Текст книги ""Современная зарубежная фантастика-4". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Кэмерон Джонстон

Соавторы: Роб Харт,Тесса Греттон,Шелли Паркер-Чан,Кристофер Браун,Шеннон Чакраборти,Ярослав Калфарж,Кристофер Каргилл,Тэмсин Мьюир,Ли Фонда
сообщить о нарушении

Текущая страница: 241 (всего у книги 341 страниц)

Молнией подскочил Чжу, распахнул дверцу повозки, чтобы Оюан закинул внутрь мальчика.

– Хорошо сработано, генерал. – Он нырнул в свою суму и вытащил сверток ткани. – Теперь нам надо…

Чжу еще не договорил, а Оюан уже увидел платье в руках у Чжу и выпал из мира. В висках пульсировали ярость и стыд. Чего еще он ждал? Убаюкался, а не надо было расслабляться. Вся его жизнь – жестокий урок. Монголы, наньжэни… люди везде одинаковы. Все хотят его унизить, а заодно попользоваться.

– Генерал. Генерал! Это не вам. Это мне. Платье надену я!

В голосе Чжу был нажим, словно он действительно понял чувства Оюана. Туман в голове слегка рассеялся. Чжу даже сделал шаг вперед, словно хотел взять Оюана за плечо жестом… чего? Ободрения? Солидарности? Оюан вдруг вспомнил, как Чжу дал ему возможность справить нужду без свидетелей. Он не только понимал увечье Оюана, но и даже (опрометчиво) рискнул ему посочувствовать. Никто из известных ему мужчин, с тоской подумал Оюан, не знал, каково быть иным. Прилагать усилия там, где другим все достается само собой. Быть оплеванным незнакомыми людьми просто так, за внешний облик.

Оюан с усилием разжал кулаки. Даже не глядя, почувствовал кровь на ладонях.

– Я могу прорваться через заставу генерала Чжана. Необязательно… так унижаться.

– Там больше дюжины солдат. – Чжу уже раздевался до белья. – Я знаю, что вы мастер своего дела, генерал, но это слишком опасно даже для вас.

Он криво улыбнулся:

– К тому же мне все равно. Мне и так известно, кто я, в платье или без оного.

Он накинул платье, потом наклонил голову, зубами помогая себе затягивать завязки на боках. Выхватил из прически заколку – волосы свободно рассыпались по плечам. И вдруг нахмурился, выудив ленту из опустевшей сумы.

– Волосы трудно заколоть одной рукой, – Чжу протянул ленту Оаюну. – Можете мне завязать? Чтобы получился узел на затылке, как у замужних женщин.

Оюан содрогнулся. Безуспешно попытался не вспоминать о сильных пальцах Сюй Да, собирающих в хвост волосы Чжу.

– Я не намерен прислуживать.

– Я и не прошу мне прислуживать, – с раздражением ответил Чжу. – Я прошу вас мне помочь. Чья это вина, в конце-то концов? Возьмите на себя ответственность. Вы же могли мне глаз выколоть или ругательство на лбу вырезать. Но нет же – именно руку!..

– Когда станут осматривать повозку, прическа мало кого заинтересует, – выпалил Оюан в ответ. – Всерьез считаешь, что такого страшилу примут за женщину?

Чжу закатил глаза:

– Женщины тоже бывают страшненькие. Это вам повезло, что вы встречали только красивых. Вот что значит – вырасти во дворце! Отличная из меня женщина. И вообще, некогда спорить. – Он запрыгнул в повозку и уложил голову бесчувственного мальчика к себе на колени – ни дать ни взять встревоженная мать везет больного ребенка. Задернул занавеску.

– Шагай.

Добравшись до заставы, они обнаружили, что это небольшая деревянная баррикада поперек дороги. Как и сказала Чжу, солдат там было немало. Генерал Чжан не давал вражеским шпионам, смутьянам и провокаторам свободно перемещаться между фронтом и землями клана Чжанов.

– Стоять! – Навстречу Оюану вышел солдат. – Куда едете?

– Мы возвращаемся домой. Ездили с женой в город к лекарю, у нас ребенок болен, – неловко сказал Оюан, старательно имитируя южный выговор Чжу.

Солдат растерянно моргнул. Интересно, подумал Оюан, за кого он меня принял – за крестьянина, монаха или еще за кого? Но тот лишь сказал:

– Мы досмотрим повозку, потом поедете дальше.

