Текст книги ""Современная зарубежная фантастика-4". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Кэмерон Джонстон

Соавторы: Роб Харт,Тесса Греттон,Шелли Паркер-Чан,Кристофер Браун,Шеннон Чакраборти,Ярослав Калфарж,Кристофер Каргилл,Тэмсин Мьюир,Ли Фонда
сообщить о нарушении

Текущая страница: 288 (всего у книги 341 страниц)

29
Али

– Ассаламу алейкум ва рахматуллахи.

Али повернул голову и повторил слова молитвы в левое плечо.

– Ассаламу алейкум ва рахматуллахи.

Он расслабил плечи и развернул руки ладонями кверху, чтобы вознести мольбы, но при виде своих рук он забыл, о чем думал. Его раны заживали невероятно быстро, но шрамы упрямо оставались, расплываясь по коже тонкими темными линиями, так напоминавшими татуировки покойного Афшина, что Али становилось не по себе.

Дверь за его спиной отворилась, но Али не обратил внимания и вернулся к молитве. Только закончив, он обернулся.

– Аба?

На ковре за ним сидел король. У него были круги под глазами и непокрытая голова. С первого взгляда его можно было принять сейчас за простолюдина – усталого старика в простой хлопчатой дишдаше, который захотел отдохнуть. Даже его борода была посеребрена сильнее, чем всего несколько дней назад.

– М-мир твоему дому, – выдавил из себя Али. – Прости. Я не знал…

– Я не хотел отвлекать тебя.

Гасан похлопал по ковру рядом с собой, и Али снова опустился на пол. Его отец разглядывал киблу – небольшую нишу, прорезанную в углу комнаты, указывающую направление, в котором склонял голову в молитве Али и все верующие джинны.

Взгляд Гасана потускнел. Он потер бороду.

– Я не слишком-то религиозен, – сказал он наконец. – Никогда не был. Сказать по правде, наша религия всегда казалась мне политическим ходом со стороны предков. Нет лучшего способа объединить племена и не допустить революционных веяний, чем перенять новую человеческую религию с нашей родины, – Гасан помолчал. – Я, конечно, знаю, что в твоих глазах это чистое богохульство, но ты просто задумайся… разве, по сути, не это положило конец поклонению перед Нахидами? И придало нашей династии флер божественного одобрения? Это умный ход. Во всяком случае, так я всегда думал.

Гасан по-прежнему не сводил взгляда с киблы, но мыслями витал где-то далеко.

– А потом я увидел, как пламя охватывает корабль, на борту которого были мои дети, оказавшиеся в руках безумца, которого я принял в городе. Я прислушивался к крикам в страхе, что услышу знакомые голоса, что кто-то будет звать меня… – Голос короля надорвался. – Я не покривлю душой, если скажу, что прижался лбом к молельному ковру быстрее самого набожного шейха.

Али ничего не ответил. Через открытую террасу доносились трели птиц, щебечущих на солнышке. В щели ставен проникал яркий свет, отбрасывая на узорный ковер причудливые тени. Он уставился в пол, чувствуя, как над бровями выступают капли пота. Он уже начинал привыкать к этому ощущению.

– Я не рассказывал, почему назвал тебя Ализейдом? – Али отрицательно покачал головой, и его отец продолжил: – Ты родился вскоре после убийства Манижи и Рустама. Это было темное время для нашего народа – пожалуй, худшее со времен войны. Дэвабад кишел беженцами, стекавшимися в город из провинций в бегстве от ифритов. Среди Дэвов назревало сепаратистское движение, Сахрейн уже бунтовали в открытую. Многие верили, что живут на закате нашей цивилизации.

Все говорили, какое это чудо, что твоя мать снова забеременела после рождения Зейнаб. Чистокровные женщины рожают один раз, и то, если повезет, но чтобы двое? И с такой минимальной разницей в возрасте? – Гасан покачал головой, и на его лице промелькнула бледная улыбка. – Все говорили, это был подарок от Всевышнего, знак Его благосклонности к моему царствованию, – улыбка сошла с его лица. – Но ты оказался мальчиком. Младшим сыном от влиятельной матери из богатейшего племени. Когда я вошел к Хацет, она взмолилась, чтобы я не убивал тебя. – Он покачал головой. – То, что она могла подумать такое, когда я пересчитывал пальчики у тебя на руках и ногах и нашептывал молитвы тебе на ушко… тогда я понял, что мы были совершенно чужими друг другу.

