйегон – законный наследник, то непонятно, почему они не отдали драконов ему. Вспомнив резкий разговор принца с Варисом на эту же тему, Коннингтон ответил не сразу. - Она придет, - наконец произнес он с гораздо большей уверенностью, чем чувствовал. – Она должна. А когда она придет, у нас и так множество врагов, которых… - Следует сжечь заживо? – продолжил за него Лорас. – Ей нужно будет действовать осторожно. Но опять же, мне все равно. Если вы оставите Станниса мне, пусть поджаривает всех остальных, я не возражаю. - Лорд Станнис не вернется с севера. - Видимо, вы плохо его знаете, - сказал Лорас, криво улыбнувшись. – Что ж, милорд, больше не буду вас беспокоить. Прошу меня извинить. С этими словами он удалился. Коннингтон остался один. В просторном чертоге начало темнеть. Уже настала пора ужина, но лорд Джон не был голоден, к тому же Эйегон будет развлекать дорниек, а это зрелище определенно не прибавит аппетита. Сир Лорас, конечно, ушел, чтобы посетить могилу Ренли, и Коннингтон надеялся, что его никто не потревожит. Если бы у Роберта хватило совести хотя бы похоронить Рейегара… но этот сукин сын сжег его и развеял пепел по ветру, а потом захватил его трон и его королевство. Ничего, осталось недолго. Наконец, не найдя для себя другого занятия, Коннингтон поднялся по лестнице наверх и вернулся в свои покои – Штормовой Предел был столь велик, что лорд Джон только недавно запомнил, как добраться до своей комнаты. В любом случае, скоро им предстоит покинуть замок, и он был этому рад. Несмотря на то, что крепость впервые за свою тысячелетнюю историю покорилась врагу, она все равно оставалась родовым гнездом Баратеонов; Коннингтон смог спокойно спать в своей постели только после того, как сжег все черно-золотые покрывала. И все равно, колокола звонили еще более оглушительно, чем раньше. Он закрыл дверь и развел огонь в камине. Снег еще не добрался так далеко на юг, но с каждым днем воздух становился все холоднее. Еще одна причина поскорее выступить на Королевскую Гавань, пока погода позволяет. Время неумолимо работает против них. Лорд Джон налил себе дрянного вина, снял перчатку с окаменевшей руки и с опаской осмотрел пальцы. Уже почти не осталось надежды, что заразу можно как-то остановить: жесткие серо-черные чешуйки добрались до последних суставов, но пальцы пока гнутся, и он, может быть, еще дотянет до великой битвы. Он снова потянулся к картам, провел здоровой рукой по чернильным пятнам, которые обозначали лес, реку, берег, замок. Как только они превратят их в реальные цели, а не просто каракули на пергаменте… Коннингтон, отвлекшись, смотрел на огонь. Он чувствовал себя очень усталым. Ему хотелось, чтобы все уже закончилось. На высоких черных стенах плясали слоны, драконы и олени, зловеще ухмылялись оправленные в золото черепа с жуткими голубыми глазами, а кровь на снегу была такой красной… - Милорд? Коннингтон резко выпрямился, его сердце бешено заколотилось. Он и не заметил, что грезит наяву. Только он выпустил из руки кубок и спрятал ее под стол, как Эйегон захлопнул за собой дверь. Принц выглядел удивленным. - Прошу прощения, - сказал он. – Вы спали? - Нет. То есть, да. Не совсем. – У Коннингтона шумело в ушах. О боги, он едва успел. – Что вы делаете? - Пришел посмотреть, удалось ли вам разобраться в моих пометках. – Эйегон придвинул стул. – Я надеюсь добавить к нашим войскам галеры Аурана Уотерса. Они могли бы сопровождать Золотых Мечей по морю или пойти в наступление куда-нибудь еще. Коннингтону был хорошо знаком этот взгляд. - На Бобровый Утес. - Точно. Я взял один неприступный замок, думаю, смогу справиться и со вторым, - заявил Эйегон с самонадеянностью восемнадцатилетнего юнца. – Кроме того, разве не забавно будет отправить флот, оплаченный Серсеей Ланнистер, штурмовать ее собственный дом? - Да уж, было бы неплохо. Но ведь вы не будете возглавлять эту атаку? - Нет. Я отправлюсь на Королевскую Гавань. – Эйегон побарабанил пальцами по столу. – Зато это