Тревога Оюана нарастала – солдат зашагал к повозке. Его собственные воины при таких досмотрах обычно ощупывали женщин с куда большим рвением, чем требовала простая добросовестность. Вдруг солдат заметит, что у Чжу грудь плоская? Тот неразборчиво сказал пару фраз изнутри повозки. С приливом почти физического отвращения Оюан осознал, что голос Чжу, и обычно-то высокий, вдруг зазвучал буквально по-женски. Но даже если так – балаган от этого только смешнее. Кто в здравом уме поверит, что женский голос под стать этому тощему жилистому телу, смуглому лицу с острым подбородком и костистым, выпуклым лбом?

Однако, к безмерному изумлению Оюана, солдат отступил со словами:

– Проезжайте!

И добавил, пока другие солдаты расчищали проезд:

– А так и не скажешь, что ваша жена в возрасте, сын уже большой. Видать, если в родной деревне перевелись невесты, выбирать не приходится – женись либо на десятилетке, либо на коровах с собаками…

Деваться от этой омерзительной беседы было некуда. Наконец проезд открыли. Оюан пониже надвинул шляпу:

– С вашего позволения…

Поздно он вспомнил про наньжэньский акцент. Подозрение промелькнуло на лице солдата:

– Как вы сказали, откуда вы родом?

Дальше действие словно замедлилось. Солдат вытащил меч и кончиком приподнял шляпу Оюана.

Они взглянули друг на друга, и солдат отшатнулся:

– Ты!..

Там, в чайном домике, Чжу все верно сказал. Оюану было прекрасно известно, каково глотать оскорбления. Ему приходилось делать это не раз и не два, и обида жгла горло раскаленным углем. Но на сей раз – впервые в жизни – он сделал именно то, что всегда хотел сделать, когда люди от него отшатывались.

Выхватил у солдата меч и зарубил его.

На него тут же бросился второй стражник. Генерал Чжан держал марку и неплохо обучил солдат. Но они были обычными людьми, а Оюан всю свою жизнь готовил себя к одной-единственной цели.

Дело оказалось минутное. Оюан бросил меч на груду тел и зашагал обратно к повозке. Чжу выскочил наружу, нелепый в этих своих развевающихся юбках, и воззрился на Оюана с открытым ртом. Оюан понял запоздало, что Чжу-то видел его в деле либо на расстоянии, либо когда он был полумертвым от жажды недавним пленником, либо когда затягивал поединок, играя с жертвой, как кошка с мышкой. В этом было некое мрачное очарование. Даже Чжу, который понимал его пугающе хорошо, не знал, на что он действительно способен.

Оюан обтер окровавленные руки о не менее окровавленную одежду и взял коня под уздцы.

– Быстрей было бы обойтись без этого балагана. Поехали.

* * *

– Главное сокровище мужчины – его сыновья, – сухо сказала Чжу мальчику, привязанному к креслу посреди командирского шатра. Обычный пацан. Волосы еще по-детски перехвачены лентой, но нескладен уже как подросток.

– А ты истинное сокровище, молодой господин Чжан! Не бойся, я не намерен затягивать ситуацию. И рискну предположить, твой отец будет не менее заинтересован в быстром ее разрешении. Не успеешь и глазом моргнуть, как уже дома будешь.

Она похлопала пленника по дрожащему плечу, а затем выдернула у того ленту из волос и протянула Сюй Да.

– Мне отослать ее генералу Чжану прямо сейчас?

И тут в шатер обычным быстрым шагом вошел Цзяо. В руках он нес тонкий кожаный чехол с инструментами и две плошки разного размера.

Сюй Да окаменел. Отвел Чжу в сторонку и спросил вполголоса:

– А ленты разве не хватит?

Хотя Сюй Да и не рискнул возразить прямо, его сомнения были небеспричинны. Идея Чжу пришла в голову крайне неприятная. Однако…

– Если не напугать генерала Чжана как следует, он не сдастся, а напротив – будет драться вдвое яростней. Какой нам от этого толк? Он у нас на углях стоит, надо запалить огонек. – Чжу сжала руку Сюй Да в знак того, что понимает его чувства, хоть и не передумает. – Я не делаю таких вещей без необходимости. Палку не перегну.

