Текст книги ""Современная зарубежная фантастика-4". Компиляция. Книги 1-19 (СИ)"

Автор книги: Кэмерон Джонстон

Соавторы: Роб Харт,Тесса Греттон,Шелли Паркер-Чан,Кристофер Браун,Шеннон Чакраборти,Ярослав Калфарж,Кристофер Каргилл,Тэмсин Мьюир,Ли Фонда
сообщить о нарушении

Текущая страница: 77 (всего у книги 341 страниц)

Иоанн 9:22

Во сне он наконец привел ее к бетонной развалине. Ему потребовалось некоторое время, чтобы отгрести мусор от двери. Кажется, он хотел сделать это руками. Понаблюдав за ним час, она стала помогать. Камни резали пальцы и растягивали запястья, но порезы заживали так быстро, что им грозила опасность нарастить кожу прямо через край зазубренного осколка бетона, всосав в ладонь кусок стекла. Иногда так и случалось. Каждые пару часов приходилось делать паузу, чтобы он мог избавиться от мусора, случайно накопившегося под кожей.

Когда двери открылись, он отвел ее в комнату, где, по его словам, находился ресепшен. Вода разрушила комнату, но он утверждал, что она была разрушена еще до прихода воды. В какой-то момент стойку расколотили и привалили ею дверь, но потом дверь распахнулась и разбросала обломки по обе стороны комнаты. На полу стояли лужи зловонной воды и лежали кости – обломки костей, кости внутри одежды, кости с остатками мяса. Она обратила внимание на то, что на некоторых костях осталось мясо, и он велел остановиться. Некоторое время он не хотел идти дальше. Он постоял в вонючей дрянной тьме и сказал: «Они ясно дали понять, что арестуют любого, кто попытается присоединиться к нам. Люди все равно потекли потоком. Казалось, что к нам пришли полмира. На самом деле их было, не знаю, пара тысяч? Выступление в роли некроманта явно не принесло бы мне победы на выборах, но полиция страшно встревожилась. Международная линия партии сводилась к тому, что нашу проблему надо взять под контроль. ООН ввела миротворческий контингент из-за границы, и нашему правительству это не понравилось. Они сказали, что это не зона боевых действий, и они не хотят кровавой бани, и это вообще незаконно. Кого могли, мы забрали за стену. Я расширял эту штуку метр за метром, к этому моменту мне уже не нужны были коровы, потому что я мог выращивать материю с нуля, и это всех пугало еще сильнее. Это пугало даже А.

А говорил: “Материя так не работает. Ты творишь костяной партеногенез”. Я ему ответил, что это мамка его занималась костяным партеногенезом. А пообещал когда-нибудь меня убить».

Он сказал: «То, на что я был способен, не просто пугало людей снаружи. У нас заканчивались варианты экспериментов надо мной. Я становился сильнее каждую минуту. Последней границей, которую я не мог пересечь, оставалась душа. Монахиня М была убеждена, что этого-то мне и недоставало, и если бы я нашел последнее звено, отделявшее живое от мертвого, то приблизился бы к Богу. Она была права, но я не уверен, что она была права в том смысле, в котором думала».

Он сказал: «Я очень злился и нервничал, пытаясь понять это. Душа. Элемент X. Я знал, что единственный способ приблизиться к решению – это наблюдение за смертями. Мое желание сбылось. За стеной появилась куча новых верующих, они хотели войти и отказались отступить, вступили в перестрелку с толпой снаружи, и пять человек погибли».

Он сказал: «И я кое-что увидел».

Он сказал: «Но я не смог ничего с этим сделать, потому что выяснилось, что новые смерти похожи… похожи на крэк. Я никогда раньше не принимал крэк, но мне показалось, что так он и ощущается. Как будто мой мозг был настроен на насильственную смерть. Я чувствовал, как будто это происходит со мной. Как будто мне что-то вкололи в позвоночник. Я видел все. Я чувствовал все».

Он сказал: «Я взял энергию у этих пяти мертвецов и уложил всех людей с пушками в радиусе километра. Остановил сердца армейских, наемников, миротворцев, местных жителей.

Их было больше сотни, но я не стал разбираться.

Парочка из них сидели в вертолетах, но пилотов я не трогал, только тех, кто внутри. Просто – бам – и они мертвы. Это оказалось так легко. Как во сне. Я видел их всех так, как будто стоял рядом, чувствовал жар их тел и пульсацию крови. Это не потребовало усилий и не заняло времени. Это просто произошло. И чем больше я это делал, тем больше я мог видеть. Я оказался на грани чего-то безумного».