На второй день после твоего рождения передо мной предстали два ассасина из Ам-Гезиры. Опытные мастера своего дела, лучшие из лучших, и они предлагали мне варианты, как по-тихому решить эту дилемму. Быстрые и милосердные способы, которые не вызовут подозрений у Аяанле, – его отец сжал кулаки. – Я пригласил их к себе в кабинет. Выслушал их рассудительные и взвешенные предложения. И потом убил их собственными руками.

Али вздрогнул, но отец даже не заметил.

Гасан смотрел в окно, предаваясь воспоминаниям.

– Я отправил их головы обратно в Ам-Гезиру, и, когда пришел день дать тебе имя, я нарек тебя Ализейдом, продевая реликт тебе в ухо. Именем нашего величайшего героя, первого в нашей правящей династии, чтобы никто не сомневался, что ты – мой сын. Я передал тебя на воспитание Ваджеду, чтобы тот взрастил из тебя будущего каида, и все эти годы смотрел, как ты растешь и следуешь по стопам своего тезки, благородный и добрый рыцарь с зульфикаром, серьезный противник… И я был доволен своим решением. – Он замолчал и впервые с того момента, как вошел в комнату, повернулся к Али и встретился с ним взглядом. – Но возможно, нарекать младшего сына именем величайшего бунтаря в нашей истории было не самым разумным решением.

Али опустил взгляд. У него не хватало сил смотреть отцу в глаза. Он думал, что его будет переполнять праведный гнев, когда у них наконец состоится этот разговор, но сейчас он чувствовал только тошнотворное опустошение.

– Мунтадир рассказал тебе.

Гасан кивнул.

– То, что было ему известно. Ты нарочно не выдал ему ничьих имен, но вычислить их оказалось несложно. Рашид бен Салх был казнен этим утром. Может, тебя утешит, что он не принимал участия в покушении на твою жизнь. Похоже, шафит действовал в одиночку, желая отомстить за мятеж. Старуха до сих пор в розыске.

Ханно действовал один. Али оцепенел, и вся тяжесть вины легла ему на плечи. Значит, Рашид его не предавал. Он был таким же, как Али, верующим и посвятил всю свою жизнь помощи шафитам, и даже отринул ради этого родное племя и рискнул привилегированным положением гезирийского офицера. И его убили из-за Али.

Он знал, что ему положено валяться в ногах у отца и просить пощады, но масштаб сотворенной им катастрофы убил всякое желание торговаться за собственную жизнь. Он вспомнил спасенную ими девочку. Где она окажется, когда сестру Фатуму поймают? На улице? И все остальные тоже?

– Она просто старая женщина, аба. Старая шафитка, которая ухаживает за сиротами. Как ты можешь видеть в ней угрозу? Как ты можешь видеть в любом из них угрозу? Они просто хотят достойной жизни. – Али сам слышал досаду в своем голосе.

– Не только этого они хотят, Ализейд. Они хотят, чтобы ты был их королем.

Сердце Али на секунду забыло, как биться. Он посмотрел на отца – убедиться, не шутит ли он, но каменное лицо Гасана было лишено юмора.

– Нет, не думаю, что ты сам соорудил такой план, хотя твой брат именно такого мнения. Много лет назад Рашид бен Салх был смещен с поста в Та-Нтри по подозрению в подстрекательстве. Когда его пришли арестовывать, он сжигал письма от Аяанле. Под пытками он во всем сознался, но настаивал на твоей невиновности. – Король откинулся назад. – Он не знал имен своих контактов из Аяанле, но уверен, что его смерть заставит вздрогнуть многих членов семьи твоей матери.

У Али пересохло во рту.