Цзяо Ю, который опустился перед пленником на колени и прощупал пульс на левом запястье, примотанном к креслу, окликнул их:

– Сильный, здоровый молодой человек.

Даже зная, что другого пути к победе нет, Сюй Да бы никогда так не поступил. Чжу – могла. Ей тоже было жаль перепуганного мальчишку. К сожалению, с мрачной иронией подумала она. В отличие от своего старого соперника, Чэня Юляна, который живьем сдирал с пленников кожу и наслаждался, ее жестокость ради жестокости не интересовала. Созерцать чужие страдания неприятно. Определенно. Но Чжу стала Королем, а когда-нибудь станет Императором именно потому, что в силах делать то, что надо, и отвечать за последствия.

Она бросила Цзяо:

– Продолжай.

Мальчик побелел от ужаса. Когда Цзяо наложил ему жгут на руку повыше локтя, он прокусил губу, но не издал ни звука.

Чжу поняла, куда он уставился. Одернула рукав, пряча деревянную руку, и ободряюще улыбнулась мальчишке:

– Не волнуйся, младший брат. Мы не собираемся отрубать тебе руки. – Пока. – Больно не будет.

Цзяо извлек из кожаного чехла иглу. На его лице читался холодный интерес, не отличимый от исследовательского любопытства, с которым он работал по металлу у себя в мастерской. Чжу мимолетно задалась вопросом, что хуже – это или садизм Чэня? Цзяо вонзил мальчику иглу в сгиб локтя, подставил плошку и ослабил жгут.

Сюй Да ровно сказал:

– Отвернись.

Но мальчик не услышал – он смотрел застывшим от ужаса взглядом на тонкий ручеек крови, капающей с конца полой иглы в плошку.

Когда та наполнилась, Цзяо передал ее Сюй Да и затянул жгут потуже, чтобы в большую плошку кровь капала помедленней. Внутреннюю стенку плошки он разметил множеством полосок. У них на глазах крови натекло до первой полосы. Мальчик не выдержал, тихонько всхлипнул.

Чжу вспомнилось, с каким восхищенным изумлением смотрела она впервые на водяные часы Цзяо. Но на сей раз часы были кровавые, и отмеряли они биение жизни. Она решительно подавила подкравшийся исподволь ужас. Так лучше, так больше шансов на удачный результат, и она его не упустит из-за какого-то чистоплюйства.

– Цзяо Ю говорит, самые крепкие юноши могут потерять четверть всей крови без особого вреда, – пояснила она Сюй Да. – Примерно столько, сколько вмещается в ту большую миску. Отправь гонца с лентой и вот этой маленькой миской. Пусть передаст Генералу Чжану, что, если тот сдастся вовремя, мальчику ничего не грозит.

Она обернулась к Цзяо:

– Сколько времени?

Тот бросил взгляд на разметку миски:

– До часа змеи.

И добавил без всякого чувства:

– Может слегка варьироваться, в зависимости от физиологических свойств человека.

Чжу поторопила Сюй Да:

– Поезжай!

* * *

На равнине не осталось розовой травы – одна только перепаханная копытами земля. Чжу в золотом доспехе триумфально выехала из рядов своего войска в сопровождении Оюана и Сюй Да. Низкое утреннее солнце осени уже выжгло ночную изморозь. Дрожащий белый туман поднимался коням до груди, отражал свет, сияя до рези в глазах.

Генерал Чжан явился сдаваться в одиночку. За спиной у него темной полосой маячило войско, похожее на флот в облачном море. Вдалеке солнце зажигало бронзу и золото доспехов.

Чжу впервые встретилась с генералом Чжаном лицом к лицу. Линия роста волос, забранных в узел на макушке, изгибалась, как крылья гуся в полете, и такой же скорбный изгиб имели его тяжелые брови. Под их сенью темные глаза приобрели замкнутое, скрытное выражение усталого достоинства.

– Приветствую моего досточтимого соперника, Сияющего Короля, – произнес генерал. Красив он не был, но глубина его чувств – открытых, но в глубине своей непроницаемых – притягивала взгляд вернее, чем безупречность черт. Чжу поняла, что, загнанный в угол, он сдался с сожалением, однако без злости и стыда. Генерал обратился к кому-то поверх плеча Чжу:

– И вас приветствую, мой старый друг. Нe думал я, что мы так встретимся.

К удивлению Чжу, Оюан неловко выговорил:

– Прошу прощения, Чжан Шидэ.