отрежет Ланнистерам путь к отступлению и, скорее всего, привлечет на мою сторону западные дома. Хотя я не могу понять, что им препятствует примкнуть ко мне прямо сейчас. - Некоторые люди смелее, чем остальные. - А некоторые – Фреи. – Эйегон пожал плечами. А потом, к величайшему ужасу Коннингтона, принц взял кубок с вином, в которое он окунал пораженные серой хворью пальцы, рассеянно отхлебнул, и тут же выплюнул, сморщившись от отвращения. - Фу! Вам не следует пить эти помои! - Я… - Лорд Джон запаниковал. – Это… знаю, вино неважное. Зато помогает уснуть. Хотя, возможно, мне и не стоило его пить… вы пришли так неожиданно… вы сказали, утром нужно поговорить с сиром Лорасом и Бастардом из… Эйегон с любопытством посмотрел на него, но не стал делать замечаний насчет его бессвязной болтовни. Однако он понял намек и встал. - Оставлю вас до утра, милорд. - Да, ваше величество. – Сердце Коннингтона, казалось, готово было выпрыгнуть из груди. О боги, нет, он не подхватил серую хворь, он не мог, он ведь сразу все выплюнул, хвала богам, он выплюнул. Как только Эйегон вышел из комнаты, лорд Джон упал обратно на стул, задыхаясь от волнения. Боги, какой же я дурак. Проклятый, проклятый дурак. План меняется. Прежде чем Коннингтон смог сам себя отговорить, прежде чем смог придумать оправдание тому, что едва все не погубил, он достал кинжал. Еще несколько часов назад он надеялся сохранить руку, чтобы участвовать в штурме Королевской Гавани, но сейчас решил, что отправится с флотом Аурана Уотерса к Бобровому Утесу; ему не придется сражаться на палубе галеры. А если и придется… не имеет значения. Давно следовало это сделать. Он наденет перчатку, сочинит какую-нибудь историю про несчастный случай. Все, что угодно. На мгновение лорд Джон заколебался. Можно попросить Халдона Полумейстера; одно из звеньев, выкованных им в Цитадели, было из серебра. Но Коннингтон тут же передумал: никто не должен знать. Главное, избавиться от них. Лорд Джон положил каменную руку на стол, сделал глубокий судорожный вдох, поставил кинжал на пораженные болезнью пальцы и с силой резанул по ним. В тот же миг его ослепила чудовищная, ошеломляющая боль. Чтобы полностью избавиться от заразы, ему пришлось резать там, где пальцев еще не коснулась серая хворь. Хлынула алая кровь, под мясом показалась белая кость. Коннингтон несколько раз резко вдохнул, стиснул зубы и снова ударил кинжалом. В самом конце ему пришлось закрыть глаза. Если бы только можно было не слышать этот мерзкий звук, когда нож перепиливал кости. Лорд Джон дернулся так сильно, что рука, сжимающая кинжал, едва не соскользнула. Коннингтон рыдал, словно дитя; он видел, как закаленные в битвах мужчины падали на колени от боли в раздробленном пальце. Краем сознания он понимал, что вот-вот упадет в обморок, но в конце концов услышал тошнотворное хлюпанье и треск, когда пальцы наконец отделились от руки, которая вся пульсировала от боли. Коннингтон опустил голову между колен, и его вырвало. Когда мучительные судороги стихли настолько, что ему удалось выпрямиться, он обмотал изувеченную руку льняной тканью и неловким движением швырнул отрубленные пальцы в огонь. Потом промыл обрубки, пока вода в кубке не стала красной, и приготовился к следующему этапу. Он опустился на колени перед камином, накалил кинжал, всхлипывая, набрал воздуха в грудь и приложил раскаленное железо к открытой ране. На этот раз Коннингтон потерял сознание; он не чувствовал и не осознавал ничего, кроме мучительной боли. Во тьме он услышал смех Безумного короля и вспомнил, что в те времена в Красном Замке пахло точно так же – горелой плотью. Рейегар, прости меня, прости меня… Колокола бешено звонили. Я должен был быть с тобой на Трезубце, я должен был умереть там, я должен был сжечь город… Теперь он всю оставшуюся жизнь будет чувствовать этот запах. Лорд Джон со стоном открыл глаза. По щекам текли слезы, во рту чувствовался вкус рвоты, а обрубки обуглились и почернели. Ему придется тщательно