сообщить о нарушении
Текущая страница: 159 (всего у книги 193 страниц)
И в этот миг принц Эйегон сломался.
- НЕТ! – Он стремглав сбежал с помоста, оттолкнув наемника с такой силой, что тот едва не упал. Факел выпал из его руки и погас. На бинтах, которыми была обвязана голова Эйегона, проступила свежая кровь. В лице принца не было ни кровинки, он выглядел словно надгробная статуя; казалось, он вот-вот потеряет сознание, но это его не остановило. Не обращая внимания ни на изувеченную почерневшую руку Коннингтона, ни на Вариса, юноша трясущимися пальцами развязал веревки, освободил своего названого отца и порывисто обнял его. – Нет! Нет! НЕТ!
Коннингтон, лишившись дара речи, сжал юношу в объятиях так сильно, что чуть не оторвал его от пола. Они стояли, обнявшись, лорд Джон гладил Эйегона по голове, как делал множество раз, когда мальчик был совсем маленьким. Тогда он прибегал к нему по ночам, как и все дети, ничего не ведая о заговорах, политике и власти. Тогда Коннингтон рассказывал ему разные истории, обещая, что когда они перестанут скрываться и вернуться в Вестерос, наступит лучшая жизнь. Тогда он мечтал вместе с ним, учил его владеть мечом и быть мужчиной.
- Нет, - всхлипывая и задыхаясь, произнес Эйегон. – Нет. Нет. Я не могу. Не могу.
Варис с непроницаемым лицом наблюдал за ними. Наконец, когда Эйегон вновь овладел собой, евнух заговорил:
- Это неразумное решение, ваше величество.
- Нет. – Юноша обернулся, раскинув руки, словно закрывая собой Коннингтона. – Это первое разумное решение, которое я принял. По вашему гнусному наущению я приказал убить Вестерлингов и леди Рослин, а сейчас я едва не приказал убить единственного человека, который всегда был рядом со мной, моего отца и моего друга. Хвала Семерым, что я вовремя одумался. Если такова цена за дракона и корону, она слишком велика.
Глаза Вариса сверкнули.
- Значит, видимо, вы все-таки не Таргариен. Я же говорил, милорд. Пламя скажет правду. Пламя. А вы отшатнулись от него. Однако я не допущу, чтобы из-за ваших угрызений совести погибло все королевство. – Он повернулся. – Приведите ее.
Прежде, чем кто-либо из присутствующих успел спросить, что это значит, наемники, охраняющие вход в зал, поклонились и открыли двери. Они ввели внутрь невысокую черноволосую девушку, растрепанную и промокшую насквозь, бросающую воинственные взгляды на своих стражей, и…
Арианна Мартелл ахнула, и не без причины. Это была Элия Сэнд, ее кузина, которую, по-видимому, выловили из воды, после того как огромная волна смыла ее за борт.
- Нет, - судорожно выдохнула она. – Нет. Мы уже потеряли Тиену и, скорее всего, Ним. От Сареллы нет никаких вестей… Элия всего лишь дитя, она же ребенок, она не сделала ничего дурного, вы не можете так поступить, не можете…
- Почему нет? – спокойно спросил Варис. – Она побочная дочь вашего дяди Оберина, принца из ройнарской линии. Если помните, королевская кровь также может пробудить каменного дракона.
- Нет, - эхом отозвался Эйегон. – Это немыслимое злодеяние…
- Когда вы решали судьбу Марии Сиворт и ее сыновей, я сказал вам, что вы мните себя героем, а герои не убивают детей. Что ж, ваше величество, пусть это послужит вам последним уроком. Короли – не герои. Каждый трон стоит на крови, горе и предательстве, и ваш не станет исключением. Короли – всего лишь люди, которые убили и украли больше, чем другие. Они украшают себя золотом и драгоценными камнями, как будто внешняя красота может свидетельствовать о внутренней чистоте. Они заявляют, что их стремления угодны богам, хотя на самом деле никаких богов не существует. Все это ложь, игра, в которую мы играем, потому что глупы и не можем придумать ничего лучше. Что вы смотрите на меня как на злодея? Я уже говорил прежде и скажу сейчас. Стена пала, Иные надвигаются на нас всей своей мощью. Вам нужен дракон. Это единственный способ. Может быть, раньше я и лгал, но сейчас не лгу. Я – единственный, и всегда был единственным, кто пытается спасти королевство.