Генерал Чжан склонил голову: принято.

– У каждого из нас есть долг, который необходимо исполнять. Кто этого не понимает? Я всегда знал, что вы готовы исполнить свой долг, и не виню вас.

В воздухе посвежело, когда туман немного развеялся. Птицы запели на деревьях у края равнины, где плавно вздымались холмы Чжэньцзяна.

– Мой сын… как он?

– Невредим, – отозвалась Чжу. – Мы остановили часы, как только получили весть о вашей сдаче.

И, думая, что это порадует его, добавила:

– Отец может гордиться храбростью сына.

И действительно, порадовало.

– Я вас недооценил, Чжу Юаньчжан. Когда вы разбили генерала Оюана, я, конечно, признал за вами определенные военные способности. Но теперь вижу, что вы также обладаете качествами, которые, как мне думается, присущи и моей Королеве.

– Например, бесчестностью? – едко поинтересовалась Чжу.

Он не обиделся.

– Я не хотел вас оскорбить. Имел в виду всего лишь способность видеть возможности, которыми не рискуют воспользоваться другие.

– Подозреваю, у нас с Королевой на удивление много общего, – заметила Чжу. – Как жаль, что мы с ней не ладим. Надеюсь, вы сумеется сгладить углы, генерал.

– Я…

Лошадь Чжу прянула в сторону, когда сзади что-то свистнуло – и в тот же миг Оюан выпрыгнул на землю из седла, увлекая за собой генерала Чжана. Чжу увидела, как из пустого неба им на головы падает стрела.

Сюй Да уже бежал к деревьям. Стрел больше не было. Одной хватило. Чжу подозвала лошадь и поехала вперед.

Оюан сидел в кольце призраков. На коленях у него лежало тело генерала Чжана. Артериальная кровь, залившая ему подбородок, была какой-то неестественно яркой. Чжу она напомнила девичью алую помаду, красную шапочку дятла. Из шеи сбоку торчал наконечник стрелы и часть древка.

– Ну, – зло сказала она, – по крайней мере, это не мы.

– Это Рисовый Мешок, – ответил Оюан без тени сомнения, и Чжу вспомнила позорный плакат о братце-рогоносце. – Не смог проглотить такой позор и отомстил.

Уж Оюан-то в позоре и мести разбирается, подумалось Чжу. Она посмотрела на тело. Оно словно бы уменьшилось, словно вместе с последним вздохом генерала Чжана покинула вся его ци, оставив позади смятую оболочку. Только усталая скорбь так и застыла в чертах.

– У него лицо человека, который помнит трагедии всех своих прошлых жизней. Да и в этой он традицию не нарушил! Надо было ему раньше избавиться от Рисового Мешка.

Чжу, в отличие от Оюана, не считала генерала Чжана образцом благородства. Может, душой он и не желал предавать брата, зато телом – предал вполне. В ту ночь, которую генерал Чжан впервые провел с женой собственного брата, он обрек их обоих на вендетту. Остаться должен был один. Все последующие метания не делали ему чести и говорили только о нежелании брать на себя вину, действуя первым.

Он желал, но не имел силы вынести страдания, на которые его обрекло это желание. И поплатился жизнью за слабость.

Подбежал запыхавшийся Сюй Да. Чжу заметила, что губы у него растрескались до крови, и сделала мысленную пометку: надо смазать жиром.

– Не догнал. И…

Чжу проследила за его взглядом – а он смотрел на войско Чжана – и все поняла. С такого расстояния воины разглядели одно: как упал их генерал. И, разумеется, решили, что Чжу убила его прямо на мирных переговорах. Что, прямо скажем, было не таким уж нелепым предположением. За ними с Оюаном тянулась слава любителей ударить в спину.

– Ну, пусть сдача и не состоялась… все не зря. Без генерала Чжана нам, наверное, удастся вырвать победу. Возглавишь атаку, – приказала она Сюй Да. – Если сможешь воспользоваться их замешательством и отсутствием предводителя, их ряды сомнутся, и ты обратишь их в бегство. Давай же!

Оюан опустил тело генерала Чжана на землю. Прежде чем подняться, коснулся плеча, одетого доспехом, и пробормотал:

– Хорошо, что ты не понял, кто убил тебя.