Он сказал: «Я пришел в себя, когда П начала меня трясти. Говорила о полицейском насилии. Спросила, какого черта я делаю. Она была зла. Один из немногих раз, когда я видел ее сердитой, один из немногих раз, когда я видел ее испуганной. Потому что я остановил сердца всех этих парней и не запустил обратно. Я сказал, что забыл. Она сказала, что раньше я никогда не забывал. Я поклялся, что не понимал, что делаю. А там оказались ее старые коллеги. Они вместе тренировались в Порируа и пили пиво. Я извинялся, говорил, что испугался, что это несчастный случай, что я не понимаю, что произошло, что я потерял голову, когда они открыли огонь. Я сказал, что совершил ошибку. В конце концов она смирилась, потому что этого требовали остальные. Только сказала: “Такие осторожные чуваки, как ты, не должны допускать несчастных случаев. Если у тебя есть пистолет, научись попадать в цель. Слишком многое поставлено на карту”. Бедный Г не знал, что делать. Он никогда не мог выбрать между мной и П».

Он сказал: «В конце концов мы втащили внутрь все трупы. Для армии скелетов, как я сказал. И я уже не шутил».

Какое-то время они оба молчали. Он пинал старый сырой мусор, от которого неприятно пахло. Запах он не убирал.

– Ты выяснил, что произошло? Из-за чего произошел несчастный случай? – спросила она.

Он повернулся к ней и слегка улыбнулся одной половиной рта. Во мне его новые глаза не выражали радости или грусти.

– Брось, любовь моя. Такие осторожные чуваки, как я, не допускают несчастных случаев, – сказал он.

22

Пять часов спустя Нона сама себя не узнавала. Это было хорошо, поскольку ей не суждено было быть самой собой; ей предстояло всего лишь отзываться на «Харрохак», или «Нонагесимус», или «Девятую». Ее полная неспособность ответить на «Харрохак» или «Девятую» привели к тому, что Камилла отказалась от всех вариантов, кроме «Нонагесимус», и добавила со вздохом:

– И не улыбайся.

– Я не буду улыбаться там, – пообещала Нона.

– И не поворачивайся ко мне, когда нервничаешь, – сказала Камилла.

– Обещаю.

– И не нервничай.

– Хорошо.

– И не показывай виду, что я что-то знаю или могу тебе как-то помочь.

Если бы Нона не знала, что не хочет быть рыжей, принцессой или некромантом, она бы совсем не захотела стать Харрохак Нонагесимус. Кэм обрезала ей косы и обстригла почти наголо, из-за чего она стала похожа на младенца матери Красавчика Руби, но не такого симпатичного и загадочного. У нее забрали футболку с эмблемой рыбного магазина и реквизировали у самого мелкого из членов Крови Эдема черную рубашку и брюки, которые все равно пришлось заколоть на бедрах. Харрохак Нонагесимус жила по правилам. Ей приходилось стоять очень прямо, ни за что не сутулиться и не чесаться, даже если чесалось, и постоянно хмуриться.

– Помни, Харроу, – сказала Камилла, – ты ничего не видишь, ты слепая.

Они взяли цветные линзы, небольшой пластиковый аппликатор и изменили глаза Ноны. В принципе, сквозь линзы она видела, хотя по краям все поле зрения было размыто, и при виде себя в зеркале она чуть не впала в истерику. Линзы покрыли ее красивые золотистые глаза густой мутной пленкой, сделав их серо-белыми. Белки казались грязными. Учинила это над ней лично Ценой страданий, которая закатала рукава и вела себя очень мило. Подошел кто-то еще из Крови Эдема, но Ценой страданий возразила:

– Позволь мне. У меня всегда хорошо получалась маскировка. – И она даже не разозлилась, когда Нона моргнула.

Ценой страданий наклонилась над Ноной, проверила положение пластиковых линз.

– Хорошо, что вы нам этого не сказали. Мы понятия не имели, что от воздействия Варуна Пожирателя или Зверя есть средства.

– Это пока теория, – коротко сказала Камилла, – нечто излучается в световом спектре. Поглощение глазами опаснее всего для мозга.