– Аба… можешь наказывать меня за содействие «Танзиму». Я ничего не скрою. Но… такое? – Он даже не мог заставить себя сказать это вслух. – Никогда. Как ты можешь думать, что я могу ополчиться против тебя? Против Мунтадира? – Он прочистил горло от переизбытка эмоций. – Ты правда считаешь, что я способен на…

– Да, – коротко ответил Гасан. – Я считаю, что ты способен. Я считаю, что ты сопротивляешься, но ты способен. – Он замолчал и внимательно посмотрел на сына. – Даже сейчас я вижу гнев в твоих глазах. Может, тебе недостает смелости противостоять мне. Но Мунтадиру…

– Он мой брат, – встрял Али. – Я никогда…

– И ты знаешь все его слабости. Равно как и я. Его первые десятилетия на престоле будут смутными. Он разбазарит казну и избалует придворных. Он насядет на твоих ненаглядных шафитов, чтобы казаться сильнее, и оттолкнет свою королеву – женщину, которая, как мне кажется, слишком для тебя дорога, – в пользу гарема наложниц. Ты будешь наблюдать за всем этим как его каид. Аяанле будут нашептывать тебе на ухо, в твоем в распоряжении будут верные тебе солдаты… и ты будешь смотреть на все это со стороны. И однажды ты не выдержишь.

Никогда. Стиснув зубы, Али посмотрел на отца. Он не станет молить о пощаде.

– И когда мне назначена встреча с каркаданном?

Гасан не отвел взгляда.

– Никогда. Ты будешь лишен всех своих титулов и казенных счетов и выслан в Ам-Гезиру. Другие племена будут считать, что ты отправлен руководить гарнизоном.

Ссылка. Али смутился. И это все? Но молчание отца затягивалось, и Али понял, что в рассказе отца о его рождении было и предостережение.

Чужаки могут поверить в то, что это обычное военное назначение, но Гезири все увидят как есть. Когда Ализейд аль-Кахтани – Ализейд из Аяанле – объявится в Ам-Гезире, один и без гроша за душой, Гезири поймут, что он больше не под протекцией отца. Что королевский младший сын, внеплеменной ребенок, брошен на произвол судьбы и им не грозит расплата за его пролитую кровь. Гезирийские ассасины – лучшие профессионалы и всегда готовы взяться за работу. Всякий пожелавший втереться в доверие к его брату, отцу, Каве и всем врагам, которых нажил Али за эти годы, даже необязательно тем, с кем у Али были личные счеты. У Кахтани были тысячи недоброжелателей и внутри их родного племени.

Это и была его казнь. Она могла растянуться на несколько месяцев, но он все равно окажется мертв. Свои последние дни он проведет в ужасе, в одиночестве, вооружившись тем, что подвернется ему под руку, в ожидании неизбежного.

Его отец поднялся с пола: неповоротливые движения выдавали его преклонный возраст.

– Завтра в Ам-Гезиру выдвигается торговый караван. Ты поедешь с ними.

Али не шелохнулся.

– Почему ты просто не убьешь меня? – На глаза наворачивались слезы, но он отказывался плакать в присутствии отца. – Брось меня каркаданну. Прикажи кому-нибудь перерезать мне горло во сне. Разве это не проще?

Али видел собственную агонию, отраженную в лице его отца. Сколько бы его ни дразнили из-за сходства с народом его матери, у него были глаза Гасана. Всегда так было.

– Не могу, – сознался король. – Я не могу отдать этот приказ. И за эту слабость я прошу у тебя прощения, сын мой.

Он собрался уходить.

– А Нари? – окликнул его Али. – Ты же знаешь, я говорил о ней чистую правду.

– Я этого вовсе не знаю, – возразил Гасан. – Думаю, Мунтадир прав: когда речь идет о ней, на твои слова нельзя полагаться. И это не отменяет случившегося.

Али резко посмотрел на него. Он лишил себя шанса на будущее, признавшись во всем. Не может быть, чтобы все оказалось зря.

– Почему нет?

– Ты убил Дараявахауша у нее на глазах, Ализейд. Трое солдат не могли оттащить ее от его праха, так она кричала и отбивалась. Одного она так укусила, что ему потребовались швы. – Отец покачал головой. – Какие бы отношения вас ни связывали, они кончены. Если она не считала нас врагами раньше, она непременно считает нас врагами теперь.

30
Нари

– О воитель джиннов, я призываю тебя…

Нари пела, закрыв распухшие глаза, барабаня пальцами по донышку перевернутой миски, липкой от насохших зернышек риса. Она подобрала ее у двери, в груде трухлявой посуды с остатками пищи, к которой почти не прикасалась.