А есть разница кто? Чжу задумалась об этом, глядя на пустые глаза Оюановых призраков. Мертвые мертвы. Не все равно только живым. Чувства и желания есть только у живых. Только живые приковывают себя цепями к прошлому и лгут себе, будто сделали то, что сделали, ради своих мертвых.

Вышколенная черная кобыла Оюана смирно стояла рядом. Уши ее подрагивали, словно она чуяла призраков, клубящихся вокруг хозяина. Когда он снова вскочил в седло, Чжу сказала:

– Генерал Сюй возглавит атаку. Для вас у меня есть другое дело. За мной.

* * *

Не успел Оюан спешиться у шатра Чжу, как мимо виска что-то просвистело. Он машинально поймал. Сабля в ножнах. Выражение лица Чжу было невозмутимым, но генерал, кажется, научился распознавать в этих непроницаемых, как у насекомого, глазах иронию, скрытую или явную. Без нее Чжу можно было малость испугаться.

Чжу начал:

– Ну, раз теперь его отец мертв…

Разъяснять Оюану ничего не пришлось:

– Понял.

Когда Чжу закончил с мальчиком, того перевели под стражу в шатер на задворках лагеря. Оюан вошел. Пленник потягивал лекарство из миски, держа ее одной рукой. Бледный, но, похоже, в добром здравии. Другую руку привязали к шатровому шесту. Мальчик был вылитый отец, хотя его чертам недоставало той подвижной выразительности, которая так притягивает взгляды. Кожа его уже потеряла детскую гладкость.

Оюан отвязал его без единого слова. Мальчик с облегчением расслабился. Мысли его были как на ладони: пытка позади, отец выторговал ему жизнь, все будет хорошо. Оюана кольнуло раздражение. Мальчик вляпался в эту историю, потому что самовольно покинул дом. Развлекался, пока не выяснилось, что у действий – ну надо же! – бывают последствия. Отчего же ему не стыдно опозорить и разочаровать отца? Неужели он не чувствует за собой никакой вины?

Оюану было десять, когда он взвалил на плечи тяжесть фамильной чести, понимая, что единственной наградой за его страдания будет презрение. Десять. С тех пор он тащил свою ношу в одиночку. А этот мальчик старше, чем был тогда Оюан. Но он никогда ни шагу не мог ступить без отцовской поддержки. Что толку жить как в прекрасном сне, не ведая ни боли, ни ответственности? Раздражение Оюана приобрело остроту свирепого нетерпения. Точно так же хотелось ему иной раз сорвать присохшую повязку с раны солдата, который бестолково хнычет, мол, больно же будет. Конечно, будет! Взрослеть и становиться мужчиной тоже больно, если не хочешь застрять в детстве навсегда. Мир несправедлив и полон боли. Рано или поздно это понимают все.

Мальчик без вопросов последовал за Оюаном в бамбуковую рощу на окраине лагеря. Сапоги у него были такие новенькие, что подошвы, не успевшие потемнеть, неловко скользили по мягкой палой листве. Пройдя немного, Оюан остановился. Мальчик огляделся в поисках воинов, которых отец – как он думал – отрядил встретить его. Но там, в шелестящем зеленом туннеле, было пусто. Ни звука копыт, ни промелька знакомых доспехов среди стволов. Они были в роще вдвоем.

– Досточтимый генерал… Вы разве не… не возвращаете меня?

Голос у мальчика только начинал ломаться. Оюан с горечью подумал, что это уважительное обращение – уважение из уст ребенка, еще не научившегося отличать мужчину от евнуха, – быстро сменилось бы презрением. Если бы мальчику суждено было прожить чуть подольше.

Вслух он сказал:

– Твой отец мертв.

Оюан уловил момент, когда его слова проткнули мыльный пузырь радужных надежд. Было в этом что-то вроде мелочного злорадства – приятно просветить привилегированную невинность, что мир жесток.

– Но он же сдался! – Лицо мальчика побелело. – Это вы?! Вы его убили?

А чего еще людям ждать от известного предателя? Оюан солгал:

– Да.

Так лучше. Зачем мальчику знать, что его отца убил его же дядя? Все равно он не успел бы ничего с этим сделать. Он бы умер как беспомощный ребенок, ненужный котенок. А в такой смерти нет смысла. Нет чести.

Он протянул мальчику саблю в ножнах.

– На.