Это заставило Нону о чем-то задуматься. Оно царапалось где-то на краю ее мозга, ерзало и ворчало.

– Они бы всех расстреляли с катарактой, – заметила Ценой страданий.

– Вы уже расстреляли всех сумасшедших, – ответила Камилла.

– Выживание возможно благодаря осторожности, – сказала Богоматерь Страстей.

База Крови Эдема превратилась в шумный улей. В конференц-зал постоянно приходили солдаты, приносили материалы, отчеты, сэндвичи и уносили мусор. Поначалу возникла проблема: никто, кроме Ценой страданий – и Страсти! – не был готов находиться в одной комнате с Камиллой и Ноной, если они обе не были прикованы к стене, а Нона отказалась. Страсти притащила стулья, коробки и моток чего-то похожего на колючую проволоку и соорудила баррикаду, за которой спрятали Нону. Несколько солдат Крови Эдема согласились зайти в масках и с оружием, если Камилла и Нона будут за баррикадой.

– Чертовы идиоты, – сказала Страсти, – я их запомнила. Психологические развалины. Эта баррикада – ничто. Зомби может ее сломать за секунду. Если кто-то из них хотел в ударную группу, могут сразу пойти на хер.

– Ты невероятным образом злоупотребляешь властью, – сказала Ценой страданий.

– Командир, я бы не вела себя так плохо, если бы вы не поручили мне худшую работу в жизни.

– Вообще-то это была огромная привилегия.

– А я и не возражаю. Но это все равно худшая работа в моей жизни.

В этот момент Ноне очень нравилась Страсти. Она болталась поблизости во время всех приготовлений. Она не стала надевать маску обратно, и на ней были топ с тонкими бретельками и широкие штаны с огромными карманами. Короткие синие волосы она перетянула повязкой, чтобы они не лезли в глаза и не падали на брови со шрамами, и время от времени она кидала на Нону такие взгляды, как будто хотела ее убить. Нона постоянно хихикала, и за это ее ругали, потому что Харрохак Нонагесимус не хихикала.

В какой-то момент Нона забеспокоилась, потому что Камилла забилась в угол и принялась переписываться с Паламедом.

Паламед сосредоточился на переписке, только однажды посмотрел на Нону и сказал:

– Посмотри на меня так, как будто ты придумала, как меня убить. Хмурься сильнее. Боже мой, прекрасно. Знаешь, я ужасно скучаю по Харроу.

Затем он вернулся к своему письму. Когда он закончил, Камилла перечитала письмо кучу раз, и еще, и еще, а потом легла, подтянув колени к груди и выдыхая через нос. Нона подошла и легла рядом с ней.

– Слишком много? – прошептала Нона.

– Да, – коротко сказала Кэм, – уже проходит. Мы в порядке. Давай немного поспим.

Нона собиралась задать Камилле много-много вопросов, но при мысли о том, что им предстоит вместе спать, она забыла все. Она сама очень устала, и ее заставили съесть два сэндвича. Пока никто не смотрел, она обшарила ящик Ценой страданий со всякой канцелярией, нашла целый яркий розовый ластик и откусила от него огромный кусок, и ей стало намного лучше, но гораздо приятнее было спать рядом с Камиллой.

Когда она проснулась, линзы выпали, потому что она чесала глаза во сне, и Ценой страданий пришлось вставлять кусочки пластика обратно, но она даже ничего не сказала. И никто не попросил ее рассказать свой сон. Когда Ценой страданий закончила, Камилла сказала:

– Говори только «да» или «нет». Ианте может попытаться поговорить с тобой. Отказывайся отвечать.

– Грубо или мило?

– Грубо.

Нона почувствовала, что вполне на это способна.

– Все остальное время, – сказала Камилла, – веди себя как капитан.

Ноне захотелось сказать: «Это в смысле лежать?», но момент выглядел неподходящим для шуток. Кэм казалась слишком серьезной.

– Как будто у меня синее безумие? – медленно уточнила она.

– Да. Как будто ты достаточно хорошо себя чувствуешь, чтобы стоять и осознавать происходящее, но приступы безумия продолжаются.

– Как часто?

Камилла задумалась.

– Всякий раз, когда тебя спросят о чем-то сложном.