Она взяла деревяшку, отщепившуюся от поломанного стула, и глубоко всадила себе в запястье. Вид своей крови огорчал ее: курица подошла бы намного лучше для обряда. Для обряда были нужны музыканты. Зар – не место для импровизации.

Кровь капала на пол, пока рана не затянулась.

– Дух палящей пустыни, я взываю к тебе. Дараявахауш э-Афшин, – прошептала она срывающимся голосом. – Приди ко мне.

Ничего. В ее спальне было так же тихо, как и неделю назад, когда ее заперли здесь, всю покрытую его прахом. Но Нари не позволяла себе отчаиваться. Она попробует еще раз, только на этот раз немного изменит мотив. Она не помнила дословно, что именно она пропела тогда, в Каире, но как только она сможет вспомнить точные стихи, все обязательно получится.

Сидя на полу, она сменила позу, чувствуя запах собственных немытых волос, и подтянула грязную миску ближе к себе. Она сбилась со счета, сколько раз уже вот так резала себе руку. Дверь в ее комнату отворилась. Ослепительный свет из лазарета очертил темный женский силуэт на пороге.

– Низрин, – воскликнула Нари с облегчением. – Подойди-ка. Если ты будешь бить сюда, как в барабан, я смогу стучать этой тарелкой вместо бубна, и тогда…

Низрин подбежала к ней через всю комнату и выхватила окровавленный обломок у нее из рук.

– Ох, дитя… что все это такое?

– Я призываю Дару, – ответила Нари. Неужели без ее слов было непонятно? – Один раз у меня получилось. Должно получиться снова. Мне просто нужно правильно все воспроизвести.

– Бану Нари. – Низрин наклонилась перед ней и отставила миску в сторону. – Его нет, девочка моя. Он не вернется.

Нари отстранилась.

– Ты этого не знаешь, – сказала она убежденно. – Ты не Нахида. Ты ничего не знаешь о…

– Я знаю рабов, – перебила ее Низрин. – С моей помощью твоя мама и твой дядя освободили десятки рабов. И, девочка моя… рабам нельзя разлучаться со своими сосудами. Это единственное, что привязывает их души к нашему миру, – Низрин обхватила лицо Нари ладонями. – Он умер, госпожа. А ты жива. И если ты хочешь жить дальше, тебе нужно взять себя в руки. – Ее взгляд предостерегающе потемнел. – С тобой желает говорить король.

Нари застыла. У нее перед глазами стоял Али с пронзенным стрелой горлом, в ушах стоял крик Мунтадира, выпоротого Дарой. Ее прошиб холодный пот. Она не была готова к встрече с их отцом.

– Нет. – Она замотала головой. – Я не могу. Он меня убьет. Он бросит меня к этому зверю, к каркаданну и…

– Он не убьет тебя. – Низрин поставила Нари на ноги. – Потому что ты скажешь ровно то, что он хочет услышать, и сделаешь так, как он прикажет, поняла меня? Только так у тебя есть шанс. – Она потянула Нари в хаммам. – Но сперва приведем тебя в порядок.

Они вошли в небольшую баню, где было тепло, стоял пар, влажный кафель благоухал розами. Низрин кивнула на низенькую деревянную табуретку, окутанную густым облаком.

– Садись.

Нари послушно села. Низрин принесла таз горячей воды и помогла Нари снять с себя грязную тунику. Она вылила воду Нари на голову, и горячие струи потекли по ее телу, окрашиваясь серым, когда они смывали с ее кожи прах.

Прах Дары. Она чуть не сошла с ума, глядя на это. Нари захлебнулась слезами.

– Я не могу. У меня не получится без него.

Низрин поцокала языком.

– И где же та девушка, которая убила ифрита своей кровью и бросалась пламенными богохульными словами в адрес своих предков? – Она села на корточки и вытерла ее грязное лицо влажной тряпочкой. – Ты все переживешь, бану Нари. Ты обязана. Кроме тебя, у нас никого не осталось.

Нари сглотнула комок в горле, когда ей пришла в голову другая мысль.

– Но его кольцо… если мы найдем его…

– Кольца нет. – Голос Низрин прозвучал особенно жестко, и она взмылила кусок мыла в пену. – Ничего не осталось: король сжег и потопил корабль. – Она стала втирать мыло в ее длинные волосы. – Я никогда не видела Гасана в таком состоянии.