Тот не шелохнулся и, к отвращению Оюана, заплакал вместо того, чтобы гордо выпрямить спину.

– Зачем? – закричал мальчик. – Зачем вы его убили? Вы ему нравились. Он вас уважал!

– Пришлось, – ответил Оюан с холодным самообладанием. В определенном смысле это была правда. Если бы генерал Чжан встал между ним и его судьбой, Оюан прирезал бы его, невзирая ни на какие уважение и симпатию. После содеянного меня не остановит уже ничего. Оюан с ужасом ощутил, что на краю сознания дрожит, вздымаясь, волна боли, а сам он отчаянно цепляется за отвращение к мальчику, как будто это может того спасти.

– Мне пришлось, так же как тебе придется сразиться. Или ты предпочитаешь, чтобы я тебя просто зарезал, избавился, будто от мусора? Бери меч.

Но мальчик, похоже, потерял дар речи. Он трясся и рыдал под ненавидящим взглядом Оюана. Неужели он не понимает – ему дарят шанс на достойную смерть? За это следует быть благодарным. Он что, так и проведет последние минуты своей жизни в страхе и позоре, вместо того чтобы повести себя как мужчина?

Оюана охватило внезапное дикое желание растоптать это страх, точно улитку вместе с панцирем.

– Ты позоришь себя и свой род! Тебе что, не хватит духа поступить как надо? Хочешь, чтобы предки увидели, что их доброе имя позорит ничтожество, не способное исполнить долг? Я даю тебе шанс отомстить за отца! Хватит рыдать, ты не ребенок! Дерись!

На ветру терлись друг об друга два соседних бамбуковых ствола. От их неровного поскрипывания у Оюана сводило скулы.

Мальчик медленно поднял взгляд, и Оюан увидел с мрачным удовлетворением, что стыд сделал свое дело. Хорошо. Неправильно было бы сыну генерала Чжана погибнуть, как хнычущий младенец.

Мальчик взял саблю, хотя руки его тряслись так, что из ножен он извлек ее не с первого раза. Оюан стоял перед ним безоружный, без доспехов. Уязвимость вызывала у него только одно чувство – ядовитую ненависть к себе. Быть безоружным ничего не значит, если ты сам – оружие.

Мальчик бросился на него.

Под конец он собрался – достойно восхищения. Вложил всего себя в одно последнее усилие: умереть, но не посрамить. Стать мужчиной, что и требовалось. Да, совсем неплохо он себя показал перед смертью. Генерал Чжан хорошо обучил сына.

Но Оюан всю жизнь делал только одно – убивал.

Он словно на миг вышел из собственного тела. Опустил глаза: сабля в руке была окровавлена. Мальчик лежал на земле.

Зрелище предсмертной муки осквернило этот миг. Трудно верить в честь и смысл, когда от человеческой личности осталось только мясо. Оюан опустился на колени и закончил агонию одним ударом. Еще один мертвый сын мертвого отца.

Скажи кто-нибудь Оюану в самом начале пути к возмездию, что он позабудет лицо собственного отца, тот бы не поверил. Ведь ради отца он все это и сотворил. Но с годами жажда мести не выветрилась, а вот память потускнела. Чжу спрашивал, как выглядел его отец. А Оюан уже не помнил.

Только наклонившись за телом, он заметил порез с внутренней стороны левой руки. Кровь уже показалась на распоротом рукаве. Он завороженно уставился на нее. Как будто мальчик тут и ни при чем. Как будто порез появился сам собой, силой мысли.

Внезапно нахлынула боль. Острый вопль пронизал его с головы до ног. Точно он дерево, в которое ударила молния. Мир пропал в ослепляюще яркой вспышке.

Мало-помалу Оюан пришел в себя, стоя на коленях там, где его застигла боль. Именно боль и была ему нужна сейчас. Но мало, не хватило. Чуть подольше бы.

Он поднялся, держа на руках тело мальчика. По крайней мере, они с отцом будут лежать рядом, на краю равнины. Пройдет время, трава зазеленеет снова, и с двойной могилы начнет открываться вид на искрящееся море, то розовое, то белое, то снова розовое. Бесконечная смена времен года.

Против воли Оюан вспомнил одинокую могилу на той, другой, травянистой равнине.

Если бы только можно было порезаться так глубоко, чтобы больше не испытывать этого чувства. Если бы только можно было причинить себе боль, не стихающую никогда.