Это была единственная задача Ноны, за исключением того, что она переоделась и ей предстояло откликаться на имя Харрохак Нонагесимус. Кэм сказала, что ее основное дело – воплощать Раздражение. Нона спросила, была ли Харрохак Нонагесимус Раздражением в жизни, и Кэм ответила, что еще тем. Кажется, роль Камиллы была посложнее. Ценой страданий и Кэм долго переговаривались над картой, пока Страсти стояла у стены и чистила ногти ножом. Сердце Ноны романтически забилось.

Наконец Ценой страданий сдвинула брови и сказала:

– Мы обеспечим проход. Остальное зависит от тебя.

– Твоя роль? – спросила Камилла.

– Ктесифон два часа назад проник в одну из ячеек крыла Мерва. Допрос продолжался в течение пятнадцати минут. К тому времени, когда нам придется ответить за наши внутренние преступления, либо я окажусь героем-победителем, которому все прощается, либо мне придется застрелиться. Я буду сильно разочарована, если мне придется стреляться, Гект. Обычно мне не приходится этого делать. Богоматерь Страстей будет сопровождать тебя.

Нож Страсти замер.

– Нет, не буду. Я на дежурстве.

– Мы с твоим дежурством поговорили, и оно предпочло бы, чтобы ты присутствовала, – мягко сказала Ценой страданий.

– Ей не следует приближаться к этим суперзомби. – Страсти страшно испугалась. – Командир, ну все это в задницу, я отвезу ее в убежище, как только наступят сумерки.

– Я тебе не приказываю, – пояснила Ценой страданий, – я говорю, что мне отдали приказ о выступлении, а Эйм говорит, что хочет наблюдать за операцией из безопасного места, в сопровождении телохранителя. Ты единственный телохранитель в строю, потому что крыло Мерва в настоящий момент сильно страдает из-за нас.

– Я не собираюсь приближаться к этой херне.

– Ты уже видела ликтора, – сказала Ценой страданий.

– Я не про ликтора.

– Это просто труп.

– Почему мне кажется, что в этом как-то замешана ты?

– Ты опасно нарушаешь субординацию.

– Командир, моя задница и без того обречена, если совет узнает, что я вытворяла вчера. Я записалась в Ктесифон еще в детстве. Я с тобой. Но Посланнику не следует находиться рядом с…

– У них может быть рабочий шаттл, Страсти. Так что тихо, пожалуйста.

Страсти затихла.

– Гект. Ты говоришь, что тебе нужен только шанс… элемент неожиданности… чтобы вывести ликтора из строя.

– По всей вероятности, не навсегда, – ответила Камилла.

– Если не навсегда, то что произойдет после этого?

– Мы действуем вслепую.

– Вывести ликтора из строя на время – это больше, чем когда-либо удавалось любому из нас… Почти любому из нас, – поправилась Ценой страданий. Громко, прерывисто вздохнула: – Если ключ будет в надежном месте, мне может сойти с рук все что угодно. Простое прикосновение, ты уверена?

– Да.

– Удобно, – заметила Страсти не очень приятным голосом.

– Я не стану отдавать вам честь, – сказала Ценой страданий, – это слишком много. Но если вы это сделаете… я отдам вам честь, я отдам вам свои собственные медали. Вперед, в небо, ячейка Трои.

И вот они оказались в грузовике – в том же большом грузовике, который подвозил Табаско и Нону, с решеткой. Кэм и Нона сели сзади, Страсти – впереди, и Нона с удивлением увидела Ангела – Эйм – на пассажирском сиденье, хотя знала, что та должна пойти. Странно было видеть, как она смотрит назад сквозь сетку и выглядит так же, как и всегда, как будто собирается попросить у Ноны чашку кофе.

– Где Лапша? – выпалила Нона.

– Под ногами, бедняжка. – Ангел кашлянула и добавила: – Красивая стрижка, Нона.

– Нет, – возразила Нона то ли гневно, то ли застенчиво. Она не совсем понимала, как вести себя с Ангелом. – Мне нравились косички, а теперь голове странно.

– Зато причесываться легко.

– Без имен, – велела Камилла, – Нонагесимус нужно сосредоточиться.