Нари насторожилась.

– В каком таком?

Низрин понизила голос.

– У Дараявахауша были союзники, Нари. Гвардейцы нашли на берегу снаряжение. Только самое необходимое – может, союзник был всего один, но… – Она вздохнула. – Сначала это, теперь демонстрации… хаос.

Она вылила Нари на голову ведро чистой воды.

– Демонстрации? Какие еще демонстрации?

– Каждый день у городских стен собираются Дэвы и требуют правосудия для Дараявахауша. – Низрин передала ей полотенце. – Убийство раба – тяжкое преступление в нашем мире, а Афшин… ты своими глазами видела тогда, у храма, как его любили.

Нари вздрогнула, вспоминая, как Дара играл с маленькими Дэвами в парке и с каким восхищением столпились поглазеть на него взрослые.

Но Нари не забыла и того, что это он был виноват в бойне на корабле и в смерти, которую король не простит ему никогда и ни за что.

– Низрин… – начала она, когда та стала ее причесывать. – Дара убил Али. Гасана не устроит никакое правосудие, кроме…

Назрин удивленно отпрянула.

– Дара не убил Ализейда. – Ее лицо помрачнело. – Уж я-то знаю. Меня заставили лечить его.

– Лечить… Али жив? – спросила Нари, не веря свои ушам. Принц был застрелен, утоплен и вдобавок, судя по всему, одержим маридом. Она даже не допускала возможности, что он мог пережить все это. – Он в порядке?

– В порядке ли он? – переспросила Низрин, возмущенная вопросом. – Он убил твоего Афшина!

Нари помотала головой.

– Это был не он. – От Али не оставалось и следа в том демоне с маслянистыми глазами, который выполз на борт, бормоча что-то на языке, подобном морской волне. – Это был марид. Они заставили его…

– Или он вызвался по доброй воле, – хладнокровно вставила Низрин. – Мы никогда не узнаем. Гасан уже тайком отправил его домой в Ам-Гезиру и предупредил меня держать язык за зубами о произошедшем, не то он перережет тебе горло.

Нари побледнела. Не только из-за угрозы. Просто она вдруг вспомнила поспешные извинения Али на борту лодки. Он промолчал, он знал, какая ловушка их ожидает, и позволил им попасться в нее.

Низрин как будто прочитала ее мысли.

– Выбрось этих Кахтани из головы, госпожа. Хоть раз побеспокойся за свой народ. Дэвов убивают, вешают на дворцовых стенах только за то, что они смеют требовать правосудия для своего соплеменника, за одну просьбу. Дэвов забирают из их родных домов, допрашивают и пытают. Мы лишились королевского покровительства, наш сектор стоит без охраны, и половину наших лавок на базаре уже разграбили. – У нее дрогнул голос. – Буквально сегодня я слышала, как шафиты стащили нашу девушку с паланкина и изнасиловали толпой, пока королевские гвардейцы стояли и праздно смотрели.

Кровь отлила у Нари от лица.

– Мне… очень жаль. Я понятия не имела.

Низрин села напротив нее на скамейку.

– Так послушай меня, Нари. Кахтани не твои друзья. Так каждый раз происходит. Кто-то из нас делает один неверный шаг – или даже думает о том, чтобы сделать неверный шаг, и сотни расплачиваются за ослушание.

Дверь в хаммам распахнулась. Ворвался солдат-Гезири.

Низрин вскочила на ноги и закрыла Нари от посторонних глаз.

– Ты что, позабыл о приличиях?

Солдат положил руку на зульфикар.

– Подстилка Бича их не заслуживает.

Подстилка Бича? От этих слов Нари стало так гадко, что у нее затряслись руки, и Низрин пришлось помогать ей одеваться. Она натянула на Нари просторное льняное платье и подвязала ее шаровары.

Низрин накинула на ее влажные волосы свою черную чадру.

– Прошу тебя, – взмолилась она на дивастийском. – Ты осталась у нас одна. Забудь на время про свое горе. Забудь про наш разговор. Скажи королю то, что он хочет услышать, только добейся помилования.

Солдат нетерпеливо схватил ее за запястье и потащил на выход. Назрин не отставала.