* * *

Чжу отпустила гонца, явившегося со свежими вестями (армия Чжанов отступает под натиском Сюй Да), и с облегчением отстегнула деревянную руку, которую не снимала с тех пор, как они с Оюаном отправились в Чжэньцзян. Обрубок ныл с непривычки.

Не успела она убрать руку, как вошел Оюан с саблей в ножнах. Безмолвно положил ее на стол перед Чжу. Та вдруг обратила внимание на его ногти. Ногти были такие же, как у нее, но на чужой руке вдруг показались неправдоподобно крохотными. Под ногтями темнела грязь. Он убил и уже похоронил сына Чжана, дошло до нее. Если бы она отдала такой приказ Сюй Да или Юйчуню, они бы заартачились, принялись бы спорить, что пацан безвреден. Именно поэтому она послала Оюана. Кому, как не ему, знать, что бывает, когда не обрубаешь хвосты – оставляешь в живых мальчика, который считает тебя повинным в смерти отца?

Мысли Чжу обратились к ее собственным «хвостам». Чэнь Юлян. Возможно, именно он стоит за выходкой с плакатом, разрушившим семью Чжанов? Известно, что он пытается закрепиться в Учане. Правда, с имеющимися силами угрозы для ее западных границ Чэнь еще много лет не будет представлять. Однако у него политический склад ума. Он вполне может начать интриговать против остальных сильных фигур на доске. Но ведь у Чэня на нее зуб за то, что она перехватила власть над «Красными повязками». Зачем бы ему понадобилась смерть генерала Чжана? Ведь это приближает ее к трону?

Трон сиял ей, как свет в конце туннеля. Но на краткий миг в Чжу шевельнулось беспокойство – не упускает ли она чего? Что скрывается в тени?

Чжу перевела взгляд на Оюана и вдруг заметила, что он весь в крови. Хотя, казалось бы, всего лишь избавился от безоружного, ничего не подозревающего ребенка. Присмотревшись повнимательнее, обнаружила длинный порез с внутренней стороны левого предплечья. Плотный шелк монгольского рукава уже пропитался алым от запястья до локтя.

– Вы что, дрались?

Вот вам и безупречный убийца. Надо было самой присутствовать.

– Я оказал ему милость, позволив умереть с честью, – уточнил Оюан. И спустя мгновение жестко добавил:

– Он меня понял. Умер как храбрец. Его отец гордился бы им.

Но можно ли назвать это храбростью? Ведь ребенок взялся за меч, потому что только этого и ждал от него взрослый?

– Мне всегда казалось, что честь – слабое утешение для умирающего, – сухо ответила Чжу. – Имея выбор, я предпочел бы не умирать. Закатайте рукав.

Оюан мельком взглянул на рану, словно ему и в голову не приходило беспокоиться о таких пустяках.

– Ну вам надо, чтобы вас заштопали, или нет?

– Кто, ты? – Удивление отдавало презрением. – Одной рукой, криво и косо, я и сам могу.

– Криво не будет, – резко возразила Чжу. – У монахов слуг нет. В отличие от вас, я большую часть жизни сам чиню себе одежду. С иглой обращаться умею. И, опять же в отличие от вас, умею обходиться одной рукой, опыт есть.

Она выдвинула стул из-за столика на середину шатра.

– Прошу!

Вернувшись с инструментами, она слегка удивилась: генерал подчинился. Чжу опустилась перед ним на колени, и он удивленно хмыкнул:

– Из тех, кого я уважал, ни один бы до такого не унизился.

Ледяная отстраненность надменного, прекрасного лица естественна для него, как дыхание. Чжу возразила:

– А я думаю, помогать или просить о помощи не унизительно.

– Оно и видно, – с отвращением ответил Оюан. И тут же рванул вверх рукав, невзирая на то, что ткань присохла к ране.

Рана оказалась глубокая, сквозь сочащуюся кровь виднелся желтоватый жир. Но взгляд Чжу зацепился за другое. За браслет, обвивавший запястье Оюана. Нефритовые и золотые бусины…

Точно такие же бусы болтались на концах его кос. Обычное украшение монгольского воина. Но едва Чжу их увидела, ей стало ясно, кому эти бусы принадлежали раньше.