Нона попыталась сделать вид, что способна сосредоточиться, и уставилась в окно. Сердце колотилось, ладони вспотели. Дело было даже не в том, что она нервничала, нет. С тех пор как она оправилась от последней истерики, ее тело играло с ней в странные игры. Она чувствовала себя воздушным шариком на веревке, к концу которой привязана гиря – шарик дергался, гиря тянула ее вниз. Она была и воздушным шаром, и веревкой, а вот насчет гири сильно сомневалась. Смотреть было довольно сложно, она не хотела слишком много моргать на случай, если линзы опять вывалятся, так что дома за окном слились в одно большое пятно, а люди казались ярко раскрашенными нарисованными человечками. Люди с руками в карманах стояли на углах, люди гуляли, люди стояли толпами, люди поправляли перевернутые мусорные баки, как будто ничего не произошло, как будто вся ее жизнь и правда была всего лишь воздушным шариком.

Страсти водила «по науке», то есть постоянно сигналила и время от времени заезжала на тротуар, пока Камилла не велела ей:

– Тормози. Дальше пойдем пешком.

– Вас подстрелят.

– Нам не привыкать.

– Зомби, ты нас предашь, ты все испортишь, и мы взорвем эти сраные казармы, – сказала Страсти.

– Очень надеюсь, – ответила Камилла.

– Неужели все будет так просто? – тихо спросила Ангел.

– Да, – сказала Камилла.

Грузовик остановился. Страсти выскочила и открыла большую боковую дверь. Нона вдохнула приятный запах свежего воздуха и горящего пластика. На улице, на ступеньках, в домах толпились люди, подозрительно смотрели на них, но никто ничего не сказал и не сделал. Страсти сделала свирепое солдатское лицо и с ненавистью посмотрела на Камиллу и Нону своими красивыми глазами.

– Шансы? – коротко спросила она у Камиллы.

– Пятьдесят на пятьдесят.

– Что произойдет в плохом случае?

– Я умру.

Камилла отстегнула Нону, и Нона вместе с Камиллой выбрались под голубое небо. Своими новыми белыми глазами Нона видела мир словно бы в тумане. Камилла помогла ей встать, а потом подошла к багажнику и подождала, пока Страсти откроет его. Нона с удивлением увидела, что багажник заставлен коробками из дома, из шкафа с фальшивой доской. Камилла достала из коробки ремень, который затянула вокруг талии. Сбоку прикрепила к нему крючок. К этому крючку она благоговейно привесила длинные простые черные ножны, затем короткие простые черные ножны, взвесила их в руках и вздохнула – правда вздохнула! – как будто собиралась лечь в горячую ванну.

Наконец Камилла залезла в карман, достала солнцезащитные очки и надела их на нос.

– Эта ваша одержимость мечами, – поморщилась Страсти.

– Мы и есть наши мечи, – ответила Камилла. Повертела в руках перевязь из черных пластиковых ремней и туго застегнула ее на груди, а потом открыла еще одну коробку и достала два длинных простых ножа типа таких, какими разделывали рыбу на рынке. «Весь тайник с ножами», – подумала Нона, оцепенев от предвкушения.

– Да, вы устарели, как и они, – сказала Страсти, – это слабость. Потасканная форма полного безумия.

– Ты сама пользуешься мачете.

– Хотела залезть в ваши головы, – пояснила Страсти.

Камилла посмотрела на нее, прищурив ясные серые глаза из-за песка и солнца.

– И как, получилось?

– Иногда даже буквально.

Обе замолчали. Нона покрутила большими пальцами. Страсти сложила руки на груди и, казалось, еле сдерживала какие-то слова. Наконец выпалила:

– Умри быстро, умри с честью, забери их с собой.

Губы Кэм дрогнули в чем-то немного похожем на ее прежнюю улыбку.

– Этот от тебя?

– Нет. От кое-кого повыше, – коротко ответила Страсти, – не пойми меня неправильно, рабыня волшебников. Ты умрешь быстро и останешься мертвой навсегда, не надо снова вставать. Но если ты убьешь кого-то, кто так убил бы меня, я же должна тебе отплатить, правда? Я спущу курок рядом с тобой, но это ничего не значит. Это не меняет того, кто ты есть.

Камилла протянула руку. Страсти покачала головой.

– Я к тебе прикоснусь, только когда настанет конец света.

– Возможно, это твой последний шанс.

Страсти коротко хохотнула.

– В свои последние мгновения, Гект, я не стану сожалеть о том, что не пожала тебе руку.

– Нонагесимус, пошли, – велела Камилла.

Нона почти ничего не видела, Кэм говорила не тянуться к ней и не пытаться взять за руку. Нона сдержалась и стала думать о Табаско, такой серьезной, величественной и уверенной в себе, которая ходила так, будто никогда ни в ком не нуждалась. Когда они добрались до разбитой, разбомбленной, заваленной осколками дороги к казармам, Камилла буркнула:

– Иди дальше.