Боги, помилуйте нас. Он говорит правду. Коннингтон в ужасе смотрел на евнуха. В его голове все яснее вырисовывался страшный план.
- Эйегон.
Мальчик тут же обернулся, безмолвно умоляя его прекратить этот кошмар, положить этому конец, заставить его проснуться. Если бы я только мог, дитя мое.
- Что?
- Я люблю тебя, - сказал ему Коннингтон. – Прости меня. Я должен был сказать тебе про серую хворь. Прости. Я должен был лучше служить тебе. Прости. Я должен был раньше обо всем догадаться и уберечь тебя. Это все, что я теперь могу сделать для тебя. Прости меня. Прости. Прости.
- Гриф… – Эйегон со слезами шагнул к нему. – Гриф, что ты?..
- Прости меня, - выдохнул Коннингтон, отступая. Вглянув наверх, он увидел под высоким сводом резных каменных драконов, замерших навеки, – по крайней мере, так он всегда думал. Охваченный всепоглощающей скорбью, подчиняясь полной и искренней уверенности, он подошел к жаровне. Я и так уже мертв. Я умру либо от камня, либо от огня, медленно или быстро. Все, что мне осталось, - это сделать выбор.
А его сердце, так или иначе, всегда принадлежало Таргариенам.
Лорд Джон опустился на колени и поднял сосуд с маслом, стоящий рядом с жаровней. Китовый жир - он будет гореть жарко и ясно. Коннингтон поднял сосуд над головой, словно священную чашу.
- Нет… - Эйегон слишком поздно понял, что он собирается делать. – ПАПА, НЕТ!
Крик мальчика расколол тени, сгустившиеся в чертоге. Коннингтон перевернул на себя сосуд, намочив китовым жиром лицо, волосы и одежду, затем сунул потухший факел в жаровню и разжег его снова. Он крепко прижал его к сердцу, словно возлюбленную, чувствуя, как огонь жадно лижет его грудь, пожирая красного дракона, извивающегося на черной накидке. Пламя разгорелось, побежало по плечам, по рукам, озаряя зловещим ярким светом изувеченные ладони, пораженные болезнью обрубки, черную твердую чешую, покрывающую потрескавшуюся серую кожу. Эйерион Пламенный выпил кувшин дикого огня, думая, что это превратит его в дракона. Может быть, в последние мгновения, сгорая заживо, он верил, что может летать.
Коннингтон снова выпрямился, превратившись в живой факел, пылающий, как маяк, как звезда. Как дракон. Его волосы и ресницы пылали, кожа на лице начала плавиться, словно воск, и в этот миг пришла боль. Он видел лишь свет, тьму и смутные фигуры; волны жара отражались от холодного камня, разнося призыв. Драконий Камень снова оживает. Коннингтон горел, но его не покидала мысль о недавних словах Вариса. Только смертью можно заплатить за жизнь. Если вы хотите пробудить еще одно чудовище, вам придется убить еще одного человека. Если помните, королевская кровь также может пробудить каменного дракона.
Блэкфайры ведут свой род от Эйегона Недостойного. В их жилах тоже течет королевская кровь – пусть даже отравленная, лживая, вероломная. К тому же лорд Джон Коннингтон не собирался умирать в одиночку. Он не мог допустить, чтобы многолетняя ложь осталась безнаказанной.
Теперь все его тело было охвачено огнем. Он собрал все свои силы и прыгнул.
Варис не видел, как он приблизился, и обернулся слишком поздно, слишком медленно. У евнуха не было оружия; он поднял руки, тщетно пытаясь защититься, но тут же рухнул на пол под весом Коннингтона. Он силился освободиться, но его вычурные надушенные одежды зашипели, задымились и запылали. Как ни странно, Варис даже не вскрикнул, вообще не издал ни единого звука. Коннингтон изо всех сил притянул его к себе, отдавая свое пламя ему. И наконец они оба вспыхнули, словно огромное бревно на зимнем празднике, в самый темный час перед рассветом, когда кажется, что снегопад никогда не закончится, а утро никогда не наступит. В тот час, когда все пропало. Может быть, час этот настал, - но лорду Джону не суждено было этого узнать.
Пламя ревело, вгрызаясь в него, перемалывая кости, превращая плоть в черную корку, - с течением времени серая хворь сделала бы ее такой же. Его пронзила невыразимая боль, но в ней была красота, высшее совершенство. В глазах потемнело, но, корчась в смертных муках на полу среди россыпи искр, Коннингтон увидел, как каменный дракон над ним задвигался.