Ей вспомнилось, какое жуткое отчаяние было написано на лице Оюана в их прошлую встречу в Бяньляне, незадолго до предательства. С какой мукой в голосе он спрашивал, нет ли Эсень-Тэмура среди призраков. Теперь выясняется, что он носит на запястье память об этом мертвеце. Знак близости большей, чем бывает между друзьями или даже братьями.

Он же любил Эсень-Тэмура, с холодком подумала она. Любил, но и это никого не спасло…

Когда Чжу начала зашивать рану, Оюан даже не поморщился. Вопреки ее смутным ожиданиям, обошелся без презрительных комментариев насчет того, что ей приходится зубами придерживать нить. Она глянула вверх – стиснул зубы от боли, наверное? Удивительно, но генерал словно ушел в себя, странное облегчение разгладило черты.

Утром она видела, как Оюан легко уложил дюжину человек. А теперь его умудрился ранить в поединке ребенок. Может, в глубине души он этого сам хотел? Перед ее мысленным взором вдруг возникли стертые в кровь ступни, кулаки, сжатые так, что кровь из порезанных ладоней сочится между пальцами. Иногда это и неплохо.

Ему нужна эта боль, догадалась Чжу, потому что только она способна выжечь угрызения совести.

Резонанс, который Чжу всегда ощущала в присутствии Оюана, усилился так, что вот-вот задрожит рука с иглой. Оюан по собственной воле убил возлюбленного и с головой окунулся в свой оживший кошмар. Ради достижения цели он был готов сделать что угодно. Пожертвовать не чем угодно, а просто всем.

«Прямо как я», – подумала Чжу. Ее охватила дрожь узнавания. Что они с Оюаном похожи, для нее не было тайной. Но теперь эта истина отдавалась не только в костях, но и в потоках циркулирующей ци: вот человек, похожий на меня больше всех на свете.

Она сделала последний стежок и наклонила голову, чтобы перекусить нить. Вместо естественного запаха его кожи – запах крови. Генерал встал, намереваясь уйти, но она удержала:

– Постойте.

Вытащила из сундука меч и протянула генералу. Оюан не шелохнулся, однако его глаза впились в клинок с таким тоскливым, отчаянным голодом, с каким смотрят не на вещь, а на утраченную часть себя.

Чжу так и держала меч на вытянутой руке.

– Я знаю, вы намерены войти в Даду и встретиться с Главным Советником один на один. В таком случае нет никаких гарантий на победу. Вы можете и проиграть, а тогда все ваши жертвы и деяния будут напрасны. До нашей встречи у вас не было иного выбора. Но теперь…

Его кровь засыхала у нее на пальцах, превращаясь в коричневатую краску, которая напоминала ей не о боях и запекшихся ранах, а скорее о пятнах ежемесячной крови на бедрах Ма.

– Примите командование над своей армией. Я более не намерен держать вас в плену и распоряжаться войском против вашей воли. Возвращаю его и прошу добровольно примкнуть ко мне, чтобы разбить Мадам Чжан. А после победы мы вместе отправимся в Даду. Выступим бок о бок против Главного Советника и победим. Я предлагаю вам это, ибо мы хотим одного и того же. Ибо желание наше так сильно, что мы сделаем, что потребуется, вынесем любую муку, если надо будет. Все ради цели.

Этими словами она пыталась донести до него не только свою убежденность, но и чистое ощущение их родства.

– Так станьте же моим союзником, генерал. Потому что вместе мы непобедимы.

Косицы, свернутые петлей и унизанные бусами, распрямились и качнулись по сторонам опущенного лица. Оюан смотрел на свой меч. Затем взял его и вытащил из ножен. В руках воина, чей доспех на поле боя дерзко выдавал его издалека, клинок казался неподобающе простым: ни узора, ни надписи.

Но, несмотря на простоту, этот меч Чжу узнала бы где угодно. Вспыхнула призрачная правая рука. Потянулась к клинку, сжала его в ладони, как в тот раз, когда он пронзил ее. Этот меч вошел в ее тело, этот меч сделал ее тем, кто она есть. Дрожащая нота их с генералом родства достигла крещендо, и глаза Оюана расширились. Чжу вспомнила, как много лет назад, еще не зная, кто она такая, генерал-евнух обернулся и нашел ее взглядом в ряду послушников в одинаковых серых хламидах. Тоже почувствовал их связь. Но, в отличие от Чжу, не понял, что это значит. Что он не один в мире, ненавидящем его.