ухаживать за раной, чтобы не возникло воспаления (седьмое пекло, что за злая шутка). Как бы он ни скрывал изувеченную руку под перчаткой, кто-нибудь обязательно заметит, но, по крайней мере, продвижение серой хвори замедлится. Может быть, ему удастся выиграть еще несколько лет. И не нужно будет бояться того, что он едва не натворил. Он как следует перевязал руку и с трудом добрался до постели, но заснуть ему так и не удалось. Руку дергало, и лорд Джон пребывал в лихорадочном полузабытьи, все время чувствуя боль. Время прошло незаметно. Свет за окном стал темно-синим, а потом серым. Наступило утро. Коннингтон сел, чувствуя себя разбитым и больным. Едва он сделал шаг, как у него закружилась голова и подкосились ноги. Но он был нужен своему принцу. Уже пора. Он оделся, надеясь, что никто не поинтересуется несвойственной ему смертельной бледностью, и спустился вниз к завтраку. Есть ему хотелось еще меньше, чем всегда, но это не важно. Осталось недолго. Совсем недолго. Когда лорд Джон вошел в чертог, он обнаружил там Эйегона, Арианну и Элию. Как ни странно, они не флиртовали и не кокетничали друг с другом. Арианна держала в руке письмо, которое, видимо, получила ночью, и что-то тихо говорила Эйегону. Сира Лораса и Аурана Уотерса не было видно. Коннингтон мучительно откашлялся. - Милорд. - Что с вами? – Эйегон потрясенно смотрел на него. – Вы выглядите как живой труп. Что случилось? - Я то же самое хотел спросить у вас. Я… плохо спал. - Понятно. – К счастью, Эйегон был слишком озабочен, чтобы продолжать расспросы. – Что ж… если раньше и были какие-то сомнения, что война развернулась в полную силу, то теперь этот вопрос решен окончательно и бесповоротно. - Что это? – Коннингтон перевел взгляд на письмо. – Что там? Арианна Мартелл выглядела почти так же скверно, как и он сам, и это было странно – ведь, кажется, все, что хорошо для Эйегона, должно быть хорошо и для нее. Наконец принцесса отшвырнула письмо, словно в нем пряталась змея (такое вполне могло случиться, учитывая нравы ее семейства), и вперила взор куда-то в стену поверх плеча Коннингтона. Мертвым тихим голосом она произнесла: - Это касается Мирцеллы. ========== Санса ========== Они покинули полый холм в предрассветной мгле. Члены Братства отлично умели передвигаться среди теней, бодрствовать, когда все еще спят, пробираться по лесу тише охотника, что выслеживает оленя, и Санса изо всех сил старалась не отставать от них. Ей дали тяжелый черный плащ, чтобы укрыться в темноте и согреться, ведь та одежда, которую она надела еще в Долине, превратилась в лохмотья. Санса не хотела даже спрашивать, откуда разбойники взяли этот плащ. Она плотно завернулась в него, пытаясь прогнать пробирающий до самых костей зимний холод, и тут же вспомнила о своем сводном брате Джоне, который сейчас так далеко, на Стене. Он всегда больше любил Арью, и неудивительно - тогда она была глупой девчонкой и все время напоминала ему, что он бастард. Теперь мне тоже пришлось стать бастардкой. Ты мой единственный живой родственник. Как хорошо было бы снова тебя увидеть. Вот именно, что живой родственник… а есть еще неживая родственница, на которую Санса до сих пор с трудом могла смотреть. Лучше и не пытаться. Леди Бессердечная шла во главе отряда, ее жуткое лицо было скрыто капюшоном, и временами Сансе почти удавалось поверить, что это ее мать, ее настоящая мать, а не растерзанный полутруп. Члены Братства были подчеркнуто вежливы с ней, словно пытаясь извиниться за грубость, проявленную ранее. Санса все гадала, о чем они думают. Все они сломленные люди, их жизнь, должно быть, кажется им полусном-полуявью, они все время прячутся под землей и выходят на поверхность лишь для того, чтобы повесить очередного Фрея. Их верность отдана мертвой женщине, на них охотятся все, кто мнят себя героями, – хотя в эти страшные дни настоящих героев уже и не осталось. А теперь они следуют за Сансой в неприступную Долину, чтобы стать свидетелями воссоединения, отложенного