Ворота казармы распахнулись перед ними. Им не пришлось кричать. Нона почувствовала торопливое движение в сторону, и они оказались в просторном дворе, где все еще стояла машина Короны – задние дверцы широко открыты, окна испещрены пулевыми отверстиями от разочарованных снайперов. Нона никогда раньше не видела казармы, уж точно не вблизи. Это оказалось огромное бетонное здание, высокое и квадратное, с длинными прорезями на уровне второго этажа, откуда можно было стрелять, и огромными свинцовыми решетками на окнах. Оно не походило ни на одно другое здание в городе. Оно было огромным, мрачным и великолепным – но грязным, истерзанным и помятым, как дама в обгоревшем бальном платье. Зубцы стен пострадали так, что первоначальные их очертания почти не различались. Когда-то между окнами висели яркие флаги всех цветов, но большую их часть сорвали, и на их месте трепетали тусклые цветные нитки.

Никто не выстрелил в Нону, пока она пересекала двор, и никто не выстрелил в Камиллу. Короткая лестница вела к огромным двойным дверям. Нона поднялась по лестнице, и двери со скрипом открылись в прохладную просторную черноту – черно-белый шахматный пол, облупившиеся белые стены, застарелые бурые пятна, которые кто-то пытался очистить, но не очень успешно, и жуткий запах.

Ей хотелось сморщить нос, но Харрохак Нонагесимус, кажется, была не из тех, кто морщит нос.

– Держись сзади, – велела Камилла.

Нона отстала от нее и двинулась в прохладную зловонную темноту, почти ничего не различая.

Шли они недолго. Первая же дверь слева оказалась открыта, и на пол падал яркий белый квадрат электрического света. С обеих сторон от двери высились кучи мусора, досок, обломков мебели. Камилла замешкалась на пороге, и Нона первой вышла на свет.

Они оказались в большом зале, пол которого покрывала та же черно-белая плитка. Стены и потолок украшали величественные белые фризы, а на полу валялись мусор и обломки, как будто огромная волна прокатилась по центру зала, разбрасывая грязь по обе стороны от себя. Окон не было. На стенах виднелись более светлые квадраты, где раньше наверняка висели плакаты и картины, но сейчас их не было видно. Сильно пахло той штукой, которой моют школьные туалеты. В конце зала обнаружилось возвышение – то самое, из трансляции. На простом стуле сидел принц, слева за принцем – Пирра. А на стуле справа сидела Корона.

Она была так хороша, что Нона мгновение не замечала больше ничего. Густые золотые волосы рассыпались по плечам шелковистыми волнами, а красивая бледно-желтая туника обнажала золотистые плечи и шею. В разрезе до бедра виднелись мягкие черные кожаные штаны, на изящных крупных ногах красовались сандалии, а на ремне висела ее обычная рапира. Это было настолько великолепно, что Нона искренне обрадовалась тому, что одета в чистое, а не в футболку из рыбной лавки. Потом она наконец отвлеклась от Короны и разглядела ряды статуй. Но это оказались вовсе не статуи. Десятки людей в форме стояли в две шеренги, прижимаясь как можно ближе к стенам. Они не дышали. Глаза у них были широко раскрыты. Они были мертвы. Когда принц встал со стула, их плечи – все до единого – еле заметно дернулись.

В жизни принц оказался намного ниже ростом, чем она думала, стройнее и легче, особенно рядом с Пиррой, которая возвышалась, как каменная колонна. Она стояла настолько не так, как Пирра, что на мгновение Нона обманулась: она держалась так напряженно, так прямо, как будто ей было неуютно в собственном теле, и все это походило на мираж. Но движение разрушило чары, по крайней мере для Ноны. Пирра сложила руки на груди таким привычным и знакомым жестом, что Нона безошибочно ее узнала.

Нону покорил вид принца. Она никогда раньше не видела в реальности никого из телевизора. Благодаря трюку с глазами она могла пялиться сколько угодно и не чувствовать себя невежливой: на принца, на его восковую кожу, чудесный мундир, блестящие волосы, голубоватые глаза, на его позу – он стоял так, как стояла бы змея, если бы у нее были ноги.

– Ты опоздала почти на минуту, Харри, – сказал он.