Он шевельнулся, словно пробуждаясь от глубокого, долгого сна. Встряхнулся, развернул змеиные кольца гибкого тела, поднял тупую морду, открыл желтые глаза, обнажил белые зубы и освободился. Сначала одно крыло, потом другое; тонкая кожа между костяными шипами казалась почти прозрачной. Хлестнув шипастым хвостом из стороны в сторону, дракон разжал когти и едва не упал, словно за века каменного плена забыл, как летать. Едва коснувшись пола, он тут же взлетел, вздымая крыльями клубы пыли и каменной крошки, заставляя огонь факелов танцевать. Эйегон, Арианна и Элия съежились, обхватив друг друга руками. Дракон запрокинул голову и закричал.
Теряя сознание, Коннингтон чувствовал, как пламя жадно пожирает его, ощущал запах горелой кожи, паленых волос и жареного мяса, вонь смерти и звон победы. Вместе с ним огонь вгрызался и в Вариса; лорд Джон снова заметил движение – со смертью евнуха второй дракон пробуждался к жизни. Два дракона лучше, чем один. Воистину, милорд. Воистину. Какая разница, красный дракон или черный? Красный - его. Черный – Вариса. Мы погибнем, но все равно останемся в вечности.
Он открыл рот, чтобы крикнуть, но огонь уничтожил его губы, зубы и язык. Так зажигаются звезды. Это последний шанс принца. Даже с помощью слонов ему не удалось захватить Королевскую Гавань и корону, но теперь, когда у него есть два дракона, восставшие из недр самого Драконьего Камня, все будет по-другому. Наконец лорд Джон увидел все это глазами Вариса. Какая разница, чей Эйегон сын – Рейегара Таргариена или кого-то другого? Теперь он обладает всей мощью пламени и крови. Сделав свой выбор, они трудились много лет, принесли в жертву множество жизней, и все ради того, чтобы привести его к этому мгновению. Так зачем отказываться от этого? Этот король создан для Вестероса – скоромоший дракон, последняя шутка и, возможно, последний триумф Вариса. Я люблю тебя. Прости меня. Прости. Прости.
Сквозь бушующую завесу огня, белого, алого, оранжевого, золотого, янтарного, кроваво-красного и местами даже зеленого и голубого, Коннингтон видел, как Эйегон, оцепенев от ужаса, неподвижно смотрит на него. Воздух начал потрескивать от жара – чертог превратился в настоящее пекло. Золотые Мечи окружили принца и дорниек и увели их прочь, в безопасное место. Боль, боль, боль стирала все мысли, прерывала дыхание, разрывала грудь, сжимала сердце, сжигала легкие, превращая их в пепел. Коннингтон увидел, как его рука отвалилась от тела и раскрошилась на мелкие кусочки, и даже мертвая серая чешуя вспучилась и осыпалась, словно скорлупа, опавшая с только что вылупившегося птенца. Откуда-то сверху до него донеслись крики драконов.
Он больше ничего не видел и не чувствовал. Ничего кроме боли и яркого света. Кожа трескалась, кровь кипела, шипя, словно кислота. Какого бы цвета ни был дракон, важней длина когтей. Не верю я, что коготь твой острее и прочней.
Лорд Джон улыбнулся, хотя ему уже нечем было улыбаться. Его руки, сердце и душа почти сгорели, пламя вздымалось все выше и выше, с треском облизывая стены. Боль была невыносимой, а ослепляющий свет - ярче солнца, чище, белее…
Он поднимался, чтобы встретить свой конец.
Он ничего больше не боялся.
Внизу, на древних плитах Драконьего Камня, догорал кусок обугленного мяса. Но это был уже не Джон Коннингтон. Джон Коннингтон превратился в дух, в фантом, в легкое дыхание ветра над водой, в солнце, выглядывающее из-за облаков. Он поднимался все выше и выше. И наконец увидел неясную фигуру, быстро приближающуюся к нему. Он протянул руки и взглянул в синие глаза, которые смотрели прямо ему в душу.
«Джон, - с печальной улыбкой произнес Рейегар Таргариен. – Как ты долго».
«Слишком долго, мой серебряный принц», - прошептал Джон Коннингтон и взял его за руку.