на десятилетия, которое может завершиться лишь сталью и кровью. Санса сама не была уверена в своих чувствах. Когда все закончится, она узнает свое предназначение, но каким оно будет? Единственной причиной, по которой она решила вернуться, было то, что у нее осталось много незавершенных дел, но она не знала, что именно, когда и каким образом ей надлежит сделать. Кстати, о делах… Иногда Санса могла думать о Мизинце только с жаркой ненавистью. Он сговорился с ее теткой, и они из своих личных побуждений убили лорда Джона Аррена, а потом втянули в это ее отца и мать, всю ее семью и все королевство. Петир Бейлиш глубоко заблуждался, думая, что Кэт с радостью вернется к нему после долгих счастливых лет замужества за Эддардом Старком; на самом деле он любил не ее, а свою мечту о ней. Он предал лорда Эддарда, он отправил несчастную ни в чем не повинную Джейни Пуль в логово чудовища, он спас Сансу лишь для того, чтобы приставать к ней со своими поцелуями, объятьями и сальными взглядами. У него нет ни чести, ни порядочности, ни даже доброты; он любит только самого себя и находит удовольствие лишь в том, чтобы вертеть судьбами людей и доказывать всем, какой он умный. В такие моменты Санса думала, что, если Братство решит повесить Мизинца, она сама с радостью затянет узел на его шее. Но иногда она смотрела на него с другой стороны. Он спас ей жизнь, он собирался вернуть ей Винтерфелл и право на Север. Он хотел освободить ее от бутафорского брака и вознести к небесам… но какой ценой? Дары Мизинца стоят еще дороже, чем драконы. В качестве последнего хода игры в кайвассу, в которую он играл всю жизнь, Бейлиш хотел выдать ее замуж за Гарри и устроить, чтобы они унаследовали Долину. Зачем? Чтобы просто показать, что он может сделать это? Или чтобы впоследствии сделать ее своей, чтобы любить ее, чтобы использовать ее как замену женщине, которая была потеряна для него навсегда? Думая об этом, Санса жалела его. За все то, что произошло с Петиром Бейлишем, бедным скромным юношей с Перстов, что заставило его неустанно меряться силами с целым миром, все время доказывать, что он заслуживает права на жизнь, несмотря на то, что не красив, не богат и не знатен. Общество, которое высоко ценит красоту, богатство и знатность, безоговорочно принимает то, что старший сын наследует все и не оставляет ничего другим детям, что женщины имеют значение лишь как жены, предназначенные удовлетворять желания мужчин, что хворый маленький лорд Роберт должен править Долиной вместо сильного и отважного Гаррольда Хардинга всего лишь благодаря семени, от которого он произошел. Тогда что плохого в том, чтобы вести игру против такого мира? Либо так, либо сойти с ума. Пару раз Санса занимала себя мыслью о том, что, может быть, и правда стоит вернуться и выйти замуж за Гарри, дождаться смерти Роберта и взять то, что принадлежит ей по праву. Она не любила Гарри и даже не питала к нему склонности, хотя кокетничать с ним было приятно, но он станет хорошим мужем, и это будет достойная, подходящая партия. А Роберт… он слаб, он все равно умрет, и может быть, Сандор прав, люди Долины упадут на колени и возблагодарят Семерых, что у Бейлиша хватило духу отравить его. Это более легкая смерть, чем если бы он умер сам по себе, а когда они с Гарри буду править Долиной, у них будет больше возможностей защитить ее от войны, зимы и бедствий. И единственное препятствие тому - грустный маленький мальчик, который и так одной ногой стоит в могиле. И все же Санса была вынуждена лицом к лицу столкнуться с истиной, от которой не могла отмахнуться или придумать какое-то оправдание. Именно эта простая истина заставила ее открыться мейстеру Колемону и Старшему Брату, вспомнить, что ее зовут Санса, а не Алейна, что она волчица из Винтерфелла, дочь человека, который умер ради чести, а не человека, который жив, потому что у него ее нет. Эта истина такова: если Петир Бейлиш заслуживает права на жизнь, то его заслуживает и Роберт Аррен.