– Бану Нари, пожалуйста! Ты же знаешь, что он любил тебя. Он бы не хотел, чтобы ты отказалась…

Солдат захлопнул дверь у нее перед носом.

Он потащил Нари через сад. Погода стояла скверная: серые облака пачкали небо, порывистый ледяной ветер хлестал ее брызгами дождя по лицу. Она потуже закуталась в чадру и задрожала, мечтая раствориться в ней.

По скользкой от дождя террасе они вышли к небольшой деревянной беседке, примостившейся между густым травяным огородиком и старым раскидистым нимом. Король был один. Такой же невозмутимый, как и всегда. Его черный кафтан и яркий тюрбан ни капельки не намокли.

Несмотря на указания Низрин, Нари не поклонилась. Она расправила плечи и посмотрела королю прямо в глаза.

Он отпустил солдата.

– Бану Нахида, – поздоровался он спокойно и указал на скамейку напротив. – Не желаешь присесть?

Она села, подавив желание отодвинуться на самый дальний от него краешек скамейки. Все это время он не сводил с нее глаз.

– Выглядишь лучше, чем в нашу последнюю встречу, – заметил он невзначай.

Нари дернулась. Она очень смутно помнила прибытие короля на корабль и то, как обрушилось на нее второй волной действие его Сулеймановой печати, пока солдаты оттаскивали ее от праха Дары, а она кричала и вырывалась.

Нари хотела как можно быстрее положить конец этой беседе и уйти от него подальше – как можно быстрее.

– Мне ничего неизвестно, – выпалила она. – Мне неизвестно, кто ему помогал, мне неизвестно…

– Я тебе верю, – остановил ее Гасан. Нари ответила на это удивленным взглядом, и он продолжал: – Мне это, в общем-то, безразлично, но если хочешь знать, я тебе верю.

Нари теребила в руках полу чадры.

– Тогда что вам нужно?

– Понять, чего от тебя ждать. – Гасан развел руками. – Двадцать один солдат мертв, улицы моего города полыхают огнем. А все потому, что один проклятый Афшин, повинуясь, как я понимаю, сиюминутному приступу идиотизма, решил похитить тебя и моего сына и бежать из Дэвабада. До меня дошли на диво несхожие описания того, как все это происходило, – продолжил он. – И я выбрал следующее.

Она выгнула одну бровь.

– Вы выбрали?

– Выбрал, – ответил он. – Я верю, что двое подвыпивших мужчин сцепились в глупой драке из-за женщины. И один из этих мужчин, затаивший обиду на поражение в войне и наполовину выживший из ума в рабстве, сорвался. Я думаю, он решил забрать то, что причитается ему по праву, силой. – Он выразительно посмотрел на нее. – И еще я думаю, тебе невероятно повезло, что мой сын, пострадавший чуть ранее в поединке, лежал в лазарете и услышал твои крики.

– Все случилось совсем не так, – жарко возразила Нари. – Дара никогда бы…

Король отмел ее возражения.

– Он был агрессивным детищем древнего и дикого мира. Кто из нас может понять, что именно толкнуло его на такую выходку? Украсть тебя из твоей кровати, как нецивилизованный варвар из дэвастанской глуши? Конечно, ты пошла с ним – молодая, до смерти перепуганная девушка, месяцами находившаяся под его влиянием.

Обычно Нари хорошо удавалось держать свои эмоции в узде, но если Гасан думал, что она согласится выставить Дару каким-то дикарем и насильником перед всем честным народом, а себя – беспомощной жертвой, он сошел с ума.

К тому же не только у него были рычаги давления.

– В вашей увлекательной истории не нашлось места эпизоду, когда ваш сын стал одержим маридом и использовал печать Сулеймана?

– Ализейд никогда не был одержим маридом, – сказал Гасан с непоколебимой уверенностью в голосе. – Какое нелепое предположение! Маридов не видели уже тысячи лет. Ализейд не падал в озеро. Он запутался в корабельных снастях, выбрался обратно на палубу и поверг Афшина. Героический поступок. – Король помолчал и скривил губы в горькой усмешке, и впервые за все время его голос дрогнул. – Он всегда мастерски обращался с оружием.

Нари покачала головой.