========== Санса ==========
Они собрались во дворе Ворот Луны в предрассветной тьме. На востоке на зазубренных вершинах гор показались слабые розовые и лавандовые отсветы. Воздух был таким холодным, что казался твердым, словно ледяной гроб для принцессы из песни. Которую может пробудить лишь поцелуй. Теперь эта мысль казалась Сансе глупой. Она сражалась и убивала, бежала и боялась, проливала кровь и страдала, мерзла и горела, чтобы выжить, перейти через горы, вернуться в Долину и довести дело до конца. Принцессе из сказки такие приключения даже не снились, но Санса не сильно печалилась. Придется написать новые песни. Когда война закончится.
Она окинула взглядом свое войско. Леди Бессердечная решила остаться в Воротах Луны, а вместе с ней и Торос, ее посредник и переводчик. Они должны были проследить, чтобы лорды Долины выбрали подходящее наказание для Бейлиша, но Санса сомневалась, что ее мать дотерпит до суда. Она убьет его при первой же возможности. Это единственный способ для нее наконец упокоиться с миром. Несчастная измученная душа. Предположительно, Торос должен будет помешать ей, но красный жрец хорошо понимает, что для его госпожи означает смерть Петира Бейлиша. Кроме того, Санса знала, что многие в Долине, и в особенности Корбреи, не станут горевать, если с бывшим лордом-протектором приключится какой-нибудь несчастный случай, прежде чем ему удастся опять обвести всех вокруг пальца. Сансе все это было не по душе; она искренне хотела вернуть закон и порядок в раздираемую междоусобицами Долину. Однако она ничего не могла поделать, не брать же Мизинца с собой в Королевскую Гавань. Его жизнь больше не в ее руках, она навсегда освободилась от него.
Сир Хиль Хант тоже должен был остаться – его заключили под стражу за то, что он отрубил руку лорду Темплтону, однако Санса была уверена, что рыцарь кого-то покрывает. Она знала его совсем недолго, но все это короткое время он верно служил ей, и она намеревалась вернуться и освободить его. А может, и сделать кое-что еще. Было ясно, что, несмотря на свой цинизм и вечные остроты, сир Хиль искренне привязан к Бриенне, и если воительница примет его ухаживания, они могут стать хорошей парой. Подрик и Бриенна, разумеется, следовали за Сансой; теперь никакая сила не заставит их разлучиться с ней. Сир Аддам Марбранд вместе с Обгорелыми собирался отплыть в Белую Гавань, чтобы сражаться с ордой злобных тварей, пришедших из-за разрушенной Стены. У остальных членов Братства был выбор – они могли либо плыть с ним на север, чтобы встретиться с врагом, или последовать за Сансой на юг, навстречу столичным интригам. Зная их характер, Санса предположила, что они выберут первое.
Настало время покинуть замок. Чувствуя комок в горле, Санса повернулась к темному силуэту леди Бессердечной, которая стояла поодаль от основного отряда, глядя вверх, на тонкие заснеженные башни Орлиного Гнезда, торчащие, словно стрелы в колчане на плече у горы. Санса легонько прикоснулась к рукаву потрепанного плаща.
- Матушка?
Леди Бессердечная медленно перевела на нее взгляд красных глаз, уже не столь безумный и полный ненависти, как раньше. Теперь в ее глазах была лишь усталость, а еще хрупкая, мучительная печаль. Пустая оболочка, некогда принадлежавшая Кейтилин Старк, как всегда, не произнесла ни слова, словно молчаливый страж. Санса обняла ее и прижала к себе, понимая, что это в последний раз. Она вспомнила, как, стоя внутри полого холма перед Братством, впервые поняла, кто перед ней. Тогда она зарыдала так, словно ее разрывали на части, а потом подошла и заглянула ей в лицо. И я этому рада. Леди Бессердечная зашла так далеко не только благодаря истлевшему, безумному желанию отомстить Мизинцу и всем ее врагам, но еще благодаря оставшемуся в ней слабому призраку живой женщины с неистовым любящим сердцем, самой гордой волчицы из всех, кого Санса знала.
Сдерживая слезы, она быстро поцеловала леди Бессердечную и готова была уже отступить; как и всегда, мертвая женщина не ответила на ее прикосновение, но и не отвергла его. Но внезапно мать обняла ее и перевязанными руками погладила по голове. Их взгляды встретились, и в этот миг Санса увидела в глазах леди Бессердечной гордость, благословение и прощание.