– Все было не так. Есть свидетели. Никто не поверит…

– Это куда правдоподобнее, чем то, что у Манижи была дочь, о которой никто не знал, спрятанная в далеком уголке мира людей. Девушка, которая всем своим видом кричит о человеческом происхождении… напомни, как это вышло? Ах да: чары, меняющие твой облик. – Король сложил длинные пальцы домиком. – Однако эта сказочка прекрасно прижилась.

Это откровение застало ее врасплох. То-то она заподозрила неладное, когда король с такой легкостью признал ее происхождение, хотя даже она в нем тогда сомневалась.

– Но это правда, – возразила она. – Вы сами приняли меня за Манижу, когда впервые увидели меня.

Гасан кивнул.

– Обознался. Мне была небезразлична твоя мать. Я увидел, как в зал вошла женщина Дэва с воителем Афшином за плечом, и чувства на мгновение застили мне глаза. Да и кто знает? Может, ты и вправду дочь Манижи – кровь Нахид в тебе точно течет… – он постучал пальцем по печати на своей щеке. – Но я вижу в тебе и человеческое. Не очень много, конечно. Будь твои родители умнее, могли бы замаскировать и получше – в нашем мире это частое дело. Но оно есть.

Его уверенность потрясла ее.

– Вы позволили бы Мунтадиру взять в жены женщину с человеческой кровью в жилах?

– Чтобы укрепить мир между нашими племенами? И глазом не моргнул бы. – Он выдавил смешок. – Ты думаешь, у нас без Ализейда мало бунтарей? Я много прожил, немало видел и знаю, что кровь – это еще далеко не все. И шафиты нередко владеют магией ничуть не хуже чистокровных джиннов. Только, в отличие от моего сына, я понимаю, что наш мир пока не готов это принять. Но если никто, кроме нас, не узнает о том, кто ты есть на самом деле… – Он пожал плечами. – Точный химический состав крови моих внуков не озаботит меня ни на йоту.

Нари не знала, что и сказать. Снисходительное признание Гасаном равенства шафитов ее не радовало, когда он с такой легкостью был готов отринуть истину в угоду политическим реалиям. Это выдавало в нем такую жестокость, которой она не замечала даже в Дариных, вызванных невежеством, предрассудках.

– Так изобличите меня, – сказала она с вызовом. – Мне все равно. Я не стану пятнать его память.

– Пятнать его память? – рассмеялся Гасан. – Он Бич Кви-Цзы. Эта невинная ложь – детский лепет в сравнении с его реальными преступлениями.

– И это говорит человек, привыкший использовать ложь, лишь бы подольше просидеть на троне?

Король изогнул темную бровь.

– Хочешь послушать, как он заработал свое прозвище?

Нари молчала, и король наблюдал за ней.

– Ну конечно. Несмотря на твой живой интерес к нашему миру и расспросы, которые ты устраивала моему сыну… ты проявляла удивительное нелюбопытство относительно кровавого прошлого твоего Афшина.

– Потому что для меня это не имеет значения.

– Значит, ты это запросто переживешь. – Гасан откинулся назад и сложил руки. – Поговорим о Кви-Цзы. Когда-то Тохаристанцы были самыми верными подданными твоих предков, между прочим. Надежный, мирный народ, исповедающий культ огня… У них был всего один недостаток: они сознательно нарушили законы, касавшиеся людей.

Он постучал себя по тюрбану.

– Шелк. В их регионе люди специализировались на шелке, и, попав в Дэвабад, ткань завоевала огромную популярность. Но шелкопрядение – работа деликатная, слишком тонкая для горячих рук джиннов. Тогда Тохаристанцы пригласили несколько избранных человеческих семей в свое племя. Их там радушно приняли и даже выделили им их собственный, защищенный город. Кви-Цзы. Его никто не мог покинуть, но это место казалось раем. Как и следовало ожидать, популяции дэвов и людей за много лет перемешались. Тохаристан тщательно следил за тем, чтобы никто, в ком течет человеческая кровь, не покидал Кви-Цзы, а шелк был таким ценным товаром, что твои предки много веков закрывали глаза на существование города.

Пока не восстал Зейди аль-Кахтани. Пока Аяанле не поклялись ему в верности, и внезапно все дэвы – извини, джинны, – мало-мальски сочувствующие шафитам, оказались под подозрением. – Король покачал головой. – Кви-Цзы должен был пасть. Нахиды хотели всем нам преподать урок, напомнить, что бывает, когда мы нарушаем закон Сулеймана и слишком сближаемся с людьми. И они придумали, что может послужить таким уроком, и выбрали Афшина, который должен был претворить этот урок в жизнь. Юного и бездумно преданного им Афшина, который даже не ставил под сомнение жестокость этого плана. – Гасан не сводил с нее глаз. – Думаю, ты догадываешься, как его звали.

Кви-Цзы пал в мгновение ока. Это был торговый город в глуши Тохаристана, о каких укреплениях можно было говорить. Его войско разорило дома и пожгло шелка, которые стоили состояния. Они пришли не грабить, они пришли убивать.

Мужчины и женщины, все от мала до велика были выпороты до крови. Если их кровь оказывалась недостаточно черной, их тотчас же убивали, а тела сбрасывали в общую яму. Этим еще повезло. Чистокровных джиннов ожидала еще менее завидная участь. В горло мужчинам пихали грязь и хоронили их заживо, в той же самой общей с убитыми шафитами и несчастными чистокровными женщинами, которых подозревали в беременности, яме. Мальчиков кастрировали, чтобы на них окончились пороки их отцов, а женщин пускали по кругу. Потом город сожгли дотла, а выживших заковали в цепи и ввели в Дэвабад.

Нари не могла пошевелиться. Она сжимала руки в кулаки, ногтями впиваясь в ладони.

– Я вам не верю, – прошептала она.

– Веришь, – упрямо ответил Гасан. – И, сказать честно, если бы это положило конец мятежам, уберегло бы от куда большего числа смертей и всех последовавших ужасов… я бы и сам вложил плеть в его руку. Но это не помогло. Твои предки были глупцами со вздорным характером. Ладно жизни невинных, но они сровняли с землей всю тохаристанскую экономику. Экономическое недовольство под соусом праведного гнева? – Король цокнул языком. – К концу года все уцелевшие Тохаристанцы, до единого, присягнули на верность Зейди аль-Кахтани. – Он снова потрогал свой тюрбан. – Четырнадцать веков прошло, и до сих пор их лучшие шелкопряды ежегодно присылают мне на годовщину этой даты новый тюрбан.

«Он лжет», – хотела сказать она себе. Но она помнила, каким загнанным ей всегда казалось выражение Афшина. Сколько раз она слышала мрачные намеки, видела раскаяние в его глазах? Дара признавался, что когда-то считал шафитов чем-то ненастоящим и бездушным и думал, что кровосмешение приведет к новому проклятию Сулеймана. И он сказал, что был изгнан из Дэвабада в возрасте Али… в наказание за исполнение приказов Нахид.

«Он виновен», – вдруг осознала она, и что-то внутри разбилось на мелкие кусочки, какая-то частичка ее сердца, которая уже никогда не будет прежней. Она заставила себя взглянуть на Гасана, стараясь не выдавать своих эмоций. Он не увидит, как глубоко сейчас ее ранил.

Она прочистила горло.

– И в чем мораль этой истории?

Король скрестил руки на груди.

– Исторически твоему народу свойственна дурная привычка принимать глупые решения, основываясь на идеалах, а не на реальности. Они делают это и сегодня: выходят на улицы бунтовать и лезут на верную смерть, требуя того, чего не может от меня ожидать никакой разумный джинн. – Гасан подался вперед с решительным лицом. – Но я вижу, что ты прагматик. Женщина с хищным взглядом, готовая торговаться за собственное приданое. Которая сможет так манипулировать моим сыном, которого я направил шпионить за ней, что он пожертвовует собой ради того, чтобы ей помочь. – Он развел руками. – Случившееся было несчастным случаем. Это не повод откладывать в долгий ящик планы, которые приняли мы оба. Мосты между нами еще можно восстановить. – Он внимательно посмотрел на нее. – Назови свою цену.

Цену. Она готова была рассмеяться. Вот оно. Вот к чему на самом деле всегда все сводится: цена. Думай в первую очередь о себе, и ни о ком другом. Любовь, племенная гордость – в этом мире они шли за бесценок. Даже хуже того: за них можно было поплатиться. Они уничтожили Дару.